Путина

– Исламбеков – раздался надо мной властный голос – добей эту сволочь. Грохнул одиночный выстрел, рядом со мной что-то захрипело, забулькало. Меня осторожно перевернули на спину, в лицо ударил водопад.

– Жив – на меня смотрел капитан, по погонам из ВВ, рядом с ним еще два бойца шумно отдувались от быстрого бега.

– Жив – прохрипел я, слизывая воду с лица, – дайте попить.

– Дадим, дадим по первое число, – пошутил капитан и повернулся к стоявшим рядом солдатам – Каримханов, дай фляжку и бегом за носилками и людей еще возьми, бугай здоровый, не унесем.

– Ты прапор совсем дурак – капитан осторожно приподнял меня за шею и прислонил фляжку к губам – куда тебя хрен понес, опоздай мы, от тебя и подметок бы не осталось, это же зверье натуральное.

Он пнул ногой куда-то в сторону, превозмогая боль, я повернул голову и увидел рядом с собой черного вожака, лежащего в луже крови. В оловянных глазах его застыла смертельная злоба, с прикушенного языка еще сочились капельки слюны. Рядом с ним валялись трупы еще двух собак, а дальше лежал Серый. Я попытался посмотреть на свои ноги, но боль волной пошла по всему телу, я выгнулся и застонал.

– Терпи парень – капитан насильно уложил меня – лежи, не дергайся, сейчас мы тебя в санчасть потащим.

– Что у меня там – простонал я.

– Ничего у тебя там – ответил капитан, вытаскивая из кармана платок и засовывая его мне за шею – порвали тебя, особенно ноги, лежи спокойно, чтобы от болевого шока не загнуться. Повезло тебе, что на вышке Ислам стоял, он у нас стрелок известный, молодец, догадался без команды пальнуть, если бы он эту черную образину с первого выстрела с тебя не снял, сожрали бы тебя без остатка.

Я хотел поблагодарить стоявшего рядом солдата, напрягся, но боль опять запульсировала, да так сильно, в глазах замелькали светлячки, и я провалился в темноту.

Очнулся на койке, рядом медсестра капельницу прилаживает, слабость, рот открыть не могу, весь в поту, как бычок в томате.

– Очухался герой – сестра с одного раза нашла иглой вену – лежи молча, сейчас доктора приведу.

Через пять минут в палату вошел старший лейтенант, положил на тумбочку пачку документов и присел на стул рядом со мной.

– Как самочувствие – задал он неожиданный вопрос.

– Ничего – отвечаю, только слабость и мокрый весь, как лягушка, переодеться бы мне, а то, как дите малое.

– Что дите, так это прямо в точку – засмеялся он в ответ – а что мокрый, не мудрено, трое суток в жару провалялся, интоксикация у тебя братец была страшная, температура за сорок два, собирались уже в госпиталь, на переливание крови тебя отправлять.

– Что со мной – спросил я – что с ногами, саднит страшно.

– С ногами, как ни странно, все в порядке, – ответил он – еще побегаешь, как давеча, а вот на правой руке сухожилие задето, дня через два прооперирую тебя, гарантий не дам, сухожилие штука сложная, а пока лежи, сил набирайся. В часть твою отзвонили, через два дня к тебе заменщик приедет, заберет твоих молодых. Документы забери.

– Да, чуть не забыл – доктор обернулся на пол пути – тут тебя под твоими окнами посетитель дожидается, сейчас приведу, а то замучил он нас всех.

Какой еще посетитель, думаю, наверное, знакомые мои с парома, что я девчонке скажу, не уберег Серого. В коридоре раздался шум, захлопали двери, женский голос за дверью сочувственно произнес «о Господи, бедолага».

– Давай, давай проходи, – доктор широко распахнул дверь и чуть отошел в сторону, освобождая проход, – проходи, там твой спаситель.

В комнату осторожно просунулась собачья морда, вся в запекшейся крови, мама дорогая, это же Серый, узнав меня он заковылял ко мне, поскуливая и хромая на все четыре лапы, но, не дойдя до кровати совсем немного кулем грохнулся на пол.

