Дигитальное перо

Мало по малу я сам себя успокоил. С кофе был уже перебор. Я в себя опрокидывал уже третью кружку, надо было остановиться. Чтобы сменить в себе плавающие неясные мутные, как пелена ощущения, я подошёл к крану и долго тёр лицо холодной водой. Когда лёд стал пробирать, я ещё немного постоял, нагнувшись, чувствуя, как по щекам сбегают капли.

– Бит, а почему ты всё время один? – спросил Градский вдруг, но я даже задуматься над ответом не успел, входная дверь открылась и к нам, держась под руку и о чём-то смеясь, практически ввалились Бертыч с Миленой.

– О, привет, Бит! – обратилась Милена ко мне, – и вам привет человек в соломенной шляпе!

– Да у него нет шляпы, – сдерживая смех, еле выговорил Бертыч.

– Ах, да! Видимо съела корова, которую проиграл, – парировала тогда она, Бертыч прыснул и загнулся от смеха, – вы уж извините нас за наше не кончающееся хорошее настроение. Знаете, как зарядило с утра, так и не отстаёт. Эко его крючит! Любимый, ты там живой, у тебя спортзал вечером, не надо сейчас увлекаться упражнениями на пресс.

– Да, вы поделитесь, мы тоже не против посмеяться, – успел вставить я. А Градский наклонился к Бертычу и добавил, – шляпу, не смотря на проигранную корову, мне вернули. Стаканом парного молока.

Тот совсем загнулся, не звучно сотрясаясь в глубине кресла. Мы с Градским наперебой помогли снять Милене её элегантное пальто. Я пошёл заваривать для неё чай, предоставив дальнейшее ухаживание одному из друзей. К счастью чай почти закончился. Всё дело в том, что небольшая коробка этого оригинального душистого напитка, была куплена мной именно для неё. Кофе она не переносила, но хороший чай пила на посиделках с удовольствием. Правда, в лаборатории мы пересекались не часто, и поэтому чай в коробке кончался не быстро. Хотелось заварить ей чего-нибудь новенького, но докупить ещё что-то всё время почему-то забывалось, и приходилось обходиться тем, что есть. Но сейчас, когда сушёных маленьких листочков осталось слишком мало, я обязательно пойду в магазин и выберу что-нибудь оригинальное, что, на мой взгляд, соответствует её вкусу.

А вкус у неё был отменный во всём. Вроде бы простое платье, которое было на ней для этого несерьёзного дня, но оно подчёркивало в ней всё. Фигуру, стиль жизни, манеру поведения, настроение и все те жесты, к которым она прибегала сейчас, и все слова, которые из неё лились, подогревая разговор. Я никогда не видел, чтобы она скучала. Чтобы хоть раз холодная задумчивость оттенила её лицо. Тем, кто её не знал, со стороны могло показаться, что у неё нет проблем или нет дел, поэтому и нет проблем. Но мы-то знали, что работой и профессией она поглощена не меньше нашего, а может и больше. Те, кто также погружаются с головой в любимое дело, понимают, что без бед и трудностей там не бывает. Но даже без этого мы знали, что с преодолением следующей научной ступеньки у неё трудности. То ли таланта не хватает, то ли опыта маловато ещё. Она уже два раза безуспешно защищала свою новую работу и сейчас готовилась к третьему разу. Но на лице ни на одну секунду, даже в момент провала, не пробежало ни намёка на расстройство. Плохо и неудобно становилось за неё нам, мы чувствовали, что надо что-то сделать, как-то помочь, но она сама нас приободряла, приподнимая своим тонким пальчиком наши носы. Оставалось только улыбнуться и идти дальше. Что она и делала, искусно минуя весь этот временный упадок настроения. Очень светлые почти прямые её волосы так подчёркивали яркую улыбку, что нельзя было дольше секунды оставаться с осадком грусти из-за неудачи.

– Признайся, Битик, вы тут что-то задумали, – она пробежалась по мне своим очаровательным взглядом, – он всё утро твердит мне под руку хорошему настроению про какую-то встречу. Милый, если ты с кем-то встречаешься, я тебя заживо мумифицирую. Ты знаешь – я химик, я в этом разбираюсь. Возможно, на тебе этот процесс будет осуществлён частично. Я тебе составлю список для выбора частей тела. Учти, он тебя не порадует. Что он там шепнул ему на ухо? Ну, вот опять заливается. Так о чём мы? Ах, да. Он ищет встречи. Причём его интересует небрежный повод для неё больше, чем сама встреча. Вот у меня к тебе вопрос, – тут она на мне подольше задержала взгляд, но при этом теплота в нём не убавилась, – вы вчера вообще-то компьютеры включали? Или ваши посиделки начинают носить несколько иной характер?

