Последний человек

– Парк культуры и отдыха имени Шкурко, ранее имени Горького, был открыт двенадцатого августа одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Его территория составляет более трёхсот гектар и включает в себя Нескучный сад, Владимирские горы, Музеон, а так же медиакомплекс Венус и Галактический сад. Главная арка, макет которой вы можете увидеть в выставочном зале, была построена в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, а ей на замену в две тысячи двести девятнадцатом году была возведена новая в стиле неодеконструктивизм. Так же в центре парка есть стела в честь две тысячи двести двадцать второго года, но в данный момент она находится на реставрации и временно заменена на голограмму.

Я машинально посмотрел поверх гида, но не увидел даже голограмму. Зато арка, напоминающая свалку арматур, пусть покрылась грязью и обветшала, всё же оставалась на месте.

А гид продолжала:

– В две тысячи двести семьдесят восьмом году парк получил статус единственного на планете крупного насаждения живых деревьев в черте города. Данный статус является действующим и по сей день. Ждём вас в гости в любой день недели и в любое время. Вход платный, пятнадцать тысяч рублей на взрослого и двенадцать тысяч на ребёнка.

Гид расплылась в белозубой улыбке и исчезла. Наврала, не покраснев, и сбежала. Статус парка давно стал пустышкой, когда все живые деревья превратились в частокол высушенных солнцем стволов. Теперь же и частокол поредел, почти совсем скрыв следы былой красоты.

Дольше здесь задерживаться мне было незачем, да и остановку эту я не планировал. Просто давно не гулял в этом районе и не удержался. А главной моей целью был двор, в котором я родился и вырос. Я долго откладывал момент, когда придётся столкнуться с памятью лицом к лицу, а теперь чувствовал, что время пришло.

Как в далёком детстве, я прошёл под аркой в свой двор и с щемящей болью увидел, как всё здесь изменилось. Детская площадка покрылась песком и ветром принесённым мусором, а лужайка, где раньше резвились собаки, а в жаркие ясные вечера мы собирались шумными компаниями и готовили шашлыки превратилась в пустыню.

Чуть вдалеке виднелись синие окна школы, в которой проучился я от звонка до звонка. Там же и любовь первая была, от которой сердце стучало как умалишённое, и там же случались первые драки. Стоило закрыть глаза и я отчётливо вспоминал лица одноклассников и друзей, их звонкие голоса.

– Кто не спрятался, я не виноват! – услышал я и сам не понял, из памяти ли воскрес этот призыв, или правда был здесь кто-то ещё.

Я открыл глаза и успел лишь краем глаза заметить, как за угол дома юркнул мальчишка в красной футболке. Пусть он никак не мог здесь появиться, но любопытство взяло верх, и я поспешил за ним.

Перед поворотом я задержался на мгновение и тут же услышал вновь:

– Андрюха, ну ты где? Играть-то будешь или опять зассал?

Теперь я точно мог сказать, кто это. Олег, сосед, мой друг и самый мерзкий мальчишка из всех. Сколько он раз меня подставлял и заставлял краснеть – не сосчитать. Казалось, смыслом его жизни было сделать гадость и выйти сухим из воды. А потом наши пути разошлись и в последний раз мы общались лет тридцать назад. Тогда он осел на небольшой планете далеко от солнца. Одной из тех, что пали первыми.

Я скучал по нему слишком сильно, чтобы удержаться и не выглянуть из-за угла.

Никого. Совсем.

Голос был миражом, рождённым моим одиночеством. Я сам вскормил иллюзию, сам до зубовного скрежета желал вернуть из небытия хоть самые крохи того счастья и теперь, разочарованный и уставший, обрушился на себя самой отборной бранью. Каким же дураком прожил я всю жизнь, не понимая своего счастья. Вечно в гуще событий, беспрерывно с кем-то общаясь, я мечтал убраться подальше от людей и стать отшельником. Сбежал на Плутон, где жителей на всю планету и сотни не наберётся.

А теперь жалел…

Я вернулся в капсулу уже ночью, фонариком прокладывая путь по тёмным улицам. На экране мигал значок вызова, а искусственный интеллект, едва впустив меня внутрь, сообщил о том, что Майкл ожидает на линии уже три часа.

– Слава богу, с тобой всё в порядке! – с облегчением сказал он как только включилась трансляция. – Ты так долго не отвечал, что я уже начал думать самое страшное.

