В плену

Личный прогресс состоял хотя бы в том, что он дозрел до самокритики. Когда человек переходит от критики к самокритике, то, перефразируя известную фразу Нила Армстронга, он делает маленький шажок для человечества, но огромный скачок для человека. То есть, становится на путь самопознания и личного совершенствования.

Но потом Михаил опохмелялся, принимал душ, выпивал горячего крепкого кофе и уезжал в театр на репетицию.

Так жизнь и продолжалась: понимание было, изменений нет. Душа подавала сигналы SOS, а тело глушило эти сигналы алкоголем, работой и беспорядочным сексом.

В Беларусь Михаил приехал на три-четыре дня, где за каждый съёмочный день ему посулили гонорар, равный годовой зарплате белорусского рабочего.

И это несмотря на то, что к своим 55 годам он обрюзг, лицо стало рыхлым, а под глазами мешки не успевали разглаживаться. Да и играл Михаил уже без былого вдохновения и куража. Но созданный некогда бренд продолжал приносить дивиденды. И он старался не задумываться над тем, сколько это может продолжаться и что будет дальше.

Съёмки велись в двух географических точках – В Минске и в Мирском Замке, а сюжет в двух временных измерениях – в наши дни и в конце пятнадцатого и начале шестнадцатого веков.

Режиссёр, лично встретивший Михаила, постеснялся тому предлагать целый сценарий, а, выслав ранее синопсис фильма и его роль, теперь кратко обрисовал ту эпоху и его персонажа – Николая Христофоровича Радзивилла, по кличке «Сиротка».

В тот же день съёмочная группа выехала в городской посёлок Мир. Михаил приехал из Москвы на своём джипе, поэтому и на съёмки поехал на нём же.

Поселив почётного гостя в гостинице «Мирский Посад», в номере с кроватью размера queen-size, режиссёр деликатно сказал:

– Михаил, я должен кое-что сказать. Прояснить, так сказать, ситуацию. Вы, конечно, извините, но по смете вы один стоите всех остальных актёров вместе взятых. Поэтому, весь съёмочный день будет посвящён сценам с вашим участием. Очень прошу вас отнестись к этому с большим пониманием и присущим вам профессионализмом. За два-три дня мы должны отснять весь материал здесь, и максимум за два дня – в Минске. У вас роль далеко не главная, но ключевая.

И молодой режиссёр отвёл взгляд с актёра на кровать, прошёлся по стене и уткнулся Михаилу внос. Смутившись, переместил его на свои ногти.

– Рома, не переживай, – успокоил народный артист. – Всё будет нормально. Как местный кабак?

– Не отравитесь, – неожиданно дерзко ответил режиссёр. – Главное, остерегайтесь передозировки алкоголем. Закусывайте салом, это укрепляет.

Михаил, конечно же, понял причину резкой перемены:

– Не ссы, Рома, я не совмещаю работу с загулом. Вечером, на сон грядущий, бокал вина. И всё!

Глава седьмая

К удивлению режиссёра, опасавшегося срывов и скандалов, Михаил слово сдержал. Он не только держал себя в профессиональном тонусе, но и к Роману на съёмочной площадке относился с должной субординацией. Прекрасно понимая, что режиссёр здесь главный персонаж. А он, как актёр, должен воплотить на экране не столько историческую личность, сколько исторического персонажа, придуманную сценаристом и убедившим в своей выдумке режиссёра.

Михаил свой гонорар отрабатывал сполна, ни разу не выказав недовольства или претензий по поводу того, что съёмки велись практически круглые сутки. Делали перерыв на приём пищи и короткий отдых. Спать приходилось урывками по несколько часов в течение суток.

Именитый актёр лишь перед сном позволял себе бокал красного вина, выпивая его залпом. Этот напряжённый график мобилизовал Михаила и показал окружающим, что, несмотря на все его недостатки и пагубные пристрастия, он действительно является актёром с большой буквы.

А ещё, среди всей этой круглосуточной съёмочной кутерьмы, Михаил не забывал звонить жене, сыну и дочери, интересуясь их здоровьем и делами.

Но к вечеру третьих суток съёмок психологические и физические мытарства закончились. Весь материал был успешно отснят.

