Круг ада. История

– Не испытывай моего терпения.

Басова съёжилась и едва слышно сказала:

– Никита меня избил.

– Никита Басов твой муж?

– Да.

– Он часто пьёт?

– Нет, это он на радостях, что ему дали новый трактор.

– Кто же ему его дал?

– Бригадир Носов.

Капитан помолчал в задумчивости и тихо произнёс:

– Носов, Басов, Носов…, – затем живо спросил, – где он взял трактор?

– Как где? Валентина искренне удивилась, – свой отдал.

– Что у Носова есть свой трактор?

– Нет, трактор конезаводской, он на нем работал.

– А почему бригадир Носов отдал трактор вашему мужу?

– Носов бросил бригаду, на ночь ушел к жёнушке своей под бочок, – у Басовой испуг отошел на второй план, женская зависть брала свое, она доносила всё, что знала, – бригадир отдал моему мужу трактор, чтобы он молчал.

– Видишь, какой ты молодец, Валя Басова, помогла следствию. Я все сейчас запишу, ты распишешься….

Юров понял, что следователь НКВД приехал не только по делу поварихи, он смотрел на Басову и думал:

– Вот дура баба, сдала всех с потрохами.

Глава 8

Едва Емельянов вступил на землю поселка, он сразу попал под пристальное внимание сарафанного радио. По деревне пронеслось: «Повариху пришел забирать». (На юге России всех замужних женщин называют бабами, причем это в обиходе самих женщин. Я не стану нарушать традиции, тоже буду называть их бабами).

Все населения посёлка затаилось в тревожном и томительном ожидании, многие пары глаз наряжено смотрели на окна и двери сельского совета.

– Что там делается? – спрашивали они друг дружку, – зачем туда пошла Валька Басиха? Может её тоже заберут?

Как только Валька Басиха вышла из сельсовета, любопытство взяло верх, бабы потеряли страх. Наиболее смелые окружили её, требуя отчета.

– Валюха, ты живая, а мы уже думали ….

– Живая, только, как стал меня этот в военной фуражке допрашивать, то со мной чуть- чуть не случилась оказия.

Услышав незнакомое слово, бабы скривили мины.

– Знаем, знаем, что ты ходила до ветру с газеткой, начиталась словечек, теперь умничаешь то с оказией, то с конфузней. Ты скажи, что это такое? С чем его едят?

– Ой, бабы, попутала, не оказия, а конфузя.

– Ты скажи, шо це таке? Може колбаса?

– Про оказию читала, так ничего про неё и не поняла, а конфузя – это когда с тобой

случается неприятность.

Бабы переглянулись, догадливо заулыбались.

– Тебе надо было бежать до ветру?

– Не! У меня стали мокреть подштанники.

Одна молодуха присела и сквозь всеобщий хохот взвизгнула:

– Ой, бабоньки, у меня тоже сейчас будет конфузя.

Едва они справились со смехом, как рыжеволосая молодуха серьёзно спросила: Зачем тебя вызывали? Не заберут ли?

Наступила чуть тревожная тишина.

– Не вызывали меня, сама ходила, мой дурачок напился с радости, что Нос дал прокатиться на тракторе и поколотил меня. Я побежала в сельсовет жаловаться на него, а там этот в галифе….

Бабы опять игриво засверкали глазами, посыпались комментарии:

– Валюха, что-то ты часто бегаешь жаловаться председателю….

– А что? Молодец, Басиха! Председатель парень видный, утешит и приголубит….

– Ну и пусть Никита поколотит, зато есть повод к председателю смотаться….

– Ой, девки, придумаете тоже…, – стала отбиваться Басиха.

– А не за него ли тебя Никита гонял, – продолжали куражиться бабы.

Постепенно весёлое настроение уступало тревоге.

– Зачем или за кем приехал военный…?

Глава 9

У Татьяны Бустиной подкосились ноги, когда до неё дошёл слух, что

село приехал военный из НКВД. Первая мысль ударила ее наотмашь.

– Меня осудят.

Татьяна едва добралась до топчана, тяжело присела. Как же моя доченька, как же моя Светочка жить будет, ей только двенадцать…? Она смотрела в окно, слёзы катились и катились по её щекам.

– Господи, в чём я виновата пред Тобой, в чём мой грех? Боженька, милостивый, я замолю его, я умру, только бы доченька моя была жива и здорова, только бы….

