Морской солдат

– Всем стоять на месте и на то смотреть! – дал команду рекрутам капрал. Сам же на время экзекуции с уставшим видом отошел к комендантской, присел на длинную широкую скамью, вытянул расслабленно свои тонкие, длинные ноги и устало буркнул: – Oh, diese Russen[23]. Они есть очень бестолковые. Му́ка с ними.

Поручик Минский, уже сидевший на другой половине скамьи, молча покосился на капрала. Отвернувшись в другую сторону, поручик вдруг смачно высморкался через палец. Капрал, брезгливо поморщившись, возмущенно уставился на беспардонного поручика. Минский же, утеревшись, вытащил из-за пазухи небольшой рожок с нюхательным табаком, взял щепотку и запихнул ее в ноздрю. То же самое проделал со второй ноздрей. После чего страстно, с удовольствием, от души несколько раз чихнул в рукав своего мундира. Тут поручик заметил, что на него пялится капрал.

– Немец, что ли? – улыбаясь, поинтересовался поручик, небрежно вытираясь рукой.

– Юрген, – серьезно ответил капрал, надув щеки.

– А я – Яков… Табачку, Юрген? – поручик протянул соседу расписной по-восточному рожок. – Трофей… турецкий.

Капрал все еще морщился, но совсем отказываться от предложения не стал.

– Обычно я курить табак. Я нюхать табак не так часто, как русские, – ответил он, предусмотрительно доставая из обшлага рукава большой белый чистый платок с кружевами. Скрупулезно протер им себе нос. И лишь после потянулся к рожку, взяв крохотную щепотку табака.

– Не боись, Юрген, бери больше, а то не продерет, – с появившимся после приема табака чувством просветления советовал поручик.

Послушав поручика, капрал с осторожностью взял табаку больше, высыпал на боковую сторону кисти другой руки и поочередно каждой ноздрей вдохнул его.

– Не спеши чихать. Почувствуй аромат, – подсказывал Минский.

Капрал задержал дыхание, поднял голову и прикрыл глаза в предвкушении обещанного удовольствия. Вдруг в этот момент с плаца послышались вопли рекрута, раздетого до исподнего и получившего первые удары хлыстом. И тут немца разорвало чихом. Да так сильно и продолжительно, что поручик, обеспокоенно глядя на него, на вздрагивающие бесконтрольно тело и руки, стал переживать, как бы сей затянувшийся чих не закончился для немца беспамятным состоянием. Наконец, отчихавшись в искомканный, теперь уже влажный платок, капрал с трудом перевел дыхание.

– Жив, Юрген? – пытаясь понять состояние капрала, беспокоился Минский.

Немец выпученными, прослезившимися глазами, с дико расширенными зрачками, уставился на поручика и в ответ лишь кивнул головой.

Поручик выдохнул с облегчением.

– Ну и табачок у тебя… Яков, – выдавил из себя с хрипотой капрал.

– Хм… Что верно, то верно. Табачок-то отменный, из бычьих рогов.

Немец продолжал таращить глаза, утирая платком все лицо.

– Правду в народе нашем сказывают: что русскому хорошо, то немцу – смерть.

От услышанного Юрген сжал тонкие губы, высокомерно задрал голову и недовольно ею повертел:

– Это не есть правда, Яков… Я пил русскую водка, много пил. И я остался жив… Скажи мне, Яков, откуда ты?

– Я-то?.. С флота Азовского…

Юрген с пониманием качнул головой и лениво перевел взгляд на плац, где закончилась порка юного рекрута. Тот, утирая слезы и слюни, сполз с деревянного козла, с трудом оделся, накинул полушубок и с опущенной головой, шмыгая носом, вернулся обратно в строй. Немец насупил брови и, тяжело выдохнув, с отчаянием произнес:

– Это подлое мужичье меня сводить с ума.

– Темные они, Юрген, – объяснил поручик, пряча рожок с табаком в карман.

– Хм… Темные? Почему темные? – не понял немец.

– Народ темный, говорю. Где право, где лево – сея азбука им не ведома. Вот про десницу там али про шуйцу они знают… – начал было объяснять поручик.

– Что есть десница? – поинтересовался Юрген. – Что есть шу-ца?..

– Шуйца, – поправил его Минский. – Шуйца – лева рука, а десница – рука права.

