Не бойся темноты

Александр Аладушкин

Не бойся темноты

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ.

(по мотивам стихотворения «Ворон» Эдгара По).

Измученный болью утраты,

Той, которую до сих пор люблю

Я задремал за своим столом

И в этот миг приснился странный сон

Будто она еще жива

Словно в бреду ее имя шепчу

Элизабет…Элизабет…Элизабет….

В камине плясало пламя огня,

А за окном выла ночь декабря.

Я предался забвению во сне,

Но стук раздался в тишине.

Кто стучится в двери мои?

Кто явился под покровом тьмы?

Полоса света пала на снег

Как во сне прошептал «Элизабет?»

Холодный ветер и хлопья снега

Не дали мне из тьмы ответа.

Двери затворил и снова стук

Кто-то прильнул к оконному стеклу?

Незнакомцу приоткрыл окно,

Но ветер распахнул настежь его.

Ворвалась тень с черным взором

И на шкафу уселся ворон.

Вестник из царства теней,

Зачем явился ты ко мне?

Измучен я, и жизни не дает

За вопросом еще вопрос.

Буду ль счастлив как тогда?

Ворон крикнул: «Никогда!»

Буду ль жить покой обретя?

Ворон крикнул: «Никогда!»

Убирайся прочь, из дома моего!

Туда откуда тебя принесло.

Незваный гость и судья

Со своим проклятым «никогда»!

Ворон сделал круг под потолком

И метнулся в черное окно.

Обронил: «Прощай навсегда»

И мертвым пал на пол я.

СТРАШНЫЙ СОН?

Я проснулся от того, что жена пихнула меня в плечо и сухо бросила:

– Вставай.

Тошнота накатила волной, когда я подошел к окну. Голова взорвалась острой болью. Такого пейзажа я не ожидал. Мир за стеклом напоминал декорации к фильму ужасов. Темно-синие, почти черные, тучи, тяжелыми шелковыми перинами покрыли все небо. Казалось, они уже готовы пролиться затяжным дождем, но что-то их сдерживало. Ни одного яркого пятна, все превратилось в серый однотонный фон, захвативший каждый уголок мира. После прошедших солнечных выходных, которые могут быть только в сентябре, это недоразумение казалось издевательством.

Потирая затылок, в надежде, что это поможет избавиться от боли, я побрел на кухню. Привычные две ложки кофе, моя обычная кружка, кипяток. Кофе казался чернее, словно кто-то специально добавил красок. Лишь легкий оттенок коричневого напоминал о том, что в моей руке – кофе. Сделав глоток, я почувствовал, что тошнота усилилась. В этот момент раздался звонок в дверь.

– Кого еще принесло в семь утра в понедельник? – пробормотал я, выливая кофе в раковину.

За дверью стояли двое полицейских в форме. Взгляд скользнул по их лицам, и меня пробил холодный пот, а череп окатил новый прилив боли. Каменные, словно высеченные из гранита, лица. Глаза – холодные, не моргающие. У одного из них из уголка рта тонкая струйка крови, заканчивалась алым пятном на подбородке. Уточнив мое имя, они вошли в квартиру.

– Одевайтесь, проедете с нами, – холодным басом произнес один, второй со струйкой крови молча кивнул.

Из ванной вышла жена в халате, из спальни появилась теща Мария Васильевна, одетая в белую льняную юбку и черный вязаный пиджак. Не знаю, почему, но её наряд показался мне абсурдным. Почему черный верх и белый низ? Что творится? Они молча смотрели на сотрудников полиции.

– Что случилось? Зачем мне ехать с вами?

Глядя на мой внешний вид (из одежды на мне были только трусы и футболка) сотрудник с кровавой струйкой все так же, холодным басом велел быстрее одеваться и следовать за ними. Жена и теща молчали, их лица ничего не выражали, будто происходящее удивляло меня одного.

– У вас кровь, вот тут, – я показал на своем лице. Мне казалось, только я вижу кровь и считаю это ненормальным.

– Издержки профессии, – изрыгнул он из себя, даже не моргнув. – Одевайтесь. Внизу ждет машина. Вы обвиняетесь в убийстве Семена Капитоновича Марша.

Мир поплыл. Казалось, эти слова опустились на голову тяжелым молотом, боль усилилась. Я почувствовал, что меня сейчас вырвет на пол.

Мария Васильевна, до того молчавшая, вдруг с гнильцой в голосе изрекла:

– Я так и думала, что этим все закончится. Сдохнешь в тюрьме! Я ведь говорила, доченька, тебе!

