Последний Поход. Когда проснутся мертвецы

Торин пытался сопротивляться, но, когда к Ренару присоединились его друзья, бой превратился в избиение. Удары сыпались со всех сторон – в лицо, в живот, по рёбрам. Свернувшись на земле, Торин пытался защитить хотя бы голову.

Сквозь шум в ушах он слышал крики Лиары, пытавшейся добраться до него, но её удерживали, не позволяя вмешаться.

– Достаточно! – наконец скомандовал Ренар, и удары прекратились. – Теперь отнесите его к кострам. Пусть все видят, что бывает с теми, кто забывает своё место.

Сильные руки подняли избитого Торина. Сквозь полуприкрытые опухшие веки он видел искажённое злорадством лицо Ренара и залитое слезами лицо Лиары, которую крепко держал один из парней.

– А ты, – Ренар повернулся к девушке, – если не хочешь, чтобы твоя мать узнала о твоём поведении, будешь вести себя как подобает будущей жене сына старейшины. Пойдёшь с нами и будешь улыбаться.

Лиара выпрямилась, в её глазах пылал гнев:

– Ты заплатишь за это, Ренар, – тихо сказала она. – Возможно, не сейчас, но духи озера видят всё.

На мгновение что-то похожее на страх мелькнуло в глазах Ренара – как и все озерамцы, он уважал и боялся духов воды. Но хмель и ярость быстро вытеснили этот страх.

– Тащите его, – бросил он, разворачиваясь и направляясь к праздничным кострам.

Избитого Торина, едва способного стоять на ногах, притащили к центру празднества. Музыка и танцы стихли, когда соплеменники увидели окровавленное лицо молодого рыбака. Сура, заметив сына, вскрикнула и бросилась к нему, но её удержали.

– Смотрите все! – громко объявил Ренар, поднимая руки. – Вот что бывает с теми, кто забывается! Этот рыбак, – он указал на Торина, – посмел поднять глаза на дочь знахарки! Он, сын никого, возомнил, что достоин Лиары!

По толпе прокатился удивлённый шепот. Все взгляды обратились на Торина, который с трудом стоял, опираясь на плечи державших его парней. Его лицо представляло собой маску из крови и синяков, но глаза – глаза горели непокорённым огнём.

– Это правда, Торин? – спросил старейшина Варас, выступая вперёд. Его голос звучал строго, но без явной враждебности.

Торин медленно поднял голову. Его взгляд скользнул по лицам соплеменников – испуганным, любопытным, осуждающим. Он увидел свою мать, в глазах которой читалась бесконечная боль и страх за единственного сына. Он увидел Лиару, безмолвно умолявшую его глазами. И наконец, он посмотрел на Ренара, чьё самодовольное выражение говорило о полной уверенности в победе.

– Да, – хрипло ответил Торин, и эхо его голоса разнеслось в внезапно наступившей тишине. – Это правда. Я люблю Лиару. И если это преступление в нашем племени, то я виновен.

Гневные выкрики и возмущённый шёпот прокатились по толпе. Торин видел, как краска стыда залила лицо матери, как старейшины обменивались суровыми взглядами. Но самое страшное – он видел, как морщится от боли и унижения Лиара, вынужденная стоять рядом с торжествующим Ренаром.

– Как ты смеешь? – выкрикнул один из старейшин. – Знаешь ли ты наши законы? Дочь знахарки предназначена для достойного!

– А кто решает, кто достоин? – неожиданно раздался голос старой Ильты. Древняя женщина вышла вперёд, опираясь на посох. Её почти слепые глаза, казалось, проникали в самую суть происходящего. – Разве не духи озера указывают нам путь? И разве не они сегодня дали знак этому юноше?

Она указала на артефакт, всё ещё висевший на шее Торина.

Слова старой прорицательницы заставили толпу притихнуть. Даже Ренар на мгновение потерял свою уверенность – Ильту уважали и боялись все, включая старейшин.

Но замешательство длилось недолго. Варас, отец Ренара, покачал головой:

– Духи могли указать на важность находки для племени, но они не отменяют наших традиций. Сын рыбака не может претендовать на дочь знахарки, – он повернулся к толпе. – Этой ночью мы празднуем великий улов и находку. Но завтра совет старейшин решит, как поступить с тем, кто осмелился нарушить законы предков.