“Ну, ты и трепло!” – подумал я про Бертыча. Хотя кто я такой, чтобы судить о прозрачности в отношениях между любимыми людьми. Может это и к лучшему, когда есть такое доверие. Когда всегда рассказываешь, что происходит за день, и при этом не боишься нарваться на осуждение или ещё хуже – равнодушие. И что бы ни случилось, находишь заботу о себе, а не восторг и похвалы или подозрения с поучительностью.

Она шутит, но она обеспокоена за него. Она явно понимает, что произошло нечто серьёзное и уж, конечно, это не касается личной жизни. Она переживает за него, может, кстати, и по её инициативе они пришли вместе сегодня. Вообще-то, она это место не жалует. Она любит быть с нами, но не в этой конуре, где и делать нечего, и посмотреть не на что. Там, в мегаполисе она одинаково готова в нашей компании быть на премьере новой светомузыкальной постановки или до ночи в зарничном комплексе играть в беговой псевдолазерный шутер. Ей всегда приятна наша компания в любом составе. Но сегодня в бесценный выходной день, который она могла бы потратить на подготовку своей научной работы, она изящно сидит напротив меня, отвешивает негласные комплименты моему чаю и очень внимательно ждёт от меня объяснений, которые бы развеяли её внезапные опасения.

Видимо, слишком длинная пауза, дала ей понять, что внятного ничего я не скажу, а слушать мои выкручивания вместо прямого ответа ей не хотелось. Поэтому она сменила характер разговора.

– Ладно, не беспокойся. Я, мальчики, верю, что вы справитесь. Вам нужен повод для встречи? Административный – это по поводу каких-либо согласований, технический – любые проблемы в работе, искусственный – пусть кто-то создаст некую ситуацию, а вы придёте её разрешать, случайный – подкараульте непринуждённо в нужный момент. Мало или ещё подкинуть идей? – она оглядела нас, никто уже не улыбался кроме неё, было тихо, чувствовалось, что все боялись пропустить даже полслова, – Ну же? Не пугайте меня своим молчанием? Эй, где ваши носы? – и она указательным пальцем стала медленно толкать мой нос вверх. Я не выдержал и со вздохом ухмыльнулся.

– Хорошо, хорошо. Мы выберем из этого что-нибудь пристойное, – я двинулся было за чаем, но она остановила меня.

– Я пойду, оставляю своего повесу… Да, да, повеси на мне… На ваше попечение. И ты постарайся быть, как мы с тобой договорились! Буду ждать на Цитрусовой площади. Да? Ну, всё, я побежала, – Градский перехватил её у двери и помог надеть пальто. Ещё некоторое время мы вдыхали аромат её очаровательных духов. Мы выбрали “случайный” вариант для Бертыча, роль в этом случае была у него маленькая, а он долго в розыгрыше участвовать никогда не умел. Ещё полчаса спустя, оба моих друга ушли.

Глава 12 (суббота) Парнас. Лаборатория. Грин.

Я сидел в тишине, и мне хотелось передохнуть. Я знал, что дела сделаны не все, но желание забыться хоть ненадолго было сильней. В голове у меня стоял лёгкий шум: компьютер в лекционной, Градский, Бертыч, Милена. Всё с самого утра катилось практически без остановки, и когда разговоры вокруг утихли, тело налилось накопленной тяжестью и требовало слезть со стула и лечь хоть на какое-то время. И сколько же у нас этого времени? Вообще-то до конца субботы ещё порядочно, так что плюс минус полчаса ничего не решат. Надо действительно было отключиться от происходящего. Но время терять зря не хотелось.

