Первое поле

– Нина, я вас вчера оскорбил. – У Нины, как Матвею показалось, от таких слов даже лицо вытянулось, брови уж точно встали ромбиком. Поэтому от, конечно же, сильного волнения он опустил глаза и увидел её коленки в коричневых хлопчатобумажных в резиночку чулках, сосредоточился на них и донёс окончание фразы до ушей дамы: – Простите, если сможете, и я так больше никогда… – и запнулся, потеряв окончание. Как произнести это слово «поцелуй»? И выкрутился: – …так делать не буду! – Не поднимая головы – только коленки в хлопчатобумажных чулках. Он ждал ответа. Где-то в голове застучали металлические блестящие шары, и Матвей сквозь их звон и туман заметил, что коленки сбежали из поля зрения. Нина побежала по ступеням лестницы вниз и унесла эти в хб. И тут же от вида убегающих ног, коленок, края подола понял, что прощения ему не будет, и, скорее всего, никогда. Скорее всего, никто из школьников рядом (а они точно были) не заметил всего трагизма состояния Матвея, его разрывающегося пополам сердца и волнения души, и не заметил, как Матвей в последнем порыве надежды поднял своё лицо, накрытое мольбой, как туманом. Нина убегала. «Ну что же ты?» – мысленно кричали его, к слову, синие глаза. А Галя весело посмотрела с нижней площадки на неузнаваемого Матвея и прозвенела:

– Я буду ждать тебя…

Ко всем этим несчастьям ещё и день после школы оказался пасмурным, и гулять под первым дождиком было не с руки. И Матвей не знал, как поступить, потому как ещё не было у них таких дней. Было солнечно, и пахло по очереди талым снегом, ручьями, затем почками. Над Москвой и вдоль улиц летали весенние ветра, внося сумятицу в поведение и Нины, и Матвея. Под этим слабым дождём они дошли до Нининого дома и лестницы на второй этаж. Матвей всё же как-то надеялся, что Нина найдёт слова прощения для его поступка и успокоит его душу, но Нина как будто и не слышала тех слов, уже у своего дома сказала легко, как будто в сотый раз:

– А пошли ко мне, я тебе выкройки покажу…

И Матвей впервые в своей мальчишеской жизни поднялся по скрипучим ступенькам в дом, где жила девочка. Он и раньше был в чужих домах, но это были дома друзей, родственников, но никак не девочек. Он шёл двумя ступенями ниже Нины и только и видел, что полоски рисунка чулок на Нининых икрах и подмокшие туфельки. Но, когда он помог снять и повесить на вешалку её пальто, повесил свою курточку, он перестал дрожать, понял, вот так почти вдруг понял, что ничего страшного-то нет. Что руки-ноги целы, портфель – вот он, что Нина тоже человек, хоть и девочка. Нина провела его на кухню, где поставила чайник. Отодвинула белую занавеску на окне, и Матвей увидел в окно мокрые ветви большого дерева, соседний кирпичный дом. Потом повела в ванную, руки мыть, дала полотенце, в общем, как-то так освоился!

После чая Нина привела Матвея (как щенка, что ли?) в свою комнатку, странно похожую на увеличенное в размерах купе в поезде. Так же, как на кухне, посередине стол от окна, с занавесками, только больше. С одной стороны стояли два стула, с другой – кушетка под серым покрывалом. В изголовье лежала небольшая подушка-думка, на стенке висел коврик с горными вершинами. На столе лежали выкройки. Матвей сам себе показался большим в этой комнатке. А вот выкройки – он вспомнил, у мамы их видел, и поэтому знал, как они выглядят. А Нина уже переоделась в незнакомое платьице с талией, с беленьким воротником, перестала быть школьницей и стала с увлечением показывать и рассказывать, что она придумала сшить и как это будет выглядеть, и показывала это на себе, прикладывая выкройки к телу! От этой демонстрации и прикладывания голова у Матвея слегка опухла. Ну, то есть Матвей и видел, и понимал про платье, но это же всё впервые! Так что волнение его было совершенно объяснимо. Он держался, кивал опухшей головой и никак не выдавал себя, заметил, что всё больше и больше волнуется от такой близости девчачьего тела и разных к ним прикладываний. Правда, даже что-то спрашивал. На кухне снова запел чайник, что и спасло от этого возникшего волнения. Нина сбегала несколько раз на кухню и накрыла, убрав выкройки, стол. Чашечка, блюдечко, ложечка, сахар, бублики, заварник… Парок из носика. Всё такое простое, понятное и привычное.

