Проданный ветер

– За товар переживаете? – усмехнувшись, уточнил Орлов.

– А как же! – выпалил Петруха. – У нас со стародавних времен, к добыче бережно относились. Да и урядник не даст соврать, у них ведь тоже когда – то – это был главный промысел. Верно, я говорю, казак?

– Было дело, – отозвался тот. – Добычу военную делили среди казаков. Погибших тоже не обижали, отдавая их долю родственникам. Про монастыри с храмами опять же не забывали, из пушек захваченных колокола лили, дабы звенели они во славие православное.

Орлов устало посмотрел на Георгия, стоящего сзади на полозьях возка и, кивнув, проговорил:

– Ну, если правда окажется, что обоза нет никакого, то забирайте все на свою слободу, нам с урядником оно за ненадобностью. Пусть добро это иноземное, прорастет, на сей земле для нужд православных, глядишь, еще и город когда-нибудь возникнет на месте вашей слободы.

– Ну, спасибо, офицер, за подарок царский! – закричал Георгий улыбаясь. – Поспешайте, собачки, до дому с новостью доброй! Ха! Ха!

* * *

Уже ближе к вечеру, за очередным поворотом, гости увидели в распадке десятка четыре ладно рубленых домов в полтора этажа. Каждый из которых имел крытый балкон, открытое крыльцо с перилами, а во всех окнах стояло настоящее стекло. Крыши домов были двухскатными, крытые тесом, резные наличники на рамах за которыми угадывались нарядные занавески, которые создавали какую – то домашнюю, мирную атмосферу. Словно и не касалось, все происходящее вокруг жителей этой слободы.

Из подсобных построек, стоявших чуть поодаль от жилых домов, доносилось разноголосое блеяние коз, а на открытой воде небольшого круглого озера, теснилось и крякало огромное количество гусей и уток.

– Вот так и живем! – прокричал Георгий. Пытаясь перекричать лай и повизгивание собак.

– Ни частокола, ни сторожевых вышек? – пробормотал Степанов, качая головой.

– А к чему нам за забором прятаться? – крикнул Петруха. Останавливая свой возок у одного из домов. – Индейцы ведь, в своих деревнях так же живут, а зверье слободу из-за дыма да собачек, стороной обходит.

– Ладно тебе, Петруха, разговоры – разговаривать, – махнул рукой Георгий. – Покличь ко мне всех мужиков, кто не на промысле, да баньку пусть позлее протопят! Гостей пропарить надобно, да под еловые венички, чтобы вся хворь из них выскочила! Марфе своей скажи, чтобы разносолов наших на стол подала, да с водочкой, самой лучшей! А я покуда гостей на постой определю в гостевой дом.

Гостевой дом, с жарко протопленной печкой, куда определили на постой Орлова со Степановым, представлял собой вполне цивильное помещение, с дорогим буфетом, столами и стульями на первом этаже. С самыми настоящими металлическими кроватями, с пуховыми перинами и подушками. На которых после бани и сытного ужина, переодевшись в чистое нательное белье, забылись в глубоком сне, измученные тяжелым переходом гости. Они, наконец, – то вышли к своим, к русским поселенцам, к тем не многим кто решил остаться на уже проданной, но не ставший от этого чужой земле.

Проснувшись на следующий день, Орлов спустился по скрипучим ступенькам на первый этаж, где вокруг самовара хлопотал старик Михась. Которого в слободе поставили за его преклонный возраст, служить в должности коридорного при доме для гостей. Стриженный под горшок, в старенькой косоворотке, перехваченной поясом, в шерстяных штанах, заправленных в сапоги, он хитро улыбнулся при виде гостя и кивнув в знак приветствия проговорил:

– Ох, и сладко спали, ваше благородие, почитай до обеда. Намыкались видать крепко с казаком, коли спите как младенцы.

– Это ты верно подметил, старик, – проговорил осипшим ото сна голосом поручик. Глядя на циферблат больших настенных часов.

– Ну, вот и ладненько, можете умываться и к столу. Чайку откушаете с шербетом иноземным, да я вас к Ивану в хату отведу. Он за старосту у нас тут. И он строго – настрого наказал, сразу, как почаевничаете к нему проводить вас. Вчера – то его не было, когда вы пожаловали. После парной вчерашней, под веники еловые, смотрю, посвежели вы, да и казак сказывал, что ревматизма его ломоту свою прекратила – это хорошо. Да и микстуры наши природные с мазями вас быстро на ноги поставит. Природа она мил человек, от всех хворей излечить может, знать токмо надобно, что от чего принимать.