Капрал поморщился и мотнул головой:

– Нет, это есть сложные русские слова… Армию русскую делать надобно не словами, ее надобно делать, как у нас в Пруссии, – палкой. И когда он сломается, следует взять другую.

– Муштра, палка – оно, вестимо, для дисциплины да для порядку армейского дело-то нужное, – согласился Минский, – но и сметливость в армии – не помеха… Я тебе так скажу, Юрген, про море, про службу морскую мне ведь много чего ведомо. Слыхал я как-то про то, что у вас, где-то в Европе, кажись, то было в Португалии, в недалекие времена на флот набирали людишек разных. Многим средь них тож было невдомек – что есть лево и что есть право. А нужда была ставить таких рулевыми… на корабле. Так вот. Дабы рулевой понимал команду верно, перед ним справа вешали чеснок, а слева – лук. И когда рулевому говорили «Руль чеснок», он крутил руль вправо. То же самое чинилось и с луком, когда надобность была крутить влево. Хоть ночь, хоть день, где какой запах – рулевой не путал, потому как ориентир был. Во как на флоте бывает, Юрген.

– Это есть очень интересная гиштория, Яков. Но Россия – ни есть Португалия. – Капрал повернул голову и брезгливо посмотрел на рекрутов, прибывших с Минским. – Что этакое способно придумать с этим вот мужичьем? Им дай ружье, и все одно они останутся мужичьем… – И тут же сам ответил: – Нет, Яков, без палки – никак не способно. Ежели солдат боится палки меньше, чем вражескую пулю, – это есть плохой солдат.

Вдруг рядом послышался возмутительный тон Лешки Овечкина, который бойко объяснял кому-то из своих же вновь прибывших что-то по поводу какой-то Волчьей горы:

– Эх ты, сено-солома! Я ж говорю тебе, от Березовки до Дубровки верст десять, а то и поболе. А ты мне опять свое – она за Волчьей горой… За Волчьей горой – Дубовка, а не Дубровка, – усердно объяснял он.

Минский заострил внимание на первых сказанных словах Овечкина и тут же повторил их:

– Сено-солома, сено-солома… – Затем, повернувшись к капралу, озвучил пришедшую ему в голову идею: – Юрген, а что, ежели сено – энто лево, а солома – право? Мужичкам нашим деревенским слова сии ведомы всем. Чай, не спутают. Левой-правой! Сеносолома!

Капрал, немного задумавшись, глядя в глаза поручика, повторил:

– Левой-правой! Сено-солома! Хм… Что ж… хорошо, Яков. Я это буду пробовать. – Заинтересовавшись идеей, вскоре капрал покинул общество поручика и нехотя, через силу, направился к своим «заскучавшим» по муштре рекрутам.

– Клюев! – поднимаясь со скамьи, Минский окликнул старого солдата.

– Я, вашбродь!

– Давай перекличку!

– Слушаюсь!.. (И – новоприбывшим рекрутам:) Внимание всем! Слушай команду! – сурово загорланил Клюев, доставая из кармана кафтана изрядно помятый список. – В две шеренги… станови-ись!.. Ровнее!.. Перекличка!..

– Арсеньев!

– Я!

– Троегубов!

– Я!

– Белозеров!

– Я!

– Овечкин!.. Овечкин! – дважды крикнул Клюев.

– Эй, ваше благородие! Едрит твою налево. Овечкин! – рявкнул Минский, уставившись на Лешку, который с невеселым любопытством разглядывал неуклюжие действия рекрутов в поле.

Никита ткнул Лешку локтем.

– Я! – наконец-то откликнулся Овечкин.

– Что, не терпится оказаться средь них?.. Потерпи чуток. Вскорости окажешься, – «утешил» его поручик.

– Жарый! – продолжал Клюев.

– Я! – пробасил Никита.

– Глебов!

– Я!

– Скоблев!

– Я!

Перекличка продолжалась…

– Бамбуров! – вдруг кто-то в стороне в чине майора недовольным голосом окликнул незнакомого полноватого поручика.

– Я, господин комендант! – отозвался тот.

– Ты на кой ляд привез недорослей? – майор вытянул руку и пальцем указал на пятерых, тощих до ужаса, совсем юных мальчишек, с испуганным видом стоящих у барака. – Ты в своем уме, поручик? Им всего-то по четырнадцать годков.