После чая Нина совсем убрала выкройки. Матвей сидел на её кушетке и наблюдал, как она всё это делает. Что-то положила на полку, нитки – в ящичек швейной машины, лекало, такое удивительно большое, повесила на специальный крючок. Поправила скатерть и села – ой! – рядом с Матвеем. И так близко, что Матвей даже подвинулся, чтобы место было и Нине. Но Нина…

Нина вдруг – получилось, что вдруг, – повернулась к нему и положила обе руки ему на плечи, приобняла, притянув его голову к себе, к своей груди. Затем так же по-простому слегка отодвинула его от себя, и Матвей зажмурился, потому как увидел, что Нина тянется к нему губами. И она дотянулась, покуда у него сердце падало непонятно куда, но вниз, и прикоснулась не горячими, нет – какими-то угольями к его губам, и Матвей тихо скончался. Даже не дёрнулся. Но сквозь, оказывается, даже не сон, хотя и не явь, почувствовал на щеках и закрытых глазах Нинино дыхание и мягкие и какие-то уверенные прикосновения, которые тотчас же становились поцелуями. Совершенно не зная, как поступить и что делать, Матвей не только страдал с закрытыми глазами, но и не дышал. А зачем дышать? Да и нечем дышать! А Нина всё чаще целовала, целовала, ерошила волосы, гладила голову и вела себя с Матвеем как с совсем маленьким! Матвей молчал. Молчал, как партизан! Изнутри щурился и отчаянно боялся этой незнакомости и необходимости открыть глаза. Да ещё руки висели плетьми. Даже сидя. Сквозь всё это незнакомое услышал Нинин незнакомый шёпот:

– Мотик, а ты целоваться умеешь? – Голос был тихим, почти неслышимым, отчего Мотику пришлось открыть глаза, чтобы удостовериться, не показалось ли. И Матвей открыл глаза. Лучше бы он этого не делал! Он увидел, да так рядом, что дух вновь захватило, её круглые серые с синью глаза, за ними маленькие уши и косы… Ну просто глаза в глаза. Августовским шмелём прожужжала мысль «пропал», ну, может быть и не августовским, но прожужжала явственно. Даже почувствовал ветерок от крыльев.

На этот вопрос Матвей не знал что сказать! Просто совсем не знал! Совершенно! Сказать, что никогда ничего такого не было, что и было правдой? Но как-то язык не поворачивался, а сочинить… Враки… И как ни пробовал что-то начинать говорить, как язык отказывал. Но сказать пришлось, и совсем тихо, как будто извиняясь:

– Совсем нет.

И, к своему удивлению, увидел, что Нина как будто обрадовалась этому! А ещё, когда открыл глаза, удивляясь, видел и удивлялся ещё сильнее, что весь трясётся мелкой дрожью. Особенно руки. Он даже сел на них. А Нина куда-то сбегала и вернулась со словами:

– Сейчас и научимся! – И стала учить!

О боги! Так мог бы воскликнуть Матвей, он же Мотик, спустя сколько-то лет в такой ситуации и набросился бы на предмет женского пола со всей горячностью, а сейчас, сегодня, он замер и исчез. Исчезли мысли, исчезло тело, всё, кроме каких-то электрических ощущений женского и ни с чем не сравнимого, сладкого, томительного, рушащего устойчивость и точки опор. С тех пор, из того дождливого (первый дождик) дня и часа среди массы не отвеченных вопросов, Матвея время от времени донимал вопрос: ну откуда девочка одного с ним возраста к этому дню уже умела так целоваться? Прошло много лет, а вопрос так и без ответа.

А Нина, осмелевшая, выдернула его же руки из-под Матвея же, положила их на свои плечи, показала на себе, как надо складывать, открывать и что-то ими, губами, делать. Матвей видел её губы, но как в тумане, и все эти прикосновения, вся эта новизна, от которой у Матвея уже пару раз останавливалось сердце и произошло что-то внизу живота, наверно, сводили с ума и Матвея, и Нину. На дворе темнело, и учёба продолжалась в незамеченных сумерках. И в какой-то момент Нина после очередного касания губ ойкнула и завопила:

– Получилось, получилось!

