Космические Законы

В рассуждениях Баксова была и здравая мысль, и логика.

– Всё верно, – согласился многодетный отец. – Разница лишь в том, сколько невинных жертв на твоей совести, и сколько виновных на моей? А каким образом я разоблачал подобных тебе подонков, не так уж и важно.

Магнат в подобных прениях также не был школяром:

– Подонки изобличают подонков, и за это платят другим подонкам. Ты же брал грязные деньги! Возможно, заработанные на наркотиках! В любом случае, на обмане – точно! Журналисты хуже проституток: те продают своё тело – вы свою душу!

Журналист от дальнейшей дискуссии уклонился:

– Вот за это я и отвечу. А продавая тело, нельзя не замызгать душу. Они слишком тесно связаны между собой.

Вмешался проводник:

– Все за всё ответите и все своё получите. Не надо попусту накалять ситуацию. – Потом добавил, обращаясь ко всем. – Что-то мне сегодня попались весьма беспокойные и принципиальные клиенты. Размахались кулаками после драки. Бой закончен, и гонг о его окончании уже прозвучал. Шли бы тихонько позади, понурив головы, припоминая дурные поступки, вспоминая близких людей, обиженных понапрасну, как и положено кающимся грешникам. А вы развели тут…

Олигарх мгновенно возмутился:

– Где их взять, этих родных и близких, если по-настоящему родные давно умерли, а близкие только потому близкие, что живут рядом. И когда опасаешься не только выстрела с крыши, но и чтобы близкий человек, в порыве любви, не подсыпал яду в стакан с утренним кофе. А дети?! Желают спокойной ночи, а в глазах читается надежда, что она окажется для тебя последней!

Опять подал голос переставший хныкать бюрократ:

– И всё время: «Папа, хочу это, папа, купи то». Тут хочешь, не хочешь, а приходится брать, потому что и у самого со временем потребности возрастают. Да и марку надо держать. Потом это становится потребностью, своего рода наркотиком, без которого трудно жить. Как без воздуха. Да и нельзя не брать! Сживут, если не со свету, то с должности точно. Чиновник, не берущий взяток, подозрителен настолько, насколько излечившийся наркоман или алкоголик. К нему никогда не будет полного доверия. – После непродолжительной паузы заключил. – Вот и сейчас очень захотелось взять. Хоть какую-нибудь мелочь.

– Что, Волосолапов, волосатая лапа зачесалась? – поддел Баксов. – Хочется взять, да нечего?

Но заместитель министра уже перестал бояться магната. Да и чего его бояться, бестелесной сущности?! Без денег и связей. Но дерзить, на всякий случай, не стал, а выдвинул новое желание:

– Жрать очень хочется. Мясо хочу!

Алексей понимающе кивнул:

– Бывает. Подсознательная память ещё даёт о себе знать. Но на суде особо об этом не распространяйтесь, здешний судья не жалует бывших ярых мясоедов. Поэтому не вздумайте на суде ляпнуть, как приятно журчат на сковородке свиные колбаски. Не поймут. Особенно, как я уже сказал, судья. Неординарная личность.

– А я вот всегда был вегетарианцем, – поддержал тему банкир. Выждав паузу, добавил. – В душе. Но тело постоянно требовало мяса, а слабовольная душа податливо уступала, отчего испытывал дисбаланс и дисгармонию. Всю жизнь страдал раздвоением личности. Но теперь, когда ненасытная оболочка отсутствует, я рад, что, наконец, стану настоящим вегетарианцем. И, может быть, даже альтруистом!

– Абсолютным, – без эмоций согласился Харон. – Шутите, пока есть возможность, потому что главная шутка впереди. От судьи.

Но слабовольный вегетарианец разошёлся, будто бес толкал его в ребро:

– А вот выпить я бы не отказался. Хоть какого-нибудь «Вермута» хлебнуть. Из прошлого, из студенческих лет.

Но и тут его ждало разочарование.

– А про алкоголь упоминать нежелательно категорически, если не хотите разозлить судью окончательно.

– Неординарную личность? – с долей иронии, но и с не меньшей долей опаски спросил Баксов.

– Именно. Просто не надо наступать на больную мозоль.

– Странный судья?!

– Обычный. Воспринимайте всё как должное, и не болтайте на потусторонние темы.