Она не успела закончить мысль, кок стукнула дверь, по шагам она поняла, что пришла дочь. И в ту же секунду из неё вырвался всхлип, она не смогла удержать рыдания.

– Мама, мамочка, – Света не нашла больше слов, опустилась на колени, – мама, мамочка.

Мать обняла дочь, её мысль металась, не находя выхода:

Бежать, бежать! Куда угодно бежать, лишь бы быть вместе.

За этой отчаянной мыслью, пришла еще более страшная:

– Куда…?

Послышался стук в дверь, Татьяна рывком прижала Свету к себе и закричала.

– Не отдам, никому её не отдам!

Кто-то вбежал в комнату, кто-то успокаивал, но она повалилась на пол, чувства оставили её.

Глава 10

Рано утром Емельянов и председатель Сельсовета Юров пришли к директору конезавода. Он встретил их у входа.

– С кем имею честь…? – Дронов прямо и твердо смотрел на следователя НКВД.

Он за свою жизнь и генеральскую должность повидал многих и сейчас пытался определить, с кем он имеет дело, но лицо гостя было непроницаемым.

– Следователь НКВД Емельянов.

Он не назвал ни имени, ни отчества, как бы давая понять, что дистанция должна быть соблюдена.

– Проходите, присаживайтесь. Рассказывайте, с чем пришли?

Емельянов вдруг понял свою ошибку, которая не способствовала нормальному началу разговора. Дистанция оказалась больше чем нужно. Неловкая пауза затягивалась, а Дронов подумал:

– Пытался поставить себя больно высоко, а теперь…, – он не успел додумать эту мысль до конца, говорить начал Юров.

– Иван Александрович, к нам приехал человек из НКВД. Он требует содействия в его многотрудном деле.

– Я это уже понял, но хотелось бы все услышать о трудном деле от него самого. Прошу, товарищ Емельянов.

– Мне нужны характеристики трех человек. Бустиной Татьяны Евгеньевны, Носова Алексея Михайловича и Басова Никиты Сергеевича.

Дронов опустил глаза, подумал: «Носов говорил, что бригада крепкая, дружная, но видимо он плохо разбирается в людях, если в НКВД знают о происшествии в бригаде Носова. Нашёлся кто-то, донес».

У него не было времени на предположения, следователь ждал ответ.

– Пишите.

Емельянов достал бумагу, а Дронов пододвинул ему чернильницу и письменный прибор, подождал, пока следователь приготовится и начал диктовать:

– Алексей Носов, прекрасный работник и очень хороший человек, легко сходится с людьми, что позволяет успешно управлять бригадой. Его уважает не только коллектив, он многоуважаемый человек среди жителей села. Женат, отличный семьянин, выпивает в меру, детей не имеет.

Емельянов поднял глаза, спросил:

– Отношение к труду?

– Вы прослушали, я же сказал, что он прекрасный работник. Плохо работающих работников на должность бригадира не ставим. К тому же награжден медалью «За освоение целинных и залежных земель». Недавно представлен к повторному награждению.

– Ангел, да и только! Но тогда, как понимать прогул совершенный им?

– Во-первых, не прогул, а опоздание на работу.

– Не будем спорить на этот счет, давайте говорить по существу.

– Да он опоздал, но отработал свою норму. В чем его упрекнуть?

– То, что он делал потом, не имеет значения, так как нарушен закон, дан плохой, очень плохой пример подчиненным. И это еще не всё! Чтобы замять свое преступление, он самовольно отдал новый трактор разгильдяю, тем самым поставив исправность техники под угрозу.

Дронов в душе усмехнулся: «Обстоятельный был доклад». Вслух возразил:

– Товарищ Емельянов, ну не сложилось у него в тот день, опоздал, но давайте оглянёмся назад, на свою жизнь. Разве мы с вами безгрешны?

– Сейчас мы рассматриваем не мою и не вашу жизнь, а пытаемся разобраться в мотивах преступления.

– Какого преступления? Оступился хороший человек, а мы его ….

– Остановитесь, Иван Александрович, а то вы договоритесь…, – Емельянов сделал паузу, затем добавил, – уже достаточно того, что вы покрываете, как минимум, нерадивых работников.

– Я никого не покрываю и далек от мысли такой, так как знаю своих людей, знаю их хорошие и плохие качества. В данном случае хочу убедить вас в том, что Носов хороший человек.