– Мне про это аулеты частенько говаривали, – отозвался Орлов. Застегивая широкий кожаный ремень, с револьверами в кобурах по бокам.

– Они в энтом толк знают, – кивнув, проговорил старик. Сметая с белоснежной скатерти, не видимые крошки. – Народ они конечно чудаковатый, но на дружбу способный.

Поручик внимательно посмотрел на коридорного и, одевая белоснежную косоворотку, уточнил с интересом:

– А, о чугучах коварных, такого же мнения?

– А, что чугучи? Их просто понять надобно, а так у нас в слободе некоторые жен имеют из чугучей и ничего живут дружно.

– Вот как?

– А как ты хотел, мил человек? Сюды ведь не каждая из стольного Петербурга барышня приедет, а жизнь должна идти своим чередом.

– Неужели и детишки имеются? – пробормотал сонным голосом Степанов. Неторопясь спускаясь по лестнице.

– Конечно имеются! А, как же без деток? Род людям продолжать надобно, да и слобода молодыми прирастать должна. Года – то они быстро бегут! Оглянутся не успеешь как детишки в возраст войдут, свои семьи заведут.

– В православии живут или как? – спросил Орлов. Умываясь под медным, начищенным до блеска умывальником.

Старик с удивлением посмотрел на офицера и, всплеснув, руками воскликнул:

– А, как же без энтого? Мы все в православии проживаем, у нас и домовой храм имеется, освященный честь по чести, с престолом и антиминсами.

– И батюшка есть? – выпалил урядник.

– Был и батюшка Гаврила, царствие ему небесное, – проговорил старик, крестясь. – Убили его лиходеи, в прошлом годе. В аккурат на пасху, понес он к индейцам куличи освященные, хотел их на крестный ход позвать…, а его по дороге ножом и зарезали прямо в сердце.

– Кому же он помешать мог? – ужаснулся урядник, садясь к столу.

– Кто же его знает, – со вздохом отозвался старик. – Из латинян наверное кто – то, больше – то вроде некому. Тогда как раз недалече корабль их якорь бросал, об энтом от аулетов знаем.

– Знаем мы их племя бесовское, – скрипнув зубами, прошептал казак. – Прикрываются лишь словом божьим. В обозе с нами двое шли, под рясами свои черные душонки прятали! Один вообще про пасторский долг сказывал, про слово божие, а сам как оказалось в крови людской замазан с ног до головы.

* * *

Поговорив со стариком, за чашкой зеленого чая, о жизни в слободе, гости, одев подаренные им оленьи полушубки с заячьими шапками, направились за стариком к дому Ивана. Который, как оказалось, был в свое время, выбран жителями старостой.

Войдя в просторную горницу, они поздоровались и сняв шапки перекрестились, глядя на "красный угол", в котором находилась икона с лампадкой. Внутренняя обстановка дома старосты, была скромнее гостевого дома, но достаток был виден во всем. На потемневших от времени бревенчатых стенах, висели картины не известных художников, которые запечатлели на полотнах красоты этого сурового края. Рядом с дорогим, явно ручной работы буфетом у окна, стоял ткацкий станок, где видимо, пряла жена хозяина. В русской печи стояли не только глиняные чугунки, но и самые настоящие заморские кастрюли. Хозяин, сидевший за огромным столом, выглянул из-за огромного самовара и, расплывшись в улыбке, направился навстречу гостям, со словами:

– Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие. Раздевайтесь, проходите к столу, перекусим, чем Бог послал.

Коренастый бородач, которому было явно далеко за шестьдесят, был облачен в старенькую военную форму, без знаков различия, в скрипучих, начищенных до блеска сапогах, и скорее походил в своих галифе на отставного военного.

– Меня Иваном при рождении нарекли, сын Петра я буду, а вы столобыть и есть наши гости дорогие. Проходите, мы тут со Степаном как раз за жизнь толкуем, – проговорил хозяин. Знакомя гостей с сидевшим за столом товарищем. – Он у нас можно сказать знаменитость местная! Как – никак с казаками семиречинскими, участвовал в штурме крепостей Ур – Тюбе и Джизак! Совершал так сказать присоединение Бухарского ханства во имя трона российского, а это гости наши, поручик Орлов и урядник Степанов.

– Скажешь тоже знаменитость, – пророкотал Степан басом. Кивая гостям в знак приветствия.