Он сделал знак, и державшие Торина парни отпустили его. Молодой человек пошатнулся, но устоял на ногах, глядя прямо в глаза старейшине.

– До завтра ты будешь находиться в своей хижине, – продолжил Варас.

– Нет, – неожиданно твёрдо ответил Торин. – Я не хочу выполнять законы племени.

По толпе прокатился ропот возмущения, но, прежде чем кто-либо успел вмешаться, вперёд выступила мать Лиары, главная знахарка племени Сирона. Её величественная фигура, украшенная ритуальными символами и драгоценными камнями, внушала трепет даже старейшинам.

– Торин прав, судьбу моей дочери буду решать я, как велит традиция. Завтра я проведу обряд предсказания, и духи озера укажут достойного.

Это заявление вызвало смятение. Сирона редко пользовалась своей властью, но, когда она это делала, даже старейшины не решались ей перечить. Варас нахмурился, но кивнул, признавая её право.

– Пусть будет так, – сказал он. – Завтра мы узнаем волю духов.

Праздник был безнадёжно испорчен. Постепенно люди начали расходиться, обсуждая произошедшее. Торин, пошатываясь, направился к своей хижине. Сура подхватила сына под руку, помогая идти. Их провожали взглядами – кто-то с сочувствием, кто-то со злорадством, кто-то с любопытством.

Проходя мимо Ренара, Торин на мгновение остановился. Их глаза встретились, и в этом взгляде не было просьбы о пощаде или страха – только обещание. Обещание, что эта история ещё не закончена.

– Ты пожалеешь об этом, – тихо произнёс Ренар, так, чтобы слышал только Торин. – Её ты не получишь никогда, а завтра потеряешь ещё больше.

Торин не ответил. Вместо этого он перевёл взгляд на Лиару, которая стояла поодаль, окружённая своими родственницами. Их глаза встретились через толпу, и девушка незаметно коснулась губ, передавая безмолвное послание. В этом жесте было столько нежности и обещания, что Торин почувствовал, как новые силы вливаются в его избитое тело.

Опираясь на мать, Торин медленно побрёл к дому. Ночь опустилась на деревню озерамцев, прерывая праздник и принося с собой тревожные сны и предчувствия перемен, которые неминуемо принесёт следующий день.

3 глава: Между страхом и любовью

Утро пришло в поселение озеранцев с рассветными лучами, пробивающимися сквозь высокие дубы, окружающие небольшое селение, возникшее на руинах древнего мира. Тысячелетия прошли с момента падения металлических богов, и жизнь продолжалась, приспосабливаясь к новым условиям существования. Ветер нёс с озера запах свежести и влаги, перемешанный с ароматом коптящейся рыбы и лесных трав, развешанных пучками возле каждой хижины для защиты от духов и болезней.

Обменная площадь поселения, обычно спокойная в это время сезона, сегодня гудела от множества голосов, словно растревоженный улей. Воздух наполнялся многоголосым гомоном, смехом, спорами и возгласами торговцев, расхваливающих свой товар. Здесь толпились не только озеранцы в своих характерных одеждах из выделанных шкур и грубого холста, украшенных речным жемчугом и талисманами из рыбьих костей – каждый из которых был не просто украшением, но нёс глубокий сакральный смысл, передаваемый от поколения к поколению. Эти обереги рассказывали безмолвную историю древних верований, сохранившихся сквозь тысячелетия после Великого Падения.

По периметру площади, создавая живописное обрамление многолюдной сцены, расположились пёстрые шатры бродячих торговцев – выносливых, обветренных людей с дальних земель, чьи лица хранили следы бесчисленных путешествий и опасностей. Их глаза – проницательные и немного хитрые – видели такие дали, о которых большинство озеранцев могло только слышать в сказаниях. Тяжелогруженые повозки этих неутомимых странников были заполнены сокровищами, добытыми с риском для жизни: изысканными металлическими орудиями с тончайшей гравировкой, яркими красителями, которые невозможно было получить из местных растений, хрупкими стеклянными безделушками, переливающимися в солнечных лучах всеми цветами радуги, и множеством других диковинок, извлечённых из развалин древних городов – безмолвных свидетелей былого величия исчезнувшей цивилизации.

