Невидимые барьеры

Александр Антонов

Невидимые барьеры

Глава 1

Комментарий горел на экране, как незаживающий ожог. Он был длинным, выверенным и оттого вдвойне ядовитым. Он всплыл под душевным постом девушки с ДЦП, которая делилась историей своего первого поцелуя.

Валерий: «Мило. Очередная сказка для самоуспокоения. "Он увидел мою прекрасную душу". Да бросьте вы. Мужчина, если он, конечно, не полный неудачник, всегда оценивает женщину по двум параметрам: полезность и внешность. Инвалидность по умолчанию обнуляет и то, и другое. Вы – обуза, проект по реабилитации, способ для мужчины почувствовать себя благородным спасателем. Или, что чаще, объект для разового удовлетворения любопытства. Не обманывайте себя. Мир жесток. В нем нет места для хромых пони, мечтающих о скачках».

Ответы посыпались мгновенно. Кто-то возмущался, кто-то пытался спорить, кто-то просто слал проклятия. Но Валерий лишь хмыкал, откинувшись в кресле. Его пальцы пролетали над клавиатурой, выстукивая новые отточенные фразы. Эта виртуальная война была единственным способом почувствовать хоть что-то, кроме гнетущей тяжести на душе. Он был не троllем в классическом понимании, он был хирургом, вскрывающим гнойники, как ему казалось, всеобщей лжи. Его собственная рана, спрятанная глубоко внутри, служила ему и скальпелем, и анестезией.

В другом окне браузера, под ником Katerina_M, появлялся ответ. Резкий, как удар хлыста.

Katerina_M: «Валерий, ваша статистика столь же убога, как и ваша риторика. Вы сводите всю сложность человеческих отношений к примитивной биологии. Да, мы – "обуза" для системы, которая заточена под мифического "здорового человека". Но именно это и отсеивает слабых. Мужчина, который видит в женщине только "полезность", – это не мужчина, а социальный инвалид. Его хромота куда страшнее моей».

И тут в дискуссию вступил Nikolay_Strong, чей профиль украшала фотография уверенного в себе мужчины на коляске на фоне горной тропы.

Nikolay_Strong: «Катерина, вы, как всегда, блестяще игнорируете реальные цифры. На каждого активного мужчину с инвалидностью в этом паблике приходится пять женщин. Социальное давление, ожидание "сильного плеча" ломает мужчин на этом поле. Мы не можем позволить себе быть просто "интересными личностями". От нас ждут сверх-успеха, только чтобы компенсировать "недостаток". Женщине в вашей ситуации проще – общество позволяет ей быть слабой».

Katerina_M: «Позволяет? О, Николай, это прекрасно! Значит, общество "позволяет" мне быть одинокой слабой жертвой, которую либо жалеют, либо используют? Ваши цифры слепы. Они не учитывают, что мужчина на коляске все еще остается мужчиной в глазах многих. А женщина с инвалидностью перестает быть женщиной. Она становится существом без пола. Найти спутника на ночь? Возможно. Найти человека, который захочет разделить с тобой жизнь, а не нести крест? Вот где настоящая лотерея с одним выигрышным билетом на миллион».

За этим яростным спором со своего профессионального аккаунта наблюдала Надежда. Ее ник был простым и понятным – Nadezhda_Pro. Психолог. Ведущая группы поддержки при паблике. Она читала комментарий Валерия, и что-то холодное и давно забытое шевельнулось у нее внутри. Не его цинизм – с ним она сталкивалась часто. А стиль. Особый, изощренный способ ранить именно в самые уязвимые места. Фраза «хромые пони, мечтающие о скачках» отозвалась в памяти далеким, но отчетливым эхом. Таким же холодным, как голос человека, который когда-то сказал ей: «Я любил тебя здоровую и красивую, а калека мне не нужна».

Она откинулась на спинку своего эргономичного кресла, глядя на залитый солнцем парк за окном ее уютной квартиры. Ее руки, лежавшие на подлокотниках, непроизвольно сжались. Она прошла долгий путь от той сломленной, униженной Ирины до Надежды – сильной, помогающей другим. Но некоторые занозы оставались внутри навсегда.

Она набрала ответ, стараясь, чтобы голос не дрожал ни в реальности, ни на экране.