Некоторое абстрактное время шли молча, следуя за проводником по непонятному мрачному тоннелю. Каждый думал о чём-то своём. О чём думал банкир, все скоро узнали. Он спросил, обращаясь к журналисту:

– На кого компромат-то? В сложившейся ситуации скрывать что-либо глупо, не правда ли?

– Совершенно, – флегматично ответил Андрей. – На вашего собрата по денежному мешку, даже не по мешку – по вагону, Еврова Бориса Анатольевича. Я всей схемы не знаю, моя задача была получить документы, сделать копии, одну опубликовать в нашей газете, а вторую передать репортёру с телевидения. Вот на встрече меня автомобилем и сшибли. И ведь даже не глянули – жив я или умер?

Баксов размышлял.

– Убивать тебя никто не собирался, – сказал он. – Точнее, им было безразлично твоё самочувствие. Нужен был компромат, а не твоя жизнь. Кто знал о копии?

– Точно не могу знать весь круг посвящённых, но я получал инструкции от своего главного редактора. А вот откуда он черпал информацию, меня в известность поставить не соизволили. Вся схема связи конспирирована и локализована, как в шпионских фильмах или книгах.

Лишние рассуждения Андрея магната не интересовали. Он был предельно сконцентрирован, задавая точные вопросы, и отсекая всё лишнее:

– Телевизионщики про копию знали?

– Не думаю. Зачем их загружать лишней информацией? Их задача получить и показать. Каждый выполняет свою задачу.

– А какого… – Баксов ещё раз вспомнил о предупреждении на запрет упоминаний кое-кого, – рожна ты вылез на дорогу?

– Так было условлено: я выхожу и жду, он, не доезжая, мигает фарами. Когда он медленно проезжает возле меня, я через открытое окно передаю всю документацию. Один экземпляр. У всех инструкции.

Олигарх презрительно усмехнулся:

– Ну что, поиграли в шпионов? Доигрались?! Какой канал?

– БАК-ТВ. – Пришёл черёд Андрея ехидно оскалиться. – По-моему, вы имеете к нему некоторое отношение?

– А по-моему, имел. Я уже ни к чему не имею отношения, даже к собственному телу, которое будут мыть, одевать красиво, некоторые особи, допускаю такую мысль, будут втихомолку поплёвывать в мою сторону. Но мне-то на это уже совершенно наплевать. Лишь прискорбная мысль о всеобщей продажности угнетает меня. Алчный человек любую профессию и любую должность превратит в ругательное слово. В вашей ситуации всё стало ясно и понятно. Весть о моей смерти уже, естественно, разлетелась, и на телевидении об этом узнали одними из первых. Меня просто списали со счетов на собственном канале, переметнувшись в стан врага. Ничего не поделаешь, это обыденность и повседневность нашей жизни. Как пошло говорится: ничего личного – бизнес. Это понятно, это ладно.

Олигарх вздохнул и, незаметно для себя, перешёл с журналистом на «вы»:

– Вы, молодой человек, лучше ответьте на такой вопрос. Как бы вы, лично, распорядились копиями, узнав о моей смерти, и не погибнув сами? Не думаю, чтобы кто-то рискнул взять на себя смелость их обнародования?! Это мёртвый груз. Причём, очень и очень опасный. Он у вас в редакции?

– Нет. Я его собирался туда отвезти после встречи. Но теперь я передал бы в совершенно другие руки.

Последнюю фразу Андрей произнёс твёрдо и убеждённо, на что Баксов улыбнулся хоть и иронично, но добродушно.

– И те руки, полагаете, чище остальных? – спросил он.

– Надеюсь. Мой хороший друг работает в спецслужбах, и у меня нет оснований ему не доверять. Но как он поступил бы, я, конечно, точно знать не могу. В любом случае, я выполнил бы свой долг. Может быть, впервые в жизни.

– Красивые слова, красивые фразы, за которыми обычно либо пустота, либо ловушка. Как бы там ни было, – философски подвёл итог магнат, – но всё это в прошлом, которое нас должно интересовать меньше всего. Но я рад, что такой журналист, как вы, не утративший ещё окончательно понятий о долге и чести, работал на меня. Жаль, что нашей встречи не произошло раньше?!

– Внимание, джентльмены! – прервал разговор Харон. – Входим в зал правосудия, которое здесь, как бы вам от этого не было грустно, не продано. Вас ждёт беспристрастный судебный вердикт, а моя миссия на этом закончена.