– Да как же ты нашел меня – вырвалось у меня непроизвольно.

– По запаху – ответил за Серого доктор и, увидев мой недоуменный взгляд, засмеялся – не смотри на меня так, я тут не причем. Сразу после тебя появился, перед КПП двое суток просидел, гнали его, а он ни в какую. Мне бойцы сказали, что это, наверное, тот пес, из-за которого ты чуть жизни не лишился, вот я и пустил его за ворота, а то местные его быстро оприходуют, ни тебе об этом говорить.

Ну, проведал и пошли – обратился врач к Серому – вставай, поднимайся. Пес дернулся, стараясь подняться, но не смог, заскулив от боли, тяжело опустился на пол. Он жалобно смотрел на старшего лейтенанта, стуча хвостом по полу, как бы извиняясь за свою немощь.

– Оставьте его тут – попросил я доктора – пусть еще немного посидит.

– Только до вечера, а то мне комбат шею намылит, вечером я ему какой-нибудь угол организую – разрешил старший лейтенант, и как бы предваряя мою следующую просьбу, сказал – осмотрю я его, что можно будет сделать, сделаю. Ты сам выздоравливай и домой отправляйся, а то со своими способностями ты мне тут быстро ветлечебницу организуешь.

– Послушай – я остановил доктора в дверях – чего вы не перестреляете этих тварей, ведь они и на вас скоро бросаться начнут.

– Раза три отстреливали, но все без толку, в крови, что ли это у них, пройдет месяц, они опять собираются очередной паром встречать – ответил он и закрыл за собой дверь.

Мы остались одни. Превозмогая боль, я приподнялся на кровати, чтобы по лучше рассмотреть собаку, Серый тоже сделал попытку подняться и подойти ко мне, но опять неудачно, он скреб когтями по полу и скулил от боли и от обиды, что не может встать.

– Сиди, сиди спокойно – постарался успокоить я его – набегались мы с тобой, теперь лежать надо.

Мо слова успокоили пса, он положил израненную морду на лапы и шумно вздохнул, не сводя с меня своих благодарных глаз. Под его присмотром я заснул. Проснулся от прикосновения его шершавого языка, Серый все-таки дополз до меня и осторожно, не касаясь бинтов, лизал мои пальцы. У меня такой ком в горле встал, слезы рекой текут, уставился в потолок и реву.

Жидков осекся на полуслове, полез за сигаретами. Молчание прервал Степаныч, он крякнул, поднялся на ноги и пошел от костра в сторону спавших, там раздалось недовольное ворчание, кто-то конкретно помянул и Бога и душу и всех остальных. Степаныч вернулся к костру с фляжкой в руках, разлил всем по кружкам.

– И сколько ты там провалялся – спросил Гера, вытирая рот ладонью.

– Три недели – ответил Жидков, кивком головы поблагодарив Степаныча за угощение, – разлохматили меня конкретно, да еще сорок уколов в живот получил на сладкое. Доктор умница, и меня выходил и Серого заштопал. Я, когда ходить стал, пошел собаку проведать. Поселили его в сарае, стриженный, весь в зеленке, чудо какое-то с хвостом, но ничего, живой, в халат вцепится и не отпускает меня от себя. Капитана, который меня спас, навестил, отблагодарил как смог.

– И что же – спросил комбат – из всей толпы народа, который рядом с тобой на причале стоял так никто и не кинулся на помощь?

– Нет, похоже – Валентин отрицательно замотал головой – никто, да и что туда без оружия соваться, верная смерть.

– А дальше – спросил Степаныч.

– А дальше поехали мы домой – ответил Жидков – на причале я долго смотрел на то зловещее место, где месяц назад мне доходчиво объяснили, что не всякая собака – друг человека. Там было пусто, только ветер гонял по скалам какие-то обрывки, общество соберется скоро, через два дня новый паром.

