Македонский. Германцы. Викинги

– Нам, германцам, отступить? – с вызовом крикнул молодой, горячий Тевтобид.

– Да, если так будет надо. Назови это отходом, чтобы заманить в ловушку. В общем, я вам обещаю трудную работенку, еще обещаю кучу римлян.

Аларикс обвел всех испытующим взглядом. Пожилой, Дар, произнес:

– И то правда, давно пора помахать мечишком.

– А ты, – взгляд вождя уперся в Тевтобида, – запомни: мои приказы не обсуждаются. Ясно?

Тевтобид, не выдержав, кивнул. Дар сказал:

– Но римлян – тьма.

– Уже нет. Консул посчитал, что война закончена, и половину отправил в Рим.

– И сколько осталось?

– Сорок по сто, – не моргнув, соврал Аларикс. Большинство все равно не умеет считать, да и ни к чему это воину. От правды часто болит голова. Дар понял и спрятал в усы улыбку. – Почему не ушли в племя?

– Как раз собирались. – Дар задумчиво гладил бороду. – Но, я так думаю, теперь мы остаемся?

– Ты правильно думаешь. – Они оба захохотали, остальные германцы громко подхватили.

– Лугий, ты пошаришь в лесу в трех днях пути – кого встретишь, сюда. Ты, Багорик, караулишь римлян. Всем спать. Пять остается здесь, я с остальными к римлянам.

Лагерь скоро захрапел. Лес склонил ветки, оберегая сон своих неразумных лохматых питомцев.

– Вождь, обоз, – шепнул Багорик. – Подарок римлянам готов.

– Вижу. Скажи всем – главное, чтобы никто не ушел, слышишь – никто.

Меж холмов на дороге показался обоз из пяти возков. Кони тяжело волокли прогнувшиеся телеги. Полтора десятка всадников ехали рысью позади. Пластины доспехов резали глаз на солнце.

– Давай, – махнул Аларикс. Надрывный, тягучий треск – и вековой дуб обрушился на первый возок, раздавив крякнувшего возницу и намертво закрыв проход. Позади еще не успевших ничего понять римлян с таким же треском хлопнула ель. Тут же со склона на их головы пролился каменный дождь, дробя кости. Солдаты спешились, подняли щиты – сверху сыпались камни. Аларикс зауважал противника, глядя, как он молча погибает. «Поэтому римский орел и побеждает…» Когда в живых осталось пять солдат, вождь лениво кивнул вниз – молодым германцам не помешает размяться. Со склона в ущелье покатились, ревя, кривоногие бойцы.

– Куда?! – взревел Дар, но было поздно. Юный безусый германец опрометчиво набегал на щиты – копье легионера выскочило между лопаток. Так с наивной улыбкой и пропал, не отведав даже прелестей какой-нибудь озорной германки, так и не пожил. Багорик, отбив выпад копья (в последний момент рука отвела нацеленное в грудь древко), чиркнул мечом землю у ног солдата – тот, обманувшись, уронил щит. Взмах другой руки из-за спины – и римлянин с топором в переносице валится навзничь. Тевтобид с разбегу бросил молотом в щит – солдат опрокинулся. Припал к земле, подхватывая молот, с размаху уронил его на шлем вставшему противнику, сам пропуская удар копьем в плечо, – Дар, смотревший с пригорка, сказал:

– Ничего, умнее будет.

Один из молодых, мощный Косориг, атаковал римлян с двух рук, топором и ножом. Солдат выбросил меч, целя в лицо, – германец, полуразвернувшись, роняя нож, поймал руку, впечатал головой в нос и в уже оседающего, поплывшего римлянина вколотил топор – хрипя, с красной пеной, солдат ненавидящим взглядом просил добить. С последним легионером пришлось повозиться. Окруженный с трех сторон, обреченный на смерть, он сам ею плевался. Поворотом корпуса принимая удары, парируя, уходя от них, полоснул потерявшего осторожность Багорика, поймал на край щита Косорига – германец выплюнул зубы.