– Как ты мог? – гневно прошипела жена.

От всего сказанного мир, казалось, ушел из-под ног и обрушился сверху. Черт с этим обвинением и Капитоновичем. Пусть он мой начальник, и кто-то его убил, я уверен, что с этим разберутся. Но как могла жена такое сказать! Как!? Я смотрел им в глаза и не видел ничего – ни сомнений, ни поддержки. Ничего. Они верили! Мои близкие готовы были отправить меня за решётку без суда и следствия…

Не помню, как собрался, как оказались в машине, как ехали. Пришел в себя я уже в камере. Все это происходило будто не со мной. Для чего мне убивать начальника? Да, мы спорили, бывало, по работе, но ничего более. И с моей стороны не было ни одной угрозы, ни разу.

Когда за спиной с противным металлическим лязгом захлопнулась железная дверь, я вздрогнул. Обвел взглядом помещение. Это была маленькая камера, в которой нашлось место только для непонятной железной кровати, столика рядом с ней, унитаза и железной ржавой раковины. На стене справа, над унитазом, было маленькое окошечко с решеткой. Из него виднелось лишь небо – черное, тяжелое. Шелковые тучи продолжали готовиться затопить весь мир.

Я лег на кровать и свернулся калачиком. В голове пронеслись утренние события. Мутно вспомнил слова следователя, что у них имеются показания всех сотрудников фирмы, что я мог пойти на такое преступление. Подтверждали, что я люто ненавидел своего начальника. Как они могли такое нагородить?! Всегда сами жаловались мне на него, говоря за его спиной разного рода неприятные вещи, а теперь эти же люди обвиняют меня! Бред-бред-бред!

Мне стало так жалко себя, что я остался один, что даже близкие люди отвернулись от меня… И самое обидное, что, видимо, это всех устраивало. Я стал вспоминать последние дни, когда в последний раз видел Капитоновича. Это было в пятницу вечером, в конце рабочего дня. Все расходились, он был в хорошем настроении. На следующий день мы с женой и друзьями выехали на пикник. Была такая чудная, теплая осенняя погода. Какое яркое было солнце! А в воскресенье мы встречали ее мать на вокзале. Мария Васильевна собиралась погостить у нас неделю.

Мои воспоминания прервал громкий шепот. Сначала я не мог понять, откуда он доносится и что говорят. Все слова сливались в несвязное бу-бу-бу, будто говорящий говорил в трубу. Я осмотрел все вокруг и лишь когда поднял голову, увидел над столом круглое отверстие, сантиметров пять в диаметре. Не знаю, зачем, но я решил встать на стол и попробовать разобрать речь. Мне казалось, я различаю в этом бубнеже свои фамилию и имя. Я встал на стол на носочки и прильнул ухом к отверстию.

Всё стихло, но через пару секунд, прорвался звериный крик, будто через рупор: «ЧТОБ ТЫ СДОХ!»

Я потерял равновесие и грохнулся на пол, глухо ударившись всем телом.

***

Кажется, я потерял сознание. Открыв глаза, я почувствовал, как замерзло тело. Лежа на грязном холодном полу, пытаясь понять, что сейчас произошло, я услышал противный лязг отпирающейся двери. Закрыв глаза, попытался встать, тело отозвалось резкой головной болью. Тут я почувствовал, как меня подхватывают под руки. Открыл глаза и увидел одного из сотрудников, который явился утром ко мне домой, двое других держали меня. Кажется, это был тот со струйкой крови, но я не уверен. Все тот же холодный бас отрапортовал: «Вас переводят в лечебницу». Меня вывели под руки и, как мешок не пойми с чем, швырнули на сиденье служебной легковушки. Сотрудник сел спереди.

– В какую лечебницу? Зачем? Что происходит? – прохрипел я.

– Приедем – увидишь.

Голова разрывалась от боли, на лбу вылезла шишка. Пустой желудок сводило от голода, тошнота тоже никуда не делась. Я лежал, уставившись в небо. Оно было черным. Непроницаемым. Почему оно черное?! Где этот чертов дождь?! Сука, почему он не идет? Что происходит?

Когда машину начало трясти на ямах, я уже не мог лежать. Пришлось сесть. За окном мелькали окраины города. Я узнал район: когда-то здесь был огромный дачный массив, но теперь его активно застраивали высотками. Мы проезжали мимо пустырей и снесенных дач.