– Вот энто самовар, – с восхищением проговорил урядник. Вешая полушубок на вешалку из оленьих рогов.

Хозяин расплылся в гордой улыбке и, глядя с любовью на медного, начищенного до блеска гиганта проговорил:

– Да уж, с самой Тулы через оказию доставили. Проходите к столу, за жизнь нашу потолкуем. Анастасия! Подай – ка нам шулюма горячего, да с гостями поздаровкайся – это они для слободы нашенской, товары со шхуны подарили.

Не высокого роста аулетка, лет тридцати, с черными как смоль, густыми волосами, спрятанными под косынку, с такими же черными, как угольки глазами на смуглом лице, в нарядном сарафане, пошитом из фабричной ткани, в обрезанных по щиколотку валенках, появилась на пороге из соседней комнаты. Слегка поклонившись гостям, стала молча хлопотать у потрескивающей печи.

Орлов слушая Ивана, с нескрываемым удивлением смотрел, как на столе появлялась самая настоящая, деревенская еда. В глиняных горшках и стеклянных тарелках, жена старосты проворно ставила сметану с маслом, жареную яичницу с ломтями сала. Рядом с Орловым появилась на подносе, головка резаного сыра, с кусками отварного, парящего мяса, миски с какими – то разносолами, чашки с дымящимся жирным супом. А самое главное внушительная стопка с лепешками, и прибор из трех пузырьков с настоящими заморскими специями. Гости смотрели на все это великолепие, с нескрываемым восхищением. Им казалось, что все это сон, в бесконечной череде завтраков и обедов в сухомятку. Они с нескрываемым удивлением смотрели, как на столе появились ножи и вилки из серебра, словно они попали на званый прием к высоким начальствующим особам.

– Что, Константин Петрович, – усмехнувшись, проговорил Иван. Заметив удивление гостей. – Смотришь опять с казаком и, наверное, думаешь, как нам удается в провианте достаток иметь?

Орлов посмотрел на хозяина, который открывал пробку с литровой бутылки заморского вина и, кивнув, сказал:

– Не скрою, удивлен как вы живете.

– А на самом деле все просто! Мы ведь живем не по приказам и распоряжениям, живем мы своей жизнью, далекой от глупых предписаний. Держим коз, которые не бояться холодов и не требуют больших укосов, им не нужно как для коров сено косить благородное – они ведь жрут все подряд. Ну, а через это, имеем все продукты молочные, сыр, сметану, творог, масло с сывороткой, мясо опять же у них не плохое. Держим гусей с утями, которым и счета не знаем и которые круглый год на воде пасутся…, опять же мясо с яйцом имеем.

– К рыбалке опять – же относимся сурьезно, – вставил Степан, оглаживая бороду. Принимая из рук хозяйки большую чашку с кусками вареной рыбы. – Здесь же сами знаете, за рыбой в океан хаживать нет надобности, вон в "старицах "с протоками, ее хоть ведрами черпай.

– Да-а-а-а, – протянул хозяин. Разливая вино по стеклянным фужерам. – Жареные ленки с тайменями и лососем – это просто чудо этих мест. Их же, как селедку местную в сезон, только успевай таскать, да засаливать! Ну, давайте православные, за встречу нашу, за хлеб с солью, за знакомство значит!

Вкушая угощения, под крепкое испанское вино, они еще долго сидели за столом. Обсуждая как лучше заготавливать рыбное филе, почему аулеты не признают удочек, а используют лишь остроги на длинном древке. Которые у них всегда лежат под рукой вдоль борта каноэ, и которое они бросают, едва заметив тень рыбы.

– Таймень рыба сурьезная, – горячился Степан. Отчаянно споря с урядником. – Особливо та, которая на десятки пудов тянет! Вытягивать его дело бесполезное сразу!

– Согласен, – кивая головой, бормотал урядник, – тут премудрость и сноровка нужны. Поэтому ударив острогой его отпустить надобно, ну, а уже когда рыбина из сил выбьется, лишь тогда его тянуть можно.

Поручик, рассеянно слушая разговор, глядел на накрытый стол. Думая о том, что интенданты в фортах, даже не пытались перенять столь удачный опыт, довольствуясь лишь тем, что должно было выдаваться по предписанию.

