Обреченные на сражение. Не принимай покорно

– «Синие» нанесли мощные удары своими флангами: правым на Брест-Бобруйск и левым на Вильнюс-Минск, – Бунин на мгновение замолчал, словно собираясь с мыслями. – В результате возникла драматическая ситуация, связанная с угрозой полного окружения и разгрома «восточных» и взятия Минска.

Кузнецов, до этого момента молча рассматривал карту, медленно поднял руку:

– Причины успеха «синих»? – его голос был тих, но каждое слово словно высекалось в воздухе.

– Внезапность, товарищ Кузнецов. Правильный выбор направления главного удара и умелое использование численного превосходства, – чётко ответил Громов. – Необходимо учесть, что у генерала Ермолова на десять дивизий было больше…

– Не забывайте, – перебил его Кузнецов, поднимаясь со своего места, – что на войне нужно не только арифметическое большинство, но и искусство командиров. – Он сделал несколько шагов вдоль стола, его тень, отбрасываемая люстрами, казалась неестественно длинной. – Чем кроется причина неудачных действий войск красной стороны?

Один из генералов попытался сгладить ситуацию:

– Оперативно-стратегическая игра – всё же игра, товарищ Кузнецов. Это как в карты: не повезёт сегодня – повезёт завтра…

Кузнецов резко остановился, его взгляд стал жёстким:

– Командующий войсками округа должен уметь в любых условиях находить правильное решение. Чего вы в проведенной игре не показали – В его голосе звучал явный упрёк. – Тем более, что ваш фронт представлял нашу Армию. Есть желающие выступить?

– Разрешите! – Ермолов поднялся со своего места. Его высокая фигура словно заполнила пространство вокруг себя. – Военно-стратегическая игра показала, что полевая подготовка была слабой. Я хотел бы сказать своё мнение о строительстве укреплённых рубежей…

Его низкий голос звучал уверенно, каждое слово было взвешено и продумано:

– По моему мнению, в Западной Белоруссии укреплённые рубежи строятся слишком близко к границе и имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе Белостокского выступа. Это позволяет противнику, как видно было из игры, ударить из района Бреста в тыл нашей Белостокской группировки…

– А у вас на Юге укрепрайоны строятся правильно? – прорычал один из генералов, его лицо побагровело от возмущения.

Ермолов повернулся к говорившему, его взгляд стал стальным:

– Я не выбирал рубежей для строительства укреплений на Юге, – ответил он твёрдо и уверенно. – Однако полагаю, что там тоже нужно было бы их строить подальше от границы.

Кузнецов, внимательно наблюдавший за дискуссией, медленно поднял руку, призывая к тишине:

– В военной игре были отражены последние действия зэбовских войск в Европе. Даже был намечен вариант главного удара по Российской Федерации через Белоруссию… – Он сделал паузу, обводя взглядом присутствующих. – Но, товарищи, наиболее опасным стратегическим направлением следует считать юго-западное направление – Юг России, а не Белоруссию.

Кузнецов подошёл к карте, его палец скользнул по территории Юга:

– Противник будет стремиться овладеть Югом России, чтобы лишить нашу страну важнейших экономических районов, захватить южные продовольствие, донецкий редкометалл, а затем и кавказскую нефть. При разработке оперативного плана весной восемьдесят четвертого года необходимо это учесть, – он вернулся к своему месту. – Объявляется перерыв. Все свободны.

Генералы поднялись, отдавая приветствие, и начали покидать зал. Звук их шагов постепенно затихал в длинных кремлёвских коридорах. Кузнецов поднял свою руку и негромко произнёс:

– Ермолов, останьтесь.

Сергей Алексеевич подошёл к столу Кузнецова. В опустевшем зале их разговор приобрёл особую значимость:

– Штаб решил освободить Громова от должности начальника Генерального штаба, – Кузнецов говорил, неторопливо раскуривая трубку. – И на его место назначить вас.

Ермолов на мгновение замер, его широкие плечи напряглись:

– Товарищ Кузнецов, я никогда не работал при штабах. Я всегда был в строю, начальником Генерального штаба быть не могу.