Привез я Серого домой, Тамара, как увидела меня без штанов, давай охать, картина очень нерадостная. Понятно, какие у них отношения сложились, Серый поначалу пару раз к ней с лаской сунулся, а потом, как – будто и нет ее совсем, что прикажет, сделает, а так никакого внимания. Один раз, от дури своей, она на него веником замахнулась и задницей сервант встретила. В квартиру захожу, Тамара на серванте верхом, вся в слезах, вся посуда на полу, пришлось мне Серого в сарае определить, от греха подальше. А потом меня в Хурбу перевели, ну а дальше вы все знаете, сами видели.

– Видели – задумчиво произнес Гера – двое ему жизнью обязаны, помнишь Степаныч, как он, один, тигра держал, пока ты по снегу карабин свой шарил. Жалко, редкая собачка была, большинство, как на тигриный след встанут, уши в трубочку и визжат от страха.

– Было дело, пришлось мне тогда постираться на совесть – подтвердил бригадирские слова Степаныч под общий смех и добавил – давайте спать парни, три часа всего осталось, пошли Валентин, а то заснешь завтра за рулем, холодно уже плавать.

У костра остались комбат с бригадиром. Гера, тоже было, засобирался, но комбат остановил его вопросом.

– А кому еще Серый помог, кто второй-то? – спросил он.

– Андрюха – ответил бригадир, стоя над комбатом, – смотри киножурнал « Хочу все знать»

– Ты Гера совсем прибурел на должности своей – заострился Андрей – Вальку без спроса охмуряешь, я ведь и обидеться могу.

– Есть немного – бригадир внимательно посмотрел в сторону, куда ушли Жидков и Степаныч, и опустился на место – к хорошему месту грех не привыкнуть, не обижайся.

Он полез в карман, достал сигарету и долго мял ее в руке, то ли с мыслями собираясь, то ли решая говорить или промолчать. Закурил, пуская дым через ноздри.

– Второй дома сидит, в стенку глядит – сказал он в пол голоса – кстати, вот на его место я Вальку и сватаю. Не было никакого шатуна, наплели мы Валентину про медведя. Послали нас тогда за тигром, он за январь умудрился почтальона и еще двух скотников сожрать. Приехали на место, а работы уже нет, местные без нас справились. Надо начальство из края ждать, лицензия на нас оформлена, акты, протоколы, тигр, он хоть и людоед, но еще и общесоюзная ценность. В деревне праздник, повод, сам понимаешь, не малый. На гулянии мои соколы с местными охотниками сцепились, обычный пьяный спор, у кого грудь больше. Вы мол, ребята известные, слов нет, весь Дальний Восток про Вас наслышан, так давайте посмотрим, кто первый в деревню снежного барана принесет. Круторог скотинка сложная, высоко живет, к подножию спускается изредка, охота на него большого умения требует, набегаешься по камням досыта. Убить это пол дела, надо еще и достать потом. Утром ушли по трое, от нас Жора, Сергей и Степаныч, с собаками, Серый в том числе, мы без него за тигром никогда не ходили.

– А ты чего не пошел – удивился Андрей.

– Хотел пойти, из-за тигра пришлось остаться, начальство вот-вот должно было подъехать – ответил бригадир, задумчиво глядя на пламя, потом выдохнул – живоглот чертов, надо было идти, я бы тогда Жорку удержал, дурака этого заполошного. А теперь….

