Отвергнутая целительница для Дракона

– Придётся всё отменить, – буднично, словно речь шла о какой-то мелочи, пожал плечами Генри.

Его безразличие доводило меня до исступления.

Внутри кипело, бурлило, клокотало от несправедливости. Хотелось кричать, разбить что-нибудь, выплеснуть всю эту боль наружу. Может, разгромить здесь всё? Сбросить тяжёлую вазу с пьедестала, разорвать на куски бархатные шторы, швырнуть в него… Да, в него, в этого человека, который топчет сейчас моё сердце.

Я окинула задумчивым взглядом интерьер дома. Он не был его собственностью, Генри арендовал этот особняк, точнее, арендовали его родители, которые год назад скончались, и договор аренды подходил к концу. А платить… Платить ему, похоже, больше нечем.

Он сам говорил, что после свадьбы нам придётся переехать в его загородный домик, доставшийся ему в наследство от дальней тётки. Небольшой, он находился где-то в деревне. Я была не против. В своих мечтах я представляла, как разведу там сад, построю новую оранжерею, а после, возможно, начну принимать местных жителей. Моя целительская сила не должна пропадать зря.

А сейчас… сейчас всё в один момент рухнуло. Рассыпалось в прах. Мечты о семейном счастье, о нашем совместном будущем.

– Ты так говоришь… Генри, неужели ты не любишь меня?

Мужчина молчал, плотно сжав губы, а его взгляд… он был холоден, пуст и безразличен.

– Вспомни, как мы с тобой мечтали переехать за город, – продолжала я, цепляясь за призрачную надежду, что он одумается.

– Это были твои мечты! Не мои, – резко дёрнул подбородком Генри. – Думаешь, мне хочется превращать свой дом в бесплатный госпиталь, как ты сделала это у себя? Принимать на пороге какое-то… отребье? Не понимаю, как твой отец всё это терпит!

Его слова ударили меня словно пощёчина. Я почувствовала, как к горлу подступает ком.

– Ты все это время врал мне…

– Как же долго! – раздался из гостиной капризный, раздражённый голос. – Что они там делают? Генри, дорогой!

Я услышала шаги, цоканье каблуков по мраморному полу, после чего в коридоре возникла фигура, затянутая в блестящий, кричаще-фиолетовый шёлк.

– Вы всё ещё здесь? – презрительно фыркнула брюнетка. – Немедленно убирайтесь из нашего дома!

Вот как, она уже считает этот дом своим?

– Генри, – она бросила уничижительный взгляд на моего бывшего жениха, и тот… покорно склонил голову. – Я всё ещё жду объяснений. Как так получилось, что эта… эта оборванка смеет называть себя твоей невестой?

– Это вздор, дорогая, – торопливо проговорил Генри, прильнув к брюнетке и поцеловав её руку. – Бедная девочка. Мы с ней учились в одной академии. Она просто помешана на мне! Я пытался ей всё объяснить по-хорошему, но ни в какую. Думает, – мужчина язвительно хмыкнул, и этот смех, злой и издевательский, резанул по сердцу, – что у нас будет свадьба. Больная…

Я слушала Генри и не могла поверить своим ушам. Гнев и обида захлестнули меня с головой. Я почувствовала, как магия начинает бурлить внутри, требуя выхода. Мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, и вокруг них заплясали яркие искры.

– Ах ты, лживый мерзавец! – выкрикнула я, не в силах больше сдерживаться.

Магия вырвалась наружу и полетела прямо в Генри, но он ловко заблокировал её, однако часть искр, отразившись от невидимого барьера, ударила в его новую пассию. Женщина взвизгнула, схватилась за щеку, на которой отпечатался красный след от магической пощёчины.

Я тут же спрятала руки за спину, понимая, что совершила ошибку: гнев затмил разум.

– Ты точно ненормальная! – закричал Генри.

Из гостиной, заинтересовавшись переполохом, вывалились гости.