– У нас мало времени и людей, – недовольно заметил Аларикс. Дар кивнул, кряхтя, швырнул дротик.

– Зачем ты рисковал молодыми, ведь можно было перебить и так?

– А я думал, ты понимаешь. Одно дело – закидать камнями, другое – в бою. Гляди, как раздулась у них грудь. Теперь всем расскажут, как победили непобедимых, приврут, что каждый одолел по десятку. А ты и поддакивай: да, мол, слабоваты римляне против наших.

– Хитер, хитер, – одобрил Дар.

– Вождь, там вино, припасы и это…

Темное, как сажа, существо испуганно лопотало. Воины обступили, трогали.

– Вроде баба, только больная или порченая.

– Хилая, вон руки как веточки – такая работать не сможет. Да и по-нашему не понимает. Что с ней делать, Аларикс?

– Что-что? С горы скинь, отблагодари духов леса за победу. Тьфу, и зачем римлянам всякая дрянь?

Неведомое существо с протяжным криком полетело вниз, смешно дрыгая ногами, – духи леса будут довольны.

Консул Клавдий последнее время часто бывал не в духе. Творилось непонятно что: то обоз пропадет, то табун лошадей неизвестно куда исчезнет. Только-только отправил Клавдий в Рим один из двух легионов с радостной вестью об окончании изнурительной, непосильной войны с германцами; только заслужил он почести, славу и похвалу сената за нужный, своевременно важный в другом месте, на другом конце света свободный легион – началась какая-то чехарда. «Ладно, дела сданы, варвары разбиты, пора в родную провинцию – претор пусть разбирается здесь». Оставшийся на границе гарнизон быстро усмирит жалкие шайки волосатых дебоширов. А дома… Дома Клавдия ждет триумф, красивая молодая жена, сын, податливые, в совершенстве владеющие умением ублажить господина, белозубые крепкотелые эфиопки, не знающие усталости в постели. И где там эта нумидийская рабыня, об изысканных ласках которой все распространялся Гарпал и которую гурману Клавдию обещали прислать с ближайшим обозом? В избу влетел центурион.

– Германцы!

Консул от неожиданности подпрыгнул:

– Какие германцы?

– Там, в лесу.

Консул внимательно присмотрелся.

– Ты пьян, Граний? Ну-ка, подойди.

– Никак нет, командир. Мы с сотней солдат пошли за дровами. Доспехов, конечно, не надели, но все, как ты распорядился, взяли мечи. Они налетели со всех сторон – половину перебили сразу, остальных – потом.

– А ты? – допрашивал консул.

– Я на лошади был неподалеку, когда услышал шум – вижу, варвары добивают раненых.

– Так, – пронзительно взглянул Клавдий. – А теперь – правду.

Центурион замялся – консул смотрел в упор.

– В общем, есть там у меня молоденькая германка. Когда я прискакал, все было кончено, клянусь.

– Кто знает о том, что это были именно германцы? – выпытывал Клавдий.

– Три солдата еще были живы.

– Сколько их? – Консул терял терпение.

– Около ста.

– Так, – крепко задумался Клавдий. – Вот что, Граний. Я знаю тебя давно, с твоим отцом я бился плечом к плечу. Да и ты всегда первым шел в атаку. Если сейчас до Рима дойдет весть, что сотня германцев у нас в тылу вырезала нехотя вооруженную манипулу… – Клавдий покачал головой. – Ты знаешь, что я, как командир, обязан сделать с дезертиром, который бросил своих солдат?

Граний побледнел, растерянно глядя на консула.

– Что же делать?