Машина свернула на узкую дорогу, которая вела меж нетронутых дачных участков. Тут до меня дошло, что где-то здесь – дача моих родителей, на которой я провел почти все детство. Какое чудное время было… Можно было купаться по несколько раз в день, ловить рыбу старой бамбуковой удочкой, которую потом жарила бабушка…Эти теплые воспоминания усилили мое отчаянье, мне стало жалко себя еще больше.

После очередного поворота выехали на пустырь. Посреди него возвышалось белое пятиэтажное здание. Хотя в этот день все цвета были серые, ведь небо застилали чертовы непроницаемые черные тучи; дождя так и не было. Здание было похоже на советский панельный дом, с той разницей, что застекленные балконы опоясывали его вокруг лентой сплошь по всему этажу. Все окружал решетчатый забор, метра три, не меньше. Казалось, стройка еще не завершена: забор не был доделан, шлагбаум уже стоял, но ворот не было. У входа виднелись строительные леса, поднимающиеся до второго этажа. Хоть здание и было всего в пять этажей, но когда мы подъехали, оно мне показалось уродливым небоскребом, уходившим в черное небо. Обманывали ли меня глаза, или все же тяжелые тучи медленно опускаются, чтобы не залить этот мир, а раздавить его, как гигантский пресс?

Машина остановилась у центрального входа. На пороге лечебницы стояла парочка санитаров. Ростом не менее двух метров каждый, худощавые, как гончие собаки. Их белоснежная форма странно контрастировала с цветом кожи – странным, коричнево-зеленоватого оттенка.

Сотрудник полиции открыл дверь и сказал, чтоб я держал руки за спиной. Я обхватил пальцами одной руки запястье другой, и мы по ступенькам поднялись на крыльцо.

– Ваш пациент, – сухо бросил полицейский, кивнув на меня головой.

– Мы проводим его в палату, а вам нужно переговорить с доктором и подписать бумаги. Он ждёт, – ответил один из санитаров.

Он протянул ко мне руку, больше похожую на грязную лопату, – чтобы ухватить за плечо. Я отшатнулся.

– Какой еще пациент? Мне нужен адвокат! Идите вы все к черту! – выкрикнул я, оттолкнув его руку.

Санитар мгновенно ткнул двумя пальцами мне в бок. Такого я не ожидал. Боль была настолько резкой, что у меня подкосились ноги. Прежде чем я успел упасть, они подхватили меня под мышки и поволокли внутрь.

– Зайдите к доктору. Он ждет, – повторил санитар, обернувшись к сотруднику.

В холле все было белым: стены, потолок, пол. Едва касаясь пальцами ног земли, я посмотрел вокруг. Люди в белых халатах сновали туда-сюда.

– У вас тут что, вайт-пати? – прохрипел я, сам удивившись своей идиотской шутке.

– Заткнись, – прошипел санитар, – если не хочешь стать вот таким участником.

Он мотнул головой куда-то в сторону. Я проследил за его взглядом. Там стоял человек на четвереньках в черной пижаме и что-то собирал с пола. Из его носа, рта и глаз тянулись струйки крови. Над ним стояла другая парочка санитаров.

– Кто это? Что он делает? Что он собирает?

– Хочешь узнать? – ответил санитар. – Тогда продолжай задавать вопросы.

– Пшел! – скомандовал второй санитар, когда открылись двери подошедшего лифта.

Лифт отвез нас на третий этаж. Стало понятно: балконы – это коридоры. Вдоль одной стороны коридора тянулись окна с металлической сеткой, с другой – двери с маленькими прямоугольными окнами. В одном из них я заметил лысого мужчину, который, стоя вплотную к двери, молча открывал и закрывал рот с гневной гримасой.

– Что он делает?

– Орет. Палаты звуконепроницаемые.

Свернули за угол и остановились у второй двери. Меня ввели в палату. Довольно просторное помещение – по сравнению с камерой. Все белое – тумбочка и кровать с ремнями для фиксации. Санитары молча сгрузили меня на кровать и вышли.

***

Потихоньку боль отпустила, и тело вновь стало подвластно мне. Я лежал на кровати и смотрел в белый потолок, а в голове, словно рой мух, кружились мысли. Всю свою сознательную жизнь я опирался на логику и здравый смысл, но сейчас они отказывались мне подчиняться. Все происходящее, казалось, сплошным бредом, злой шуткой, кошмаром, от которого невозможно проснуться. какой-то ужасный розыгрыш. Я пытался понять, объяснить, упорядочить хаос, но чем больше думал, тем страшнее становилось.