Заметив загрустившего Орлова, староста подсел поближе и, разливая очередную порцию вина, усмехнувшись, спросил:

– Что призадумался, Константин Петрович? Думаешь, почему так поселенцы в фортах не живут? Да все просто, офицер. Они ведь, как и солдаты с казаками, всегда были заперты в фортах предписаниями, да артиклями! А мы люди свободные, не служивые, а стало быть, к указам с Невы отношения не имеющие.

– Вот, вот, – проговорил его товарищ. – Нам от кромке океана никто удаляться не запрещал. Здесь только кажется, что среди неудобий жить нельзя.

– Как же ты здесь оказался, братец? Да еще с такой ногой, – спросил Орлов. Кивая на грубый деревянный протез Степана.

– А чему тут удивляться? – отозвался тот. Жуя кусок отварного мяса. – Казаки ведь всех казачьих общин, в близком родстве состоят издавна. Донская казачья кровь, она ведь течет в жилах создателей Сибирского казачьего Войска, а те в свою очередь через два полка своих полчан заложили основу Семиреченскому Войску.

– Сибиряками пополняли и Амурскую укрепленную линию, – вставил староста многозначительно.

– Вот, вот, – поддакнул Степан. – Потом на Амур и Уссури переселились тысячи семей не только донских, но и оренбургских и кубанских казаков. Вот через такие переселения, так и я здесь объявился, правда, уже с обрубком ноги, да на энтой деревяшке. После батальниц азиатских, в строевые, уже не годился, да и в тыловые не очень – то спешили брать…, тогда один добрый человек из нашего казачьего племени и предложил туточки жизнь новую начать. Есть, мол слобода с нашими поселенцами, кои работают для промысловых нужд РАКа, хочешь говорит, помогу с переездом. Так я здесь и оказался.

– Не пожалел? – спросил Орлов. Медленно цедя вино из бокала.

– А чего тут жалеть, – отозвался тот, пожав плечами. – Всю жизнь воевал с малолетства. Вот, наконец – то под старость и покой здесь нашел, прибился к тихому месту. Туточки ведь сама природа жизнью дышит, благодатно тут как в храме. Одно скверно, что руки под старость лет к земле потянулись, а землицу здесь не распашешь, ну, а распашешь так не вызреет ничего.

– У нас в слободе, – засмеялся староста, разливая вино, – через эту тягу, некоторые мужики всерьез хотят отправиться на Миссури. С тем, чтобы перейти ее, распахать землю, завести крупный скот. Ладно, давайте выпьем за вас, гости дорогие! Сам Господь видать вас к нам отправил, дай – то Бог, чтобы у вас все так сложилось, как вы удумали! Ну и, спасибо, за подарок ваш, который будет способствовать росту и процветанию нашей слободы Николаевской. Теперь мы и храм богатый справить сможем! Где службу можно будет справлять, и по убиенным, и по безвременно сгинувшим. Да и детишек крестить можно будет. И нету на нас тут с вами вины, что продали землицу эту, да и нас получается в придачу.

Осушив залпом фужер, Иван посмотрел на Орлова и тихо спросил:

– А может ее продали из-за времен смутных, в которых нам жить выпало? Может ты нам, что-то поведаешь, Константин Петрович? А то ведь до нас новости, ох как поздно доходят. Вот я и хочу полюбопытствовать, насчет смуты, что в империи назревает, неужто и впрямь времена грядут окаянные? Ведь на самого божьего помазанника руку поднимать стали нехристи! Али мы здесь, что – то не правильно смекаем?

– Времена и впрямь настали для империи не простые, – допив вино, проговорил Орлов. – То восстание в Польше, то студенты бузить начинают…, через это и на императора руку поднять норовят. Бунты опять же крестьянские, то в Пензенской, то в Казанской губернии…, интеллигенция не довольна ходом реформ. Одним словом, империя как котел на огне с водой, бурлить начинает.

– Ладно, офицер, поняли мы все, – махнул рукой Иван. – Пойдем лучше воздухом подышим. К человеку заглянем, насчет вашего обоза сам поспрошаешь, а полчане пока пусть за жизнь потолкуют.

Одевшись, они вышли на улицу и в сопровождении своры огромных охотничьих и ездовых собак, неспешно зашагали по скрипучему снегу к озеру.

– Хорошо тут у вас, – проговорил поручик. С наслаждением вдыхая чистый, пьянящий воздух. – Прямо как в рай попали. Тихо и безмятежно, словно и не кипят страсти разные, а ежели и кипят, то вас не касаются.