– Не знаю. – Консул быстро соображал. Откуда взялись, будь они неладны, германцы? Неужели не добиты? Да нет, скорее всего, в панике солдаты ошиблись. Нарвались на кочующих в поисках наживы разбойников, утратили бдительность. Но одно имя германцев способно все изменить. Нет, не здесь – там. Как некстати именно сейчас! Морщины съежились на лбу консула. Его триумф, слава таяли, как дым, затягивая возвращение. Сенат будет в бешенстве. И вся слава мигом обернется потоками грязи, вылитой на его, Клавдия, голову. Все горлопаны Рима, толстозадые сенаторы и прочая гражданская шелуха, ни разу не побывавшая в бою, будет тыкать пальцем и вопить о чести, достоинстве, долге. Консулу даже стало худо. Так… Претор прибыл сегодня, назавтра Клавдий покинет, провались она в тартарары, эту забытую богами границу империи. А если у претора и возникнут трудности, это даже на руку Клавдию. «Да, при консуле-то был порядок, а стоило появиться этому…» Клавдий, забыв о центурионе, хохотнул и потер руки.

Бледный, потерянный Граний мысленно попрощался с карьерой и приготовился к трибуналу. Теплилась призрачная, крохотная надежда, что суд учтет его былые заслуги и заменит бесславную казнь на… Это как боги решат, один из них стоит напротив.

– Где те трое, что видели германцев?

– Все умерли. – Опустил голову от стыда.

– Ну-ну-ну. – Консул обнял, как сына. – Значит, так, но только в память о твоем отце.

Он вытащил меч центуриона.

– Терпи, солдат, в гладиаторской школе похуже будет.

И полоснул по шее и ребрам Грания – кровь моментально хлынула ручьем.

– И запомни: вы, славные сыны Рима, отчаянно бились с двумя сотнями… нет, с тремя сотнями кельтов. К ним подоспела подмога, они забрали своих покойников. Ты, дождавшись ухода, вылез из-под кучи тел. Ты понял – кельты, кельты пришли грабить германские… тьфу, что я говорю? Теперь уже римские земли. К-е-л-ь-т-ы… И по возвращении в Рим я упомяну о твоем мужестве в сенате.

Растроганный Граний бросился на колени, целуя руку.

– Встань. И запомни: в память о погибших никогда, слышишь, никогда не бросай своих, – до боли сдавил его голову консул. – Иди, а то и вправду умрешь от потери крови.

Граний выскочил вон, Клавдий прищурился. Какая-то тревожная муха сомнений закопошилась в мозгу, какое-то недоброе предчувствие. Ты просто устал, консул, лесные грязные бродяги уже давно унесли ноги. А если нет, им же хуже. Случись им попасть в лапы Грания, кожу снимет с живых, лично спросит щипцами с каждого – уж в этом консул уверен.

Весть о набеге кельтов мигом облетела лагерь. Были посланы пять манипул вдогонку – те как в воду канули, забрав оружие погибших римлян. Своих с почестями проводили в последний путь – Клавдий в присутствии претора произнес пламенную речь, завещал тому отомстить (претор кивнул) и под одобрительный рокот солдат покинул лагерь. Караулы удвоили, местность прочесывали конские дозоры. Рим пышно праздновал победу над германцами.

Глава третья. Возмездие

Аларикс объезжал окрестности, встречаясь со старейшинами. С каждым из них он подолгу спорил, топая ногами, срываясь, бывало, на крик, подмасливая, хитря, угрожая.

– Племени нужен вождь, – твердо чеканил Дар.

– И что будет делать вождь – заберет последних воинов, оставив в селениях женщин и стариков? А если уже узнавшие о нашем поражении галлы решат пограбить обескровленных соседей? Да, раньше одно наше имя заставляло трепетать самых сильных, и недалеко ушло бы племя, осмелившееся напасть на германские земли, но сейчас? – Старейшина боролся с отчаянием.

– Не нападут – здесь римляне, – убеждал Аларикс.

– Но ты поссоришься с ними! Заберешь молодых, сильных, которыми и так удобрена земля в этом году, которые и так на вес золота. И ты сам знаешь: римлян – море; в случае проигрыша, когда оставшихся ты угробишь в тяжелейшей битве – а по-другому не будет – римляне покарают последних. В случае выигрыша цена победы все равно будет непомерно высока. У нас нет сил драться с орлом. Племя не выживет без воинов.