Nadezhda_Pro: «Уважаемые участники, предлагаю перенести эту сложную и важную дискуссию в более личный формат. Мы проводим очную встречу в эту субботу в кофейне "У Карла" на Арбате. Иногда живой диалог способен разрушить больше стен, чем сотня комментариев. Приглашаю всех, включая вас, Валерий. Давайте посмотрим друг другу в глаза».

Она отправила сообщение и закрыла глаза. Это была авантюра. Но именно так, лицом к лицу, и происходило настоящее исцеление. Или настоящее крушение. Она еще не знала, что для нее самой эта встреча станет очной ставкой не только с виртуальным оппонентом, но и с призраком ее собственного прошлого.

Глава 2

Три года назад. Их жизнь была похожа на идеально выстроенный архитектурный проект Артема. Все линии сходились, фасады были безупречны, а будущее представлялось бесконечной стройкой счастливых моментов. Он только что выиграл престижный конкурс на проект частного дома. Ирина готовилась к своей первой персональной выставке. Их квартира была наполнена светом, смехом и запахом масляных красок.

– Смотри, – Ирина, стоя на стремянке, поправляла только что повешенную картину. – Баланс. Он должен быть идеальным.

Артем смотрел на нее снизу. Она была воплощением той самой красоты и гармонии, которую он так ценил. Легкость в каждом движении, грация танцовщицы, хотя танцевать она не умела. Ее красота была для него не просто данностью, а фундаментом их общего мира.

– Всё идеально, – улыбнулся он. – Как и ты.

Дождь за окном был противным, косым. Они поссорились из-за ерунды – из-за того, кто поедет за продуктами. В итоге поехали вместе. Он вел машину, она смотрела в залитое водой окно, все еще думая о своей выставке. Она говорила что-то о раме для одной из картин, а он кивал, думая о нагрузках на несущие балки в своем проекте.

Потом – оглушительный удар. Звук рвущегося металла. Стекло, рассыпавшееся на тысячи осколков, похожих на алмазную пыль. И абсолютная, оглушающая тишина, которую прорезал только его собственный голос: «Ира!»

Очнулась она уже в больнице. Первое, что она увидела, – его испуганное, бледное лицо. Он держал ее за руку, и его пальцы были ледяными.

– Всё будет хорошо, – шептал он, и она верила. Потому что не могло быть иначе.

Но дни в больнице сливались в недели, а «лучше» все не наступало. Фраза врача «компрессионный перелом позвоночника» повисла в воздухе тяжелым свинцом. «Высоки шансы, что ходить вы больше не будете» – это прозвучало как приговор.

Он был рядом. Он переносил ее с кровати на кресло, учился делать уколы, массаж. Он улыбался, говорил ободряющие слова. Но Ирина, художник, привыкшая видеть не только формы, но и оттенки, начала замечать тени в его глазах. Легкое напряжение в пальцах, когда он брал ее на руки. Микроскопическую задержку дыхания, когда он помогал ей с гигиеной. Взгляд, который скользил мимо ее глаз, ее губ, и застревал где-то на неподвижных ногах, укрытых одеялом.

Они вернулись домой. Но их светлая, воздушная квартира вдруг стала враждебной. Пороги превратились в непреодолимые барьеры, дверные проемы сузились. Ее мольберт стоял в углу, завешанный тканью, как саван. Краски высохли.

Однажды ночью она проснулась от его прикосновений. Он лежал рядом и просто гладил ее руку, ее плечо, ее шею. Его прикосновения были жадными, отчаянными. А потом он тихо, почти беззвучно, заплакал. Она притворилась спящей. Это было невыносимо.

Он пытался. Боже, как он пытался. Нашел в интернете паблик для людей с инвалидностью, показывал ей посты, говорил: «Смотри, какие они молодцы, живут же». Он купил супер-современную, легкую коляску. Он говорил о перепланировке квартиры. Но каждое его действие, каждое слово было пронизано усилием. Усилием преодолеть свое собственное отвращение. Свою тоску по той, прежней Ирине.

Кульминация наступила в обычный вечер. Она пыталась сама перебраться с кровати в кресло и упала. Не сильно, просто зацепилась за край простыни. Он бросился к ней, поднял, усадил в кресло. Его лицо было искажено гримасой – не страха за нее, а раздражения. Накопившегося, выстраданного.

– Хватит! – крикнул он, и в его голосе сорвалась та самая нота, которую она боялась услышать. – Хватит этих постоянных проблем! Неужели нельзя быть аккуратнее?!

Она замолчала, сжавшись в комок. Тишина в комнате стала густой и липкой.