Я иногда экспериментирую сам с собой. Перед сном, когда глаза уже закрыты, но мысли ещё работают по инерции, я представляю в виде некоего образа какую-нибудь текущую проблему. И даже не совсем обязательно проблему. Просто нахожу, то, что в эту секунду заботит больше всего и, как-то себе это являя, жду, пока усну. Так, на мой взгляд, я отправляю свою главную заботу этой минуты себе в подсознание, чтобы, проснувшись, получить некий ответ для её решения. Я, конечно, не психолог и уж точно не психотерапевт. Я не знаю, правильно ли я поступаю так с собой. Конечно, можно всё найти и прочитать, можно встретиться с врачами для консультации, но я в этом маленьком нюансе, хочу поэкспериментировать сам. Тем более вреда от этого я не чувствую. Чаще я проваливаюсь в черную бездну и сплю без снов. И иногда, просыпаясь, не помню, что и спрашивал. Само собой, всё это я проделываю, если это имеет хоть какую-то необходимость.

Поэтому я лежал, вытянувшись на разложенном кресле, правая моя рука покоилась на лбу и на закрытых веках, как на киноэкране, мелькало что-то очень и очень не ясное. Всё, что произошло за последние два дня, катилось через меня перекати-полем, раз за разом повторяясь, и то ярче, то более смутно показывая отдельные кадры прошедшего. Лица людей, отдельные проявления их характеров, как картинные миниатюры – эмоции, жесты, голоса, прямые взгляды.

В этом всём мне чувствовалось, что я упускаю нечто важное. Самое интересное, что, не смотря на весь этот ворох событий, связанных непосредственно с людьми, сами люди, принимавшие в них участия, не заостряли сейчас на себе внимания. Почему в этот момент ни к одному человеку не испытывалось любопытства? Это было мне не особенно понятно самому. Все они были мне очень близки, и даже тот, кто сейчас выступал в роли врага, оказался очень близко от моей жизненной линии. Но при всём этом в отсутствии идей, которые бы мне всё объяснили, все люди как бы оставили меня, и я наедине с собой, в ураганном эпицентре мыслей чувствовал, что нахожусь один на один с чем-то очень тревожным, с тем, что вплотную подошло ко мне, дышит в затылок, но я, сколько не оглядываюсь, не вижу ничего и никого.

Так я уснул на целых сорок минут. Видимо, подсознание моё нашло и напрямую встретилось с источником интриги и, судя по всему, пыталось бороться с этим неизвестным душевным сотрясателем, хотя и безрезультатно. Потому что, когда я очнулся от писка будильника, голова была тяжёлая, перед глазами всё кружилось и тошнота уже практически подступила к горлу. Резко и легко встать, понятное дело, не получилось. Снов не было никаких, но состояние было, как если бы мне дали задание проволочить через гранитную пустыню железную сваю в подарок Крабу и я его выполнил. В общем, видимо не стоит играть с подсознанием, если ты, даже в принципе, не понимаешь, что это такое. Я пообещал себе в ближайшее время всем этим больше не заниматься.

Подойдя к кухонному уголку, я напился из крана воды, опёрся руками на край раковинной столешницы и стоял, приходя в себя.  Мысль о кофе была невозможна и представлялась скорее быстрой казнью. Оставалось лишь медленно и протяжно дышать, возвращая к себе утраченные силы. Я почти восстановился, когда позвонили в дверь.

Наш дружеский слёт не посетил только этот длинный зеленоглазый аист, которому я открыл. Он стоял на пороге и своим острым прямым клювом целился мне в переносицу. Но не долго, он процокал до стола, сбросив небрежно оперенье в сторону вешалки, сел и, прежде чем сказать хоть слово, перезаглядывал во все доступные кружки и тарелки, по-разному при этом корча аскетически худое, но при этом твёрдое лицо. Последняя, уже совсем удручающая кислая мина Грина вывела меня из лёгкого оцепенения, и я быстро поприбирал всё в мойку и вымыл две кружки. Наполнив их горячим чаем, я их поставил перед ним, а он жестом предложил мне сесть.

Он сидел передо мной вполоборота, свободно и прямо держа плечи. Он был побрит и ухожен, и, может быть, как и Градский, пришёл ко мне со встречи. Но всё же явно нервничал. Пальцы его правой руки никак не могли оставить в покое манжет рубашки. Я не замечал за ним раньше такого жеста.