– Кто такой Носов я уже понял, перейдем к Басову Никите Сергеевичу. Какой это человек, он тоже ангел?

– А что он натворил? – Дронов лукавил, он пытался выиграть время, чтобы найти правильную защиту.

– Емельянов проницательно посмотрел на собеседника.

– Неужели вы ничего не знаете?

– Знаю только то, что знаю, – уклончиво ответил Дронов, – парень с ленцой, но не лодырь. К жизни относится поверхностно, не всегда серьёзно относится к делу, легковесный, он какой-то.

– Саботажник?

– Саботажем может заниматься хитрый и умный человек с твердой волей и определённой целью. Этот же может, по глупости своей начудить. Какой из него саботажник? Привязал руки к трактору, спал, но речей и призывов не произносил, тайных разговоров с товарищами не вел, на забастовки не подбивал. Нашли саботажника….

– С этим разобрались, но жена Басова примчалась в сельсовет жаловаться на избиения.

Дронов устало взглянул на Юрова и кивнул в его сторону.

– Это к нему, – усмехнулся Дронов и вспомнил, что его жена говорила о бабских предположениях: «Не успеет Никита напиться и слово сказать, так Валька рысью в сельсовет…».

– С товарищем Юровым мы уже все обсудили, мне бы хотелось знать ваше мнение.

– Я у них свечку не держал и думаю, что слов председателя волне достаточно.

– Вы отказываетесь дать бытовую характеристику своему работнику?

– Я занимаюсь производством, – генерал Дронов жестко посмотрел на Емельянова, спросил, – что еще?

– Есть кое-что еще, но об этом позже, – капитан повернулся к Юрову и попросил, – Антон Петрович, узнайте, все ли вызванные по делу, явились в сельсовет.

Юров вышел, а между Дроновым и Емельяновым воцарилось стойкое молчание. Дронов делал вид, что углубился в бумаги.

Следователь смотрел на него и думал:

– Генерал, а опустил себя до своих рабочих, защищает их, хорошо это или плохо? Наверное, хорошо, когда люди защищают друг друга, не то, что у нас…, – Емельянов усмехнулся мыслям своим, – у нас доносами топят ближнего.

Едва высунувшуюся совесть свою он грубо затолкал обратно, вглубь своей души, но она упорно стремилась наружу.

– Расслабился я, надо прекратить сопли распускать. Генерал ведёт себя крайне не осторожно, стоит копнуть, и, – Емельянов даже загордился тем, что самого генерала он может пощипать, но осторожная мысль взяла верх, – но зачем мне его душа…? К тому же опасно с ним связываться, он генерал, возможно, есть покровители, тогда и головы не сносить….

Вернулся Юров, его лицо было несколько растерянным.

– Носов и Басов пришли, а Бустиной нет.

– Почему?

Как мне сказали, она сильно заболела, на глазах у дочери упала в обморок. Она лежит, дочь сидит у ее постели, даже в школу не пошла.

– Женские штучки!

– А если вправду заболела?

Емельянов помолчал, раздумывая над сложившейся ситуацией, затем решительно сказал:

– Разберемся позже, а сейчас мне нужна её характеристика.

Дронов поднял глаза, в них читалось злое недоумение.

– Оставьте в покое женщину! Она-то в чем виновата? Заболел ребенок, она мать и потому не смогла дитя свое оставить. Это жизнь, в ней существуют беды и проблемы и к ним надо относиться с пониманием.

– Не нервничайте, Иван Александрович. Мы разберемся, если невиновна, то ничего с ней не случится. Поймите, поступил сигнал, и поэтому мы обязаны разобраться. Мне нужна характеристика на неё.

– Пришла устраиваться на работу, как все, работала в столовой посудомойкой, затем узнали, что хорошо готовит, поставили поварихой. Живет с дочерью десяти-двенадцати лет, тихая и послушная женщина, хорошо работает и прекрасно готовит. Ни в чем предосудительном не замечена.

– Был бы еще один ангел, но ангелов в женском виде не бывает, – иронично заметил Емельянов и покрутил головой, будто воротник гимнастерки душил его.

Некоторое время он еще раздумывал, затем встал:

– Благодарю за сотрудничество, пойду разбираться по существу. Антон Петрович, найдется ли мне место для работы?

– Кабинет коменданта подойдет?

– Вполне.

Глава 11

Трактористы бригады Носова, один за другим давали показания, Емельянов писал.