– Я… я не могу так больше, Ира, – он говорил уже тихо, почти бесстрастно, глядя в стену за ее спиной. – Я смотрю на тебя и не вижу тебя. Я вижу эту проклятую коляску, эти процедуры, эту вечную борьбу. Я устал.

– Я тоже устала, – прошептала она.

– Это не то! – он резко повернулся к ней, и в его глазах бушевала буря из вины, злости и отчаяния. – Я любил тебя здоровую! Я любил ту, которая бегала, смеялась, стояла на этой дурацкой стремянке! Я любил красоту и легкость! А это… это постоянное напоминание о боли, о хрупкости, о… – он запнулся, подбирая слово, и нашел его, самое страшное, самое беспощадное, – о калечестве. Калека мне не нужна. Прости.

Он не хлопнул дверью. Он вышел тихо, на цыпочках, как будто боялся разбудить их прежнюю жизнь, которая уже была мертва.

Ирина осталась сидеть в кресле. Она смотрела на завешенный мольберт, на порог, через который он переступил, на свою беспомощную нижнюю часть тела. И чувствовала, как внутри нее что-то ломается окончательно. Не позвоночник. Нечто более важное.

Она не плакала. Она просто сидела, пока за окном не стемнело окончательно, и ее отражение в черном стекле не стало похоже на призрака, запертого в клетке из света и тени.

Глава 3

Приглашение Надежды повисло в воздухе, словно вызов, брошенный на баррикады. Комментарии под исходным постом множились, раскололись на несколько враждующих лагерей. Одни поддерживали идею встречи, другие считали ее ловушкой для тролля, третьи советовали Валерию не опускаться до «этого цирка».

Валерий прочитал сообщение Nadezhda_Pro. Его пальцы, только что готовые выстрелить новой порцией яда, замерли над клавиатурой. «Давайте посмотрим друг другу в глаза». Эта фраза вызвала в нем не ярость, а странное, щемящее чувство тревоги. Он откинулся в кресле, и взгляд его упал на книжную полку, где между томами по архитектуре и дизайну стояла одинокая, пыльная рамка. В ней когда-то была фотография Ирины, смеющейся, с краской на щеке. Теперь там лежала открытка с видом на город, который они мечтали посетить вместе. Он резко отвернулся.

Его рука потянулась к мышке, чтобы закрыть вкладку, но вместо этого он набрал в поиске название кофейни. «У Карла» на Арбате. Уютное место, низкие диваны, широкие проходы. Доступная среда. Ирония судьги – место, приспособленное для «них», стало ареной для его возможного разоблачения. Он представил себе это: полумрак, запах кофе, любопытные и враждебные взгляды. И эти глаза – Nadezhda_Pro. В них он боялся увидеть не ненависть, а понимание. Это было бы невыносимо.

Он переключился на свой старый, заброшенный аккаунт, тот самый, что он создал три года назад, в отчаянной попытке найти ответы. Аккаунт, где он когда-то писал: «Люди, чьи партнеры оказались в коляске, как вы справляетесь?». Он пролистал старые сообщения. Отчаянные исповеди, слова поддержки, и горькие признания тех, кто, как и он, не выдержал. Он был не одинок в своем падении. Эта мысль и утешала, и окончательно губила. Если он не один, значит, его подлость – не уникальна, а закономерна. Значит, он просто часть уродливой статистики.

Внезапно в личные сообщения пришло новое письмо. От Nikolay_Strong.

«Валерий, видел приглашение Надежды. Не собираюсь читать мораль. Скажу как мужик мужику: приди. Ты либо подтвердишь свою правоту, глядя людям в лица, либо съешь свой цинизм с картошкой. В любом случае – это поступок. Сидеть в засаде и стрелять из кустов – удел труса. Ты трус?»

Валерий усмехнулся. Николай бил точно в больное. Трусость. Он всегда боялся. Боялся боли, беспомощности, ответственности. Сбежал от Ирины, потому что испугался, что не вытянет, что сломается сам. А теперь боялся выйти из-за анонимного нике в реальный мир.

«Я подумаю», – сухо отбил он в ответ и вышел из аккаунта.

В это же время Катерина, разметавшись на широкой кровати в своей адаптированной квартире, с раздражением читала переписку. Приглашение психолога ее разозлило. Она ненавидела эту слащавую веру в «исцеляющую силу диалога». Ее жизнь научила ее другому: диалог – это только предварительная разведка перед боем.