– Слушай, Бит, есть дело, – начал он не раньше, чем отпил медленными осторожными глотками не меньше трети. Он не переставал при этом рассматривать лаборантскую, вращая головой по разным сторонам, я инстинктивно следил за его взглядом, – Кстати, здравствуй. Так вот. Это, конечно, против правил и, скорее всего, явно не ко времени, но всё же имеется просьба. Она будет звучать, как вопрос, но это просьба. Самая на сегодняшний день безумная, какую я, пока что, озвучивал в жизни. Бит, ты мне скажи только честно, как на духу, как трёхлетний ребёнок, который не умеет врать, есть ли у тебя возможность? – тут он приостановился и погримасничал одними губами так, как если бы родившиеся слова дошли до рта, но выходить не хотели. Некоторое время он как-то умолительно смотрел на меня, но я ему помогать не хотел, да и не мог, – Такая возможность. Чтобы сходить в Кристалл-сити. С гостем, – подчеркнул он на выдохе в конце.

Я с трудом проглотил до конца глоток чая. Лицо у меня было, как будто чай был не с сахаром, а без него и с количеством лимонных ломтиков серьёзно превышающих объём горячей воды. Я набрал воздуха в грудь, чтобы на выдохе сказать что-нибудь внятное и желательно с юмором. Присутствия юмора в данной просьбе явно не хватало. Видя такую реакцию, он ответа ждать не стал.

– Бит, я понимаю, всё это только наша тема. Мы никого не пускаем в нашу группу. Мы вообще почти доросли до нелегального положения. А может уже доросли? Но не в этом суть. Бит, послушай, да сядь ты, чего вскочил? Ты вот скажи, мы можем или не можем? Мне сейчас этот ответ, как воздух нужен. Причём любой. Но значение имеет лишь правда.

Что же случилось с нашим нефритовым идолом? Я ведь сначала подумал, что он шутит. Придуряется, как обычно мы все это делаем. Надеваем ради шутки разукрашенную нами самими маску и корчимся с ней в импровизационной комедии одного актёра. Если получается вовлечь в эту сцену ещё кого-нибудь, это успех. Шуточный, конечно, но какой ещё он может быть? Мы так развлекаем друг друга. Аист, севший за стол, не имел ничего общего с тем, кому так нужен был ответ. И ещё он не был похож на вчерашнего Грина, которому незатейливым вопросом загнали шпильку в оголённый нерв. Тот, что был вчера, имел в груди выточенный кусок красного мрамора очень похожий на сердце, а у этого передо мной нечто живое, тёплое и трепещущее, что разгоняет кипучую переполненную эндорфинами кровь. Неважно, что ему застилает логику иррациональная эйфория. Ведь он сам не понимает, что просит. Как можно такое просить? И ведь он знает, что я на всё пойду лишь бы ему не отказать. Да, я давно заметил, что он наедине со мной ведёт себя несколько иначе. Он более откровенный со мной, что ли. Говорит всегда мягче. Или мне кажется? Но, во всяком случае, когда наша компания вместе, его сложно подловить на слове и при этом не нарваться на пронзительную колкость. А когда только со мной, он как будто не ждёт от меня ничего острого. В сущности, он прав, я никогда не хотел удачно пошутить над ним. Я всегда инстинктивно был с ним аккуратен. Может поэтому, у нас сложились такие доверительные отношения. Он говорил сейчас со мной искренне, и своей просьбой втягивал меня в такую авантюру, какую сам даже близко и не понимал.

– Нет, Грин, такой возможности сейчас нет, – сказал я ему, чтобы на самом деле потянуть время.

Его взгляд похолодел. Он сразу как бы немного ушёл в себя. Смотря мне куда-то за плечо, он начал погружаться в некие размышления. Было видно, как медленно в нём растёт напряжение. Я потряс его за плечо, но он это почти не заметил. Мне не удавалось поймать его взгляд, при том, что я всматривался ему в лицо в упор. Я сам не вытерпел, да и моё выигранное время невозможно было ни на что потратить.

– Слушай, – сказал я ему, – такой возможности действительно нет здесь. Но есть путь, по которому можно пройти. Но он такой сложный, что мне надо точно знать – ради чего по нему идти. Я не буду тянуть из тебя подробности твоего, скажем так, неуместного желания, но ты меня должен убедить, что тебе это точно необходимо. Грин? Ты ведь мне друг? Скажи, что случилось? Почему это надо сейчас?

– Да, – ответил он, не теряя нашедшей мрачности, – я тебе друг. А друзья ведь должны помогать друг другу?