– Это верно…, места у нас дивные, – кивнув, поддакнул Иван. – Хоть дикие и малообжитые. Живем со всеми в мире и согласии, как с людьми, так и с природой – матушкой. Да и затягивает север – то, своей чистотой и непорочностью. Другой раз так устанешь на промысле, а тут тебе дятел тишину нарушит, доставая жука из сухостоя. И ты уже смотришь, на все это величие другими глазами, и уже не кажется тебе мрачными горы вокруг, поросшие ельником, и уже не кажется тебе будто ты здесь один на всем свете.

Внимание Орлова привлекло строение странной формы, стоящее поодаль, под раскидистыми ветвями ели.

– А это, что такое? – спросил он. Кивнув на двухскатный навес из коры, ладно сложенный на не большом срубе.

– А это наш ледник, идем, сам посмотришь.

За огромной крышкой небольшого сруба, как, оказалось, лежали огромные рыбины, в четыре, а то и пять локтей, с мощными плавниками, блестя своей чешуей. Каждая из которых, была заботливо пересыпана зернистым снегом.

– Это на тот случай, когда непогода в наших краях задержится, на несколько дней к ряду, – пояснил Иван. – На промысел в пургу не пойдешь ведь, да и спокойнее когда припасы под рукой заготовлены.

– Ух, ты! – не удержался гость. – И что же, никто не трогает из зверья богатство такое?

– Так ведь на то собачек и держим без привязи, – улыбнувшись, отозвался староста. – Поначалу было дело…, то медведь приходил лакомиться, то соболь с норкой. Ну, а потом зверье смекнуло, что соваться, сюда не стоит! Медведю ведь к примеру, лучше стельную самку загнать, а после отела приплод сожрать, чем с собаками воевать. Ладно, пойдем в гости к человечку заглянем, да про ваш обоз поспрошаем. Константин там живет, он поутру с тех краев вернулся, где ваши идти должны были.

– Отчего же этот Константин так далеко на промысел ходит?

– У него там свой интерес, – подмигнув, проговорил Иван улыбаясь. – Дела у него там сердешные, с кенайкой молоденькой! А, что? Я не против, пущай встречаются, все к свадьбе идет, а слободе ребятишки ох как нужны, чтобы дело нашими предками начатое в надежные руки передать.

– Значит если казачки в тех краях проходили, то мы непременно узнаем?

– Обязательно узнаем, кенайцы сразу шепнут Константину.

Не большого роста, коренастый бородач, в жарко натопленном доме, поздоровался с гостями кивком головы и предложил сесть к столу, на котором лежало несколько огромных рыбин хариуса, которые он деловито чистил, закатав рукава и предусмотрительно накинув коженный фартук.

– Возвращался уже в слободу, – проговорил он сиплым голосом. Ловко управляясь ножом. – Подошел к протоке воды испить. И вдруг, вижу возле берега в омутке, рядами хариус стоит как девки на посиделках. У меня аж сердце зашлось от азарта! Ну, думаю, где же наживки взять? Тут про зайца вспомнил, что недавно подстрелил в распадке. Достал косоглазого из мешка, вспорол ножом живот, нарезал кишок по длине червяка земляного – отличная я вам скажу насадка вышла! Стоило только снасть в воду закинуть – хариусы как сумасшедшие кидаться стали, а-а-аж вода закипела. Заходите попозже, уха будет знатная!

– Благодарствуем, конечно, – проговорил староста, – только мы уже отобедали. – Скажи ты нам вот, что…, не шли ли по Славянке казачки наши обозом? Гость наш волнуется за их судьбу, говорит, что к форту они должны были выйти, что на утесе стоит, а далее аж к самому Ново – Архангельску путь продолжить.

Константин перестал, чистить рыбу и внимательно посмотрев, на гостей твердо произнес:

– Не было никакого обоза – это точно! Мне бы сразу поведали в деревне кенайцы.

– Куда же они могли запропаститься? – выдавил сквозь зубы Орлов.

– Не знаю, барин, – отозвался Константин, пожав плечами. – Только никто не шел обозом, да еще с русским лицом по Славянке.

– Ничего не понимаю, – потрясенный услышанным, прошептал поручик вставая. – Идем, Иван, на воздух, больно жарко натоплено в хате.

Попрощавшись с хозяином, они вышли на улицу, и молча, пошли по одной из тропинок к дому Ивана.