– Ваше высокоблагородие, дак иных-то не было, – стал оправдываться поручик. – Недоимка и так велика.

– Ты что, совсем дурак? Ежели твоя голова полетит, хрен с нею. А свою подставлять мне недосуг. Отправляй их обратно, – сурово распорядился майор.

– Так я, – пытался возразить поручик.

– Отправляй, тебе сказано! – настойчиво повторил комендант рекрутской станции.

– Слушаюсь! – недовольно проворчал поручик.

Закончив с Бамбуровым, майор подошел к Минскому.

– Яков, у тебя что?

Минский достал бумаги по даточным людям и передал их коменданту. Майор прищурился и суровым взглядом бегло окинул прибывшую партию рекрутов, затем уткнулся в бумаги.

– А энто что? – поинтересовался он, увидев среди бумаг незнакомую форму документа.

– Сие, господин комендант, сержант лейб-гвардии Преображенского полка Щепотев ходатайствует по тем двоим – записать их в морской полк графа Головина.

– Щепотев? – майор задумался и тут же, вспомнив своего старого знакомого сержанта, хитро усмехнулся: – Михайло, что ли?.. Ну, сержант, сукин сын, всюду поспевает… Ладно, добро. Теперича, поручик, слушай меня. Жди кузнеца. Закончит с рекрутами Бамбурова, прибудет к твоим оковы сбивать. Затем всех раздеть донага, помыть – вонище как от свиней – и к лекарю на осмотр. Ну и покормить бы их. Истощали, чай, дорогой-то. Глазеть на них страшно. Уяснил, поручик?

– Так точно, господин майор… Клюев, Ивашкин ко мне!

* * *

На следующий день поручик Минский, покидая со своими солдатами рекрутную станцию, услышал вдруг со стороны плаца громкий голос уже знакомого ему унтер-офицера:

– Сено-солома! Левой-правой! Сено-солома! Левой-правой! Сено!.. Сено!.. Левой!.. Левой!..

Устремив взгляд в поле, поручик без труда нашел группу рекрутов, с которой занимался Юнгер. К левой ноге каждого рекрута был привязан пучок сена, а к правой – пучок соломы. В этот раз недовольный голос немца доносился значительно реже, нежели днем раньше.

– Сено-солома… Хм… Кажись, получилось, – удивленно покрутил головой поручик.

Старый солдат Клюев тоже услышал где-то за бараками странные команды. С любопытством заглянул за угол.

Оказавшийся рядом солдат Ивашкин пригляделся и расхохотался:

– Тимофей, ты глянь, энто чего там… навязано-то?.. Хохма, да и только.

– Ивашкин, ты что, глухой? Что навязано?.. Слышишь?.. Сено там и солома. – пояснил поручик, сидящий уже верхом.

– Для чего энто, ваше благородие? – не понимал Ивашкин.

– Для пользы ради, – улыбаясь, кратко ответил Минский.

И вдруг с плаца до него донесся такой истеричный вопль, что резнуло ухо: «Ереме-ей!..» Поручик присмотрелся. Перед строем рекрутов вновь появился мордастый, с нависшими веками солдат с хлыстом в руке. Улыбка с лица поручика тут же исчезла, и он обреченно произнес:

– Что палка, что сено-солома, – все едино, муштра. Поехали.

И вскорости три всадника, завершив свою работу отводчиков в нынешнем рекрутском наборе, покинули пределы рекрутной станции, держа путь на Санкт-Петербург.

Глава 9. Указ для фельдмаршала

16 января 1706 года. Казань.

Генерал-фельдмаршал Шереметев с уставшим видом сидел за столом в просторной избе своего временного штаба в Казани и знакомился с указом царя Петра. Перед ним стоял сержант Щепотев. Поодаль за ним, у входа, – денщик фельдмаршала Зубов.

– …Ныне посылаю к вам указ с сержантом господином Щепотевым, – прочитав вслух одну из первых строк, фельдмаршал приподнял глаза и подозрительно покосился на сержанта, – коему велено быть при вас на некоторое время. И что он вам будет доносить, извольте… м-м-м, чинить… – Шереметев нервно закашлял, бросив исподлобья недовольный взгляд на сержанта. – Ему и при нем четырем солдатам провиант и конский корм велите давать в достатке. – Закончив читать одно послание, фельдмаршал неторопливо развернул другое. Его читал он не спеша, уже про себя, лишь шевеля губами. Видно было, как он что-то в письме сосредоточенно перечитывал дважды.