– Амистад виктория, – я поднял два пальца вверх.

– Вот, вот, куеридо амиго. Там куда я попал давным давно, была тьмища кругом непроглядная! Мир, который вокруг меня, всё тот же. А внутри всё стало другое. С того момента прошлое уже долгое время. И главное, я ведь знал, что нет там внутри ничего светлого, и я только стоял и смотрел в темноту, пытаясь понять, как же дальше можно жить. И тут раз! Понимаешь, как будто все стены у казематов рухнули, ничего от них не осталось, всё светом залило. И оставаться на месте стало нельзя. Нужно было идти, но оказалось идти можно только в Вальхаллу, только туда одна возможность и есть! – он смотрел, запнувшись, на меня. Я понимал всё это смутно, но готов был слушать дальше, перебивать не хотелось, – Так, ты говоришь, есть возможность? Бит, ты меня прости, мне это действительно надо. И именно так не вовремя. У меня теперь всё не вовремя. И всё не ко времени. А другого времени у меня нет. Я смотрю, ты не очень понимаешь, о чём я тут вообще. Ты думаешь я себя со стороны не слышу? Мне надо тебе многое объяснить, чтобы ты понял. Тут, видишь ли, всё к одному. И ты, и Эдисон, и наша компания.

Я сомневался. Если по чести, я сам сейчас смутно представлял на что и как придётся пойти, чтобы попасть в город не из своей лаборатории. Нужно было подумать, не торопясь. Без спешки. Ох, уж мне эта спешка! Всё ужасное, что происходило со мной в профессии, было связано с этим словом. Я видел, как в спешке работают другие. И видел, как у них получалось. Но сам я сколько раз так не пробовал, не получалось никогда. Спешить, видимо, мне не дано.

Мне бы постоять спокойно и подумать над всем. Если дело принимает такой оборот, нужно более детально продумать свои шаги. А раз так – постоять всё равно придётся. Нужен был таймаут.

– Видишь ли, до нелегального положения мы действительно, похоже, доросли. Но ты говоришь про Эдисона. Он с этим связан? С твоим желанием. Или предложением, не знаю, как сказать.

– Всё связано. И даже больше, чем мы видим, – мне вот только этого сейчас не хватало, я итак еле-еле всё увязывал воедино. Философские отступления, ведущие к спорам, были явно не к месту.

– Ладно, ладно, – приостановил я его, – мне просто нужно время, чтобы придумать, как туда попасть. Да ещё с гостем. На самом деле, я думаю, времени у нас может и нет почти. Дай подумать…

– А долго? – он не дал договорить.

– Я не знаю. Ну, дай хоть сколько-нибудь!– но моя фраза повлияла на него совершенно противоположно. Он начал рыскать по лаборатории, будто знал что и где лежит, я только не понимал в поисках чего.

– И, кстати, ты мне ничего не объяснил! – добавил я.

– Мы лучше, знаешь, как сделаем? – сказал он беспокойно, – Если надо отправляться сейчас, то давай сейчас. Ты собирайся, командуй, я тебе во всём помогу. И по ходу буду тебе рассказывать, как так всё вышло. Согласен? Ну и чудненько! Так что брать-то с собой и когда идти?

Вот так вот, запросто идти – это было просто легко сказать! Даже если говорить приходилось через силу. Грин, мой дружище, не понимал, что происходит. Сейчас передо мной сидел человек, которому я сам чаще, чем нужно, заглядывал в рот за сторонним мнением, и, получив ответ и удивляясь такому ясному, правдивому и тонко чувствующему уму, не всегда мог точно вспомнить, что спросил. Но этот самый человек, который пользовался у меня таким широким доверием, шаловливыми детскими ручками пытался вытащить самый нижний кубик из построенной пирамидки событий, предоставляя мне возможность поймать или удержать падающие последствия наших намерений.

То, на что он меня сейчас толкал, было уже настоящим ит-преступлением. И хоть его можно было провести так, чтобы не наследить, не верилось мне почему-то в успех. Хотя даже мои собственные желания совпадали с желанием Грина. Но я этих желаний боялся и, как выполнимые, не рассматривал. А вот он сейчас заставлял меня против воли отдаться им почти слепо, взяв успешность предприятия, как аксиому. Он был погружён куда-то более глубоко, откуда мои заботы и сложности ему, может быть первый раз, казались несуразно мелочными. Он утратил свою чистую и непредвзятую объективность, за которую был ценен. Мне было понятно, что обратно он её не обретёт или обретёт не скоро. И, мне казалось, я понимаю причину всего того, что сейчас внутри происходило с ним.