Аларикс встал.

– Веришь, что я разобью римлян? Посмотри вокруг. Мы не хозяева нашей земли. Мой отец говорил: «Лучше умереть волком, чем жить собакой». Неужели тебе, германцу, не стыдно смотреть людям в глаза, зная, что ты предал павших?

Старейшина отводил глаза.

– Твоя правда, Аларикс. Но я думаю о своих людях – что будет с ними? В какую кашу ты нас кинешь? – сомневался он. Гордый нрав воина боролся с осторожностью старосты.

– Понял. И чтобы тебе и всем доказать, что не безрассудному мальчишке вы доверяетесь, я клянусь дорожить каждым воином. Я не хуже тебя знаю цену германскому мясу – сам стучался к Водану.

– Ну и как?

– Не пустили – сказали, рановато. – Они скупо посмеялись. – Верь. – Аларикс железными пальцами впился в плечо. – Я не безумец, чтобы снова вепрем кидаться на римские копья.

– Ты что-то знаешь, или кто-то подсказал, – грозил пальцем опытный, много видевший старейшина.

– Знает, знает, – подмигивал Дар. – Если я, старик, иногда прошу у него ума в долг.

Весть о победах Аларикса над закованными в железо римлянами расползалась по землям, из уст в уста, приумноженная, обросшая домыслами – «а Аларикс с сотней разбил десять», моментально пробуждала ото сна поникших германцев. По всем селениям затаившие на империю обиду варвары точили мечи, мастерили щиты; а когда он сам во главе своей немногочисленной дружины появился в начищенных до блеска римских доспехах, все, даже любопытные, вездесущие дети, высыпали на улицу. Аларикс ехал на вороном коне; большой меч сбоку, топор у пояса, римский надежный щит. Из ниоткуда появилась Верда, пошла рядом, любуясь Алариксом. Он свесился с коня.

– Красивая, может, еще раз, ну, чтоб наверняка?

Она, счастливая, залившись краской, загадочно-жарко зашептала:

– После совета племен буду ждать. – И нырнула в толпу. Германец улыбнулся, вспомнив шалости в шалаше. Дар подъехал справа.

– Все готово, пошли.

Самые знатные, мудрые и влиятельные члены племен съехались на совет. Обычно каждое племя само решало свои дела, но сейчас – особый случай. Надоело свободолюбивым германцам прятаться; и где – у себя, на своей земле! На поляне образовали живой круг – Аларикс пробежался взглядом по лицам. Многих он убедил, но еще больше выжидало. Ревность одного племени к другому, набирающему силы; старые размолвки; наконец, римляне – некоторые надеялись отсидеться за спинами соседей. Да, у половины горели глаза, а вот другая смотрела из-под насупленных бровей – и неверие, подозрительность сквозили во взглядах. Дар подтолкнул Аларикса в центр.

– Давай!

– Уважаемые, не буду ходить вокруг да около, скажу лишь – пора.

– Да, Аларикс, – привстал самый старый вождь, – сегодня не время для слов – говори дело. В нашу берлогу залезли и не хотят уступать.

– Скажу дело. Я, и только я знаю, как отбросить римлян; поэтому, не мешкая, решайте. – Аларикс скрестил руки на груди.

– Я так понимаю, ты спрашиваешь, быть ли тебе главным в походе на римлян?

– Да.

– А что взамен? – допытывался вождь.

– Что тебе надо взамен, старый кувшин? – выступил Дар. – Только за ним пойдут воины. Ты просил без слов, но я скажу. Взамен – честное имя германцев, взамен – слава и честь, взамен – римский меч тебе в живот. Не гневи Водана – не тебе, старику, торговаться сейчас.

Все загалдели:

– Молод, горяч… Нет, только он… Подальше в леса…

– Тихо! – нарушая многолетние традиции, взревел Аларикс. – Если прямо сейчас вы не примете решения, то я приму его за вас. Я пройду по селениям, силой заберу бойцов, перебью без жалости тех, кто возит припасы в римский лагерь, и сожгу все на своем пути.