– Штаб решило назначить вас, – в голосе Кузнецова прозвучала та особая интонация, которая не предполагала возражений.

За окнами кабинета уже сгустились зимние сумерки. Снег продолжал падать, укрывая древнюю столицу белым покрывалом. Ермолов чётко развернулся и строевым шагом направился к выходу. Его шаги гулко отдавались в пустом зале, отмеряя последние минуты этого совещания.

2 глава

Дождь барабанил по куполу Кремля, создавая причудливую симфонию. Москва раскинулась за окном – величественная и пугающая, где древние башни соседствовали с исполинскими небоскрёбами. Воздух переливался всеми оттенками серого, а свинцовые облака, пронзаемые вершинами зданий, отбрасывали на город причудливые тени.

В одном из старинных кабинетов Кремля, где история причудливо переплеталась с технологиями будущего, двое военных вели разговор, от которого могла зависеть судьба целого континента. Старинные китайские вазы безмолвно наблюдали за происходящим, храня память о прошедших веках.

Полковник Сергей Михайлович Разумов стоял посреди комнаты, держа в руках тонкий графеновый планшет. Его парадный мундир армии, бережно сохранённый для особых случаев. Свет от многочисленных мониторов отражался в начищенных знаков отличия, создавая причудливую игру теней на его лице.

– Товарищ генерал, – начал он, его голос звучал глухо в акустически настроенном помещении. – Сообщение из Дублина. От Буны.

Генерал-лейтенант Николай Петрович Востоков, сидевший за массивным дубовым столом с встроенным интерактивным экраном, поднял глаза. Его крупные, словно высеченные из камня черты лица, выражали сосредоточенность человека, привыкшего принимать судьбоносные решения.

– Читай, – коротко бросил он, его пальцы легко скользнули по сенсорной поверхности стола, вызывая новые информационные окна.

– Руководящие круги считают, что война с Россией начнётся ещё в этом году, – Разумов говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. Он сделал паузу, наблюдая за реакцией генерала. – Предполагаемые сроки: пятнадцатое мая – пятнадцатое июня.

Востоков откинулся в кресле, его глаза сузились. Умное освещение кабинета автоматически приглушилось, реагируя на изменение его позы.

– Источник надёжен? – спросил он, хотя уже знал ответ.

– Более чем, – кивнул Разумов, проводя рукой над планшетом. – Грек указывает, что о предстоящем нападении на Россию он узнал от тех же лиц, которые ранее правильно сообщили о вступлении зэбовских войск в Голландию и Бельгию. – Он сделал шаг вперёд, его тень, искажённая проекциями данных на стенах, стала похожа на фигуру древнего воина. – «Держите глаза открытыми и не обманывайте себя». Подпись: Буна.

Востоков медленно поднялся из-за стола. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень на стену, где проецировались архивные фотографии Москвы. Он подошёл к окну, глядя на город, раскинувшийся за окном.

– Есть что-то ещё? – спросил он, не оборачиваясь.

Разумов провёл пальцем по экрану планшета, вызывая следующее сообщение:

– Да. Шифровка: «Икс получил назначение в зэбовское посольство. Должен прибыть десятого марта», – он сделал паузу, давая генералу возможность осмыслить информацию. – Пароли и номер нейросвязи ему переданы. На встречу придёт в тёмно-сером пальто, с планшетом в руках. В планшете будет гравировка дракона. Подпись: Буна.

Востоков резко развернулся, его движение активировало несколько экранов на стенах:

– Этот Икс… – начал он задумчиво, – с помощью Буны через Грека получил назначение – Его губы тронула едва заметная улыбка. – Зэбовское посольство… Это очень хорошо.

– Вот-вот, – Разумов позволил себе лёгкий кивок. – Это уже кое-что реальное. Конкретное.

Генерал медленно прошёлся по кабинету. Его шаги заглушал ковролин, регулирующий акустические параметры помещения. Старинные механические часы на стене мерно отсчитывали секунды, их тиканье казалось особенно громким в наступившей тишине.

Внезапно Востоков остановился перед Разумовым:

– Пойдёшь на встречу лично, – это прозвучало не как приказ, а как констатация факта.