Среди общего многоголосого гула особенно выделялись громкие, звучные прощальные возгласы людей из соседнего рыбачьего поселения. Эти крепкие мужчины и женщины с лицами, загорелыми до цвета тёмного дуба от бесконечных дней, проведённых на открытой воде под палящим солнцем, уже энергично собирали свои многочисленные пожитки, готовясь к долгожданному возвращению домой после ежемесячного плодотворного обмена товарами с озеранцами. Их движения были размеренными и уверенными – движения людей, привыкших доверять своему телу в борьбе со стихией.

Йордан – старейший и самый уважаемый рыбак с седыми косицами, искусно выменянными на удачу у легендарного знахаря из загадочных южных болот, куда мало кто отваживался заходить, – энергично пожимал мозолистую руку вождю озеранцев. Его сухощавое тело, несмотря на преклонный возраст, оставалось сильным и гибким, словно хорошо выделанная кожа.

– До следующей полной луны, Варас! – произнёс он гулким голосом, в котором слышался рокот морских волн. – Пусть твои сети будут тяжелыми от добычи, а кладовые – полными до краёв! Пусть духи озера благоволят твоему племени во все дни, пока солнце встаёт над водой!

На сухом, испещрённом морщинами лице старого рыбака играла добродушная улыбка, обнажая несколько отсутствующих зубов – свидетельство давних схваток и трудной жизни.

– И тебе спокойного возвращения, старый морской карп, – ответил вождь Варас, высокий и статный мужчина средних лет, с бородой, замысловато украшенной речными раковинами, каждая из которых символизировала важное решение, принятое во благо племени. Отблески утреннего солнца играли на этих раковинах, создавая впечатление, будто борода сияет внутренним светом

– Передай своему народу, что наш священный договор о совместной осенней рыбалке остаётся нерушимым, как скалы у Северного мыса. Мы объединим наши лодки и умения, когда наступит время большого хода серебристой рыбы.

В это самое время, когда повседневная жизнь поселения текла своим привычным, размеренным чередом, словно река, знающая своё русло, на центральной площади, возле древнего каменного алтаря – молчаливого свидетеля бесчисленных поколений, приходивших и уходивших под его невозмутимым взглядом, – начинался суд над Торином. Воздух вокруг алтаря, казалось, сгустился от напряжения, и даже птицы перестали петь, словно почувствовав значимость момента.

Торин стоял гордо перед советом старейшин. Его глаза, ясные и зелёные, как глубокое лесное озеро в погожий летний день, смотрели прямо и без тени страха или сомнения, что лишь сильнее раздражало членов совета, привыкших к почтительному трепету перед их авторитетом.

Старейшина Варас – крепкий, коренастый мужчина с хитрым прищуром глаз и властным выражением лица, выдававшим тщательно скрываемое удовольствие от обладания властью – говорил ровным, но пронизывающим тоном, от которого многие невольно съёживались:

– Торин, сын Хорина! Ты дерзнул нарушить древний, священный закон нашего племени, передаваемый от отцов к сыновьям с незапамятных времён! – Его голос постепенно набирал силу, подобно надвигающейся грозе. – Ты возжелал взять в жёны Лиару, дочь знахарки! Разве ты не знаешь, что дочери тех, кто общается с духами, предназначены для самых сильных рыбаков племени, а не для удовлетворения желаний обычных смертных?

Произнося эти слова, Варас незаметно для остальных бросил торжествующий взгляд на стройную фигуру девушки, которую под предлогом защиты от скандала он приказал своему верному сыну Ренару держать в отдалении, в тени раскидистой ивы. Истинные мотивы Вараса были далеки от заботы о соблюдении традиций – он давно хотел, чтобы его сын взял Лиару.

– Я спрятал дочь знахарки подальше от твоих жадных взглядов, – продолжал Варас с плохо скрываемым злорадством, – и поставил надёжную охрану в лице Ренара, чтобы не провоцировать ненужные сплетни и скандалы, которые могут посеять смуту в нашем мирном поселении. Её место – в храме духов, а не в твоей хижине!