Она прокрутила профиль Николая. Фото в горах. Сильные руки, сжимающие колеса коляски. Уверенная улыбка. «Социальный инвалид», – мысленно бросила она ему свою вчерашнюю фразу, но без прежней ярости. В его словах была своя, мужская, правда. Давление на них действительно другое. Общество прощает женщине слабость, но не прощает мужчине. Ей можно быть «хрупкой пони», ему – только боевым конем. И если он спотыкается, его выбраковывают без сожаления.

Она вспомнила своего последнего «гостя». Сергея. Симпатичный парень, тоже с ДЦП, но в легкой форме. Они прекрасно пообщались онлайн, встретились, выпили вина. А потом, уже у нее дома, он, запинаясь, сказал: «Знаешь, Кать, ты потрясающая. Но… я, наверное, не готов к серьезным отношениям с девушкой в коляске. Это слишком сложно».

«Слишком сложно». Не «я не испытываю чувств», а «слишком сложно». Она стала для него не женщиной, а проблемой, уровнем сложности, который он не готов был пройти.

Она ответила тогда ледяным тоном: «Ничего. Я и не предлагаю тебе проект по реконструкции. Дверь закрой».

Он ушел, а она потом часами смотрела в потолок, чувствуя себя не человеком, а инженерным сооружением с дефектом фундамента.

Николай… Он был другим. Он не боялся сложностей. Он их создавал. И в этом была опасная притягательность.

«Ладно, Карл, жди гостей, – пробормотала она, отправляя Надежде короткое сообщение: «Я приду». – Посмотрим, кто кого».

Николай тренировался в спортзале, когда пришло сообщение от Валерия. Он отложил телефон, сделал еще один подход жима лежа. Его тело, сильное и рельефное выше пояса, было предметом его гордости и вечным напоминанием о несправедливости. Ниже – безжизненная масса, которую он заставлял слушаться ежедневными упражнениями, но которая так и оставалась чужой.

Он понимал Валерия лучше, чем хотел бы признаться. Понимал ту черную дыру, которая затягивает, когда ты сталкиваешься с невозможностью соответствовать собственному идеалу. Сам Николай выбрал путь гиперкомпенсации: если уж он «не мужчина» в чьих-то глазах, то он станет сверх-мужчиной во всем, что может контролировать. Спорт, бизнес, социальная активность. Но по ночам его мучил тот же страх одиночества, то же щемящее чувство, что он обманывает всех, включая себя, своей показной уверенностью.

Екатерина была для него как свежий ветер. Колючий, резкий, но очищающий. Она отказывалась играть по его правилам, не велась на его статистику, видела насквозь. Он боялся этой встречи в кофейне именно из-за нее. Потому что онлайн-спор – это игра в шахматы. А реальная встреча… реальная встреча могла вскрыть то, что он тщательно прятал: простую, человеческую потребность в близости, которую не описать цифрами.

Надежда отключила компьютер и подкатилась к большому панорамному окну. Закат догорал над Москвой, окрашивая стеклянные башни в багровые тона. Она чувствовала себя так, будто разворошила муравейник в собственной душе.

Она была почти уверена. Стиль, эти точные, выверенные удары в самые уязвимые места… Так мог думать, так мог формулировать только он. Артем. Человек, который когда-то говорил о балансе и гармонии, а теперь стал циником, выплескивающим свою боль на чужие раны.

Что она почувствует, увидев его? Ненависть? Жалость? Или то самое старое, давно похороненное чувство, которое когда-то заставляло ее сердце биться чаще?

Она посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях. Руки, которые научились управлять коляской, держать чашку, когда тело не слушалось, писать статьи, вести группы. Руки, которые больше не могли держать кисть. Она давно смирилась с этим. Смирилась с потерей движения, с потерей любви. Но вот смириться с тем, что человек, которого она любила, превратился в монстра… это, казалось, было это было выше ее сил.

Она взяла со стола визитку. «Надежда Прохорова. Психолог. Консультации по Skype и очно». Она построила новую жизнь, кирпичик за кирпичиком. И теперь сама приглашала призрака из прошлого, чтобы он попытался разрушить ее крепость.

«Лицом к лицу, Артем, – прошептала она в стекло, за которым зажигались вечерние огни. – Посмотрим, выдержишь ли ты взгляд той, кого ты назвал калекой».

