В Самую длинную ночь

– Тетушка Имар. Я вас вижу, – совсем неуверенно сказала Вилли. – Пустите меня. Пожалуйста.

Но ни одна из теней-фигур не шелохнулась. Вилли всматривалась и всматривалась, вслушивалась и вслушивалась. Пока ей не начало казаться, что полумрак комнаты тоже смотрит на нее. Тени становятся длиннее, гуще. И ближе.

Пока одна из них не заполнила собой все окно. И высвеченная огоньком, на мгновение превратилась в Имар. А еще спустя секунду та задернула занавески.

– Тетка Имар… – начала было Вилли.

За спиной что-то загрохотало!

Она вскрикнула.

Обернулась.

Калитка захлопала на ветру, как птица подбитым крылом.

Новый порыв.

И Вилли отпрыгнула от окна – над ее головой застучали ставкни. Ветер бросил в лицо горсть пожухлой листвы. Где-то на соседней улице заржал в стойле испуганный конь.

Девочка попятилась. Наступила на подол собственного плаща и чуть не упала. Ветер завыл сильнее, растрепал волосы, толкнул в спину – к калитке. И та застучала еще громче, теперь похожая на хищную пасть.

Вилли закричала. И побежала.

Отмахиваясь от цепких пальцев ветра, она проскочила через калитку. Но та прикусила подол ее плаща.

– Пусти! Пусти! – закричала на нее девочка. Выдрала плащ из ловушки, точно оставив выдранные нитки и, освободившись, бросилась прочь.

Ветер гнал ее по дороге, то опрокинув колодезное ведро, то сорвав забытое на веревке полотенце. Выл в печных трубах, хлопал незакрепленными ставнями, хохотал.

Вилли кинулась было к первому попавшемуся дому, не разобрав в страхе, к кому пришла на порог. Забарабанила в дверь.

– Это Виллейна, пустите! Пустите меня!

И, не получив ответа, побежала дальше.

Так, от калитки к калитки, от двери к двери она бежала прочь по улице. Все дальше и дальше от собственного дома.

***

Ветер стих так же внезапно, как и появился.

Один шаг и тишина. Стук сердца в ушах, да свист собственного дыхания – вот и все, что слышала теперь Вилли.

Она сидела на корточках у частокола. Сил бежать больше не было. Ступни горели в новых, неразношенных башмаках. В груди жгло, а каждый новый вдох студеного воздуха раздирал горло. И всю ее колотило, теперь уже непонятно – от страха, или от холода. А может то сердце, грохочущее и беспокойное, пыталось вырваться наружу.

Вилли свернулась клубком, обхватила себя руками и пыталась унять дрожь. Ей казалось, что этот стук – и сердца, и ее зубов друг об дружку – слышит теперь вся округа. Но вот, удар за ударом, стук за стуком, сердце вернулось из головы, туда, где ему и следовало быть. И как только грохот прекратился, Вилли услышала… Конечно, ей могло только показаться, но девочка была уверена. Она услышала музыку!

Будто бы скрипка. И пастушья флейта. И еще что-то незнакомое.

Мелодия звучала едва слышно, будто бы из-за стены… Нет! Нет, скорее как из-под воды! Гулко. Она была одновременно веселая и печальная. Как будто не просто музыка – целая история. И, слыша ее, Вилли хотелось плакать и смеяться. И еще, совсем немного, танцевать.

Девочка ухватилась за рейку частокола. Подтянулась одной рукой и встала на ноги. Коленки еще дрожали, но она держалась крепко, не давая себе упасть. Вилли оглянулась. Откуда же льется эта странная мелодия?

И тут же из груди вырвался удивленный вздох. Частокол, у которого она стояла, был не просто частоколом! Это была деревенская изгородь. Самая-самая крайняя, самая-самая последняя. Темная улица и спящие дома остались там, за ней. А перед девочкой лежали холмы.

Они раскинулись, словно море. За свои десять лет Вилли его, конечно, никогда не видела. Но его видел папа. И возвращаясь домой с ярмарок в прибрежных деревнях, он привозил ей в счету гостинцев ракушки, камушки и истории. Так вот, Вилли моря не видела, но знала, что оно – волнится. Вот и холмы перед ней теперь так же волнились. Каждый из них – отдельный морской гребень, поднимался над деревней где повыше, где пониже. А в узком просвете между двумя склонами-волнами чернел частокол леса.

Тропинка начиналась у ног Вилли, поднималась на меньший холм, пересекала ручей и терялась за поворотом, чтобы вновь появиться там, впереди, у самой кромки леса.

– Не может такого быть! – ахнула девочка.

Неужели она ушла так далеко от дома? Ушла, и все равно не смогла найти огня. Как же ей теперь возвращаться? Лес и холмы пугали ее. Но воспоминания о мертвых окнах родной деревни пугали не меньше.

Вилли уже была готова остаться тут. У изгороди! Вновь опустится на траву, свернуться калачиком и молится, чтобы Самая длинная ночь поскорее прошла, но тут девочка вспомнила о мелодии.

Задержала дыхание, прислушалась. Уже было подумала, что ей это все почудилось, но – вот, вот же! – снова различила высокий голосок скрипки. Музыка звучала все так же тихо, но она была! Была на самом деле – такая же настоящая, как и сама Вилли!

Девочка отошла несколько шагов от изгороди, обратно к деревне. Музыка затихла. Вернулась к частоколу – вновь стала громче. И тогда Вилли, все также, не отрывая руки от ограды, сделала шаг к лесу.