– Вы нас покидаете? – с льстивым сожалением поинтересовался помощник министра. Видимо, за долгие годы службы лесть впиталась в душу.

– Вы переходите под опеку другой юрисдикции, и с этого мгновения я не несу за вас никакой ответственности. – Харон оглядел своих недавних подопечных. – Но, если не будет срочных вызовов, на заседании я всё же поприсутствую. Из чистого любопытства. Каким бы грубоватым я вам не показался, но равнодушия во мне нет. Я переживаю за всех своих клиентов, а с вами даже почти сдружились.

Глава четвёртая

Они вошли в сравнительно небольшое помещение, в котором на столах стояли, а по стенам висели, канделябры с горящими свечами. А на потолке, вместо люстры, висел газовый фонарь. Все с интересом завертели головами. Магнат и здесь не удержался от сарказма, тихонько спросив:

– Вам что, электричество отключили за неуплату?

Проводник ответил утвердительно:

– Да, только не за неуплату. Однажды наш судья, по глупости и неосторожности, схватился за оголённые провода, после чего так здорово пропитался электричеством, что его тёмная аура начала ярко светиться. А это ему по статусу не положено. Теперь, пока весь персонал нашего отдела не пройдёт курс физики по разделу «электротехника», мы вынуждены пользоваться свечами и газовыми рожками.

Это объяснение немного разрядило ситуацию, и все засмеялись. Впрочем, весьма скромно и незаметно. Даже чиновник по-детски захихикал.

Весь судебный консилиум был в сборе и, как видно, ждали именно подсудимых. Судья привстал, развёл руки в стороны, и неискушённому наблюдателю могло показаться, что он несказанно рад видеть вошедших и желает их обнять. Это был пожилой, тучный мужчина с мясистым, красным лицом и крупным носом, точно такого же цвета, с ярко алыми прожилками. Он был облачён в чёрную мантию, а на столе, с горящими свечами, по одну сторону лежал деревянный молоток, а по другую – головной убор, именуемый цилиндром. Судья был стар и, судя по внешней атрибутике, родился ещё в веке девятнадцатом. Впрочем, в нём же, по всей вероятности, и помер.

– Ну, наконец-то! – воскликнул он. – Ты в своём репертуаре, любитель непринуждённых бесед. Тебя только за смертью посылать! И то можно умереть, не дождавшись.

– К счастью, только за результатом её работы, – скромно ответил Харон. – Она всегда на шаг впереди меня, и я успеваю узреть лишь взмах её чёрного крыла.

– Вот видишь, как она быстра, а подчас – молниеносна, в отличие от тебя. Ты не должен забывать, что заставляешь ждать других. Или ты полагаешь, что у меня нет более интересных занятий?

Проводник всё так же скромно ответил:

– Я осведомлён, Ваша Честь, о том, как вас сильно притягивает электричество, но если бы вы изучили его взаимодействие с другими энергиями, то…

– К вашему сведению, достопочтенный дальнобойщик, – сказал судья и метнул из под густых бровей огненный взор, будто действительно электрический заряд, ранее полученный, не весь ещё был израсходован, – все разделы, связанные с электричеством, я изучил досконально и основательно. – И добавил не без самодовольства. – Теперь перешёл к ядерной физике. Весьма увлекательное чтиво!

– Я рад за вас, господин судья, – мягко сказал Харон и вежливо поклонился, скрыв за поклоном слишком откровенную усмешку. – Только, прошу вас, не спешите переходить к практическим опытам.

Усмешка замечена не была, но поклон не помог. Не надо было давать опрометчивый совет. Судьи не любят, когда им дают советы чины рангом ниже, а в земной практике – до ужаса не любят бесплатных намёков. Даже выработан свой прейскурант: один намёк – прожиточный месячный минимум. Вот почему наши судьи кажутся такими тугодумами.

– Я буду вынужден, – заключил судья, – отметить ваше опоздание в отчёте. Извините, но таковы правила.

– Как вам будет угодно, Ваша Честь, – сказал проводник и, склонив ещё раз голову, отошёл в сторону.

– Проходите, грешники, присаживайтесь, – с ехидной ухмылкой пригласил прокурор наших новобранцев, которые недоуменно и глупо переглядывались, слушая диалог Харона с судьёй.