– Так, господа, – обратился режиссёр Роман ко всему актёрскому составу. – Кто не задействован в съёмках в Минске, могут быть временно свободными. Но обязательно на связи. Остальные же ужинают и ложатся спать, чтобы завтра в семь часов утра… да, да, милые мои, в семь часов утра проснуться, умыться, позавтракать и выехать в столицу. Завтра 2 мая, Пасха. Делаю выходной. Для вас, кстати, выходной, но не для меня. Я буду заниматься подготовкой павильонных сцен. Но и вас прошу не расслабляться чересчур. Послезавтра все должны быть в полной боевой готовности. – После этого он обратился лично к Михаилу. – А вас, Михаил, я от всей души благодарю за качественно проделанную работу! Вы были на высоте. Ещё несколько дней напряжённой работы в городе, пригороде и павильоне. Я очень на вас и впредь надеюсь?!

– Это правильно, – ответил актёр. – Только Надежда не позволяет человеку опускать руки, когда в Вере и Любви он разочаровался. Хотя, на что тогда надеяться? Не знаете? – Роман отрицательно покачал головой. – А надеяться, Рома, не на что. Если в человеке убить Веру и Любовь, Надежда сама удавится. Хотя, в жизни теперь предостаточно заменителей: и первой, и второй, и третьей. Маленькие такие, глупенькие, пошленькие верочки, любови и надеждочки. Этакие смазливые утешительницы на час. А сколько людей живут только с ними?! До фига! И ничего, вполне бодрые и здоровые. Только жизнь ли это? То-то. Где вы меня в Минске поселите?

– На вас уже забронирован номер в гостинице «Минск». К вашим услугам ресторан и казино.

Михаил прочитал гамму чувств на лице режиссёра.

– Рома, не беспокойся, – успокоил он, улыбнувшись. – Азарт к азартным играм у меня умеренный.

Ужинали в половине девятого. Чтобы не было сумятицы и неразберихи, все места в ресторане «Мирский Посад» были распределены заранее.

Михаилу, по прихоти администратора, в сотрапезники достались Эльжбета Евфимия Вишневецкая – жена, умершая, но часто являющаяся во сне и в виде привидения, Эльжбета Радзивилл – красавица дочь и Лев Сапега – личность в истории Речи Посполитой почти легендарная.

– Ну что, Лёвушка, – обратился Михаил к своему политическому сопернику, – ударим текилой по усталости, апатии и политическим разногласиям?! Эльжбеточки, вам, как обычно, вина или чего-нибудь покрепче?

«Лёвушка» насупился и отказался:

– Спасибо, нет. Хочется просто поесть и поспать.

Дамы оказались менее капризными и более выносливыми. Они согласились кутнуть, хотя от текилы и отказались.

Михаил, изрядно взбодрившись алкоголем, был в ударе. Непринуждённый разговор так же непринуждённо перетёк в двусмысленные шутки, в двусмысленные намёки и совсем не двусмысленные подмигивания.

Олег, бывший Львом, через двадцать минут покинул коллег, пожелав им прекрасной ночи.

Оказавшись без ненужного свидетеля, дамы стали откровеннее, а выпитое вино сделало их развязнее и наглее. Михаил, почувствовав близкую сдачу сразу двух крепостей, плюнул на всякую двусмысленность.

– Предлагаю продолжить ужин в моём номере, – сказал он серьёзно, посмотрев поочередно на «жену» и «дочь».

– Кому предлагаете? – спросила «жена», глупо хихикнув. – Мне, законной супруге? Или родной дочери? А?

Михаил сделал вид, что думает.

– Супружеский долг, – сказал актёр медленно, глядя в глаза «жене», – конечно, дело святое, а инцест – страшный грех. – Тут он перевёл взгляд на «дочь». – Но почему-то сегодня так хочется согрешить… аж удержу нету!

Подвыпившая «жена», изобразив высокомерие и уязвлённое самолюбие, холодно заявила:

– В таком случае, дорогой, я подаю на развод!

Градус у «дочери» был не ниже:

– Мама, ты уже давно умерла. Покойся с миром.

Взгляд «матери», брошенный на «дочь», был настолько убийственным, что «дочь» поёжилась, по спине пробежали мурашки, а Хмель, слуга Бахуса, испарился.

Михаил проснулся от того, что очень хотелось пить и что-то щекотало в носу. Открыв глаза, он почесал нос, обнаружив на нём чужую руку. Осторожно отстранив голою руку, актёр с минуту лежал с открытыми глазами, привыкая к полумраку. Сквозь тонкую штору в комнату проникал свет от полной луны.