– Ты угрожаешь? Мы тоже можем драться. – Недобрый огонек засветился в глазах.

– И тогда мы перебьем друг друга, и эта кровь будет на вас, – тихим, страшным голосом пояснил Аларикс. – Готов ли к этому ты, а быть может, ты. – Он развернулся. – Я же клянусь, – он сунул руку в костер, – что завтра так и сделаю.

– Погоди, Аларикс, не все еще готовы. – Самый старый вождь снова встал. Он вытащил из пламени его руку.

– Тебе она сгодится, и очень скоро. Пусть часть подумает; но никто, – замычал он, обводя всех бычьим взглядом, – никто не посмеет тебе мешать. Что же насчет меня… – Он хитро сощурил глаза, оценивая Аларикса, и взорвался:

– Да, провалиться мне тут, да!

– Да!

– Да!

– Да! – понеслось по кругу.

– А взамен – полное подчинение, – добавил Аларикс. Резать, так до конца. – Только так мы выиграем.

– Мои воины слушаются только меня, – приподнялся длинноволосый гигант, поигрывая бугристыми плечами.

– У тебя больше нет воинов. – Аларикс выхватил нож и прыгнул. Гигант выбросил руки навстречу, Аларикс пригнулся.

Руки великана поймали воздух, Аларикс снизу вверх пырнул, потом еще, всаживая нож по рукоять в грудь. Хрипя, тот выкашлял струю темно-бордовой крови, гулко втыкаясь в землю.

– Я сказал – полное подчинение. Сегодня же, как вернетесь, пришлите всех, всех до единого воинов сюда, снабдив едой.

Вечером, уже вождем, Аларикс ввалился к Верде в избушку.

– Ну, какую награду ты хочешь сейчас?

– Ту же. – Она с разбегу прыгнула на него, обняла, повисла. – Я так боялась, что ты не вернешься! Пошли, я тебя обмою: пахнешь, как лошадь.

После она жарко дышала под грузным вождем, проверяя того на выносливость.

С утра они все никак не могли проснуться. Заспанная Верда была особенно красива.

– Я знала, что выберут тебя.

Аларикс усмехнулся.

– Духи сказали?

– Да. Ты надолго? – Она придвинулась к нему.

– Завтра уходим.

– Завтра, – погрустнела Верда. Потом улыбнулась – озорные искры мелькнули в голубых глазах: – У нас целая ночь впереди – и попробуй меня одолеть.

Она щебетала, готовя завтрак, – вождь вернулся домой. Он слушал светловолосую жрицу – и ком теплоты подкатывал к горлу. Давно так спокойно не было на душе. Под ночь Верда опять лукаво стреляла взглядом – он схватил ее, потащил на кровать. Она немного, чуть-чуть, распаляя его, посопротивлялась, когда сильные руки стащили одежду. Резко толкнула, взобралась, оседлав, сверху. Девчонка заскользила по нему, обжигая кожу губами. Прерывисто дыша, прижалась острыми грудями – Аларикс смял ее сочно-выпуклые ягодицы, плюща в ладонях. Пылающее личико Верды, туманно-пьяный взгляд – вождь перевернул, как пушинку, навалился. Осторожно развел в стороны ноги и, толчком ворвавшись внутрь, стал раскачивать кровать. Верда обхватила ногами спину – с ее губ сорвался стон. Аларикс с размаху, нависнув над ней, вогнал себя, как меч, – мокрая, разбухшая пещера раздалась и вобрала без остатка орудие воина, юркнувшее в скользкий грот. Аларикс обмяк – Верду била дрожь. Как клещами сжимая шею, она долго не выпускала его из себя, жадно отнимая и впитывая силы и соки.

– Ты совсем отбилась от рук, – жаловался вождь. Верда, довольная, прятала лицо.