Прокурором являлась странная девица в короткой юбке и в бюстгальтере, явно заниженного размера, из которого, при всяком резком движении, норовили выпасть обе женские прелести. Определить возраст сей особы не представлялось возможным из-за омолаживающей маски на лице. Были видны только пухлые губы и большие голубые глаза, в которые, даже не видя всего остального, хотелось влюбиться до беспамятства. Шея, почему-то, была окутана кашемировой шалью. Пока они шли, девушка при исполнении не сводила с них колючего, пронзительного взгляда.

– Сюда-сюда! – приветливо помахал рукой адвокат, приглашая к себе. – Мужайтесь, я вас буду защищать, – сказал он тихо, когда те к нему приблизились.

Олигарх, уже свыкшийся с мыслью о дальнейшем месте жительства в аду, выплёскивал свой сатирический талант, который, оказывается, скрывался за маской серьёзного и жёсткого бизнесмена:

– И судя по тебе, нам этого мужества понадобится больше, чем нашим предкам в Великую Отечественную войну. Хорошо, что в тебе нашлось мужества нас честно об этом предупредить. Мы обещаем быть стойкими и не предъявлять тебе претензий. Тебе можно только посочувствовать.

Адвокат промолчал и опустил голову. Это был молодой, бледный парень лет тридцати, с тонкими дрожащими пальцами, не находящими себе места. Он то барабанил ими по столу, то крутил в них авторучку, которая всё время выпадала, а он нервно хватал её вновь и продолжал прежние операции. То был наркоман, закончивший университет с красным дипломом, но трагично умерший от передозировки.

В помещении присутствовало ещё несколько личностей. Точнее, сидело поодаль от входа, где освещение было наименее доступно, три тёмных силуэта в балахонах с огромными капюшонами. Они представляли те заведения, в которые обязаны были отправиться каждый из осуждённых, и одновременно на них возлагалась ответственность по безопасности и охране, перешедшая от Харона.

Подсудимые медленно присаживались на ожидавшую их скамью, рядом с нервным адвокатом, а журналист успел задать последний вопрос проходящему дальше проводнику:

– Скажите, Алексей, здесь всё так, как описано у Данте в «Божественной комедии» – девять кругов ада?

– Не говорите глупостей, – скороговоркой зашептал проводник. – Вы только что покинули один из кругов ада, но даже не поняли этого. Да и автор давно пересмотрел свою точку зрения.

Судья грозно посмотрел на Харона.

– А вам, я вижу, заняться нечем? – спросил он не менее сурово. На что проводник лишь развёл руками. – Вон, присядьте в сторонке и сидите тихо.

Затем, насупив брови, фальшивым басом объявил:

– Судебное заседание по делу грешников, – судья перечислил паспортные данные доставленных, – объявляется открытым! Первым рассматривается житие грешника Волосолапова!

Чиновник в то же мгновение испуганно завизжал:

– Гражданин судья, почему же моё дело первым? Я, что ли, самый страшный здесь грешник? У кого больше денег, у того больше грехов! Это они, денежные тузы, – упыри человечества! Изверги рода людского! А я никого не убил, не отравил, не покалечил… физически, даже не обманывал… часто. И вообще, я в душе совсем не злой. А что с некоторыми представителями человеческого сообщества бывал строг и груб, так с ними иначе нельзя. На шею сядут, паразиты! А должность у меня, сами понимаете?! И детей я очень люблю.

Баксов презрительно ухмыльнулся.

– Детей он любит?! – рявкнул он. – У которых очень молоденькие мамы? Или детей постарше любишь, педофил ублюдочный? В котёл его, извращенца!

– Я не… он просто… это ложь… – сумбурно оправдывался Волосолапов, не ожидавший такого обвинения, да ещё и от коллеги по несчастью.

Но продолжения склоки не допустил побагровевший судья. Он заорал:

– Кто вам, вообще, давал слово?! Немедленно замолчите оба! – И уже чуть спокойнее продолжил. – И впредь прошу помнить одно незыблемое правило: будете говорить только тогда, когда я разрешу вам это делать. Советую привыкать уже на этой скамье вести себя скромно и прилично.

После этого судья вдруг успокоился и, казалось, даже подобрел, потому что заговорил мягким и доверительным тоном:

– Хочу вас успокоить относительно вашего будущего. Провести, так сказать, профилактическую беседу с целью выработки у вас хотя бы относительной эмоциональной устойчивости перед дальнейшим беспросветным прозябанием. Вот что я вам скажу, дорогие мои, если на вас нет слишком страшных злодеяний, то и в аду жить можно. Невыносимо, но можно. Очень страшно, очень мучительно, но можно.