Ознакомившись с посланиями, Шереметев наконец-то оторвался от бумаг. Протирая неторопливо глаза, удрученно произнес:

– И сие мне заместо отдыха в Москве, о коем просил я государя. – Вновь покосившись на Щепотева, поинтересовался с явным недовольством: – А тебя, господин сержант, государь никак приставил ко мне бдить за действиями моими?

– Ваше высокопревосходительство, я слуга государев и делаю, что мне велено, – ответил сержант.

– Ну-ну… – глубоко вздохнул фельдмаршал, пряча письма в кожаную суму. – Зубов! – окликнул он денщика, стоящего у входа. – Распорядись-ка господина сержанта и его сотоварищей поставить на довольствие. – Шереметев вновь посмотрел на сержанта. – Ступай покуда. Будет нужда, позову.

Щепотев козырнул, развернулся и исчез за дверью.

– В Казани живу, яко в крымском полону… Ох, не по душе мне воевать с соотечественниками, тем паче с простым людом. За сие карательное дело бог не вознаградит, – недовольно ворчал фельдмаршал. – Зубов, собери-ка, голубчик, военный совет. И еще… за сержантом сим распорядись-ка, чтоб приглядывали.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – отчеканил денщик.

Часть четвертая

Глава 1. Прибытие в морской полк

Февраль 1706 года. Санкт-Петербург.

Стоял морозный день. Сугробами лежал февральский снег. Настойчиво дул с переменной силой пронизывающий ветер. По новоустроенным улицам молодого города, под вооруженным конвоем из четырех солдат, уминая хрустящий снег, двигалась группа рекрутов с полста душ. Дикими, испуганными глазами, с неясными мыслями и в тоже время с явным любопытством, озирались они по сторонам, оказавшись в Санкт-Петербурге впервые: одноэтажные, реже в два этажа новые деревянные постройки (жилые дома, склады, бараки), разбросанные поодаль друг от друга, на соседнем острове на земляном валу громоздилась бревенчатая городская крепость, а за ее стенами возвышались шпили с крестами деревянной церкви Святых первоверховных апостолов Петра и Павла. А чуть дальше виднелись мачты русских кораблей, пришвартованных на зимнюю стоянку в морской протоке. Впечатление от увиденного было смешанным. Больше всего поражало несчетное количество работных людей. Кругом шла стройка: стучали топоры, визжали пилы, дымили костры. Рабочие были повсюду. Их лица были голодные и измученные. Несмотря на крепкий мороз и ледяной ветер, они таскали камни, бревна, землю. Дохлые от бескормицы лошади из последних сил тянули сани, груженные камнем, лесом. Где-то поблизости Лешка Овечкин услышал крики – крики, которые издают от боли. Пригляделся. Солдаты-стражники били батогами кого-то из работников, били жестоко, долго.

– Видать, бежать пытался, – предположил шедший рядом Авдей Горбушкин – светловолосый, с узким лицом, худощавый, среднего роста рекрут, сын духовника.

Следом за рекрутами слаженным строем двигалась сводная команда матросов, набранная с разных кораблей для полка морских солдат.

На самой окраине восточной части города, за безымянным ериком, где стояла основная часть русской армии, у одного из длинных бараков – в недавнем прошлом старая деревянная шведская казарма – несколько офицеров, ежась от холода, пристально, оценивающим взглядом встречали пополнение для первого полка морских солдат. Среди них был красавец с тонкими усиками и умным взглядом – решительного вида офицер, капитан Емельян Бахтеяров.

– Внимание всем! На месте-е стой! Ать-два! – скомандовал поручик Минский, остановившись у барака перед ожидающими их офицерами. – Нале-ево!

Матросы слажено выполнили команду. Рекруты замешкались с поворотами.

– Рекруты, команда для вас! Стать по-прежнему! Слушай меня! Нале-ево! – давал команды поручик. – Одни поворачивались налево, другие направо, третьи просто топтались на месте, крутя головами по сторонам. – Экой балаган в строю. Отставить! Стать по-прежнему! Кому сия команда неведома?.. Повторяю… Нале-ево!