В тот момент я сам ощутил то, что его заботам могу помочь только я. Что он также, как и я, вчера на посиделках думал вовлекать ли во всё, что с ним, друзей? Он спустился до самых корней своих мыслей, совести, черт характера и убеждений, чтобы там решить, нужно ли обращаться ко мне. И вот он здесь, передо мной. Перед тем, кто тоже там, у этих корней недавно побывал. Если всё это действительно так, то надо идти. Надо его брать. И выполнить всё, что попросит. Я знаю, что там, на дне всех этих переживаний друга оставлять нельзя. Именно в такие моменты и понятно, кто ты этому человеку на самом деле. Ведь он сам просит о помощи. А значит, все другие возможности самостоятельно подняться исчерпал. А значит отвернуться, пусть даже из благородных целей, мне нельзя. Да и хочу ли я этого?

Наверно, на несколько секунд я выпал из реальности. Но Грин меня в неё не вернул, вернуться пришлось самому. Он лишь сидел напротив и внимательно смотрел мне в лицо. Он ждал моего окончательного решения. И точного ответа, а не того, который выудил из меня, ничего толком не объяснив.

– Ну, если ты так уверен, то пойдём, – сказал я ему, – нужно только всё-таки сообразить, что взять с собой.

Глава 13 (суббота) Путь к «С.Б.»

А что брать? Легко сказать. Не зная гостя, хотелось взять всё, что имелось в наличии и, если это возможно, сбегать ещё и на склад. Я ведь не знаю, чего ожидать от незнакомца. Если идти с гостем, значит, три пары трёхмерных очков, снабжённых микрофоном, “стрекозы” в простонародии, к ним наушники, а что ещё? Да, собственно всё тоже, что и было. Я ж практически сам только с задания вернулся. Всё собрано. Правда, надо подумать об идентификации личности. Вдруг придётся прятать лица от камер наблюдения. Кстати о личности, двух друзей я обезопасил, надо и у этого в карманнике поковыряться. Мало ли что. А что с гостем? Ладно, сейчас всё услышим.

Мои мысли постепенно переходили на логический склад, но я смутно и нехотя догадывался, что рассказывать он мне сейчас будет про Энжелу. Только бы не это. Голове хотелось уже немного холода и ясности. Когда делу примешиваются чувства, результат становится практически не предсказуемым. Чувства, если не относятся к намерениям, разносят все выстроенные логические цепочки на своём пути. Разгорячённая кровь не даёт сосредоточится ни на чём. Попробуйте в стоградусной сауне почитать Канта, а потом пересказать хоть одну страницу. У многих в памяти остаётся лишь знание, где найти холодную воду.

Если он всё-таки заговорит о ней, то уж очень она как-то в нужный момент появилась. А точнее в очень не нужный. Мне вот сейчас другу сердце обратно склеивать не хватало. Но с другой стороны – амистад виктория. Вальхалла, так Вальхалла. Вместе, наверно, даже туда веселей шагать. Не всегда складывается, как хочешь. Я стал потихоньку прикидывать в уме план, проверяя ещё раз вещи и докладывая необходимое. Я попросил Грина начать вещать по ходу сборов, так как ближайшие полчаса были точно в нашем распоряжении.