Всем показалось странной психологическая помощь путём запугивания, но молчали, помня приказ. Судью это обстоятельство удовлетворило, он самодовольно крякнул и продолжил наставлять и успокаивать:

– Но, как и везде, среди сплошных минусов есть один замечательный плюсик. Прошу мне безоговорочно поверить, что там очень приличная компания. По земным, конечно, меркам. И, повторюсь, если только ваши души не отягощены страшными злодеяниями. Я тут бегло просмотрел ваши жизнеописания, и у меня сложилось впечатление, что для вас не всё потеряно. Что вы не безвозвратно падшие сущности, а глубоко заблудшие овцы, способные на исправление и перерождение. А значит, в самую бездну вряд ли попадёте.

После этих слов прокурор громко скрипнула зубами, а судья недовольно на неё посмотрел и покачал головой.

– В аду, – продолжал свой занимательный рассказ судья, – как я уже упоминал, весьма замечательная компания. Кого там только нет! И учёные, и философы, и поэты, и артисты, и писатели, и художники, и режиссёры. Не удивляйтесь, если встретите там, до полного обнажения души, сущностей, облачённых в рясы, в сутаны, в мантии. Их там тоже предостаточно. А магнатов и политиков, всех рангов, вообще пруд пруди! Причём, на всех уровнях, включая саму бездну.

Судья наблюдал за произведённым эффектом, чтобы через паузу его усилить:

– Но, господа-товарищи, есть один маленький нюансик, который из этого плюсика делает два минуса и сводит на нет всю прелесть общения. Как я не единожды уже упоминал, а если не я, то в процессе путешествия проводник вас ставил в известность, что там невозможно ни лицемерить, ни лгать, ни подхалимничать. Там невозможно скрыть ни одной детали своей истинной сущности. Все чувства у всех обнажены и как на ладони, а потому все видят друг друга насквозь в прямом смысле, и от этого злоба и ненависть вспыхивают с умноженной силой.

Грешники окончательно были обескуражены манерой судьи вести душевную, психологическую беседу. Он то мягко пугал, то жёстко обнадёживал. И, по всему, это доставляло ему некоторый дискомфорт, что отражалось в плохо скрываемой улыбке.

– Но не огорчайтесь, – вновь обнадёжил добрый судья, – это временное состояние, хотя и довольно продолжительное. Зато потом, милые мои бедолаги, они, злоба и ненависть, выжариваются насухо и остаются только доброта и любовь, которые, в свою очередь, проверяются на прочность уже на другом уровне. – И тут он посмотрел в сторону обвинения. – Не так ли, уважаемый прокурор?

Прокурор пренебрежительно фыркнула, но головой кивнула утвердительно, при этом недобро посмотрев на чиновника. Судья не стал делать ей замечание, а вновь обратился к поникшим душам подсудимых:

– В заключение хочу напомнить и вернуть вас в настоящую действительность, дабы ваши помыслы не печалились понапрасну будущим, а обратились с сожалением и скорбью к прошлому. Прежде, чем вы окажетесь там, по нашему же приговору, вам предстоит болезненная процедура разбирательства вашей земной жизни по всем мелочам. И ещё одна ремарка, которую я должен озвучить. Мы все: и я, и прокурор, и адвокат находимся на уровне испытательного срока, а потому приложим максимум терпения, понимания и объективности. Все готовы?

Трое подсудимых без всяких вопросов понуро склонили головы.

Судья этим фактом остался доволен:

– Ну что ж, прекрасно. Начнём. Перед разбирательством дела Волосолапова, я обращаюсь ко всем. Кто из вас на момент смерти находился в алкогольном опьянении?

Бюрократ, надеясь заработать себе небольшой бонус, первым энергично затряс головой, давая понять, что он, в принципе, к алкоголю относится крайне отрицательно. Баксов, помня, что обманывать бесполезно, чистосердечно признался:

– Ну, выпил несколько бокалов «Каберне Совиньон» под жаркое. Вы должны меня понять, в душе я вегетарианец, и без алкоголя кусок мяса мне в горло не лезет.