Слаженности среди молодежи не было. Переминаясь с ноги на ногу, они ежились от холода.

– Лешка, – сказал вполголоса Никита, – кончай ворон считать.

– Озяб я чего-то, – еле произнес Овечкин, – зуб на зуб не попадает.

Офицеры с суровыми лицами терпеливо наблюдали за происходящим.

Один из них – грузный, с большими усами, важного вида, в чине майора – вдруг недовольно произнес:

– Похоже, муштра на рекрутной станции не пошла им впрок. Видать, тамошние унтера-иностранцы никак не могут найти подход к русскому мужику, окромя как через палку. – Кашлянул в кулак и, поеживаясь от холода, покосился на Бахтеярова:

– Капитан, командуй!

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Бахтеяров сделал пару шагов вперед и громко, пытаясь перекрыть стоны морозного ветра, произнес:

– Эй, на правом фланге!.. Что, успели подзабыть, где лева нога, а где права? Желаете муштры?.. Что ж, будет вам муштра. Как только день сменит ночь, сие и учиним. Причем это касаемо и старых вояк.

Тут ропот недовольства прокатился среди матросов. Вскоре возмущенные возгласы послышались и со стороны рекрутов.

– Братцы, вы что, запамятовали? Сено-солома! Сено-солома! – вдруг среди солдат послышались слова Жарого.

– Разговорчики в строю!.. – осек его капитан, после чего поучительно произнес: – Рекруты!.. Намотайте себе на ус: ежели говорит офицер, солдат в строю нем как рыба… А теперича слушай мою команду!

Новоприбывшие, переглядываясь, еле заметно покачиваясь то в влево, то вправо, все разом вдруг сквозь зубы зашипели:

– Сено-солома, сено-солома, сено-солома.

– Нале-е-во!.. – рявкнул капитан.

С поворотом у рекрутов вновь вышла оказия, но было уже намного лучше. Майор посмотрел на капитана и, проявляя снисходительность, одобрительно кивнул, но тут же добавил:

– И все же муштра им потребна, капитан.

– Поручик, продолжайте! – Бахтеяров передал команду Минскому.

– Сми-ирр-на! – скомандовал поручик и тут же поспешил к командиру полка с докладом о прибытии пополнения.

Усатый майор отмахнулся:

– Ладно, поручик, не морозь их, запускай в барак!

– Слушаюсь! (И – прибывшим:) Во-ольно! Внимание! Слушай команду! В барак по одному… сту-пай!

Спотыкаясь, запинаясь, толкая в спину впереди идущего, рекруты второпях двинулись в помещение. За ними стройно, гуськом друг за другом потянулись матросы.

– Поручик, а чего это они такое говорили? – поинтересовался майор, не отпуская с лица суровость. Другие офицеры с неменьшим интересом ожидали ответ.

– Вы про сено-солома, ваше высокоблагородие?..

Майор кивнул и тут же добавил:

– Не по уставу.

– Это так, для пользы, ваше высокоблагородие! – бойко ответил поручик.

– Ну ежели для пользы, то ладно… И еще, поручик, для дисциплины ради тебе пару дней быть при роте неотлучно.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – отчеканил Минский.

Большая часть флотского барака уже была занята прибывшими накануне из Гродно солдатами из разных пехотных полков. Увидев скукожившихся от мороза рекрутов, еще в гражданском, они оживились.

– А сие что еще за явление Христово? – с издевкой выпалил курносый солдат Ефим Баймаков.

– Никак молодняк к нам в пополнение, – заметил его сосед Тихон Елизарьев.

Оказавшийся здесь же капрал Семен Глотов, привычно проведя согнутым пальцем по густым рыжеватым усам, тяжело поднял глаза и сурово окинул взглядом вновь прибывших.

– Новоприборные[24], – пояснил он.

Капрала окружало несколько его однополчан из полка полковника Толбухина.

– Мне так мнится, господа хорошие, что службу государеву придется нести нам не токмо за себя, но и за сих желторотых, – ядовито высказался Назар Пташев. Грозно прищурив и без того маленькие глаза, упершись руками с раздвинутыми локтями в бока, здоровяк нарочно встал на пути движущейся колоны вновь прибывших. Рекруты, озираясь по сторонам, двигались сумбурно, толкаясь, наступая друг другу на пятки. Кто-то из них случайно задел плечом выставленный локоть Пташева.