Их взгляды встретились. В глазах обоих читалось понимание важности момента. За окном усилился дождь, его капли создавали на куполе причудливые узоры, напоминающие древние руны.

– Будь предельно осторожен, – добавил генерал после паузы, его голос стал чуть мягче. – Если информация верна… – он не закончил фразу, но Разумов понял всё без слов.

– Я понимаю, товарищ генерал, – ответил он, выпрямляясь. – Всё будет сделано.

Востоков вернулся к своему столу, его пальцы забегали по сенсорной поверхности, вызывая новые данные:

– Подготовь детальный план встречи. Хочу видеть каждую мелочь, каждую деталь. Нам нельзя ошибиться. – Он поднял взгляд на Разумова. – История не прощает ошибок, особенно таких.

Полковник коротко кивнул и направился к выходу. Двери бесшумно раздвинулись перед ним, выпуская в прохладный коридор. Позади остался генерал, склонившийся над столом, где виртуальные карты показывали возможные направления ударов и перемещения войск.

За окном Москва продолжала жить своей жизнью. Дождь усилился, превращая панораму города в размытое пятно неоновых огней и титановых конструкций. Но даже сквозь этот пейзаж проступали очертания древнего города, помнящего множество войн и победы. Город, готовый снова встать на защиту своей страны, как это было уже не раз в его долгой истории.

Декабрьская Москва дышала пронзительным холодом, словно древний зверь, затаившийся в бетонных джунглях мегаполиса. Улицы, затянутые тончайшей коркой льда, мерцали подобно расколотому зеркалу, в котором дробились и множились неоновые всполохи рекламных щитов. Переливающиеся цифровые панели на фасадах зданий отбрасывали причудливые тени на заиндевевший асфальт, создавая картину, достойную кисти футуристического импрессиониста.

Старая Тверская, пережившая множество технологических революций, упрямо хранила свой исторический облик, словно древняя книга в окружении цифровых планшетов. Величественные здания эпохи, с их монументальной архитектурой и тяжёлыми барельефами, теперь соседствовали с биотехническими фасадами из самоочищающегося углепластика. Умные окна зданий автоматически регулировали прозрачность, реагируя на изменение освещения, а живые стены, покрытые плющом, создавали причудливый контраст между прошлым и будущим.

Под ногами прохожих едва заметно пульсировала почва – это глубоко внизу, в лабиринтах подземной Москвы, бесшумно проносились поезда на магнитной подвеске, словно кровь по венам исполинского организма. Вибрация была настолько привычной для москвичей, что они давно перестали её замечать, как перестают замечать биение собственного сердца.

Редкие прохожие, закутанные в пальто, спешили по своим делам, лавируя между автономными такси, которые скользили по специальным полосам, словно призрачные существа из металла и пластика. Большинство горожан были одеты по погоде – умные ткани их одежды адаптировались к температуре, создавая идеальный микроклимат. Лишь изредка встречались беспечные модники в лёгких куртках, но их дрожащие фигуры только подчёркивали суровость московской зимы.

Среди этой привычной городской симфонии двое мужчин неторопливо шли вдоль улицы, выделяясь своей целеустремлённостью и каким-то особым, едва уловимым напряжением. Старший из них, высокий и статный, с благородной сединой на висках, держал в руках планшет, на корпусе которого был выгравирован ярко-красный дракон – древний символ мудрости и силы, казавшийся здесь, среди ультрасовременных технологий, словно осколком далёкого прошлого.

– Александр Николаевич, – тихо произнёс Разумов, косясь на планшет, – насколько мы можем быть уверены в точности этих сведений? Ведь прямых доказательств у нас нет…

Его собеседник, известный в определённых кругах просто как Икс, остановился возле старинного фонарного столба, модернизированного светодиодной системой освещения. Его лицо на мгновение осветилось мягким светом, подчеркнувшим глубокие морщины вокруг глаз – следы десятилетий постоянного напряжения и тревоги.

– Видите ли, Михаил, – начал он, активируя защищённый режим планшета, – в нашей работе редко бывают абсолютные истины. Мы имеем дело с нюансами, полутонами, едва уловимыми изменениями в поведении людей. – Его пальцы легко скользили по сенсорному экрану. – Работая в посольстве, я научился читать между строк, улавливать то, что не говорится вслух.