Деревенские на пятый день вернулись – продолжил бригадир – с пустыми руками, через три дня Серега со стариком, тоже не солоно хлебавши, без собак, все ободранные, злые как черти, у Степаныча правое колено разбито, еле доковылял. Где Жорка, спрашиваю, куда собак подевали. После матерщины мне рассказали, что Жора забрал собак и погнался за стадом в одиночку, Сергею пришлось старика тащить домой, с карниза сорвался, хорошо, что снег был, летом бы расшибся наверняка. Продуктов у Жорки надвое суток оставалось, крайний срок завтра должен вернуться. Ждем. Через три дня собаки приплелись, Серого среди них не было. Не удивительно, не было еще случая, чтобы пес бросил человека в тайге, но возвращение остальных собак признак невеселый, что-то случилось. Собрали две бригады, и пошли искать, дошли до места, где Жорка остался один. Одна группа продолжила подьем по склону гольца, другие разошлись по разным сторонам, пытаясь подняться на вершину хотя бы с трех сторон и на всякий случай осмотреть подножие горы. В случае неудачи они должны были вернуться и подняться на вершину по нашим следам, там было назначено место сбора. Наверх вскарабкались, уже стемнело, нашли небольшую котловину для ночевки. Ни человека, ни собаки, только звериные следы, да и тех немного. Утром, не дожидаясь остальных, распалили два больших костра и стали стрелять, в надежде, что Жорка услышит выстрелы или дым, вершина гольца была господствующей в радиусе 20-30-ти километров, не мог же он по гребням дальше ускакать, если живой откликнется. К полудню к нам поднялись остальные, у них тоже ничего, подняться в других местах невозможно, сплошь отвесные скалы, и барану не залезть, не то, что человеку. Странно, что Серый до сих пор не появлялся, он то наверняка должен был услышать выстрелы. Он с нами вел вольный образ жизни, иногда пропадал дня по два, но всегда безошибочно находил нас в тайге, поводок терпел, когда требовалось его присутствие, а так постоянно просился на волю. Это только когда Валька с нами, он как привязанный, ни на шаг от хозяина. В общем, середина дня, надо, что- то решать. Поскольку Жорка был на вершине, другого пути у него просто не было, я предложил опять разделиться на две группы и разойтись. С вершины гольца было два пути, влево по скальному гребню можно было добраться до края котловины и с нее спуститься вниз, другая группа спустится по карнизам до звериной тропы, которая еле угадывалась в зарослях стланика, она круто уходила вниз, к подножию гольца.

– Ты что дорогой – со всех сторон на меня смотрели удивленные глаза – ума лишился, мы только что на него снизу смотрели, там и муха не удержится, не вздумай соваться на гребень. Это он издалека такой простой, у Вас все такие отчаянные.

– Так ведь если обратной дорогой пойдем только к ночи спустимся – я тоже стал распаляться – считай, день потеряем, третью неделю человек в тайге, мороз под тридцать, срок на часы пошел.

– Подожди командир, не кипятись – один из местных, высокий парень взял меня своей клешней и развернул в сторону гребня – посмотри-ка лучше вон на ту вершину, да не туда смотришь, правее бери, дальше, где сосна растет.

Его палец, похожий на танковый трак, сдвинулся вправо, в направлении двух небольших пиков удивительно правильной треугольной формы, расположенных на скальной гряде, один за другим. За ними я увидел небольшую вершину, солнце освещало снежный пик, на самом краю которого приютилась небольшая сосенка. Площадка просматривалась полностью, ничего подозрительного я не видел.

– Ну и чего – я обернулся к парню, его, кстати, Владимиром звали.

– Смотри внимательней – он приложил ладонь ко лбу, защищая глаза от яркого солнца – видишь марево над ней, я его полчаса уже наблюдаю, то пропадает, то опять появляется.

Я стал усиленно всматриваться, стараясь сосредоточить взгляд на каком-нибудь неподвижном предмете, находящемся на этой площадке. Выбрал сосну, с минуту она стояла неподвижно, а потом как бы заструилась, такое ощущение, что от нагретой солнцем вершины идет пар.

– Точно, точно – закивали мужики, они столпились у обрыва и, не отрываясь, смотрели на вершину.

– Что же это значит – голос мой задрожал, неужели есть надежда.

– Это значит, что там где-то костер – уверенно ответил парень – наверняка он у подножия, дым рассеивается, остается только столб теплого воздуха.

– Сколько до нее – я прикинул расстояние – километров десять, может двенадцать.

– Это по прямой – согласился парень – а по земле все двадцать будет, если не больше.

– Мужики – заторопил я всех – давайте ходу, на гребень не пойдем, половина со мной напрямик, по карнизам до тропы, а половина назад по склону, в обход, только не сбейтесь, чтобы Вас потом ждать не пришлось.

– Не придется – заверили меня – слушай бригадир, не лез бы ты туда, там и летом не каждый пройдет, а зимой и подавно, пошли все вместе назад, быстрее получится.