Михаил встал и посмотрел на спящую девушку. Ей было лет двадцать пять, стройна и миловидна на лицо. Спала она совершенно обнажённой. Потому что всё одеяло находилось на половине Михаила. Распущенные длинные, каштановые волосы разметались по подушке, красивая упругая грудь вздымалась и опускалась под равномерными вздохами-выдохами. Одна нога была вытянута, вторая согнута в колене.

Он бросил мимолётный взгляд на аккуратно постриженный лобок девушки, но вместо ожидаемой волны желания, к горлу подступила тошнота.

Михаил быстро перевёл взор на столик. На нём он увидел обворожительный силуэт бутылки и нелепые пятна какой-то снеди. К пятнам Михаил всегда относился брезгливо.

Сделав из горлышка бутылки три больших глотка, актёр вдохнул, выдохнул и некоторое время постоял, ожидая, когда алкоголь «провалится» и отдаст желудку приятное тепло.

Получив ожидаемый эффект, Михаил подошёл к кровати, накрыл девушку одеялом и пошёл в душевую привести в порядок и тело, и мысли.

Вернувшись через двадцать минут в комнату, он вновь припал к бутылке, закрыв глаза и делая глоток за глотком. Остановился лишь тогда, когда начал, вместо живительной влаги, всасывать воздух.

Михаил посмотрел на часы – половина третьего. Положил их обратно на столик и задумался. Спасть не хотелось. Точнее, не хотелось завтра утром вместе просыпаться. Что-то говорить, что-то, скорее всего, обещать. Он всегда предпочитал связи, ни к чему не обязывающие и исключающие взаимные претензии. А здесь явно был другой случай. Он уже далеко не молод, уже не красавец и совсем не мачо. И всё это Михаил прекрасно понимал. А что нужно молоденьким красивым девушкам-актрисам? Карьера. Он чувствовал себя омерзительно. Волна злобы на себя перекатывала на спящую девушку.

Решение пришло неожиданно. Михаил быстро собрал вещи и вышел из номера. Спустившись со второго этажа, он застал ночного портье за чтением книги.

– Откройте дверь, – сказал он сухо. – Я съезжаю. Там в моём номере спит девушка. Не беспокойте с утра – пусть выспится.

– Она жива? – спросил мужчина лет сорока, вставая.

– Дверь открывай, придурок! И бросай читать детективы, а переходи на юморески.

Михаил выехал на трассу Новогрудок – Столбцы и надавил на газ. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он увидел вдалеке свет от фар, но впереди дорога была пуста. Он ещё придавил педаль газа. До райцентра было 20 километров, а от него до столицы ещё 77.

За час Михаил планировал добраться до пункта назначения, вселиться в номер, где-нибудь выпить и завалиться спать. Только одному и можно даже в одежде.

Однако, как говорится, мы предполагаем, а…

На автодороге Столбцы – Минск актёр на своём джипе жал 120—130, получая удовольствие от скорости и почти пустой трассы. Михаил даже не почувствовал, как буквально на мгновение слиплись веки, а ещё через мгновение в закрытые глаза ударил луч яркого света.

Он быстро открыл глаза, успел увидеть впереди огромный грузовик, начавший с рёвом и скрипом тормозить, и крутанул руль вправо. Джип пролетел мимо светящихся фар, выскочил с асфальта, но не перевернулся и ни во что не врезался.

С опозданием Михаил нажал на тормоз, заглушил двигатель, откинулся на сиденье и с облегчением закрыл глаза. Он только что избежал аварии и, возможно, инвалидности. А может – и самой смерти?! Джип, конечно, мощный автомобиль, но против фуры он игрушка. Внутренности актёра окатил холод.

Михаил в очередной раз понял, что чудом избежал смерти. В его жизни нечто подобное уже случалось дважды, только при других обстоятельствах и без участия машин. Но впервые ему по-настоящему стало страшно.

Глава восьмая

Виктор проснулся первым. Впрочем, как в каждое утро. Раз спишь с краю, то будь любезен вставай первым. И не просто вставай, а делай то и это.

Он посмотрел в сторону жены Тани, которая безмятежно посапывала, изредка всхрапывая. Сейчас Виктор с удовольствием сделал бы это, но будить ради этого жену было рискованно. Она сама выбирала время и место для подобных гимнастических упражнений.