– Кроме всех прочих моих затей, была у меня, так сказать, забава. Несерьёзное творчество. Нет, как всегда, я всё делал на пике возможного, но сам результат, в данном случае, был мне не важен. В общем, так или иначе, я нашёл группу, которая занималась стихами. Группа была довольно обширная, можно сказать, клуб. Название тебе, наверно, ничего не скажет. Но не в этом суть. Я время от времени его посещал больше, чтоб послушать. Знаешь, там такая живая атмосфера. Все хотят получить внимание, стараются для этого. У многих эмоции, как на ладони. Но я опять отвлёкся. Я тоже там читал. Нечто, что приходило порой в голову под тем или иным настроением. Вот скажи, куда мне девать написанное? В статейную полемику это не вставишь, а рассказать хочется – ужас! Да и вообще интересно, как на твоё творчество со стороны посмотрят. А иногда напишешь не ради своего интереса, а ради интереса публики, и смотришь, как они реагируют. Ндаа. Так вот я о чём? Была там одна девушка. В смысле, она и сейчас там есть. Не только там. Но я опять не туда. Да, так вот. Она читала очень чувственные стихи, такие, знаешь, прям, как вот если разбежишься по цветочному лугу, свалишься и запахи к тебе отовсюду идут и не надышаться, хочется обнять это всё и никогда не отпускать. Где я луг видел? Ну, у нас, конечно, нет. Но на Земле-то, наверняка, ещё остались. Да, какая разница! На картинке видел, в игровом симуляторе. В Кристалл-Сити, наконец. Я опять отвлёкся. Хмм.. Она читала стихи очень вдохновенно, и я всегда чувствовал если не смысл, то хоть что-то. Когда страх, когда печаль, когда юмор, а когда и безмерную радость. Я смотрел на неё и всегда думал, как у неё это так хорошо получается. Некрасиво за спиной наводить справки. Для этого есть прямое общение, которого там хоть отбавляй. Но я всё же рискнул о ней узнать немного сам. Так, общие черты. Какое образование интересует. Не более. Личная жизнь и прочее меня не интересовали. Про это действительно лучше говорить прямо и лучше наедине. Она числится на журналистике, но занимается в основном графическим дизайном. Такая вот разноплановость. И вот тут-то и началась вся эта ирония дальнейших событий. Когда я выяснял про неё на отделении журналистики, совершенно случайно и не подозревая ничего, чуть было с ней не столкнулся. Но она на меня внимания не обращала. Она была занята разговором с этим хлыщом. С Эдисоном. Я видел всё издалека, с другого конца коридора. И пришёл он туда не для того, чтобы шпионить за ней. Да знаю я, что ты знаешь! Ну, так вот. Я остался, чтобы специально попасться ей на глаза, раз уж инкогнито побывать у неё не получилось. Пусть всё будет честно, без сторонних мыслей. Но всё вышло не так. Они с полчаса о чём-то говорили. Но я ничего не слышал, если б слышал – ушёл. Сначала, не смотря на улыбку в его адрес, она стояла скрестив руки на груди, как бы ограждаясь от этого визита. Он тоже улыбался и ей что-то объяснял, держа одну руку в кармане, а другой жестикулируя. Её лицо не теряло дружелюбности, слушала она его очень внимательно. Иногда она отвечала или может быть делала уточнения. Вообще, было видно, что они давно знакомы и находятся в неких близких отношениях. Но в один какой-то момент она подалась вперёд и, опустив руки и сжав их в кулаки, стала если не кричать, то очень строго и настоятельно что-то объяснять ему. Время от времени она тыкала в него пальцем. Он всё это слушал, не встревая, с испуганной физиономией, пошатнувшись назад. Потом она остановила свои претензии к нему и, спустя секунду, опять заулыбалась. Сделала такой жест, знаешь, когда как будто счищают что-то с лацкана чужого пиджака. Очень доверительный, я бы сказал. Расстались они очень мило. Как-то она просияла ему на прощание. Я подумал, что теперь могу к ней подойти. Но она, с секунду о чём-то подумав, быстро зашагала от меня в противоположную сторону. Бежать за ней смысла я не нашёл. Что? Кофе? Да, буду. Групповой кинетик нести? В каком смысле? В прямом? А, конечно. Ух, это сколько? Метр с хвостиком! Зачем? А, хотя можешь не отвечать. Надо – значит, надо. Так вот. Дальше… Что дальше? Ах, да! На посиделках поэтического клуба есть такая традиция. Где-нибудь в стороне стоит коробка для анонимных комментариев. Для тех, кто стесняется открыто выражать собственное мнение, хоть и имеет его. Берёшь бумажку, пишешь кому и, собственно, что. К такого рода письмам относятся не очень серьёзно. Но читают. В