Среди собравшихся пробежал взволнованный шёпот, подобный шелесту листвы под порывом ветра. Многие смотрели на Торина с осуждением, которое, впрочем, больше проистекало из страха перед Варасом, чем из искреннего несогласия с чувствами молодого охотника. В глазах юношей и молодых рыбаков, напротив, можно было заметить плохо скрываемое восхищение дерзостью Торина, осмелившегося бросить вызов закостенелым традициям ради любви.

Торин медленно, с достоинством провёл рукой по своим непокорным косам цвета осенней листвы, собираясь с мыслями и тщательно подбирая слова. Его голос, когда он наконец заговорил, был низким и звучным, подобным раскатам далёкого грома среди величественных гор:

– Я глубоко уважаю наши древние традиции, Варас, – произнёс он, делая особое ударение на имени старейшины, словно намекая на неуместность его личного вмешательства, – но не могу и не буду слепо преклоняться перед запретами. – Его голос окреп, в нём зазвучала сталь непреклонной решимости. – Я полюбил Лиару всем сердцем, и она ответила мне взаимностью. Какое право имеет кто-либо, даже совет старейшин, вставать между двумя сердцами, стремящимися друг к другу?

Торин окинул взглядом собравшихся, ища понимания, и, посмотрев на Лиару, стоящую под охраной Ренара, послал ей взгляд, полный любви и обещания защиты.

Совет зашумел подобно растревоженному улью, но Варас властно поднял руку, призывая к тишине, хотя внутри него клокотала ярость от дерзости Торина и от того, с какой нежностью Лиара ответила на его взгляд.

– Благие намерения и пылкие чувства не могут и не должны оправдывать нарушения вековых традиций, на которых, подобно могучим столпам, держится весь наш мир с тех самых пор, как пали древние города и металлические боги обратились в безжизненный прах! – провозгласил он, стараясь придать своему голосу глубину и значительность. – Совет уже тщательно обсудил этот вопрос и принял единогласное решение…

Но его напыщенная речь оборвалась на полуслове, когда по площади, подобно волне, прокатился удивлённый шёпот, смешанный с возгласами изумления. Внимание всех собравшихся, словно по невидимому сигналу, обратилось к восточной тропе, извивающейся лентой среди вековых деревьев и ведущей из таинственных глубин леса к поселению.

Пять фигур в тёмных кожаных плащах с глубоко надвинутыми на лица капюшонами медленно и совершенно бесшумно, будто призраки, вошли в поселение. Их движения были неспешными, размеренными, но исполненными такой скрытой силы и непоколебимой уверенности, что даже дети, обычно шумные и неуёмно любопытные, внезапно замолкли, завороженно наблюдая за загадочными пришельцами, словно перед ними предстали персонажи из древних легенд.

Это были легендарные охотники-воины, о которых с трепетом и благоговением слагали сказания и были во всех поселениях, раскинутых вокруг величественного Великого озера. Пятеро загадочных странников, чьи имена с почтением произносили шёпотом у ночных костров, а их невероятные подвиги бесконечно пересказывали у жарко пылающих очагов долгими зимними вечерами, когда снег заметал тропы и отрезал поселения друг от друга.

Они были негласными, но безусловными знаменитостями этих обширных земель, однако удивительный парадокс заключался в том, что никто – даже самые старые и мудрые старейшины – не знал о них достоверных подробностей. Существовали только мифы, легенды и противоречивые слухи, каждый раз обрастающие новыми фантастическими деталями, делающими этих пятерых похожими скорее на сверхохотников, чем на обычных смертных.

Особую таинственность придавало то обстоятельство, что они появились в здешних краях ровно три года назад, сразу после той страшной солнечной вспышки, когда небо на целый день окрасилось в кроваво-красный цвет, а ночью полыхало невиданным северным сиянием. Многие знахари и прорицатели тогда предсказывали великие перемены и появление новых сил в мире – и вскоре после этого пятеро неизвестных воинов начали своё молчаливое странствие по землям вокруг Великого озера.

Их тёмные, словно вырезанные из сумерек силуэты будто соткались из самих теней древнего леса – пять фигур одинакового, необычно одинакового роста, в потрёпанных дорогами, но удивительно добротных кожаных плащах, с низко надвинутыми капюшонами, скрывающими лица от любопытных взглядов. Лишь изредка, когда один из них поворачивал голову, можно было заметить таинственный блеск глаз под этими капюшонами – внимательных, оценивающих, изучающих и словно просвечивающих насквозь всё и всех вокруг, запоминающих каждую мельчайшую деталь происходящего.