– Полиция! Вызовете полицию! – визжала брюнетка, топая ногами. – Эта сумасшедшая напала на меня!

Я закусила губу, сдерживая поток проклятий, которые так и просились на язык, и в панике бросилась к выходу. Ситуация явно вышла из-под контроля…

Глава 3

Я шла по улицам, которые постепенно пожирал сумрак надвигающегося вечера. Ароматы дорогих приторно-сладких духов гостей Генри, ещё недавно щекотавшие ноздри, растворились, сменившись запахом прелых листьев и мокрой шерсти, исходивших от проезжающих мимо экипажей.

Промокшая и продрогшая, я кое-как добрела до дома. В спешке, чтобы узнать правду от Генри, даже не удосужилась взять с собой плащ – выбежала прямо так, в одном тонком платье, которое теперь неприятное липло к телу.

Представляю, на кого я была похожа, когда ворвалась в его дом: спутанные волосы,  подол, забрызганный грязью, ботинки, превратившиеся в бесформенные комья глины…

Странно, что кто-то в таком виде меня вообще узнал. Мне, к примеру, никто из гостей знаком не был. Или я просто не присматривалась? Всё моё внимание было приковано к Генри и его новой… невесте.

 Что за вздор! Она – его невеста? До сих пор не верится.

– Мелочный слизняк… – процедила я сквозь стиснутые зубы, поднимаясь по скрипучей лестнице к себе в комнату.

Меня никто не встретил, даже отец не вышел. Наверное, это к лучшему. Сейчас я никого не хотела видеть. Слёзы жгли глаза, грозясь прорваться наружу, но я запретила себе плакать. Не дождутся!

В комнату постучали, когда солнце полностью скрылось за горизонтом, и наступил поздний вечер.

– Дорогая, не хочешь поужинать? – это был отец. – Мы специально не садились – ждали тебя.

– Да, сейчас выйду! – ответила я, только чтобы отец сильно не волновался.

Я всё это время сидела на кровати, болезненно сжимая в руках подвенечную фату, которую успели сшить портные. Тончайшее кружево, жемчужины, сверкающие матовым блеском… столько труда вложено, и всё напрасно.

Я чувствовала себя жалкой, потерянной и никому не нужной. Мир расплывался перед глазами. Но больше всего в этой истории мне было жалко отца. Он так мечтал что я, наконец, обрету любовь…

Знал ли он, что свадьба сорвалась? Пожалуй, что да. Тётушки всенепременно ему обо всём доложили.

Собравшись с мыслями и переодевшись в домашнее платье, я смогла-таки спуститься в столовую.

На ужин было картофельное рагу и баранья отбивная. Аромат еды, обычно такой аппетитный, сейчас вызывал лишь тошноту. Тётушки, словно не замечая напряжённости, болтали о чём-то своём, и их голоса сливались в монотонный, раздражающий гул.

Отец молчал. Лишь изредка он бросал на меня тревожные, сочувствующие взгляды. Я же бесцельно возила по тарелке кусок мяса, пытаясь разрезать его, но у меня ничего не выходило. Руки дрожали, отказываясь подчиняться.

На миг перед глазами возникло напыщенное лицо Генри, его самодовольная ухмылка…

Ярость снова прорвалась наружу. Вилка не выдержала напряжения, взлетела вверх и с глухим плюхам грохнулась в тарелку с подливой, забрызгав не только скатерть, но и дорогое платье тёти Ванды, сидевшей напротив.

Повисла тяжёлая тишина, и все взгляды устремились на меня.

– Кхм… кхм, – прокряхтела тётя Ванда, с недовольным видом вытирая салфеткой пятна подливы с лица и платья.

– Простите, – буркнула я.

– Ты слишком сильно переживаешь, Кара, – хмыкнула тётя Ванда. – Твой Генри уже давно ухлёстывал за Агатой, – как ни в чём не бывало, выдала она. – Стоило ей появиться в городе.