Она уже не была Ириной. Она была Надеждой. И в этой встрече был не только риск, но и возможность. Возможность наконец-то посмотреть в глаза своему прошлому и может быть, просто может быть, отпустить его.

В кофейне «У Карла» пахло свежемолотым кофе, корицей и старой древесиной. Завтра здесь должно было решиться что-то важное. Для всех них. Завтра начиналась очная ставка.

Глава 4

Кофейня «У Карла» оказалась именно такой, какой ее представлял Валерий – тесноватой, наполненной полумраком, который скрывал одни детали и подчеркивал другие. Широкие проходы между столиками, низкие диваны, отсутствие порогов. «Полная доступность, как в инкубаторе», – с горькой иронией подумал он, задерживаясь у входа.

Он пришел первым. Это была его тактика – занять позицию, осмотреться, контролировать ситуацию с самого начала. Он выбрал стол в дальнем углу, откуда был виден и вход, и весь зал. Заказал черный кофе и отхлебнул губительную горечь, чувствуя, как она смешивается с горечью внутренней.

Его взгляд скользнул по интерьеру. Кирпичная кладка, деревянные балки, книги в стеллажах. Место, которое когда-то могло бы стать фоном для его с Ириной свиданий. Тихое, интеллигентное. Теперь оно казалось ему сценой для предстоящего суда.

Дверь кофейни отворилась, впуская поток дневного света и уличного шума. На пороге появилась Катерина. Она управляла электроколяской с такой уверенностью, что это было похоже на продолжение ее тела. Легкий поворот ручки – и аппарат плавно объехал стойку, не задев ее. Ее взгляд, острый и оценивающий, мгновенно пробежал по залу, выхватив Валерия из полумрака. Она кивнула ему, скорее как оппоненту, которого узнала в лицо, и направилась к его столу.

– Валерий? – спросила она, без тени сомнения. Ее голос был ниже, чем в сети, и тверже.

– Катерина, – кивнул он. – Узнаю по стилю. Хлесткому.

– А я вас – по запаху цинизма. Он чувствуется за версту.

Она припарковалась напротив, сняла тонкую кожаную перчатку. Руки у нее были изящные, с длинными пальцами, но с проступающими венами, выдававшими постоянное физическое напряжение.

– Не ждали, что я явлюсь? – спросил он, отпивая кофе.

– Напротив. Трусы редко выходят из-за мониторов. Значит, в вас еще что-то шевелится. Кроме желчи.

Разговор сразу пошел на повышенных тонах, но без злобы онлайн-перепалки. Это была разведка боем, ощупывание слабых мест в реальном времени.

Вскоре появился Николай. Он въехал в кофейню на спортивной, маневренной коляске, его плечи казались еще шире в плотно облегающей футболке. Он увидел их и улыбнулся, но улыбка не добралась до глаз, которые оставались настороженными.

– Привет, бойцы, – бросил он, подкатывая к столу. – Не начали без меня?

– Обмениваемся любезностями, – парировала Катерина. – Валерий уже почти признал, что его статистика не выдерживает проверки реальностью.

– Моя статистика безупречна, – возразил Валерий, но без привычной едкости. Видеть этих людей перед собой, а не в виде аватаров, было странно. Они были… плотными, материальными. Со своими запахами – дорогих духов Катерины, спортивного геля Николая. Со своими непроизвольными движениями, мимикой.

Николай заказал эспрессо, развернулся и окинул их взглядом лидера.

– Ну что, коллеги по несчастью? Готовы к диалогу, который все изменит? – в его голосе звучала легкая насмешка, но и искренний интерес.

– Ничто не меняется, Николай, – сказала Катерина, отводя взгляд. – Просто меняется декорация. Вместо экрана – стол.

– Ошибаешься. В онлайне ты можешь сделать паузу, подумать, выстроить фразу. Здесь – нет. Здесь все по-честному.

Валерий молча наблюдал за ними. Эта пара была интересна. Их противостояние было не враждебным, а скорее ритуальным, почти брачным танцем двух сильных хищников. Он, со своей застарелой раной, видел это со стороны.

Дверь снова открылась. И в этот раз вошла Надежда.

Она не въезжала, а вкатилась в зал на своей легкой, современной коляске. Движения ее были выверенными, спокойными. Она была одета в простую, но элегантную темно-синюю блузку, волосы убраны в строгую прядь. Ее появление не было громким, но все замерли. Даже фоновая музыка будто стихла.