Что получилось, Матвей не сразу осознал, но по радостному её лицу и виду понял, что всё вышло как в кино! По-настоящему! Матвей даже осмелился на свой собственный, как сейчас бы сказали, контрольный поцелуй! Это когда захотелось пить. Нина принесла большую эмалированную кружку, из которой они по очереди и попили, и Матвей уже со знанием дела поцеловал её влажные и пахнущие водой губы. Ух ты!!! Только вчера извёлся от содеянного им у крыльца её дома, а тут как заправский взрослый мужчина! Обнимает своими губами Нинины и целует… В какой-то момент Нина как-то так особенно задышала, прижалась к Мотику сильно-пресильно, вздрогнула и затихла.

В общем, голова, конечно, кругом. От нервов или усталости, но Нина легла на своей коечке-кушетке на спину и закрыла глаза. Матвей, наверное, в диком восторге и биении сердца смотрел на её лицо и не сразу заметил, как Нина взяла его правую руку и потянула его к себе. Он и сам хотел погладить её лицо, но её рука остановилась над тем местом, где у неё была грудь, и опустила! Нинина рука легла на неё сверху и прижала. Под платьем были такие же, как и у Бушук, но меньше, отчего показались трепетнее. И касание их было не случайное, а как будто уже имеющее право на это, ещё, конечно, запретное, но право. Вот только что запретное, а секунды не прошло и… И пока Матвей приноравливался к этому новому, Нина расстегнула две пуговички вверху платья и эту же руку положила под платье, уже на нагую грудь.

Так Матвей одним днём (за один день) очень даже сильно повзрослел, до конца жизни полюбил Нину, её грудь и губы… И это новое, этот шарик соска в губах, собравшийся в комок, упругость этого ощущения под пальцами. Нинина рука у него на затылке, еле-еле шевелящая волосы. Матвей ощутил этот шарик и легко его поцеловал и тут же открыл глаза, отстранился. Нагая изящная возвышенность с тёмным пятнышком. Идеально круглое тёмное пятнышко, посередине которого стояло возвышение из незнакомой жизни. И всё окаймлялось таким же круглым, плавным – самой грудью. И ещё какие-то мысли никак не могли оказаться на языке, потому как Матвей еле дышал и разглядывал грудь, которую минутами позже – откуда только что взялось? – осыпал невесомыми поцелуями, и удивился бусинке соска, к которому также нежно прикасался губами.

Пришёл домой поздно. Дома как-то не замечали этих перемен. Не до того было, собирали в экспедицию. После этого вечера и до самого выезда почти месяц Нина и Матвей только и делали, что бежали быстрее к Нине домой и целовались, целовались, целовались… И в какой-то день как-то уж совсем бесстрашно сумели совсем раздеться, и оказалось, что быть голыми друг с другом не стыдно. Нет, конечно же, щёки у Матвея алели, но алость уходила на задний план, и вперёд выступали нежность и любовь. И удивительная Нинина ненасытность, которая в конце месяца вдруг удивила Матвея тем, что он вдруг вспомнил, что давно ничего не читал, не встречался с ребятами. И скоро отъезд.

В конце мая, когда Матвей Васильевич уже лежал на второй полке плацкартного вагона поезда в далёкую от Москвы Якутию, в геологическое поле, ему приходила в голову мысль: а была ли Нина? Нина со всем, что он принял от неё за этот весенний месяц, – не приснилось ли это ему? И всё лето в маршрутах, в работе на шурфах, на промывке породы Нина появлялась в памяти, но всё реже и реже. Работа всё заслонила. Матвей был загружен работой так, что как только от вечернего костра переходил ко сну, тут же забывался и засыпал, не мучимый никакими фантазиями. А по приезде, уже поздней, снежной осенью, в октябре, вдруг понял, что боится Нине звонить! Что-то останавливало… Два раза находил время, чтобы во всей коммуналке никого не было, и не решался! На третий всё же набрал номер, и простуженный голос на том конце проговорил:

– Нина, тебя.

Матвей враз взмок, но на «алё» всё же ответил осипшим и охрипшим голосом:

– Я приехал!

Трубка подленько молчала, затем знакомым, но безразличным голосом произнесла:

– Замечательно.

Летим

Главное, ребята, сердцем не стареть

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.