– Агатой? – я подняла на родственницу красноречивый взгляд. – Говорите так, будто хорошо её знаете!

– Да, мы знакомы, – без зазрения совести высказалась родственница. – Она не так давно овдовела. Детей у неё нет, а её муж оставил ей приличное состояние. Ты бы знала это, если почаще появлялась в свете. Кара, когда ты в последний раз была на балу или приёме? Видела хоть что-то кроме своих сорняков и грязной бедноты? За эти три месяца, что мы гостим у вас, я насмотрелась, чем ты тут занимаешься, – тётя приподняла бровь, словно желая унизить меня ещё сильнее. – Совершенно отбилась от рук, превратилась в настоящую дикарку.

Я перевела полный отчаяния взгляд на тётушку Беатрис, но та лишь испуганно уставилась в свою тарелку, не горя желаем ввязываться в конфликт с сестрой. Отец тоже не проявлял участия, словно… словно он был согласен с ней.

– Мой брат тебя слишком избаловал, – подытожила она.

Слова били наотмашь, точно плётки.

– Прошу прощения, но позвольте мне самой решать, что делать со своей жизнью! – с раздражением в голосе бросила я.

Оставаться за столом более не хотелось. Аппетит исчез безвозвратно, будто его и не было.

– Артур, вот видишь! – торжествующе хмыкнула тётя Ванда. – Что и требовалось доказать. Она смеет пререкаться со старшими!

– Пререкаться? – я вспыхнула от несправедливых обвинений. – Вы двое знали, что Генри увивается за другой, и молчали? А ещё вы вскрыли конверт!

Вспомнилось, что адресатом была указана я, а тётушки взяли и прочитали письмо! Какая наглая бесцеремонность!

– Дорогая, он должен был сам тебе всё рассказать, – робко вставила тётушка Беатрис, но её доводы потонули в потоке слов сестры.

– Даже если бы и рассказали, чтобы изменилось? Жить в нищете в какой-то деревушке… Это твоя мечта?

– А что если, да?

– Какой вздор! – тётя Ванда даже не попыталась скрыть своего презрения. – Генри поступил совершенно верно, когда выбрал деньги.

Нет, вы только послушайте, она его ещё и защищает? Просто немыслимо! Ни капли поддержки, сочувствия…

– А как же любовь?

– Любовь? Ха! На любви, дорогая моя, далеко не уедешь! – рассмеялась тётя Ванда.

– Какая же вы холодная и расчётливая…

– Кара! – жёстко прервал меня отец. – Следи за своим языком!

– Нужно заняться твоим воспитанием, – тётя резко швырнула салфетку на стол, словно только что бросила мне вызов.

– Попробуйте… – прошептала я, не сводя с родственницы полыхающего взгляда.

Вот-вот мог бы произойти грандиозный скандал. После всего, что со мной сегодня случилось, не знаю, сумела бы я сдержаться. Не буду лукавить, но с тётей Вандой мы были чем-то похожи. Обе пробивные и за словом в карман не полезем. Даже мама, когда была жива, не раз отмечала схожесть наших характеров. Вот и выходило так, что мы с тётей постоянно ссорились.

– Кара, мне кажется, тебе лучше пойти к себе, – мягко предложил отец, пытаясь предотвратить взрыв.

Тётя прожгла меня испепеляющим взглядом, но я выстояла. Гордо приподняла подбородок и почти встала, как вдруг в столовую ворвался взволнованный дворецкий.

– Смитэрс, что такое? – отец поднялся из-за стола.

– К вам… полиция нагрянула, сэр.

Я сглотнула вязкую слюну. Что-то мне подсказало, что явились именно за мной. Тётя Ванда, словно прочитав мои мысли, нервно прошептала:

– И что же ты натворила?