– Родные – взмолился я – давайте рискнем, время уходит, может, успеем до темноты на место выйти, бог его знает, что там за костер, кто у него греется.

Четверо согласились идти со мною, остальные заспешили в обратный путь. Пока мы спускались до тропы, хватаясь за все, что хоть как-нибудь держится, я мысленно благодарил того парня, умница, ведь углядел же, так бы разошлись сейчас, и сайгачили бы по тайге без пользы. Добрались до стланика, еле приметная тропка круто уходила вниз, следы копыт говорили о том, кто ей пользуется. Где на ногах, где на заднице, мы спустились с гольца метров на двести. Вдруг, тропа стала уходить вправо, к краю широкой котловины, которая лежала прямо перед гольцом. Что делать, идти по тропе стало опасно, очень крутой наклон, спускаться дальше, на дно котловины, в надежде найти проход. Решили пройти по тропе, не успел я сделать и двух шагов, как снег подо мной просел, и я заскользил вниз. Перевернувшись на живот, я распластался на склоне, пытаясь замедлить скольжение, хватаясь руками за кустарник. Остановился метрах в ста, ниже по склону, мужики, глядя на меня начали спускаться по уступам на дно котловины. До места старта я добрался за час, осторожно, где на коленях, где по-пластунски, рисковать больше нельзя. Теперь надо догонять своих, они были уже далеко внизу, только не спеша, а то и опередить можно. Спустился с гольца, а парни уже идут мне навстречу, поворачивай обратно, говорят, не пройти тут, недаром тропа ушла в сторону. Провались все пропадом! Матерясь, мы стали карабкаться вверх по уступам, критику в мой адрес я терпел молча, иногда она даже помогала мне. На вершину выбрались уже в полной темноте, о том, чтобы спуститься с гольца по склону, попытаться догнать вторую группу я и не заикался, могли бы запросто скинуть меня обратно. Переночевали, на рассвете, вдруг, откуда-то с подножия гольца бахнул выстрел, за ним еще один, мы ноги в руки и вниз. Не доходя метров триста до подножия горы, с тропы я увидел внизу дым от костров, возле начала подъема расположился какой-то лагерь. Мы ускорили шаг и через полчаса увидели своих, нам навстречу поднимались двое, тот высокий парень, который разглядел костер и еще один.

– Ну что – закричал я с уступа срывающимся от волнения голосом – нашли, живой.

–Живой – Владимир поднял голову, стараясь рассмотреть меня снизу, увидел, улыбнулся – живой, живой.

Слава тебе Господи, ну Жора сейчас я тебя метелить буду. Подошли к лагерю, а народ уже в путь собирается, костры погашены, только нас ждут. Возле костра, на самодельных носилках лежал Жорка. Лицо все забинтовано, один нос торчит, кисти рук тоже, из- под рукавиц бинты торчат, на правую ногу мужики наложили шину, видать перелом.

– Что с ним – спросил я и положил ему руку на плечо, тихонько потряс, – Жорка, Жорик.

– Оставь его, спит он, – Володя убрал мою руку с Жоркиного плеча – идти надо бригадир, времени мало, до дома еще двое суток скорым шагом. По дороге расскажу, тронулись мужики.

– Что с ним – повторил я свой вопрос, стараясь не отставать от носилок.

– Перелом, видать сорвался с горы, померз сильно, и рассомаха его погрызла местами – коротко объяснил Владимир – мы ему промедол вкололи на всякий случай, и сладким чаем напоили.

– Как рассомаха – удивился я и тут вспомнил о Сером – подождите мужики, а где собака, с ним же собака была?

– Не было собаки – ответили мне – рассомаха была, а собаки не было. Были там следы какие-то, но собачьи или волчьи, разбираться времени не было. Он без сознанья был, когда мы нашли его, руки и лицо в крови, видать, стерва, недавно ушла, нас услышала. Растормошили его кое-как, еле языком ворочает, ослаб с голоду. Вокруг себя все, что можно пожог, на карачках, видать ползал, прав ты был бригадир, не долго ему оставалось.