Слезы подступили, но я их сдержал. Едва-едва, но удержал. Поднявшись, я подошел к двери и посмотрел в окно. За стеклом, через витражный рисунок коридора, виднелось все то же тяжелое небо, которое в сгущающихся сумерках казалось еще ближе к земле. Вспышки молний прорезали его, словно свет поисковых прожекторов в черной завесе.

Внезапно в коридоре зажегся свет, и в витраже я увидел отражение своей двери. Помахал рукой. Отражение помахало в ответ. На миг мне показалось, что я схожу с ума. Неужто я, словно герой психологического триллера, натворил ужасные вещи, но не помню этого и продолжаю считать себя нормальным человеком?

К двери подошел санитар. Он открыл ее и сообщил:

– У тебя посетитель. Встреча через десять минут.

– Кто? – спросил я, но он лишь покачал головой:

– Жди. Я приду за тобой через пять минут.

Я остался стоять у двери, раздумывая, кто мог прийти. Вдруг свет в коридоре погас. В полной темноте я услышал чье-то раздраженное ворчание:

– Опять электрики косячат.

Неужели отключили электричество? Наверняка включат генератор… Я потянулся к дверной ручке, и дверь бесшумно отворилась. Электромагнитные замки оказались обесточены.

В коридоре суетился народ, но на меня никто не обращал внимания. Я вышел из палаты, остановился у двери и принялся наблюдать. Света не было, в полумраке я чувствовал себя невидимкой. Наконец, я решился. Спокойным шагом направился к лестнице.

И тут свет внезапно вспыхнул. Я увидел ее. Марина. Она шла по коридору в белом халате рядом с санитаром. Наша коллега. Моя… Марина. Лучший человек в моей жизни. Два года служебного романа, идеальные отношения, которые пришлось прекратить ради семейных обязательств. Мы стали просто друзьями. Но она, оказывается, все еще рядом.

Марина бросилась ко мне:

– Тебе надо бежать! Они хотят закрыть тебя здесь! За углом, у лифта, открытое окно. Спустишься – там выход. Но поспеши: сейчас сюда поднимутся твоя жена и теща.

Я смотрел на нее, не веря своим ушам и глазам, но Марина встряхнула меня за плечи:

– Беги!

Я послушался. Когда предан всеми, как не поверить человеку, которому доверял больше всех последние годы? Оттолкнув санитара, я помчался за угол. Я увидел открытое окно и тещу, которая выходила из лифта.

Я бросился вперед, перелез на карниз витража и встал в полный рост, держась одной рукой за оконную ручку. Мария Васильевна, прихрамывая, спешила ко мне. Как же высоко! Скорее переломаю ноги, чем сбегу.

– Стой, ублюдок! – орала теща.

Не знаю, хватило бы у меня смелости на этот прыжок… Всё решилось благодаря теще. Она рванулась, чтобы схватить меня, но вместо этого нечаянно подтолкнула. Мои пальцы соскользнули с оконной рамы, и я полетел вниз.

Глухим ударом и содроганием всех органов отдалось мое приземление на обе ноги. Я выпрямился, но тут же скрючился от боли в пятке правой ноги. Понимая, что счет ведется на секунды, поспешил к забору, к той части, где он отсутствовал. Я бежал, не обращая внимания на острую боль. Не припомню, когда я так быстро бегал, даже со здоровыми ногами.

Я бежал, а в вышине черное небо озарялось всполохами молний, срывались первые капли размером с куриное яйцо. Начинался ливень.

Враз мир из серого превратился в черный. Лишь сзади вспыхнули огни лечебницы. Пустырь я преодолел всего за несколько секунд и оказался на узкой дороге, шедшей мимо пустых дачных участков со старыми домиками. Пробежав еще несколько метров, я остановился перевести дыхание.

Сердце билось в ушных перепонках, я жадно глотал воздух. Черное небо разрезали молнии, ливень хлестал, словно пытаясь смыть меня с лица земли. Дождь уже лил такой, что я не мог даже вздохнуть. Водная стихия, казалось, стремилась меня утопить, не позволяя сделать вдох.

Насквозь промокший, одной рукой держась за штакетник покосившегося забора, я чувствовал, как боль в пятке синхронизируется с биением сердца.