Глава 4

Время тянулось мучительно медленно. Прошёл час, за ним другой, третий… Тени за окном становились длиннее, погружая улицу во мрак. Тётушки, утомлённые переживаниями этого безумного дня, удалились в свои покои, а я все продолжала бесцельно бродить по гостиной, не в силах уснуть.

Отец появился в доме, лишь в одиннадцатом часу вечера. Бледный, с сурово сжатыми губами и тяжёлым, полным ледяного огня взглядом, который, казалось, пронзал насквозь. Таким я видела его впервые, и интуиция предупредила, что добром эта ночь не кончится.

– Смитэрс, – резко бросил он, обратившись к появившемуся на пороге дворецкому, – принесите в кабинет бутылку бренди и бокал! Кара? – видимо, только сейчас отец заметил меня, притаившуюся за тяжёлой бархатной занавеской.

– Да…

– В мой кабинет! Живо! – голос родителя разнёсся по дому, словно раскат грома.

Сглотнув застрявший в горле ком, я послушно последовала за отцом. Сердце бешено колотилось в груди, грозясь выпрыгнуть наружу. Похоже, сегодняшний взрыв гнева в доме Генри не прошёл для нас бесследно…

– Садись! – рявкнул отец, указывая на кресло, стоявшее напротив массивного рабочего стола.

Я молча подчинилась, чувствуя на себе его недобрый взгляд. В комнате повисла напряжённая тишина, прерываемая лишь размеренным тиканьем старинных часов на стене, отсчитывающих не только время, но и приближение чего-то неизбежного.

Через какое-то время дверь скрипнула, заставив меня вздрогнуть.

Тётя Ванда?

Сердце на миг замерло, но нет, слава богам, это был всего лишь Смитэрс с подносом в руках.

Отец коротко кивнул, давая молчаливое разрешение войти и, дворецкий, стараясь ступать как можно тише, поставил поднос на стол и бесшумно удалился.

Отец, не говоря ни слова, налил себе полный бокал бренди, одним глотком осушил его и, слегка поморщившись, поставил на стол.

– Кара, – наконец произнёс он, садясь в глубокое кресло, – я, конечно, всё понимаю… Сорванная свадьба… Генри повёл себя… неблагородно, мягко говоря, но…  – он потёр виски, словно его пронзила внезапная головная боль. – Какого чёрта?! – внезапно взорвался отец, голос его стал жёстким. – Что на тебя нашло? Зачем, скажи на милость, ты напала на его невесту?

– Я… нет… На неё я не нападала! – пролепетала я, сжимая похолодевшими пальцами кружевной край платья.

– А на кого ты, по-твоему, напала?! – рявкнул отец, теряя остатки самообладания.

– На Генри, – прошептала я, потупив взгляд. – Но он… он выставил щит, и часть отражённой энергии попала в… Агату, – в памяти всплыло имя брюнетки. – Тут скорее Генри виноват. Он применил неправильное заклинание, в таких узких помещениях нельзя…

– Кара! – отец с такой силой ударил кулаком по столу, что бокал подпрыгнул, звеня, а я в ужасе съёжилась в кресле. – О чём ты только думала? – он откинулся на спинку кресла, устало прикрыв глаза. Казалось, его только что покинули все силы. – Ты хоть знаешь, кто она такая?

– Богатая вдова, очевидно… – пробормотала я, не понимая, к чему он клонит.

– Ты смеёшься надо мной?!

Я испуганно помотала головой, боясь даже дышать.

– Агата Спенсер… – голос отца стал привычно тихим и спокойным. – Герцогиня Ла—Фарте и троюродная кузина короля.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Целая герцогиня! А у Генри губа не дура… Вот только зачем он ей? Генри, конечно, красавец, каких поискать. Светлые вьющиеся волосы, зелёные глаза в обрамлении длинных ресниц. Высокий, статный, широкоплечий. К тому же маг. Вот только беден, как церковная мышь.

– Ты должна принести извинения, – выдал отец, наливая себе в бокал очередную порцию янтарного бренди.