– Всё нормально, не переживай. Просто ходил к дому, где вырос, и немного задержался.

– Зачем? Старик, прошлое лучше оставить в прошлом. Это всё уже история.

– Моя история. Я не хочу уходить, забыв, откуда пришёл. Ты так не считаешь?

– Может быть, но мой дом в Северной Каролине, а это далековато.

– Даже не знаю, повезло тебе, или нет. – хмыкнул я.

Майкл на мгновение отвёл взгляд, поджал губы, а затем посыпал новыми вопросами:

– И что там? Как там? В квартиру заходил? Или просто у двери постоял?

– Только во дворе был. Постоял, осмотрелся и обратно пошёл. Это оказалось тяжелее, чем я думал.

– Да погоди ты! – воскликнул вдруг Майкл.

– Хорошо, зачем…

Я на полуслове понял, что произошло и осёкся. Майкл виновато потупил глаза, долго смотрел вниз, а потом закрыл глаза ладонью.

– Они мне всю ночь спать не давали. – дрожащим голосом объяснил он. – Жена и обе дочери, брат, мама, папа… все по очереди.

– Майк… – я хотел сказать что-нибудь особенное, но ничего в голову не лезло. Даже самое банальное придумать не мог.

«Я не хочу быть последним.» – только и крутилось на языке. «Не хочу быть последним.»

– Я не знаю, как долго продержусь, но буду бороться до последнего. Ты же меня знаешь, старина. Я им так просто не сдамся. – он заводился с каждой фразой и наконец обернулся к двери с криком: – Вы слышали? Хрена лысого вы меня голыми руками возьмёте!

– Сказал бы я, что твой настрой это главное, но мы с тобой прекрасно знаем, что это не так. В любом случае ты держись.

– Да уж. Тут и сказать нечего. Я ведь пари с Рудольфом заключил, что останусь последним. Получается, проиграл. А я, знаете ли, ненавижу проигрывать.

– Надо было мне с вами поспорить. Почему не предложили-то?

– На самом деле ты тогда в очередной раз задепрессировал и не особо разговаривать хотел. А мы были уверены, что ты-то как раз не жилец.

– Я тоже так частенько думал.

– Вообще странные вы люди, русские. Вечно ходите хмурые какие-то, не улыбнётесь лишний раз. Смотришь на вас и думаешь: «Либо повесится, либо застрелится.». А как что случится, так вас не сломать. Никогда мне этого не понять.

– Это комплимент или укор?

– Наверное и то, и другое. А что, ты обиделся?

– Нет, на что тут обижаться? Я и сам порой не понимаю, как до сих пор не наложил на себя руки.

– Если ты решил меня опередить, то даже думать не смей. Меня там уже заждались, и я не хочу, чтобы ты им всё настроение кислой мордой испортил.

– Как скажешь, – тяжело выдохнув, согласился я и через силу улыбнулся. – не буду.

– Вот можешь же, когда хочешь. Не так и сложно старому другу улыбнуться, правда?

– Можно вопрос?

– Старина, о чём разговор? Для тебя – всё, что угодно.

– Ты говорил, что родом из Северной Каролины. Давно оттуда уехал? Ну и вообще. Как там было?

– По-моему я тебе об этом рассказывал? Или не тебе? А, ладно, всё равно делать нечего. Я родился сто шестнадцать лет назад в маленьком городке Эшвилле…

Мы проговорили ещё часа два прежде, чем я начал откровенно клевать носом. Тогда Майкл прогнал меня спать.

***

Следующие три дня мы общались много и я своими глазами видел, как неуклонно Майкл приближался к черте невозврата. Всё чаще он отвлекался на разговоры с галлюцинациями и меньше понимал, что их не существует. Может так на него повлияло и то, что он полностью перешёл в мой режим дня и ночи, но все мои уговоры он отбрасывал с поразительной решимостью.

Когда на четвёртый день он не ответил на звонок, я лишь тяжело вздохнул. Отправлять дрон не стал, мне не хотелось видеть друга мёртвым. Просто я с горечью принял своё одиночество и в нём был мой траур по всем павшим.

Вместо разговоров теперь я следил за картой. Двенадцать точек, и каждая могла исчезнуть в любой момент. Иногда слушал их эфиры, но в них уже безумие играло финальные аккорды. Оглушительно громкие, пронизанные безысходностью и хоронящие себя заживо.