Он свесил ноги и рывком поднял своё мощное тело. Натянув майку и спортивные брюки, влез в тапки и тихонько вышел из спальни.

Включив на кухне газ и поставив чайник, Виктор прошёл в прихожую, переобулся и вышел во двор. На улице ещё были сумерки.

Вообще-то, удобства для утренних необходимых процедур находились дома, но молодой мужчина в хорошую погоду предпочитал посещать уличное строение, оставленное по его личной инициативе, вопреки требованию жены сровнять его с землёй.

На обратном пути подходил к рукомойнику на металлическом штативе и с наслаждением умывался прохладной водой. И только после этого приступал к утреннему чаепитию.

Виктор с Татьяной поженились одиннадцать лет назад. У них было двое детей: девочка десяти лет и мальчик восьми лет. Он работал в совхозе механизатором, Таня – дояркой. Жили они дружно в новом доме, не замахиваясь поймать журавля в небе, но и не собираясь выпускать синицу из рук.

Когда Виктор торопливо вошёл в кухню, Таня уже была на ногах и заваривала себе кофе, а его чай стоял на столе, готовый к употреблению.

– Когда я вчера вернулась с вечерней дойки, – сказала заспанная жена, – ты уже дрых. Короче, слушай. Выпивай быстро свой чай и сразу же, пока темно, бери свой трактор и подъезжай к нашей ферме. Мы вчера с Ленкой заготовили двенадцать мешков муки. – Татьяна налила кофе в большую кружку. – Сегодня Пасха, у начальства выходной. Отвезёшь, как обычно, моим родителям, чтобы тут не рисоваться лишний раз. Так что, давай, пей чай и вперёд.

Виктор принялся поспешно пить чай, обжигая губы и язык.

– По хозяйству сама справишься? – спросил заботливый супруг.

– Что, впервой, что ли?! Не в бухгалтерии же сижу?! – Отхлебнув кофе, заметила. – Сволочь, конечно, эта Ленка.

– Чего это она сволочь? – вступился за заведующую фермой муж. – Вы же подруги?!

– Конечно, подруги, – согласилась жена. – Только я вкалываю, чтобы иметь всё это, – она крутанула головой, обводя стены и потолок, – а она, стерва, всё на дармовщину.

– Ты сама ей предложила такой вариант.

– Вариант – да. Но условия не мешало бы пересмотреть. Ну ты сам подумай! Мука-то эта не её!

Виктор резонно возразил:

– Это её ответственность. Если совхозные коровы, телята, свиньи начнут голодать, то отвечать будет она. Или ты?

Татьяна не сдавалась:

– А мои родители должны на неё горбатиться?

– Всё, Танюха, завязывай. Все в доле: и она, и мы, и твои родители. Или тесть с тёщей чем-то не довольны?

– Я не довольна, – насупившись, ответила жена. – Иди уже. Будь осторожен. Посматривай по сторонам. Мало ли… кругом одни завистники.

– Чего смотреть-то? Посевная почти закончилась. Все расслабились и спят спокойно. К тому же сегодня праздник. Теперь все стали страшно религиозны, даже те, кто в прошлом был ярым атеистом-коммунистом. Раньше били поклоны в партийных кабинетах, теперь бьют в костёлах и церквах.

– Знаю я, как они спят. Сидят возле окон и подсматривают. Чтоб им пусто было! Да, Витя, не забудь родителей поздравить с Воскресением Господним.

– Я всё помню. Не забуду.

Виктор поменял брюки, обул короткие сапожки, накинул рабочую куртку и взялся за дверную ручку, как неожиданно был остановлен.

– Тьфу, ты! – воскликнула Татьяна. – Чуть не забыла!

Она ушла и через несколько секунд вернулась, неся в руках бутылку водки:

– На, дашь дяде Коле. Скажешь, что за соломой.

Через десять минут Виктор, отворив по шире ворота, вошёл на территорию совхозного автотранспортного парка. Подошёл к маленькому домику, состоящему из одной комнаты, и негромко постучал в дверь. Потом ещё раз постучал, но уже сильнее.

Наконец, дверь открылась и показалась заспанная и помятая физиономия сторожа.

– Какому злодею не спится в выходной и святочный день? – просипел он, стараясь разглядеть злоумышленника.

– Дядя Коля, это я.

Сторож голос признал мгновенно:

– А, Витёк! Чего это в такую рань?