Чушь какая-то, про себя думаю, чтобы Серый человека в беде оставил, не было такого никогда, шесть лет с ним ходим. Ладно, разберемся, когда Жорка в себя придет.

– А карабин – спохватился я – карабин где?

– Не было карабина – последовал ответ – ни карабина, ни рюкзака мы не нашли, наверное, потерял, когда с карниза летел.

В деревне мы были на следующий день, к вечеру. Жорка очнулся ночью, попросил пить. Попытались снять бинты с лица, чтобы напоить, но они присохли намертво. Решили оставить их до больницы, прорезали ножницами дыру возле рта.

– Как ты – я осторожно поддерживал его за голову, убирая стакан, – ты слышишь, Жорка, как ты, что случилось с тобой?

– Ноги – тихо послышалось из-под бинтов – ноги есть.

– Есть – ответил Степаныч – перелом только, что случилось с тобой, где Серый?

– Лавина – прошептал Жорка – снегом нас снесло, дайте пить мужики, горит все, сил нет.

– Потерпи, нельзя тебе пока – я промокнул мокрой тряпкой его оплывшие губы – потерпи до больницы. Какая лавина, ты на гольце был?

– Не дошел – ответил он – на подъеме, с тропы увидел, что бараны по гребню с гольца уходят, не пройти там, решил к ним с другого краю подобраться, когда они на лежке будут. Серого на поводок привязал, чтобы не спугнул.

– Жора, Жора – тихо позвал я его после минутного молчания – что с тобой?

– Не увидел – прошептал он – снежную шапку над собой не увидел, когда выцеливал, извини бригадир. Горит все, не могу больше.

Через пять минут он уже бредил, бормотал, потом стал метаться. Промедол колоть больше нельзя, пришлось сидеть с ним до утра, по очереди. Как проснулся, пошел к Жорке, у него дежурил Сергей.

– Ну, как он – спросил я – мечется?

– Затих – ответил Сергей – а час назад держать пришлось. Все просит кого-то уйти, то матерится, то умаляет, руками машет, как мельница, намаялся я с ним.

– С рассомахой своей опять схватился – предположил я.

Через час пришел медицинский уазик и забрал Жорку, сначала в район, а оттуда на вертолете в Комсомольск. Перед отъездом я нашел Владимира, того парня, что спас Жорку, поблагодарил, и попросил его, как сойдет снег побродить в тех местах, может быть, карабин отыщется.

– Слушай Володя – сказал я, пожимая ему руку, – чем черт не шутит, если вдруг пес наш объявится, он живучий, приюти его и дай знать, телефон ты знаешь.

– Подожди бригадир – Володя удержал мою руку в своей – тут такое странное дело, не знаю, говорить или нет. В общем, когда мужики твоего парня оживляли, я вокруг костра прошелся, оружие высматривал. Метрах в тридцати увидел куски шкуры, похоже, рассомаха вашего пса сожрала, вот что странно.

Действительно странно, для Серого рассомаха не проблема, тем более себя защитить от нее. Надо Жору, когда он оклемается, поконкретнее расспросить, темная какая-то история получается. Провалялся он с пару месяцев, я навестил его раза три, не могу завести разговор про собаку, язык не поворачивается, да и он в сторону смотрит, все больше молчит. После выписки стал проситься в отпуск, я не настаивал, дел особых не было, пусть идет. Долго я терпел, пока Галина, его жена к нам в гости не пришла.

– Гера – начала она с порога – прости, не утерпела, но с Георгием что-то творится, боюсь я его, по ночам зубами скрипит, днем слова не скажет, весь отпуск дома просидел, носа не высунул. Дел невпроворот, а он только водку глушит. Отлаяла я его пару раз, раньше бы взъерепенился, а сейчас спокойно выслушал и опять за свое. Для меня не привыкать в больницу передачи носить, Вам без приключений, как без пряников, но тут что-то непонятное творится. Поговорил бы ты с ним, а, боюсь я его, ей-богу боюсь.

Захожу, сидит мой Жора в кресле, и телевизор смотрит, трезвый, как стеклышко. Посмотрел он на меня так, как – будто ждал давно, шасть в другую комнату и несет оттуда какую-то бумажку. Читаю, заявление об уходе.