– Не рви ты себе душу, офицер, – проговорил староста, раскуривая трубку. – Это ведь значит только то, что они могли пойти по другой дороге. Или вовсе передумать идти по Славянке, боя опять же не было. Может и живы твои полчане, а ты печалишься и их хоронишь! Расскажи лучше, что в империи нашей твориться? Не стал я тебя при мужиках пытать, но чует мое сердце, что хворь какая – то навалилась на империю.

– Я сам там не был почти два года, – отозвался Орлов рассеянно. – Все по лесам, да скалам хаживал, как койот местный. На перине пуховой, только у вас за все это время поспать довелось! Так что я, о многом не знаю, о многом слышал от других, или читал в американских газетах. Одно могу сказать – не спокойно стало в империи.

– Это все из-за реформ, будь они не ладны, – со вздохом проговорил Иван. – Зачем вообще их надобно было затевать? Неужели нельзя как и прежде жить было?

– Думаю, что нельзя так жить было дальше, – убежденно проговорил поручик. – Однако интеллигенции не нравиться, что реформы идут медленно и что вроде не полные они…, крестьянам не нравиться, что сохранено помещичье землевладение, что высоки условия выкупа земельного надела. В рабочей и студенческой среде вообще кипят страсти якобинские! Одним словом, настают времена не приведи Господи какие!

– Так, так, – со вздохом пробормотал Иван. – Я так смекаю, что не продажа это была землицы сей.

– А, что же тогда? Ты же сам присутствовал на этом празднике.

– Так – то оно так…, только смутил ты меня крепко своими новостями…, я так смекаю, что это развал империи начался. Сам – то, как думаешь, в чем причина этой смуты?

– Не знаю, – покачав головой, проговорил поручик. – Наверное, в медлительности правительства…, в его непоследовательности, да и потом на постах сохранены многие персоны, еще с николаевских времен. И они всячески препятствуют продвижению реформ. Да, Бог с ними с реформами, меня сейчас в первую очередь беспокоит судьба моих полчан. Ну, не испарились же они!

– Одно могу сказать, офицер…, не шел твой обоз этим путем, иначе бы мы знали про него. Да края у нас громадные, сам знаешь…, только научились мы здесь, вести узнавать и добрые и худые. Вот вчера к примеру, мне один аулет шепнул, что верст за пятьдесят отсюда, нашли одного православного с русским лицом.

– Может это кто – то из обоза был? – встрепенувшись уточнил Орлов.

– Да нет…, в другой это стороне было.

– И кто это был? Он сказал, что – то?

– Не торопи, офицер, – пробормотал староста, раскуривая трубку. – Так вот, сегодня я уже по – утру, узнал подробности. Нашли его сильно обмороженным, с выдавленными глазами…, пытал его кто – то крепко. От мук бедняга лишился рассудка и в буйстве своем отказался идти к очагу на отрез. Умолял оставить его в снегу, где он смертушку хотел принять смиренно.

– Так он не сказал кто он такой?

Староста с сочувствием посмотрел на поручика и, покачав, головой проговорил:

– Сказывал он больно тихо, смогли лишь понять, что он Неплюев какой – то…

Орлов остановился как вкопанный, внезапно почувствовав как заныло сердце, потом посмотрел прищурив глаза куда – то вдаль, и играя желваками, выдавил сквозь стиснутые зубы:

– Эх, Иван Иванович, замучили тебя, значит латиняне проклятые.

– Вижу, офицер, принес я тебе дурную весть, извиняй.

– Он с нами шел, а когда нас в блокгаузе в полон взяли, и сжечь хотели в печи кирпичного завода, латиняне выкупили его у индейцев за бочонок водки.

– За что же его на медленную погибель оставили в лесу? С твоего рассказа я понял, что нужен он им был.

– Эх, Иван Петрович! Как бы я знал, почему с ним так обошлись! Скорее всего, отказался он с ними идти и "привязать "на их карту результаты наших изысканий геологических. Вот они его и изуродовали, бросив умирать в лесу… А про американца, который на пинкертона работал, ничего не слышали?

– Нет, офицер, сие нам не ведомо, – отозвался староста. – А, что инженера касаемо, царствие ему небесное…, так умер он тихо и смиренно, наши друзья аулеты похоронили его по православным правилам.

– Они, что же в православии состояли?

– И даже крещеные в храме, ну да Бог с ними. Скажи мне лучше, что вы далее с урядником делать собираетесь? Никакой обоз не идет в нашу сторону, в Ново – Архангельске гарнизона нашего нет уже… Может у нас в слободе останетесь? Раз уж при таких печальных обстоятельствах, все так сложилось.