– Что? – я даже икнула от возмущения. – Да он же…

– Герцогиня написала на тебя заявление, – перебил меня родитель. – Нам повезло, что капитан полиции – мой старый друг. Нам с ним удалось убедить её, что это просто досадное недоразумение.

– Генри назвал меня помешанной! – взорвалась я, вскакивая с кресла. – Сказал, что наша свадьба, плод моей больной фантазии!

– Либо будешь просить прощения, либо у тебя заблокируют магию на пять лет, – ледяным тоном отрезал отец. – Выбирай.

Слова повисли в воздухе, тяжёлые, как камни, брошенные в тихую заводь. Как я могла отказаться от своей магии? На целых пять лет! Мне становилось дурно от одной только мысли об этом. А оранжерея? Нежные бутоны экзотических цветов, капризные лианы… Без моей заботы, без подпитки силой они просто увянут, превратятся в безжизненные плети, обвивающие пустые опоры.

Выбор без выбора…

Я безвольно опустилась в кресло, чувствуя, как мягкая обивка становится похожа на колючую проволоку.

– Хорошо, – прошептала я, боясь, что более громкий звук разорвёт меня на части. – Я попрошу прощения у герцогини.

– Не только у неё, – раздался голос отца. – У Генри тоже.

Мир качнулся перед глазами. Я почувствовала, как по щеке скользнула горячая слеза, но я тут же смахнула её, не желая давать волю слабости.

Отец, должно быть, шутит? Не может он говорить всерьёз! Но холодный, отстранённый взгляд, которым он одарил меня, не оставлял места для надежды.

Генри… Это имя отозвалось во мне острой болью. Я была готова глаза ему выцарапать! А теперь придётся извиняться?

– Отец, пожалуйста, не заставляй меня…

– Поверь, мне это тоже не нравится. Но таковы условия. Герцогиня непреклонна.

– Я не могу, – прошептала я, чувствуя, как к горлу подкатывает удушающий ком. – Это слишком унизительно.

Отец тяжело вздохнул. Его взгляд смягчился, он встал со своего места и присел рядом со мной на подлокотник кресла.

– Кара, я понимаю, как тебе тяжело. Генри поступил подло и, поверь, я бы с удовольствием собственноручно преподал ему урок. Но сейчас не время для гордости. Подумай о своём будущем, о том, что ты можешь потерять.

Я молчала, пытаясь сдержать слёзы. Отец был прав, но от этого не становилось легче.

– А что, если… – начала я, неуверенно теребя край платья. – Что, если я извинюсь перед герцогиней, но не перед Генри? Может быть, этого будет достаточно?

– Прости, – покачал он головой, – что не уберёг тебя от него.

– Я сама во всём виновата, – смахнув навернувшиеся слезинки, я встала. – Нужно отвечать за свои поступки.

“К тому же…” – прошептала я про себя. – “Месть, это блюдо, которое подают холодным”.

Глубоко вздохнув и собрав остатки гордости, я выпрямила спину и решительно произнесла:

– Я сделаю всё, что нужно.

– Вот и умница, – выдохнул отец. – Поедем с утра. Чем раньше, тем быстрее этот кошмар закончится. А пока, – он подошёл и поцеловал меня в лоб, – ложись спать.

Как ни странно, сон пришёл быстро, словно и не произошло ничего. Да и наутро, я чувствовала бодрость.

Надев своё лучшее, хоть и не новое платье и бережно уложив непослушные локоны в аккуратную причёску, вышла из комнаты. Отец уже ждал меня в холле.

На улице царила настоящая идиллия: ясное небо радовало глаз лазурью, последние следы дождя почти высохли, а ласковое солнце согревало землю своими лучами. Пригретые этим теплом, птицы весело щебетали на ветвях деревьев.

“Словно осень решила взять перерыв, уступив место внеочередному летнему дню”, – промелькнула мысль, и я невольно улыбнулась, подставив лицо ласковому солнцу.