Валерий замер, не в силах отвести взгляд. Он узнал ее мгновенно. Не просто черты лица, которые, конечно, изменились – стали более резкими, повзрослевшими, в уголках губ залегли морщинки усталости. Узнал он ее осанку, ту самую, что когда-то называл «осанкой балерины». Ту самую, что теперь была подчеркнута прямым, почти жестким положением тела в кресле. Но главное – ее глаза. Глубокие, серые, внимательные. В них не было и тени той растерянности, того отчаяния, которые он видел последним. В них была тихая, непоколебимая сила. И печаль. Бесконечная, как океан, печаль.

Она увидела его, и в ее взгляде не было ни удивления, ни гнева. Было… знание. Так смотрят на человека, чье появление предсказано давно.

– Здравствуйте, – сказала она, и ее голос, низкий и бархатистый, заполнил пространство между ними. – Я рада, что вы пришли.

Она подкатила к их столу, и трое уже сидящих невольно перестроились, принимая ее как центр этой странной геометрии.

– Надежда? – тихо спросил Николай, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на уважение.

– Да. Но вы можете называть меня Ириной.

Она произнесла это, глядя прямо на Валерия. На Артема.

Он почувствовал, как пол уходит из-под ног. Все эти годы он представлял ее сломленной, жалкой, может быть, озлобленной. Он готовился к обвинениям, к слезам, к проклятиям. Но он не был готов к этому спокойному, всепонимающему достоинству. К тому, что она назовет то имя, которое он сам для себя старательно вымарывал из памяти.

– Ирина? – переспросила Катерина, глядя то на нее, то на Валерия, на лице которого застыла маска шока.

– Да, – Надежда-Ирина мягко улыбнулась, но улыбка не сняла напряжения. – Это мое имя. То, что было до… всего этого. И, как я подозреваю, именно со мной связана та боль, которую наш друг Валерий так яростно выплескивает на всех.

Она не сводила с него глаз.

– Здравствуй, Артем.

Тишина в углу кофейни стала абсолютной. Даже Николай и Катерина, всегда готовые к словесной дуэли, застыли. Они понимали, что стали свидетелями чего-то бесконечно большего, чем просто встреча интернет-оппонентов.

Валерий-Артем пытался что-то сказать, но слова застревали в горле. Он видел перед собой два образа одновременно: ту, прежнюю Ирину, смеющуюся на стремянке, и эту – Надежду, сидящую в коляске, с тем же самым, не изменившимся за эти годы взглядом, который видел его насквозь. Он хотел вскочить и бежать. Но его ноги стали ватными. Он был пригвожден к месту этим взглядом, этим именем, этой встречей, которую он сам, своим ядовитым комментарием, и спровоцировал.

«Хромые пони, мечтающие о скачках…» Его собственная фраза прозвучала в голове, обернувшись против него самого ударом хлыста. Он сказал это о ней. Всегда, в каждом своем ядовитом посте, он говорил это о ней.

– Ирина, – наконец выдавил он, и это имя обожгло ему губы. – Я… не знал.

– Я знала, – тихо ответила она. – Я читала тебя и знала. Потому что так думать, так формулировать… так ранить… мог только ты.

Она повернулась к Николаю и Катерине, извиняясь взглядом за эту личную сцену.

– Простите. Это наша старая история. Которая, похоже, не хочет оставаться в прошлом.

Катерина первая пришла в себя. Ее аналитический ум уже складывал факты в единую картину.

– Понятно, – сказала она сухо. – Значит, наш местный пророк жестокой правды – всего лишь мужчина, который не справился. Классика.

Это встряхнуло Артема. Старая маска Валерия на мгновение вернулась.

– А ты справляешься? – бросил он ей, переводя удар. – Своим язвительным прагматизмом, который скрывает тот же страх? Страх, что ты никому не нужна?

Катерина вспыхнула, но Николай мягко, но твердо положил руку на ее колесо, останавливая ответный выпад.

– Стоп, – сказал он авторитетно. – Мы здесь не для того, чтобы продолжить войну. Мы здесь, чтобы увидеть друг в друге людей. А люди, как выясняется, носят старые шрамы. У всех.

Он посмотрел на Надежду. – Ирина… Надежда. Вы пригласили нас, зная, что это может случиться?

– Я догадывалась, – призналась она. Ее руки лежали на коленях, спокойно. – И я решила, что пора. Пора посмотреть в глаза своему призраку. И ему – посмотреть на последствия своих поступков.