Предпоследним вошёл Басов, его слегка качнуло. Следователь посмотрел на него так, что Никита съёжился.

– Кто тебя подбивал заниматься саботажем?

После вчерашнего перепоя у него трещала голова, он оторопело смотрел на Емельянова и стал несвязно бормотать.

Емельянов разобрал только одно слово, «саботаж».

– Ты уже успел похмелиться?

– Никита замахал руками, его глаза округлились.

– Не-ет, я сегодня не пил – это вчерашнее…., – он судорожно сглотнул слюну и повторил, – это вчерашнее.

– Отвечай, говори правду, иначе я тебя сейчас отправлю в район, посажу в камеру

– Хорошо…, – Басов покорно опустил голову, – спрашивайте.

– Ты спал под трактором,

– Спал, признаюсь.

– Что тебе сказал бригадир, когда увидел, что спишь?

– Он сильно кричал на меня.

– Что кричал?

Басов даже с помутнённым с похмелья разумом, сообразил, что нельзя говорить

о том, какие слов говорил Носов.

– Я со сна плохо помню.

– Басов, ты начинаешь мне врать. Твои товарищи показали, что он называл тебя саботажником и опасался, что у него из-за тебя могут быть неприятности.

– Я плохо помню….

– Опять врешь!

Басов сник, его похмельная голова запаниковала.

– Да, он назвал меня саботажником. Мы с друзьями перебрали днем раньше, стало невмоготу, вот я и придумал, как отдохнуть.

– С кем дружит Носов?

– Его лучший друг Изотов, они всегда советуются.

– Слышал, о чем они говорят?

– О работе, о женах, о детях.

– О товарище Сталине, что говорят в бригаде?

– Они ничего про Сталина не говорили.…

– Не о Сталине, а о товарище Сталине! По-ня-ял! – взъярился Емельянов.

– Понял, понял, – испуганно лепетал Басов.

– Про Советскую власть в бригаде плохо говорили?

– Я не слышал. Я слышал, как Изотов сказал, что много урожая забирают, могли бы хлеборобам оставлять больше.

Емельянов резко сменил тему допроса:

– Жена Носова гулящая баба?

– Бабы много чего говорят, но никто ничего не знают. Она красивая, статная, мужики вокруг да около вьются, вот бабы завидуют и сплетничают.

– За что ты жену свою избил?

– Много стала брать на себя. Туда не ходи, с тем не дружи, последнюю копейку пропиваешь….

– Ты продолжаешь покрывать товарищей по бригаде, а это очень плохо, придется арестовать тебя за побои жены.

Басов с ужасом взглянул на следователя.

– Никого я не покрываю….

– Не может быть, чтобы народ о политике не говорил, – продолжал нажимать на Никиту Емельянов.

– Я такого не слышал, утром рано в поле, стемнело – спать, некогда говорить.

– Иди, свободен пока, если что вспомнишь, сообщи.

Последним вошёл Носов, остановился у входа, снял кепку.

– Здравствуйте, – голос его чуть дрогнул, выдал волнение.

– Проходи, бригадир, садись и рассказывай все как на духу.

– Что рассказывать, виноват.

– Виноват – это ясно, но мне надо знать, почему прогулял, какие причины тебя привели к преступлению. Может ты в это время занимался антисоветской деятельностью.

– На духу так на духу….

Носов рассказал все, как было, и даже грустно пошутил:

– Наоборот, всю ночь старался, чтобы увеличить население страны, нет у нас с Катериной детей, не получается….

– Ты назвал Басова саботажником. Есть для этого основания?

– Нет никаких оснований, просто, я хотел его пугнуть, чтобы взялся за ум. Иди домой Носов, постарайся увеличить население, а то может, потом не придется.

– Иди, свободен пока.

Емельянов задумался:

– Что делать с поварихой? Вины на ней нет, но нужна бумажка, о ее невиновности, но поди, напиши такую…. Нет, не поймут, там не поймут.

– Емельянов тяжело поднялся со стула и пошёл в кабинет председателя сельсовета. С порога он спросил его:

– Что будем делать с поварихой?

– Пойдем к ней домой, там и допросите, она живет близко.

– Согласен, идем.

Юров вошел первым и попятился, у стола сидела Бустина и ее дочь, на столе лежал узел с вещами. Он растерянно оглянулся на Емельянова, который почему-то сильно изменился в лице. Мелькнула мысль: «Что это с ним?», но собранные вещи заставили его ужаснуться

– Она уже узелок собрала….