Отсюда сквозь стену ливня я еще мог видеть огни лечебницы, но ничего не слышал, кроме шума воды, падающей с неба и разбивающейся о землю. Переведя дыхание, я побежал дальше, прихрамывая и хватаясь за заборы и деревья, чтобы не упасть, поскользнувшись в грязи. Одежда мокрым тряпьем облепила тело, еще больше затрудняя движения. Силы покидали меня, дождь беспощадно лупил по всему телу. Я даже не определился, куда я бегу, к кому, в какое место! Все, кроме одного человека, предали меня. Куда мне идти?

Оглянувшись назад, я увидел только жидкий занавес тьмы, такой же был и впереди. Но что-то блеснуло, потом еще. Мигалка! Они гонятся за мной на машине скорой помощи! Во тьме мелькали проблесковые маячки. Оставаться на улице нельзя, надо уходить через участки. Я сошел с дороги на один участок, быстро пересек его, кое-как перелез через заборчик на другой участок и побежал к домику. Домик оказался заперт, шуметь я не отважился, хотя ливень и перебивал все звуки. Я сел на крыльце под навесом. По всему телу пробежал озноб, меня начало трясти. Голова уже не болела, но от бега с препятствиями вернулась тошнота. Мигалки не видать.

Когда ливень начал стихать, показались огни города. Надо добраться до города, а там как-то найти место, где можно отлежаться и найти чистую сухую одежду. Когда у тебя есть цель, двигаться становится легче. Перемахнув через очередной заборчик, через соседний участок я выбежал на другую улицу. Пробегусь по улице, потом пойду через участки. Дачный массив стал для меня лабиринтом, по которому я убегал от чудовищ в поисках выхода…

Ливень продолжал топить все вокруг. Ночь, дождь и грязь – все будто сговорились против меня. Бежать я уже не мог, к обуви налипло столько грязи, что я с трудом переставлял ноги. Тело начало болеть, внутри все горело огнем. Пересекая перекресток дачных дорог, озираясь в поисках мигалки, вслушиваясь в шум ливня, нет ли за ним шума работающего двигателя, я даже не сразу понял, откуда он взялся. Сначала я почувствовал сильный удар в грудь, который отбросил меня на метр, и я упал в лужу.

– Ты че, козел, в прятки решил сыграть? Мне не платят столько, чтоб я всяких уродов по колено в грязи в дождь ловил.

От удара парализовало легкие, я не мог вдохнуть необходимую порцию воздуха. Так я корчился в луже, ловя ртом крупные капли ливня. Неизвестный стоял рядом, ничего не делая, только смотрел на мои мучения. Он был одет в дождевик с капюшоном, надвинутым на лицо, и обут в резиновые сапоги; ростом он был под два метра. Это был санитар из лечебницы. Я не увидел его во тьме, а он просто стоял и ждал, когда я сам подойду к нему.

– Я нашёл его. Езжайте сюда, на перекресток Садовой и Лесной, – передал он спокойным голосом по рации.

***

Неужели это все? Конец? Ну, хрен им, я пойду до конца!

Из лужи я вставал с камнем в руке, который мне подвернулся. Небольшой камень, размером с куриное яйцо. Швырнул его в санитара, целясь в голову. Камень угодил в грудь.

– Сука, – прошипел он, потирая рукой ушибленное место.

Я побежал на ближайший дачный участок. Бежал, не разбирая дороги.

– Куда ты бежишь? – звучал позади спокойный, ледяной голос. – Окончены побегушки. Мы все равно заберем тебя.

Грязь чавкала под ногами, ноги разъезжались в стороны. Из носа потекла кровь, тут же размываемая каплями воды. Тело горело огнем, одежда сковывала каждый шаг. Но я ковылял по очередному дачному участку, повторяя как мантру: «Беги. Только не сдавайся. Они все предатели».

Падение. Состояние, когда не замечаешь отсутствие ступеньки и вдруг проваливаешься. Все органы ухнули вниз, сжимаются. Но падение продолжается, и я проваливаюсь все ниже и ниже… Я полностью ухожу под воду. В истерике не могу достать ногами до дна, жидкость обволакивает меня, густая и ужасно вонючая. Захлебываясь, размахивая руками, я искал хоть что-то, за что можно зацепиться, но пальцы лишь ломали непонятные тонкие, скользкие ветви. Я беспомощно барахтался. Жидкость разъедала глаза, затекала в нос, рот. Я перевернулся на спину в попытке сделать вдох…

Когда я открыл глаза, то почувствовал, как пот со лба струится по моему лицу, стекая в нос и рот. Ничего не мог понять. Я лежал дома в своей постели. Размытым пятном увидел лицо жены в свете ночника.