ходе вечера читающие авторы подходят посмотреть нет ли отзывов в их адрес. Когда я представлял свои стихи, мне тоже писали. В основном комплименты, но были и комментарии с вопросами. И их автор, судя по почерку, был всегда один. Вся суть этих комментариев для меня сводилась к следующему: у вас хорошо получается, почему вы так мало пишете? Что касается этой девчонки, то она меня всегда слушала с интересом, и, так как письма, как мне кажется, были написаны женской рукой, я непроизвольно предполагал, что пишет она. Хотя это мог быть кто угодно. Ну, мы же смотрим сквозь призму своих суждений. Ну, так вот она – призма! Но через несколько дней, когда там снова был, честно сказать, в тот день мне нужна была только местная атмосфера, я никого не слушал, сидел и размышлял, никого не видя перед собой за чашкой чая. И вдруг она подошла ко мне сама и попросила разрешения сесть рядом. Это было неожиданно, внутри у меня всё замерло. Она представилась, я, как смог, тоже сказал своё имя, но попросил звать прозвищем. “Грин –  известное имя, то есть никнэйм” –  сказала она. Оказывается, она обо мне уже где-то слышала, просто не знала, как я выгляжу. Ну, и дальше пошёл разговор о стихах. Я уж не буду тебе тут всё подробно рассказывать. Долго и тебе не так уж и необходимо. Что ты так смотришь на меня? А нечего лезть в чужие разговоры! Всё собрал? Нет! Ну, так слушай дальше, не надо театрально качать головой. Получается хорошо, но подумай о приличиях. Всё! Молчу! В смысле продолжаю. Так вот. Просто в конце разговора она спросила, не хотел ли бы я пойти с ней на обновлённую дизайнерскую выставку. Вообще, в этой галерее, кроме основного зала есть небольшая зал классики. И приглашала она меня не на выставку, а именно в тот зал. По её словам, есть там нечто интересное для неё и ей очень хотелось бы узнать моё мнение. Мы обменялись контактами и расстались. У меня в голове многое тогда не увязывалось. Человек в таких дружеских отношения с Эдисоном и пишет такие стихи. Имеет привязанность к художественным произведениям живописи и водится с этим стервятником. Насчёт, стервятника извини – просто своё мнение, ничем не обоснованное. Не спрашивает ничего у меня прямо, но после разговора с ним беседует да ещё куда-то приглашает. В этом явно был какой-то подвох. Но зная её стихи, всё ощущалось, как некая тайна. Это ж прекрасно, когда в человеке есть загадка! В общем, я с ней пошёл на выставку. Тогда ещё я пытался понять причины возникшего во мне диссонанса насчёт неё. Но копание, в общем, бросил. Реальность искрила ярче, чем внутренние ощущения. Мы встретились на следующий день. Основные дизайнерские художества мы обошли довольно живенько. Где-то смеялись, где-то обменивались ощущениями, где-то критиковали. Самое главное – всё было необычно. Интересно было, вот что самое главное. Мне самому, да и одному, было бы там скучно. Но с ней вдвоём – это был блеск! Она то, почти не прерываясь, что-то объясняла мне по поводу экспоната, то замолкала и подолгу всматривалась в художественный замысел очередного творения. Тогда уже тишину заполнял я. Она слушала всегда меня с очень серьёзным видом. Я видел, что в тот момент моё мнение было важно для неё. И поэтому шутил только иногда и очень явно, без всякой иронии. Когда тот павильон закончился, мы перешли в классику. Тут её словно подменили. Она как будто пришла к себе домой. Как-то потеплела вся, лицо таяло от счастья, так, по крайней мере, мне казалось. Она знала все картины наизусть и относилась к ним, как к близким друзьям. И они говорили с ней. Она знала про них всё. Как, когда и кем писались. И, самое главное, для чего. Последнее, разумеется, были её собственные впечатления. Но очень глубокие, с таким же глубоким знанием жизни авторов. Конечно, всё это были репродукции, но самого наивысшего качества. В конце галереи был Дега, тот самый Эдгар. “Выход танцовщиц в масках” – картина, которая представляла его творчество здесь. Она встала напротив неё, и всё то живое, с чем она рассказывала о предыдущих картинах, остановилось в ней и замерло. Неизвестно сколько сотен раз её взгляд медленно проходил по полотну раньше, но смотрела она на неё так, как будто на нечто новое и поэтому загадочное. И в то же время чувствовалось, что она про эту картину что-то понимает, что ей очень близко, но при этом изображено там не то, что она нашла. Не знаю, доступно ли я объясняю всё это тебе. Мы что, готовы?