И скрипка зазвучала отчетливее.

Она как будто звала ее. Танцевать и веселиться! Приглашала идти за собой. Девочка во все глаза всматривалась во мрак леса, силясь разглядеть ночных музыкантов. Если кто-то решился в Самую длинную ночь остаться на улице, если этот кто-то не побоялся даже завести песню – значит, он очень смелый человек! Смелый и наверняка добрый. Плохой не смог бы играть такую замечательную музыку! Вилли была уверена в этом. Она всматривалась и всматривалась, пока деревья не слились перед глазами в одну сплошную ленту.

Как вдруг! Меж деревьев мелькнула искра! Мелькнула и снова погасла. А затем опять появилась на том же самом месте. Так и плясала, то прячась за стволами, то вновь появляясь. Яркое желтое солнышко. Нет, не солнышко – костер. Живой огонь!

Вилли оглянулась на деревню. Отсюда она хорошо видела свой дом, единственный, где на подоконнике не горела свеча. От деревенской изгороди до ее порога было всего ничего!

– Я быстрая, я добегу! – сама себя подбодрила девочка.

Она взглянула на небо. Ночной мрак уже разлился по небосводу, только узкая полоска светло-голубого, и еще ниточка алого горели на западе, там, за домами. Вилли вновь повернулась к лесу. Первая звезда, еще тусклая и несмелая уже появилась над верхушками сосен. Но месяца еще не было видно.

Костер меж деревьев никуда не исчез, казалось, даже запылал еще ярче. Он так манил!

– Я уже так далеко зашла! – сердито сказала себе девочка. – Там ведь огонь! – чуть смягчилась она. – Нужно только попросить огня, а затем – сразу домой. Пока ночь не наступила.

Вилли немного помолчала. Еще раз посмотрела на дома. На лес. На небо. И, наконец, вздохнула.

– Ладно, – соглашаясь сама собой, сказала она. И добавила с неуверенной улыбкой – Ну не случится же беды, если отойду еще на пару шагов!

И поверив собственным словам, Вилли отпустила изгородь и шагнула на тропинку, ведущую к лесу.

***

Дорога через холмы была неудобной – каменистой, с клочьями жухлой травы, что цеплялась за подол сарафана и царапала ноги. Путь петлял, то спускаясь в ложбины между холмами, то, наоборот, круто забирая в гору. Да порой так, что девочка карабкалась вверх, цепляясь за траву руками. Так, на очередном холме… да нет, холмике просто, она не удержалась и кубарем покатилась вниз. Хорошо еще – по ту сторону. Так что не пришлось забираться вверх еще раз.

Вилли всхлипнула от обиды и боли.

– Считай, что просто быстро спустилась, – вслух успокаивала она себя. – Ну разве что коленку ушибла. И сарафан испачкала. Зато… – она поднялась на ноги и осмотрелась, охнула тут же удивленно: – Зато сразу у ручья!

Ох, у ручья ли?

Летом это был… ну просто ручей! Неглубокий, неширокий, лениво текущий через холмы в долину, где стояла деревня. Животные приходили сюда на водопой, матери на стирку, дети – пускать деревянные лодчонки и с хохотом брызгаться друг в друга.

Но сейчас все было иначе. Осенние дожди напоили ручей силой, а холода обозлили. Сердитая студеная вода, фыркая и рокоча, неслась потоком и грозилась смыть каждого, кто рискнет перебраться через нее. И там, где летом дети легко бегали по ручью босиком, едва ли замочив лодыжки, теперь не удалось бы перебраться, даже будь тут брод.

Единственный путь – да и не путь даже, так, тропинка – лежал по выступающим камням, острым и скользким.

Вилли вскарабкалась на первый из них – прибрежный – и даже тут чуть не поскользнулась. Она смотрела на этот изменчивый поток, на темные злые волны и решимость начала покидать ее. Но тут же, словно маяк на том берегу, заплясал между деревьев огонь. И мелодия, пустьвсе еще слабая и гулкая, своим озорством и легкостью оспаривала недовольное бурление ручья.

Вилли крепко-крепко зажмурилась.

Делов-то всего и есть, что перепрыгнуть на ту сторону. Это как игра. Да, точно, как игра!

– Раз, два, три… – начала вслух считалочку Вилли, в этот миг ручей бросил в нее брызгами, будто бы хватил холодными мокрыми пальцами, и она сбилась, взвизгнула. Но тут же снова упрямо начала счет. – Раз, два, три, четыре, пять! – с каждым словом она говорила все громче и громче и в конце уже кричала на воду, такая же грозная, как и она. – Начинаю я считать! Раз! – Вилли перепрыгнула на следующий камень. Чуть пошатнулась, но не упала, – Два! – еще один смелый прыжок. – Три! Четыре! Пять! – и еще один.

И еще!

– Вместе будем мы играть!

И считала так, пока перед девочкой не остался всего один камень. Широкий, плоский и одним своим боком липнувший к песчаному берегу той стороны – совсем не страшный!

– Твоя очередь начать, – торжествующе прошептала Вилли и сделала последний прыжок.

А в следующий миг ухнула в воду.

Она не помнила ни как поскользнулась, ни как начала падать. Только миг, когда ледяная вода накрыла ее с головой. Залилась в горло, и в нос, и в уши. Но вот что странно! В этот же момент, музыка, что всегда слышалась глухо, будто бы из-под воды, тут – под водой! – зазвучала в полную силу. Будто бы Вилли вышла из дома во двор, к музыкантам. Или открыла окно. Или переступила границу.