– Что с тобой? Ты весь горишь! – голос её дрожал. Она сунула мне подмышку градусник. – Я вызову скорую.

Сил говорить не было. Даже тело будто перестало быть моим. Когда градусник пропищал, жена убежала и вернулась с холодным компрессом.

– У тебя температура 42 градуса! Скорая скоро будет.

Я отключался, приходил в себя. Укол в руку вернул немного ясности. Медики помогли кое-как приодеть меня и на носилках понесли к машине. Начинало светать. Неужели это все был сон? Что со мной происходит? В голове стали появляться мысли, я смог немного пошевелить руками, укол начал действовать. Рядом сидел врач в маске и смотрел в окно. Машину начало трясти на ухабах. Каждая неровность отдавалась болью в голове. Я глянул в окно. Что это за больница, к которой идет такая ужасная дорога? Почему мы так долго едем?

– Куда мы едем? – прошептал я, но никто ответил.

В окно светало. В лучах рассвета я увидел, как мы выезжаем на пустырь, в центре которого возвышалась пятиэтажка с балконами-коридорами.

ОХОТНИЧИЙ ДОМИК

Скитается по миру всякая нечисть, жаждя душ человеческих, сеет в них страх. Но порой случается и так, что сами люди, ведомые отчаянием или любопытством, обращаются за помощью к бесам. Эта история произошла много лет назад. Мало кто из тех, ставших свидетелем тех событий, ныне может поведать о них. Но я расскажу вам о селе, что стояло на краю леса, где однажды явилась дьявольщина. И поведаю, что сам узнал…

В ОХОТКЕ

Не разбирая пути, по пустым сельским улочкам бежал козак. Его балахон трепал осенний ветер, рубаха на груди была нараспашку, по морщинистому лбу струился пот, а изо рта из-за частого сбившегося дыхания вылетал пар; побелевшими пальцами он сжимал в правой руке шапку. Временами он падал в подмерзшую грязь, но лишь сделав глубокий вдох и матюгнувшись про себя, поднимался и бежал дальше. Сельские собаки встречали его недружелюбным лаем, некоторые провожали следом, от особо настырных приходилось отмахиваться. Мужчина не обращал внимания на редких прохожих, а если кто и окликивал его, оставался без ответа. Так он добрался до шинка. Распахнув дверь и ввалившись внутрь, он рухнул коленями на дощатый пол. Толпа козаков, находившихся там, окружила его, удивленно глядя на перекошенное лицо и дикий взгляд.

– Воды… – только и смог он прохрипеть. Через мгновение кто-то протянул ему ковш. С трудом удерживая его трясущимися руками, человек сделал несколько судорожных глотков, затем перевел дыхание.

– Там, в охотке… – заговорил он, широко раскрыв глаза. – Чертова сила! Что там творится! Господи, помоги мне это забыть! – С этими словами он начал креститься.

Толпа зашумела. Его подняли с пола, усадили за стол и поставили перед ним стакан горькой. Тот осушил его одним махом, занюхал шапкой, потом, утерев ей усы, начал свой рассказ.

– В охотничьем домике, там… В общем, пошел я проверить свои силки, думал, мож попадётся какая-никакая живность. Пошатался по лесу, ничего. Возвращаюсь, иду мимо охотки. Леший бы попутал меня туда заглянуть! Смотрю – кровавый след к порогу ведет. Думаю, может, зверь в капкан угодил. Ну и пошел. Тихонько отворяю, заглядываю внутрь… и чуть рассудка не лишился. Все, думаю, бесовские дела! Все дела сатаны! Это все его дела, он проклял нашу охотку!

Тут рассказчик замер, снова перекрестился и уставился взглядом в одну точку, и сидел так некоторое время, пока шинкарь не толкнул его, протягивая полстакана водки. Рассказчик перевел взгляд на него и, через мгновение выпив, продолжил.

– Значит, отворяю дверь, а там… На столе – дитя. Лежит, грудь вспорота, кровь кругом запеклась, словно кто зверя разделывал. Пошатнуло меня, все плыть начало перед очами. И глядь в сторону, где крюки подвешены для дичи. Там еще одно мертвое дитятко… Прям на крюку, словно добыча чья! Тут я и подался прочь, ноги сами понесли с этого проклятого места. Не помню, как до села добежал. Господи боже, как теперь это забыть!

Люди вокруг загудели. Одни перекрестились, другие начали перешептываться, кто-то выругался в голос.