Увидев человека в форме, девочка загородила собой мать.

– Не дам маму, она не виновата.

Мужчины стояли в оцепенении, а девочка поняла ситуацию угрожающей, она схватила со стола нож.

– Только попробуйте, только попробуйте.

Бустина потянулась к дочери:

– Света, положи нож, а то тебя тоже заберут, я тогда умру….

– Никто вас не собирается забирать, успокойтесь! – поспешил крикнуть Емельянов.

Долгую паузу прервал Юров:

– Никто вас не тронет, Света, положи нож, – он сделал шаг к девочке, но она изготовилась к борьбе.

Емельянов тронул Юрова за рукав.

– Выйдем…, – лицо следователя побледнело.

Юров согласно кивнул и подумал: «Что с ним?» – но по инерции продолжил говорить:

– Светочка, мы пришли поговорить с твоей мамой, мы не будем отнимать ее у тебя, успокойся. Товарищ Емельянов, скажи ей.

– Я пришёл поговорить с твоей мамой, мы напишем бумажку и я уйду, – голос его дрогнул, а Юров опять подумал: «Что это с ним, не заболел ли?»

В глазах девочки появилось сомнение, а Емельянов продолжил:

– Мы выйдем, а вы успокойтесь.

Мужчины вышли, Бустина продолжала плакать, Света, не выпуская из рук нож, выглянула в окно.

– Мама, они не уходят, курят.

– Положи нож.

– Мама, они опять придут.

– Доченька, ты ножом делу не поможешь, только хуже сделаешь себе и мне. Мне больший срок дадут, тебя тоже могут посадить или сделают так, что тебе будет очень плохо. Положи нож, ты же у меня умница.

– Мама….

– Положи, они же пообещали, что не заберут меня, положи.

В дверях показался Юров.

– Таня, я прошу тебя, перестаньте упорствовать. Я обещаю тебе, что никто тебя не заберёт.

Бустина краем платка вытерла слёзы.

– Мы уже не упорствуем, правда Светочка, будь что будет.

Света положила нож на стол, а Юров постучал в окно и призывно махнул рукой следователю.

Войдя в комнату Емельянов остановился у двери, тревожная тишина заполнила все пространство комнаты.

– Попрошу оставить нас наедине с Бустиной Татьяной Евгеньевной, – он уже справился с собой, но голос не казался официальным.

– Нет, я не уйду, – Света опять бросилась к матери.

– Света, мы же пообещали, что ничего плохого мы твоей маме не сделаем, – Емельянов постарался говорить мягким, доверчивым голосом.

Бустина говорила, Емельянов писал, но в его душе рос протест. Он поначалу пытался подавить его, старался исполнять свои обязанности, но почему-то перед его глазами появилась девушка из далекой юности. Она улыбалась ему, как тогда милой любящей улыбкой. Нет, он не забыл, как арестовали его первую любовь, он также не забыл её наполненные слезами и надеждой глаза. Потом он узнал о ее расстреле.

– Я предал её, – несвязно пробормотал он, его руки судорожно смяли листок, – я предал их, они сегодня опять смотрели на меня. Опять!

Бустина с удивлением смотрела на человека, которого еще несколько минут боялась, как огня, в ней что-то стало таять. Она увидела в глазах этого человека страдания.

– Что с вами? Вам плохо?

Из него вырвалось все, что он старательно сдерживал в себе долгие годы, искал и находил оправдания, но ныне, ныне глаза и слезы Бустиной разрушили возведенную им неприступную крепость….

– Вы, вы поразительно похожи на девушку из моей молодости…, – он помолчал и добавил, – у вас её глаза и слезы тоже….

Татьяна, пораженная признанием, молчала, Емельянов прошёлся по комнатке, он чувствовал, что теряет контроль над собой.

– Той девушки больше нет, она умерла, я предал её! Теперь, я скорее умру, чем предам. Тогда в молодости я попросил эту девушку стать моей женой. С тех пор эти слова никто от меня не слышал, но они сказаны. Теперь они предназначены вам.

– Таня, будьте моей женой!

Татьяна отшатнулась, её воля и мозг отказались ей служить.

– Вы в своем уме?

Безумные слова, сказанные им, привели его в чувство, свалили груз с плеч. Емельянов пришёл в себя.

– Я сейчас ухожу, но я вернусь и повторю свое предложение. Теперь я не предам!