– У тебя хорошее настроение, как я погляжу?

– Я просто приняла и смерилась со всем, что произошло.

Отец попытался улыбнуться в ответ, но я слишком хорошо его знала, чтобы не заметить тень напряжения, промелькнувшую в его глазах.

Дом герцогини находился в центре, в элитном районе Рёйи. Здесь жили истинные сливки общества, аристократы до мозга костей.

“Напыщенные индюки!” – всегда поговаривал Генри, проезжая мимо этого района. Тогда я не знала, какой он на самом деле лицемер!

Экипаж плавно остановился у роскошного особняка, отделанного белым мрамором. Фасад, украшенный колоннами и замысловатой лепниной, словно насмехался над скромностью моего наряда, который ещё утром казался мне вполне изысканным.

– Готова? – тихо спросил отец, помогая мне выйти из экипажа.

Я молча кивнула.

Мы поднялись по мраморным ступеням, после чего отец постучал в массивную дверь. Через мгновение она отворилась, и перед нами предстал дворецкий с каменным лицом.

– Артур Эванс с дочерью, – сдержанно представился отец.

Дворецкий сделал едва заметный поклон, разрешая нам войти.

Внутреннее убранство особняка поражало своим великолепием, но это была холодная, бездушная красота. Хрустальные люстры, зеркала в золочёных рамах, мраморный пол – всё кричало о богатстве и власти хозяйки дома.

– Прошу следовать за мной, – раздался бесцветный голос дворецкого, который повел нас по длинному коридору вглубь дома.

В гостиной нас уже ждала герцогиня Агата Спенсер. Она восседала в кресле, словно на троне. Её надменный взгляд скользил по нам с плохо скрываемым презрением. А возле неё, нервно теребя кружевной манжет, тёрся мой бывший жених.

Генри… Несмотря на то, что Генри был хорош собой, он терялся во всей это роскоши и больше походил на комнатную болонку, которую держат для забавы.

Мне стало противно. Противно оттого, что я подарила этому ничтожеству своё сердце.

А вот Генри, похоже, полностью устраивало его нынешнее положение.

Он с готовностью принялся играть отведённую ему роль.

Но где же мужская гордость?

При таких обстоятельствах было даже грешно жаловаться на сорвавшуюся свадьбу. Истинный характер Генри раскрылся во всей своей неприглядности.

Любовь… Я его любила, но сейчас чувства перемешались в один колючий ком: обида, гнев, желание отомстить…

– Месье Эванс, – холодный, как прикосновение льда, голос герцогини вернул меня к реальности.

Гордая, надменная… В своих слуг она, думаю, вселялся ужас.

Но виновата ли она в том, что произошло? Пожалуй, что нет.

– Герцогиня, – отец поклонился, – моя дочь хотела бы вам кое-что сказать.

Я сделала шаг вперёд и присела в реверансе, настолько глубоком, что на мгновение подумала, а смогу ли я встать.

– Простите меня, герцогиня, – проговорила я, не поднимая головы. Голос звучал глухо и неуверенно. – То, что я сделала, не достойно дочери помещика.

Женщина молча протянула мне руку, закованную в белоснежную перчатку. Нехотя, с ощущением собственного унижения, я прикоснулась губами к холодной ткани. Формальности были соблюдены.

Оставался Генри. И вот с ним у меня возникли проблемы.

– Простите меня, – бросила я, поднимаясь с реверанса.

– Этого недостаточно, – с ухмылкой проговорил он.

Мне столько всего хотелось сказать, но… Я прикусила язык.

“На кону твоя магия, Кара”, – предупредил внутренний голос.

– Чего же вы ещё хотите, месье… Мор?

Генри сделал шаг ко мне и протянул руку, чтобы… чтобы…

Боги! И за что мне всё это?