Римский гарнизон мирно спал. Опершись о древки копий, зевали часовые. Из темного леса появились тени. Несколько фигур, пряча в горшках тлеющие угли, с разных сторон лагеря незаметно подкрались к бревенчатому частоколу. Следом выросли из-под земли тени с вязанками хвороста, позади них ползли воины. Огонь лизнул бревна разом со всех сторон гарнизона. Часовые заметили, глянули вниз – оттуда, невидимые в дыму, ударили топорами и дротиками. Половина дозорных со стуком и стонами попадала вниз; остальные, задетые, корчились внутри стен. Новые вязанки хвороста приползали под бревна, ветер размазывал огонь по стене, гоня выше. Крики часовых услышали в крепости. Топот сапог по лестницам, лица в шлемах готовы к бою.

– Воды, быстрее!

Тени отползли от лагеря и пропали. Претора разбудили:

– Атака! Варвары под стенами!

Он спросонья долго соображал, мутным взором смотря на офицера. Ксандр нагнулся и по слогам загудел в ухо:

– Нас атакуют!

Претор, проклиная все, натягивал доспехи. И так уже три дня снились какие-то немыслимые, панические кошмары. И так со вчерашнего обеда жутко, нестерпимо болела голова. И вдобавок ко всему, как ни старалась вспотевшая куртизанка Лаверия ночью, так и не смогла расшевелить безжизненную, поникшую от чревоугодия и возлияний плоть претора – а, как поговаривали в Риме, Лаверия могла разбудить и мертвеца. Претор вспомнил, как она попрощалась, почтительно склонив голову, направилась к выходу – и в зеркале мелькнула ее насмешливо-брезгливая улыбка. Взобравшись на стены, страдая от одышки, претор вгляделся в ночь – ни звука, только дым ел глаза.

– Отступили, – загудел Ксандр. – Сегодня больше не сунутся.

– Клянусь Меркурием, консул не зря торопился в Рим. Завтра, слышишь, прочеши все окрестности. Да потушите вы, наконец, стену!

– Чего они хотели? – гадал Ксандр. – Ладно, разберемся утром.

Аларикс из леса наблюдал.

– А если не выйдут?

– А ты бы не вышел? Медведь в ярости, когда его кусает собачонка…

– Ну-ну.

Дар с недоверием смотрел на ворота крепости. Глянул на гордый, хищный облик вождя. Вообще, если он сказал, что выйдут, то очень может быть.

– Выйдут, – читая мысли, Аларикс улыбнулся Дару. И было что-то в этой улыбке-оскале такое, от чего седой германец поежился. – Выйдут. Пусть наши заканчивают ров.

Утра ждать не пришлось. Спустя пару часов, когда встревоженный гарнизон успокоился и провалился в вязкую негу сна, вновь под стены полезли варвары. Вновь в часовых полетели дротики, не причиняя урона. Вновь с трудом просыпался разомлевший от бессонной ночи лагерь, и вновь титаническими усилиями поднимали вконец очумевшего претора.

– Ну что там еще? – ревел наместник. – Разрази меня гром, если это опять варвары, они дорого заплатят.

Он спросонья тыкался во все углы, устало взбираясь наверх. Ксандр громыхал следом. Вдалеке, у самой кромки леса, в предрассветных сумерках стояло войско. Виднелся неправильный квадрат римских щитов.

– Римляне? – Не веря глазам, претор обернулся к Ксандру.

– Нет, конечно, скорее всего, кельты в захваченных трофеях. Сотен пять – семь.

– А-а-а, кельты, – злорадно прищурился претор. – Сомни этот сброд конницей и пригони сюда хотя бы сотню живыми: я должен в цепях провести их по Риму.

– Претор, – твердо ответил Ксандр, – тут дело нечисто. Кельты, конечно, сумасшедшие, но не идиоты, чтобы так подставляться. Я бы вывел тихонько две когорты через северные ворота, впереди – разведчиков, и через час мы возьмем их в клещи.