Глава 12

Золотым огнем листьев догорел сентябрь, в первых числах октября восточные ветры буйствовали целую неделю, но потом, будто раздумав, подарили людям теплое и ласковое бабье лето. Постепенно солнце уступило место низким лохматым облакам и слабому морозцу, после чего золото листвы поблекло, уступая место менее привлекательным краскам. Ветер вновь вернул свои права и безжалостно оголял кроны деревьев. Ноябрь бросил на землю сначала дожди, затем ледяную крупу. Осень открывала двери зиме.

Дронов приказал вывесить объявление о том, что состоится праздничное собрание коллектива, на которое приглашаются все жители села.

К назначенному часу, народ толпился у дверей клуба, женщины судачили, а мужики курили.

На сцене стоял длинный стол, покрытый красной скатертью. На стене портрет товарища Сталина и на красном полотнище лозунги: «Да, здравствует Великая, Октябрьская Социалистическая Революция!» «Да здравствует товарищ Сталин!» К назначенному часу зал сельского клуба заполнился до отказа. В ожидании действа народ гадал о том, кому будут вручать ценные подарки, кому грамоты, и благодарности.

Наконец на сцену вышли первый секретарь райкома, за ним вереницей президиум: в форме генерала директор конезавода Дронов, председатель сельского совета Юров и секретарь партийной ячейки Ягодин. Они расселись за столом. Первым слово взял Ягодин, он от имени президиума собрания, поздравил коллектив и присутствующих с праздником Великого октября и пожелал всем здоровья и трудовых успехов. В зале возник удивленный шум и как его результат кто-то с места выкрикнул:

– Почему не выбирали президиум собрания?

Ягодин коротко взглянул на секретаря райкома, тот хранил молчание. Некоторое время в зале установилась мертвая тишина. Встал Дронов.

– Мы решили сегодня отступить от обычных формальностей, сегодня праздник.

Ягодин поспешно перехватил инициативу у Дронова:

– Товарищи, слово для отчетного доклада предоставляется директору хозяйства генералу-майору Дронову.

По залу прокатились аплодисменты.

Генерал налегал на успехи в производстве сельхоз продукции. В конце доклада он торжественным голосом выкрикнул:

– Да, здравствует Великая Октябрьская Социалистическая Революция! Да здравствует наш вождь и учитель товарищ Сталин!

Как положено зал поднялся со своих мест и долго аплодировал. Едва стали стихать аплодисменты, Дронов не дал опуститься залу на свои места, продолжил:

– Разрешите заверить товарища Сталина, нашу Ленинскую партию и правительство в том, что мы и впредь будем усердно трудиться на благо нашей любимой Родины.

Долго не стихали аплодисменты, а когда наступила тишина, он объявил:

– Слово предоставляется первому секретарю райкома партии товарищу Сизову Николаю Ивановичу.

Сизов поднялся, по-хозяйски оглядел ждущих его слова людей, откашлялся и торжественным голосом обратился к залу.

– Дорогие товарищи хлеборобы, Партия, Правительство и лично товарищ Сталин высоко оценил результаты Вашего труда. Товарищем Сталиным подписан указ о награждении Вашего военного конного завода орденом Ленина.

Зал некоторое время переваривал сообщение, затем вскочил на ноги, зааплодировал.

Секретарь терпеливо подождал конца радостной овации и продолжил:

– Мне поручено вручить орден Ленина, что я с удовольствием и делаю.

Под аплодисменты зала, секретарь вручил орден Дронову и долго тряс руку, что-то говорил.

Генерал повернулся к залу и попросил тишины, аплодисменты стихли.

– Товарищи, поблагодарим товарища Сталина за высокую оценку нашего труда.

Взрыв аплодисментов потряс зал.

Наконец зал успокоился и Дронов смог продолжить:

– Товарищи труженики, я поздравляю вас с заслуженной наградой, – аплодисменты прервали речь, а когда они стихли, директор порадовал зал еще раз.

– Каждый труженик хозяйства получит премию в сто рублей.

Аплодисменты пришлось прерывать.

– Товарищи, приступим к награждению тружеников, которые своим трудом обеспечили нам успех.

Зал заинтересованно умолк.

– Решением Партии и Правительства второй медалью «За поднятие целинных и залежных земель» награждается Изотов Петр Никанорович. Указ подписан лично товарищем Сталиным.