Самым поразительным было то, что все пятеро были совершенно одинакового роста – настолько точно одинакового, что это казалось невозможным совпадением и рождало множество суеверных домыслов. Кто-то шептал, что они – пятеро братьев-близнецов, рождённых от союза смертной женщины и древнего лесного духа. Другие уверяли, что это один и тот же человек, способный разделяться на пять сущностей. Третьи с дрожью в голосе рассказывали, что они вообще не люди, а последние уцелевшие экземпляры тех самых металлических созданий, которые бродили по миру до Великого Падения, только теперь облачённые в человеческую плоть.

О них говорили, что они мастерски, с невероятным искусством охотились на самых опасных и неуловимых зверей в диких, неисследованных землях, где когда-то возвышались светящиеся города древних и бродили их механические слуги и стражи. Рассказывали, что эти пятеро дрались лучше любого, даже самого прославленного воина из всех известных племён – их движения были молниеносными, техника боя безупречной, а удары смертоносными. Они использовали такие приёмы и тактики боя, которые казались утерянными со времён Падения, словно древние знания были заключены в их крови.

Их крайне редкие, почти мимолётные появления в разрозненных поселениях неизменно порождали новую волну восторженных мифов и взволнованных разговоров об их сверхъестественных навыках. Каждый, кто хоть мельком видел их в бою или на охоте, клялся, что ничего подобного в своей жизни больше не встречал, и эти рассказы, передаваемые из уст в уста, с каждым пересказом становились всё более невероятными.

Пятеро молча пересекли площадь, не обращая внимания на затихшую толпу, и направились к гостевой хижине – просторному строению, только что опустевшему после отъезда рыбаков из соседней деревни.

Вождь Варас прервал застывший в оцепенении суд и, выпрямившись во весь свой внушительный рост, направился к пришельцам:

– Приветствую вас в поселении озеранцев! Давно ваши тени не падали на нашу землю.

Один из пятерых – тот, что шёл впереди, – слегка наклонил голову в знак приветствия. Его голос оказался неожиданно мелодичным, хотя и хриплым, как будто им редко пользовались:

– Благодарим за гостеприимство, вождь озеранцев. Мы пришли издалека и хотели бы остановиться на несколько дней.

Больше никаких объяснений, никаких подробностей о цели их визита. Эта немногословность была характерной чертой загадочной пятёрки, что только усиливало ореол таинственности вокруг них.

Когда пришельцы разместились в гостевой хижине, жизнь поселения словно разделилась на две части: одна продолжала свой обычный ход – рыбаки собирались в обратный путь, торговцы зазывали покупателей, дети бегали между хижинами; другая же застыла в напряжённом ожидании, сосредоточившись вокруг гостевой хижины.

Местная молодёжь, особенно юноши, мечтающие о подвигах и приключениях, не могли удержаться от любопытства. Они кружили вокруг хижины, заглядывали в окна, а самые смелые даже осмеливались подходить к двери с вопросами и просьбами рассказать о жизни в диких лесах, где лежали останки древних городов, окутанные смертельной опасностью и тайнами прошлого.

– Правда ли, что в Мёртвом городе до сих пор светятся огни по ночам? – спрашивал долговязый Нимрад, сын рыбака, мечтающий стать бродячим торговцем.

– А вы видели металлических людей, о которых рассказывают знахари? – вторил ему Терен, щуплый, но смышлёный парень с шрамами от ветряной оспы на щеках.

Но пятеро оставались молчаливыми и редко удостаивали расспросы ответом. Лишь иногда кто-то из них ронял короткую фразу, которая потом обсуждалась молодёжью до хрипоты.

– В Мёртвых городах тьма гуще, чем в самой глубокой пещере, – сказал однажды один из них – И лишь глупец ищет там древние огни.

Тем временем суд над Торином, прерванный появлением таинственных гостей, пытались возобновить, но всеобщее внимание было приковано к пришельцам. Старейшина Маэла несколько раз пыталась вернуть порядок, но безуспешно.

– Жители озёрного поселения! – наконец воскликнула она, стукнув посохом о землю. – Мы должны решить судьбу Торина, сына Хорина! Совет постановил, что за неоднократное нарушение законов племени он должен быть изгнан!