– Трактор надо взять. Соломы тёще подвезти.

– Ну так и брал бы. Будить-то на хрена?

– Из уважения, – льстиво ответил Виктор. – А это тебе. Презент, так сказать.

И сунул в руку сторожа бутылку. Пальцы того молниеносно вцепились в ёмкость мёртвой хваткой, и в секунду та куда-то исчезла.

– Через сколько обернёшься? – бодро спросил дядя Коля.

– Думаю, за час-полтора управлюсь.

За четверть часа Виктор доехал до фермы. Миновав два здания свиноферм, телятник и, проезжая коровник, увидел в свете фар силуэт. Остановив свой почти новенький МТЗ, он выскочил из кабины. И тут же услышал упрёк женщины:

– Витя, ты идиот?! Скоро светать начнёт. Смена на утреннюю дойку придёт. Давай быстрее!

Виктор помог открыть большие железные двери, запрыгнул опять в трактор и загнал его задом в склад.

– Подсоби, – скомандовала женщина, стоя возле открытого прицепа.

Виктор с удовольствием подсобил, подхватив её за ягодицы и с лёгкостью забросив в кузов. Женщина обворожительно улыбнулась и приказала:

– Давай быстрее таскай! Шевелись!

Виктор иронично ухмыльнулся и принялся за работу.

Ему, при метре девяносто и весом в центнер, сорокакилограммовые мешки, что другому пятикилограммовые пакеты. За десять минут работа была закончена. Виктор принял на руки вспотевшую и запыхавшуюся заведующую, закрыл борт, прежним способом забросил её в кабину, влез сам и отъехал на десяток метров. Выскочил, закрыл ворота на ключ, посмотрел по сторонам и запрыгнул в работающий трактор.

Положив ключи в протянутую руку, он надавил на газ. Через минуту они покинули пределы фермы и поехали просёлочной дорогой в сторону леса.

Родители жены жили в соседней деревне, в трёх километрах. Можно было ехать в объезд: часть по асфальту, а часть по гравейке. А можно было напрямки: по дикой тропе через лес и поле. По работе, естественно, ездили дальней дорогой, а по личным нуждам предпочитали короткую.

В кабине Елена отдышалась и привела в порядок растрепавшиеся волосы. Было видно, что женщина за собой ухаживает. В свои сорок она выглядела моложе. Была хорошо сложена и симпатична на лицо. Даже морщинки были только по уголкам губ и глаз. Что говорило либо о весёлом нраве, либо о саркастической недоверчивости. Впрочем, ни то, ни другое не мешало её семейному и простому человеческому счастью.

В кабине они сидели, тесно прижавшись друг к дружке. Елена положила голову Виктору на плечо, а руку на ногу. Виктор повернул к ней лицо и чмокнул в нос. Елена медленно стала двигать руку вверх по ноге и, наткнувшись на препятствие, начала его ощупывать. Пытаясь, видимо, установить размеры препятствия. Но препятствие неожиданно стало расти.

– Может, остановимся минут на 15—20?! – предложил мужчина.

– Обязательно, – согласилась женщина. – Только на обратном пути. Следи за дорогой. – Отстранила голову и убрала руку.

Они выехали с лесной дороги на полевую. До конечной цели оставалось километра полтора. Через полчаса Елена не выдержала:

– Ты куда едешь, придурок?!

Виктор и сам ничего не понимал. Он хоть и молчал, но тоже начинал нервничать. Но на это грубое замечание взорвался:

– По дороге я еду! Что, не видишь, блядь?!

И тут же получил по физиономии.

– Ну, и что мне дальше делать? – спросил он, притормаживая.

– Езжай прямо, никуда не сворачивая.

– Тут сворачивать некуда. Дорога идёт только прямо.

– Вот и ехай прямо… недотёпа.

Они молча ехали ещё, наверное, час, но не наткнулись ни на один пункт, ни на один автомобиль, ни на одного человека. Они вообще не встретили никого и ничего. Кроме поля и дороги, ничего не было. Рассвета тоже не было.

Глава девятая

Маша находилась в жуткой депрессии. Её жизнь, так толком и не начавшись, зашла в тупик. Нужно было что-то предпринимать, что-то решать, что-то менять. Но что и, главное, как, она не знала. Она боялась. Жить по-прежнему противно, а начинать с нуля страшно.