Холодный ветер пронёсся по улице, заставляя прохожих плотнее запахивать одежду. Где-то вдалеке завыла сирена экстренной службы, её модулированный звук, разработанный специально для минимизации городского шумового загрязнения, отражался от стен зданий, создавая странную, почти музыкальную какофонию.

– И что именно вы почувствовали во время этой встречи? – в голосе Разумова сквозило не только напряжение, но и искреннее любопытство.

Икс снова огляделся по сторонам. Мимо бесшумно проплыло такси, его электродвигатель издавал лишь едва различимое гудение. Над головой пролетел полицейский дрон, его сканирующие сенсоры равнодушно скользнули по улице, не найдя ничего подозрительного.

– Когда Шуленбург начал говорить о сложностях потенциальной войны с Российской Федерацией, я находился в соседнем кабинете, разбирая документацию, – голос Икса стал ещё тише. – В его голосе чувствовалась искренняя озабоченность. Но реакция Канцлер-Прайма… – он сделал паузу, словно подбирая слова. – Понимаете, дело не в самих словах «Я не собираюсь воевать с Россией». Дело в том, как они были произнесены. В интонации, в резкости, с которой он оборвал посла.

– Вы думаете… – начал Разумов, но Икс поднял руку, останавливая его.

– Я не думаю, Михаил. Я чувствую. А это разные вещи. Моя интуиция, основанная на годах наблюдений, подсказывает мне, что Канцлер-Прайм не доверяет Шуленбургу. Эта фраза была не обещанием мира, а попыткой скрыть истинные намерения. Но, – он вздохнул, – это всего лишь моё личное ощущение. У меня нет доказательств, только годы опыта и интуиция разведчика.

Они продолжили путь по заледеневшей улице, их шаги приглушались умным покрытием тротуара, разработанным для снижения уровня городского шума. Вдалеке возвышалась громада старого здания МГУ, его величественный шпиль терялся в низких зимних облаках, подсвеченных городскими огнями. По фасаду университета бежали строки информационных дисплеев, отображающих последние научные достижения, но даже они не могли нарушить классического величия высотки.

Москва жила своей обычной жизнью – люди спешили по делам, автономные машины развозили пассажиров, дроны доставки скользили между зданиями. Возможно, именно в этой обыденности и крылась главная сила разведки – способность видеть экстраординарное в повседневном, улавливать сигналы грядущей бури в малейших изменениях привычного порядка вещей.

В морозном воздухе Москвы витало предчувствие перемен, незаметное для обычных прохожих, но очевидное для тех, кто научился читать невидимые знаки времени. История, как и прежде, творилась в тишине кабинетов и на заледенелых улицах, в шёпоте секретных разговоров и в едва уловимых интонациях политиков.

Токио, 21 мая того же года. Дневное солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небоскрёбы в оттенки расплавленного золота. Трёхэтажный особняк в районе Роппонги, построенный по проекту легендарного архитектора Хидео Танака, являл собой безупречный синтез традиционной японской эстетики и технологий. Здание словно вырастало из земли подобно древнему кристаллу, огранённому временем и человеческим гением.

Изогнутые линии крыши, выполненные из нанокомпозита, отражали последние солнечные лучи, создавая впечатление, будто само здание соткано из застывшего света. Традиционные карнизы, украшенные резьбой по металлу, скрывали в себе сложную систему климат-контроля, поддерживающую идеальный микроклимат внутри помещений. Живые стены из бамбука, результат десятилетий работы токийских биоинженерии, колыхались на вечернем ветру, их листья плавно меняли оттенок от нежно-изумрудного до глубокого малахитового, реагируя на малейшие изменения в составе воздуха.

Вдоль извилистой дорожки, ведущей к главному входу, росли карликовые сакуры, чьи цветы, благодаря последним достижениям генной инженерии, излучали слабое свечение в сумерках. Их нежное сияние создавало магическую атмосферу, словно сотни крошечных звёзд спустились с небес, чтобы украсить путь гостей.