Эти слова наконец привлекли внимание собравшихся. Торин стоял гордо, его плечи были расправлены, а в глазах читалась не столько тревога, сколько усталость от непонимания.

– Если таково решение совета, я приму его, – сказал он твёрдо. – Но знайте, что действовал я не из неуважения к традициям, а из любви к девушке.

В толпе послышались протестующие возгласы. Многие, особенно молодые охотники и рыбаки, не соглашались с решением совета. Торин был добрым парнем, не самым лучшим рыбаком, но надёжным товарищем. Его неповиновение традициям могло навредить племени, разгневать духов.

Но появление пятерых таинственных молчаливых и странных парней одного роста окончательно прервало суд.

День клонился к закату, окрашивая воды озера в багровые тона, когда случилось ещё одно необычное событие. К одному из причалов поселения приблизилась лодка, явно пришедшая издалека. Её борта были покрыты потёртыми рунами и символами, характерными для северных охотничьих племён, живущих среди холодных гор, за непроходимыми болотами.

Торговцы из этих далёких земель иногда приходили с ценным обменом – мехами редких животных, минералами, не встречающимися в землях озеранцев, амулетами, созданными горными знахарями. Но путь был долог и опасен, поэтому такие визиты происходили крайне редко, становясь событием, о котором помнили годами.

Лодка, управляемая четырьмя молчаливыми фигурами в меховых одеждах, пришвартовалась к причалу, но, к удивлению собравшихся на берегу озеранцев, пришельцы не сошли на землю. Они остались в лодке, привязав её к причалу прочными верёвками, и замерли, словно изваяния, глядя на поселение безо всякого выражения на суровых, обветренных лицах.

Вождь Варас и несколько старейшин вышли к причалу, чтобы приветствовать северян, но те никак не отреагировали на слова приветствия. Они сидели неподвижно, не пытаясь заговорить с озеранцами, а озеранцы, почувствовав странную напряжённость, не стали настаивать и отступили, обеспокоенно переговариваясь между собой.

– Что это значит? – шептались жители поселения. – Почему они не выходят? Чего ждут?

Когда солнце скрылось за горизонтом и на поселение опустились сумерки, странная лодка с её молчаливым экипажем всё так же оставалась у причала. Северяне не сходили на берег, не разводили огонь, не ели и, казалось, даже не разговаривали между собой. Они просто сидели в лодке, словно ожидая чего-то, и это ожидание передавалось жителям поселения, нагнетая тревогу.

В свете факелов, зажжённых вокруг площади, лица озеранцев казались напряжёнными и обеспокоенными. Что означало это странное стечение обстоятельств – прерванный суд над Торином, появление легендарных охотников-воинов и прибытие загадочной лодки с севера?

Торин, чья судьба оставалась нерешённой из-за всех этих событий, стоял на берегу, вглядываясь в тёмные воды озера. Его профиль, освещённый мерцающим светом факелов, казался высеченным из камня.

– Что-то большее, чем мой проступок, свело все эти силы в нашем поселении сегодня, – проговорил он тихо, обращаясь к подошедшей матери.

Сура, невысокая, пожилая женщина молча кивнула:

– Что говорит тебе твоё сердце сейчас?

Торин долго молчал, глядя на неподвижную лодку, чей силуэт чернел против светлой глади озера, отражающей звёзды.

– Не знаю. – наконец ответил он.

Так они стояли до глубокой ночи – сын и мать, один под угрозой изгнания, вторая верная ему до конца, – наблюдая за неподвижной лодкой с её молчаливым экипажем, которые, не сходя с неё стояли до утра на привязи к причалу, не пытаясь заговорить с озеранцами, а озеранцы не пытались заговорить с ними.

А в гостевой хижине пятеро легендарных охотников-воинов собрались в тесный круг, тихо переговариваясь на языке, который никто в поселении не понимал. Их лица, частично освещённые тусклым светом очага, были серьёзны и сосредоточены, как будто они решали судьбу всего поселения, а возможно, и судьбу всех земель вокруг Великого озера.

Над поселением озеранцев повисла тревожная тишина ожидания, нарушаемая лишь отдалённым уханьем ночных птиц и тихим плеском волн о борта загадочной северной лодки.