– Извини бригадир – сказал он, глядя на экран, – но разговора не будет. Забирай бумагу и иди.

– Пойти-то я пойду, пойти не долго – говорю я ему в спину – только знаешь Жора, не круто ли это после двадцатилетней дружбы?

– Хочешь знать подробности, как я тварью стал – он обернулся ко мне – твоей дружбе этого так хочется?

– Хочется – отвечаю – что пойму тебя знаю, не знаю приму ли?

– Пошли на кухню – он поднялся с кресла – а то дочь скоро придет.

– В общем, откопал меня Серый – начал он свой рассказ, стоя у окна, – за шиворот на поверхность выволок, помогал я ему как мог, ногой пошевельну, от боли в глазах темнеет. Ни карабина, ни рюкзака, хорошо, что спички в бушлате зашиты. Дополз я до бурелома, шину себе смастерил, теперь хоть как-то двигаться можно, хотя бы дров набрать для костра. Серый возле меня крутится, стал мне сушняк таскать. Обогрелись, сидим, думаем, что дальше делать. Ясно, до деревни мне не дойти, даже, если поползу, то на пути замерзну, редколесье вокруг. Остается сидеть на месте, и Вас дожидаться. Двое суток просидели, тишина, по ночам кто-то шарится вокруг нас, Серый рванул в темноту, слышу, грызня началась, сейчас только без собаки остаться, тогда хана. Вернулся он, грудь в крови, дышит как паровоз. Улегся, стал рану зализывать. Утром пополз я посмотреть, кто к нам приходил, на следы рассомахи наткнулся. Этот лесной черт в покое не оставит. Серый куропатку под снегом раскопал, принес. Что там с этой куропатки, одни перья да мослы, брюхо подводит. Думаю, бог с этой рассомахой, отобьюсь как-нибудь, надо Серого к Вам посылать, да только как это втолковать ему, гулять он горазд, но далеко не уйдет. Подтащил его к себе, домой тебе надо Серый, говорю, домой, домой давай. Смотрит он на меня спокойно и вразумительно, как-бы говоря, совсем ты разум потерял, и ни с места. Голос я повысил, потом матом стал орать, отталкиваю его рукой, а он руку клыками ловит, игру паразит затеял. Наорался я до хрипоты, сил уже нет, смотрю, погрустнел мой пес, крутанулся на поляне и потрусил в сторону гольца, остановился, смотрит на меня, мол, ты не передумал. Давай, давай Серый, говорю ему в след, не подведи только. Под вечер ночные гости пожаловали, да целых две, стали круги вокруг меня наматывать, глазенками сверкают. Запустил головешкой в одну, ощерилась, но не уходит. Сзади треск, оборачиваюсь, еще одна, метрах в десяти. Привет, в кольцо взяли. Пока я с ближней разбирался, чувствую, меня кто-то за ногу тянет, оборачиваюсь, рассомаха вцепилась в унту и тянет меня от костра, вторая ей на помощь спешит. Полоснул я ее ножом по морде, заревела, отскочила в сторону, вдруг собачий лай, Серый на поляну вылетел и сходу сшиб эту тварь в костер. Затрещала как факел, с ревом рванула в темноту, а пес уже со второй сцепился, катаются клубком по снегу, хрипят, рвут друг друга. Расцепились, рассомаха кишки по снегу волочет, собака за ней. Серый ко мне, ко мне, кричу, компанией, они его быстро уделают, минут через пять вернулся, хромая. На правом плече кусок мяса вырван, по животу раны от когтей, свалился рядом, сидим, отдыхиваемся оба. Из темноты раздался отчаянный рев, а потом хруст и чавканье, похоже они свою товарку на ужин пустили, которую Серый не добил, оголодали бедные. Ну а дальше плохо стало, Вас нет и нет, от голода забываться стал, хорошо, что рассомахи отстали, или боялись при собаке сунуться. Когда в себя приходил, гнал его от себя, как мог, очнусь, а он опять рядом лежит. Не бросил.