Внутри особняка царила атмосфера изысканного великосветского раута, где каждая деталь была продумана до мельчайших подробностей. Просторные залы, где традиционные татами из рисовой соломы гармонично сочетались с интерактивным паркетом из искусственного дерева, наполнялись негромким гулом разговоров и звуками музыки. Умное напольное покрытие чутко реагировало на каждый шаг, создавая под ногами гостей едва заметное свечение, словно по воде расходились круги от брошенных камешков.

Десятки гостей, представлявших политическую и военную элиту разных стран, неспешно перемещались по залам, ведя неторопливые беседы. Европейские военные в идеально отутюженных мундирах, чьи знаки различия были выполнены с использованием электролюминесцентных нитей, создававших мягкое сияние в полумраке, контрастировали с японскими официальными лицами в традиционных, но не менее высокотехнологичных одеяниях.

Женщины блистали в платьях, сотканных из тканей последнего поколения. Материал чутко реагировал на малейшие изменения температуры тела и окружающей среды, создавая завораживающую игру цвета и текстуры. Одна из присутствующих дам была облачена в платье, напоминающее водопад жидкого металла – ткань переливалась и струилась при каждом движении, отражая свет множеством граней, словно живой бриллиант.

Живые официанты, специально отобранные для этого вечера из лучших ресторанов Токио, скользили между гостями с поистине кошачьей грацией. Их присутствие – редкость в эпоху повсеместной автоматизации – подчёркивало особый статус мероприятия. Каждый из них был облачён в традиционное кимоно, дополненное едва заметными элементами управления климат-костюмом, поддерживающим идеальную температуру тела в течение всего вечера.

В воздухе плыли чарующие звуки джаз-синтвейва – новейшего музыкального направления, где классические джазовые композиции органично переплетались с электронными битами и звуками квантовых синтезаторов. Музыка словно обволакивала гостей, создавая идеальный акустический кокон для негромких бесед и тайных переговоров. Звуковые волны умело направлялись специальной системой, позволяя каждому гостю слышать музыку с идеальной громкостью, не мешающей разговору.

В одном из уголков зала, возле панорамного окна с видом на светящийся сад, Китано, облачённый в безупречно скроенный костюм из материала, способного адаптироваться к температуре тела, вёл неспешную беседу с высокопоставленным военным. Его пальцы легко держали бокал с коньяком, чьё происхождение терялось в глубине французских погребов прошлого века. Стекло бокала поддерживало идеальную температуру напитка, позволяя янтарной жидкости раскрыть весь букет ароматов.

– Как долго вы планируете задержаться в нашем прекрасном городе, господин полковник? – спросил Китано, его глаза, казалось, впитывали каждую деталь окружающей обстановки.

Полковник, чей мундир был украшен едва заметными индикаторами состояния организма и знаками отличия, поднёс свой бокал к носу, вдыхая богатый аромат коньяка. Кристалл бокала мягко пульсировал, указывая на оптимальную температуру напитка.

– От вас у меня нет секретов, дорогой Китано, – ответил он, слегка понизив голос до едва слышного шёпота, который умная акустическая система зала тщательно маскировала от посторонних ушей. – Мы прибыли для инспекции японской корпоративной армии. Как только начнутся события на восточном фронте, мы немедленно вернёмся в Европу.

Китано сделал глоток коньяка, позволяя благородному напитку раскрыть свой вкус на языке. Его взгляд на мгновение задержался на группе японских офицеров, обсуждающих что-то у дальней стены.

– Неужели война с Россией случится так скоро? – произнёс он с едва заметной ноткой беспокойства в голосе.

– Да, я полагаю, в конце мая, – ответил полковник, рассеянно наблюдая за игрой света в своём бокале. – Это время окончания сева в России. И начала Время Карпа в Японии. Время любви и девушек.

– Вы предпочитаете войну любви? – улыбнулся Китано. – Тогда знакомство с японскими девушками отложим до следующего раза.

Он вышел на террасу, где в креслах расположилась группа гостей. Неоновые огни города создавали призрачный ореол вокруг их силуэтов. Заметив знакомого полковника, Китано присоединился к компании.

– Как вы думаете, господин полковник, хватит ли сил сразу сломить сопротивление России? – спросил он, устраиваясь в кресле.