Агата Спенсер наблюдала за развернувшейся сценой с ухмылкой, и в этот момент я поняла, что они оба, и Генри, и герцогиня, просто насмехаются надо мной, наслаждаясь моим унижением.

Я застыла, не зная, как реагировать. Часть меня хотела отшатнуться, дать Генри пощёчину за его наглость. Но другая часть, более расчётливая, напоминала о том, что… иного выхода у меня нет.

"Терпи, Кара. Это всего лишь момент. Он пройдёт", – уговаривала я себя.

Генри, видя моё замешательство, усмехнулся ещё шире. Его рука зависла в воздухе, ожидая моей реакции. Я чувствовала на себе взгляды всех присутствующих: отца, герцогини. Казалось, весь мир замер в ожидании.

С трудом подавив дрожь отвращения, я всё же поцеловала руку своего бывшего жениха.

– Простите, – промямлила я.

– Дорогая Кара, – продолжая нахально улыбаться, проговорил Генри, – надеюсь, вы понимаете, что ваше поведение было непростительным. Но я, в своём великодушии, готов дать вам второй шанс.

Я хотела плюнуть ему в лицо, однако вместо этого, сжав зубы, выдавила из себя улыбку:

– Вы очень добры, месье Мор.

– Что ж, полагаю, инцидент исчерпан, – произнесла герцогиня, в попытке прервать наш с Генри зрительный контакт. – Месье Эванс, надеюсь, вы проследите, чтобы ваша дочь больше не доставляла нам подобных… неприятностей.

Отец в очередной раз поклонился:

– Конечно, ваша светлость. Уверяю вас, подобное больше не повторится.

Когда мы с отцом покинули гостиную, напряжение начало рассеиваться. Но легче от этого не стало. Сердце всё ещё сжималось от боли и обиды, а мысли метались в хаотичном танце, пытаясь найти выход из этого лабиринта чувств.

– Месье Эванс! – раздался позади нас голос Генри, заставив меня вздрогнуть.

“Боги, что ему ещё нужно?” – с отчаянием подумала я, боясь даже представить, какое новое унижение он для меня уготовил.

– Месье Мор, – голос отца прозвучал холодно и резко, словно удар хлыста.

Здесь, в полумраке коридора, вдали от фальшивых улыбок и пустых любезностей, отец, казалось, сбросил маску светского этикета, обнажив настоящие эмоций.

Я чувствовала, как он напрягся, видела, как вздулись на его висках вены, а челюсти сжались так, что желваки проступили сквозь кожу. Ещё немного, и отец не сдержится и самолично ударит моего бывшего жениха. Однако я не могла этого допустить. Хватило и моей ошибки.

Я решительно сделала шаг вперёд, встав между отцом и надвигающимся на нас Генри.

– Что случилось? – спросила я.

– Забыл кое-что вам передать, – ответил он, изобразив на лице виноватую гримасу. – Приглашения на нашу свадьбу.

Вот же скотина…

– Что ж, давайте, – процедила я сквозь зубы, протягивая руку.

– Их только вчера напечатали, они лежат в другой комнате. Пройдёмте со мной.

– Лучше я схожу, – отец сделал шаг вперёд.

– Нет, всё в порядке, – остановила я его.

– Кара?

– Правда, – я обернулась через плечо, – всё в порядке. Можешь не переживать.

– Ладно, – нехотя согласился отец, окидывая Генри ледяным взглядом. – Буду ждать тебя в экипаже. Но только недолго!

– Конечно, месье, – ответил бывший жених, и на его лице расплылась фальшивая улыбка, от которой меня передёрнуло.

Генри привёл меня в небольшую комнату, обставленную с тем же вычурным богатством, что и весь дом: тяжёлые бархатные портьеры на окнах, позолоченная мебель, бесценные картины на стенах.

Эта обстановка казалась мне невыносимо душной.

Он взял со столика, инкрустированного слоновой костью, конверт и протянул мне.