Претор, брызгая слюной, заорал:

– Это приказ! Какие-то разукрашенные грязные обезьяны режут наших солдат, плюют Риму в лицо и, обнаглевшие, являются прямиком ко мне в руки? И я, наместник империи, буду играть с ними в войну? – Налитые кровью глаза буравили Ксандра. – И запомни: сотня нужна живой, – сквозь зубы бросил претор.

Конники бряцали оружием. Их командир, щуплый бесстрашный Плиний, презрительно смерил взглядом блестевшие вдалеке щиты. Всадники вспоминали невинно пропавших товарищей и с каменными лицами прыгали на коней. Еще немного – и те, кто стоит там, хвастаясь трофеями, будут смяты, раздавлены, развеяны пылью, и этого мало за дерзость. А оставшаяся в живых сотня – приказ претора – позавидует мертвым, позже они сами будут молить о милосердной смерти, но нет. Сначала с ними позабавятся солдаты, а после… До Рима их будут беречь, заботиться, чтобы в дальней дороге, не дай бог, кто не захворал или не умер в клетках. А там… Рим умеет ласково, понемногу карать наглецов на потеху толпе. Будет тебе сотня, претор, подожди чуть-чуть.

Ворота лагеря распахнулись, и оттуда тягуче полилась закованная в железо конница. Она построилась, с копьями наперевес, и, шипастая, двинулась, набирая разгон. Аларикс ждал. С самого вечера, как стемнело, приказал он копать глубокий ров у края поля. Перед этим рвом одновременно ползали воины, на две сотни шагов втыкая заостренные колья. И ров накрыт сверху тонким слоем кустарника. Как знать, не заболи голова у претора – может, и не было бы нелепой атаки конницы на потайную канаву. Но и у северных ворот ждал подарок римлянам – сегодня он не пригодился. Сотня шагов осталась – слышен грохот копыт, земля гулко ходит под громоздкой кавалерией. Пятьдесят – щиты подались назад, вытягиваясь в шеренгу. «Что-то не так…» – пронеслось в голове командира; его конь споткнулся. Римлянин с ходу врезался в землю, ломая позвонки. Рядом, слева и справа, сыпались кони; доспехи, сминаясь, пороли плоть. Оставшаяся невредимой половина всадников с разбега, который не остановил бы и сам сенат, влетела в скрытый ров, корежа ноги, спины, головы. Конский крик боли прорезал воздух. Щиты ринулись в канаву, добивая раненых.

Претор со стены наблюдал за поступью кавалерии, самодовольно улыбаясь, и так и остался стоять с отвисшей челюстью.

– Ксандр, провалиться мне в Эреб, что происходит? – Ошалелые глаза с мольбой смотрели на офицера.

Боль за нелепую гибель солдат плясала во взгляде Ксандра.

– Нету у нас больше конницы; не-е-ету, – надрывно застонал вояка. Претор еще долго стоял наверху, посылая проклятия безмолвному лесу. Часовые, видевшие близко его лицо, отшатывались. Он в эту ночь постарел лет на двадцать. Черты обострились, седина пеплом посыпала волосы. Походкой старика, шаркая, спустился он со стен. Полночи пил неразбавленное вино, под утро его сморило. В кошмаре увидел претор падающую, ныряющую в преисподнюю конницу и грозное лицо консула: «Что ты доложишь в сенат? Полководец, называется! Ухлопать несколько сотен отборной кавалерии! Да за это на галеры, гребцом!» Под вечер ему стало плохо – командование принял самый опытный из офицеров, Ксандр.

В римском лагере запахло унынием. Оно пропитало воздух, тараканом забираясь во все углы. Солдаты стояли хмурые, дисциплина зашаталась. Да еще претор, ходивший по краю рассудка, ночными протяжными воплями не добавлял твердости духа. Ксандр не спал уже третьи сутки, бегая по гарнизону. Вошел Граний.

– Командир, у меня дурные вести.

– А что, – кисло улыбнулся Ксандр, – последнее время бывают хорошие? Выкладывай.