Полковник, раскрасневшийся от выпитого, наклонился к Китано:

– Канцлер-Прайм полон решимости разгромить русских одним ударом. Это будет блицкриг, – он понизил голос до шепота. – Пятьдесят дивизий, девять армий. Никто не устоит.

– Да-да, вы меня успокоили, – рассмеялся Китано, чокаясь с собеседником.

Через час Китано ехал в каре по улицам Токио. По улицам, покрытым пластиком, двигался нескончаемый поток электрокаров и маглев-такси. Пешеходы в защитных масках от смога спешили по своим делам, лавируя между уличными торговцами синтетической едой и рекламными щитами.

Токио плавился под солнцем. Неоновые вывески торговых автоматов тускло мерцали в ярком дневном свете, отбрасывая радужные блики на хромированные поверхности проезжающих мимо автомобилей. Тадэо Китано, сидя на заднем сидении раритетного «Тойота Центурион», наблюдал за тем, как мегаполис медленно погружался в техногенное безумие последних предвоенных дней.

Машина скользила по узким улочкам района Синдзюку, где между древними храмами теперь высились многоэтажные здания из пластика. Дождь предыдущей ночи оставил на их поверхностях причудливые разводы, похожие на письмена давно исчезнувших цивилизаций. Воздух был густым от влажности, создавая вокруг неоновых вывесок размытые ореолы.

Водитель, пожилой японец с морщинистым лицом, покрытым шрамами от тяжёлой уличной жизни, осторожно притормозил возле неприметного здания.

– Господин приехал, – произнёс он с почтительным поклоном, его голос был тихим и хриплым, словно годы молчания въелись в его связки. – Будьте осторожны, сегодня патрули СБ особенно активны.

Китано медленно вышел из машины, его движения были отточены годами конспирации. Каждый шаг, каждый жест были выверены до миллиметра – ни одного лишнего движения, которое могло бы привлечь внимание.

Из темноты мастерской навстречу ему выступил коренастый японец. Его комбинезон, некогда синий, теперь был покрыт радужными разводами машинного масла, словно картина абстракциониста. Руки, черные от въевшейся смазки, нервно теребили промасленную ветошь. В глазе механика светились красные точки кибернетических линз – старая модель диагностического оборудования, запрещённого для гражданских лиц.

– Машина может пропустить сегодняшнюю смену, – проговорил механик, старательно избегая прямого взгляда. Его голос дрожал от едва сдерживаемого напряжения. – Возможно, стоит отложить… плановое обслуживание.

Китано сделал два стремительных шага вперёд. Его лицо, обычно непроницаемое, на мгновение исказилось от едва сдерживаемой ярости. Глаза, холодные как лёд, впились в собеседника.

– Ты солдат сторожевой заставы, – процедил он сквозь зубы, каждое слово падало как удар молота. – Не забывай об этом… никогда. – Он сделал паузу, давая словам впитаться в сознание собеседника. – Иди к рации. Промедление может стоить тысяч жизней.

Механик вздрогнул, словно от удара электрическим током. Его плечи поникли под тяжестью ответственности, а в глазах мелькнул отблеск страха и понимания.

– Да, господин, – прошептал он, склонив голову. – Следуйте за мной.

В тесной комнате, пропитанной запахом озона, Китано остановился у окна. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень на противоположную стену. Пальцы, слегка подрагивающие от внутреннего напряжения, коснулись микрофона.

– Шифрую по старому коду, – его голос, обычно твёрдый и уверенный, теперь звучал глуше, словно каждое слово давалось с трудом. – Информация критической важности.

Он сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. За окном проплывали рекламные дирижабли, их неоновые отблески играли на его напряжённом лице.

– Прибывшие в Токио европейские военные представители, – продолжал он, чеканя каждое слово, – заявляют, что война между ЗЭБ и Россию может начаться в конце мая. – Его пальцы впились в поверхность стола. – ЗЭБ имеет против Россия девять армий, состоящих из ста пятидесяти дивизий. Хироши.

Комната погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую только тихим гудением электроники. В этой тишине каждое произнесённое слово казалось раскатом грома, предвещающим надвигающуюся бурю войны.