Судья как-то сразу обмяк, облизнул пересохшие губы и, сглотнув слюну, успокоился окончательно, что было крайне необходимо для беспристрастного ведения дела. Харон, за ним наблюдавший, был немало удивлён стоической реакцией на самый щепетильный и болезненный для того вопрос. В прошлом он реагировал куда как агрессивнее. «Да, – подумал проводник, – старик совершенствуется не только в области физики, но и духовно».

Судья же сухо выдавил:

– Не надо подробностей. Тем более, что в данном, конкретном случае, это к делу не относится. А спросил вас из чистого любопытства и дабы окончательно убедиться в вашем желании быть искренними, а значит, уже сделавшими первый шаг к тернистой дороге исправления и покаяния. Но ещё раз хочу всех попросить, чтобы не встревали в процесс судопроизводства без данного на то мною разрешения. Выслушивать свои неприглядные жизнеописания достойно, как и подобает раскаявшимся грешникам.

Он посмотрел на горящую свечу, стоящую по правую руку, на лежавший по левую руку английский цилиндр, и закончил ответом на вопрос Волосолапова:

– А рассматриваем дело грешника Волосолапова первым, потому что оно лежит у меня сверху. Прокурор мне подала ваши дела таким образом.

Прокурор крутанула бёдрами, грудь подпрыгнула, и она обличительно и жёстко выкрикнула:

– Да, мне не терпится разобрать по косточкам этого взяточника, крохобора, подхалима, лизоблюда, сладострасца, который погряз в прелюбодеянии с молоденькими, невинными девушками!

Судья сочувственно и с сожалением покачал головой:

– Для начала прошу вас быть спокойнее и помнить о назначенной вам ответственной миссии. А разобрать по косточкам данных граждан не получится, за отсутствием таковых. Но, выражаясь терминами из земных наук – физики и химии, которые я сейчас скрупулёзно изучаю, расчленить их души по атомам, чтобы добраться до ядра и увидеть количество электронов и протонов, то есть – добрых и злых дел, мы постараемся. И всякое, даже незначительное деяние всплывёт перед нашим взором, как дохлая рыба на прозрачную поверхность водоёма.

– Вот-вот! – опять подскочил прокурор, не жаловавший аллегории и метафоры, но суть улавливавший фибрами души. – И про многочисленные сауны с девицами несовершеннолетними! Мы всё про тебя знаем, развратник!

И дама погрозила испуганному чиновнику кулаком. При этом шаль съехала и обнажила шею. Подсудимые с ужасом увидели страшный странгуляционный шрам. Она невозмутимо поправила шаль и уселась, глядя в сторону.

Судья ещё раз успокоил прокурора ласковым словом, пообещав тому в своё время предоставить обвинительную речь, посмотрел на подсудимых, мельком прошёлся взглядом по тёмным фигурам в капюшонах, угрюмо молчавших и не выказывавших абсолютно никаких эмоций, и, глядя в дальнюю пустоту зала, скрываемую тьмой, объявил:

– Итак, я начинаю судебный процесс!

Глава пятая

Но прежде чем судья приступил к исполнению своих прямых обязанностей, бывший бизнесмен шепнул бывшему журналисту и бывшему крупному чиновнику:

– Хорошо, что не прокурорша здесь главная персона, и не она будет выносить окончательный приговор. А то эта экспансивная девица устроила бы нам такой театр сатиры, в котором чёрный юмор надолго покрыл бы мраком наше будущее, где весело было бы всем, кроме нас. Ох, и натерпимся мы, когда она в мелочах начнёт разбирать наши грехи. Очень не хочется некоторых подробностей.

Без подробностей, правда, не обошлось, но обошлось без злобы, ехидства и издевательств. По крайней мере, со стороны судьи, который сдерживал напор обвинителя, успокаивал и был мягок, добродушен и объективен. Голос его был негромким и монотонным, отчего тягостное впечатление лишь усиливалось. Стыдно было всем: и за себя и за соседа. Все сидели молча, даже у олигарха запас сарказма на это время иссяк. И отнюдь не из-за недостатка острословия, а от боли и сочувствия, неизвестно откуда заполонившим его душу. Ведь именно его земное бытие должно было рассматриваться следующим. Но вдруг все присутствующие заметили, что судья как-то растерялся и не знает что делать. На помощь пришёл прокурор:

– Эй, пан судья! – непривычно и развязно она попыталась привести его в реалии текущего момента. Ей не терпелось требовать самого сурового наказание всем без исключения, а особенно ненавистному, по каким-то причинам, госслужащему.