Где оставались верующие, только и говорили теперь об апокалипсисе и суде божьем. На Олимпе, последней военизированной колонии, генералы уже готовились вцепиться друг другу в горло, и ни одной передачи не обходилось, чтобы кто-нибудь не подрался.

А Терра Нова обсуждала новую болезнь. По тем отрывистым сведениям, что попадали в эфир, я узнал, что смерть там потеряла ореол спокойствия. Умирая, люди поднимались вновь и только одного желали – вкусить живой плоти. Мне были знакомы похожие сюжеты из фильмов и книг, но я никогда бы не подумал, что этому найдётся место в реальности.

Колонисты требовали эвакуации, решение о которой никто принимать не решался. Говорили, что ситуация под контролем и нечего опасаться. Всё как всегда, вот только люди не верили. Самые отчаянные выбирались с планеты любыми возможными и невозможными способами, но другие колонии не спешили их принимать. В лучшем случае помещали на карантин, в худшем – казнили.

Федеральное командование, о котором вспоминали всё реже и неохотнее, ещё пыталось что-то предпринять. Собирали гуманитарную помощь, руководили флотами, направляя их на поддержку порядка в самых горячие точки. Выступали с витиеватыми заявлениями чуть ли не каждый день. Но всё, за что брались они, песком осыпалось сквозь пальцы.

Каждый день я проводил у мониторов и ждал, когда же погаснет следующая точка. Случалось это всё реже, но и исчезать уже было почти некому.

Канули в небытие Олимп и Прованс, Альспекта, Мансур. Некогда эти названия значили многое и колонисты на них могли похвастаться самыми передовыми технологиями. Промышленные центры, снабжавшие федерацию андроидами и производственными роботами, космическими кораблями, медицинскими станциями, поддерживающими жизнь и здоровье в человеческих телах на протяжении веков.

Пропал эфир и с Арго, аграрного центра. Именно там создавался субстрат и таблетки с концентрированным питательным веществом, обеспечивающие дальние экспедиции вечными припасами. Огромная планета с самой плодородной почвой, что встречалась в галактике стала вновь безлюдной.

Двух недель не прошло, как Терра Нова из планеты, с которой бегут все, превратилась в единственный приют беженцев. Всем стало плевать на оживших мертвецов, уже вовсю бушующих в крупных городах. Это было лучше, чем превратиться в камень, как случилось это на Ла-Шансе. Или раствориться до состояния киселя, что произошло с население Б-2.

Так мы остались один на один. Последний сторож Земли и последняя колония человечества. Оставалось только гадать, кто из нас протянет дольше, а каждая секунда лишь приближала ответ.

И точки расставились над «i» с началом осени. Я слушал аудиоспектакль с Терра Нова за авторством одного из последних классиков двадцать четвёртого века и лениво хлебал кофе. В восторге я не был, но когда программа прервалась и началось срочное сообщение, резко захотелось услышать продолжение.

– Извините, что прервал… – прозвучал мужской голос.

Но его тут же оборвал женский:

– Как-будто тебя кто-то слышит.

– А вдруг? Не хочется быть последними людьми в целой Вселенной.

– Да делай ты что хочешь, только давай быстрее. Они вот-вот прорвутся.

– Ладно, ладно. Дай мне минуту. В общем, если меня кто-нибудь сейчас слушает, это хорошо. Если нет… ну что ж. Значит я обращусь к космосу. Мы держались, сколько могли, но эти существа слишком агрессивны. В первые дни после смерти, пока мышцы не разложились слишком сильно, они куда сильнее и быстрее обычного человека.

– Да кому это интересно? – вновь прозвучал женский голос.

– Не перебивай, Ева. Так вот. Они с лёгкостью расправились с нами и нашли каждого. Ладно… это правда неважно. Я, последний мужчина на Терра Нове, хочу сказать только одно:…

– Прорвались!!! – раздался вопль.

Что-то загрохотало, прозвучало несколько выстрелов и трансляция оборвалась.

А я остался один. Совсем.

И что делать дальше? В голове воцарилась пустота, и тишина зазвенела в ушах. Я тупо уставился на мёртвую карту галактики, но ни жалости, ни радости не испытывал.

Долго ли я сидел в прострации, так и не допив кофе, не заметил.

Последний человек.

Последний.

– Андрей, мы тебя ждём. Иди к нам. – позвала меня мама.

Я ничего не спрашивал и не сомневался. Допил кофе, поправил причёску и направился к двери.