– Эй, ты, недоросль, стоять! – сурово окликнул солдат рекрута. Тот попытался обернуться, но получил удар ногой в спину. Рекрут упал. Подняв голову и бросив исподлобья запоминающий взгляд на обидчика, юноша (им оказался Авдей Горбушкин.) молча проглотил слюну, встал и с оглядкой двинулся дальше.

– Небось, прям от мамкиной титьки оторвали, – щурясь, шутил Акимыч, старый полковой хохмач. – Глянь-ка, братцы, молоко-то на губах молодецких по сию пору не высохло.

Рекрутам ничего более не оставалось, как терпеть словесные издевательские нападки.

Неожиданно в поле зрения бывалых солдат пехоты попали следовавшие за рекрутами матросы. Лица их были серьезны, обветрены. Они спокойно, без суеты двигались друг за другом, невозмутимо оглядываясь по сторонам, оценивая обстановку.

– О!.. Никак флотские пожаловали, – сказал кто-то из толбухинцев.

Метнув недовольный взгляд, капрал Глотов вдруг нахмурил брови:

– А энтих кто сюды звал?

– Хм… Их тоже к нам? – пробасил Гордей Тарасюк, который был самым крупным из толбухинцев. Даже самый большой размер армейского мундира ему был явно тесноват.

– Чай, флотские-то… погреться заглянули. А может, их еще и чаркой вина угостить да девку пышную сладить? – продолжал шутить Калидко.

– С молодняком мы погутарим опосля, а вот к флотским интерес имеется особый. – Белокурый капрал злобно прищурился.

Матросы стали располагаться в левой части барака. К ним присоседились рекруты.

– Эй, флотские! Корабли-то свои где посеяли? Али шведы отняли? – скалясь широким ртом, крикнул Тарасюк.

– Они, чай, их на мель посадили, – шутил Баймаков. – Небось, там их и покидали.

– А может вас как дерьмо волна на сушу вынесла? – подначивал Пташев.

– Эй, ребятки, а вам на воде-то легше до того, как справите нужду, али после? – не мог не пошутить Акимыч.

Солдаты, забавляясь, наперебой выкрикивали в адрес матросов дурные шутки и неприятные слова. Матросы сдержанно молчали, не вступая в словесную перепалку.

– Вы хоть порох-то нюхали, флотские, – продолжались выкрики солдат, – али токмо палубу драить и способны?

Вдруг, не выдержав словесных нападок, матрос Андрей Калугин ответил:

– Эй, пехота, вы зубы-то зазря не скальте. Порох нюхали не менее вашего, а вот палубу драить и вам, бог даст, доведется, коли к флоту посватались!

– Гляньте, братцы, они заговорили, – съязвил Елизарьев и развел руки. – А я уж грешным делом подумал, что нам немых матросиков подкинули. Эй, а может, вы нас еще и плавать обучите?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Сырная седмица – Масленица, последняя неделя перед Великим постом.

2

Бойовище – кулачные бои на Руси.

3

Карбас – парусно-гребное, беспалубное, промысловое и транспортное судно среднего размера. Иногда использовалось в составе шхерного флота для перевозки грузов и десанта.

4

Вертлюжная пушка – небольшое поворотное орудие, устанавливаемое на борту корабля с помощью шарнира (вертлюга), который обеспечивал свободное вращение орудия в двух плоскостях.

5

Повойник – старинный головной убор русских замужних женщин в виде повязки, надеваемой под платок.

6

Мортира – артиллерийское орудие с коротким стволом для навесной стрельбы.

7

Кетель – место для установки мортиры.

8

Ост-зее – Балтийское море.

9

Транжамент – военное укрепление.

10

Багинет – прообраз ружейного штыка.

11

Вытянуться во фрунт – встать навытяжку по стойке «Смирно».

12

Экзерциции – военные упражнения (учения) для обучения солдат, матросов.

13

Каподискала – в русском флоте XVIII в. должность офицера, командующего абордажной командой.

14

Терпуг – небольшой брусок из стали с насечкой, служащий напильником.

15

Светец – приспособление для укрепления горящей лучины, своего рода осветительный прибор.

16

Дойник – специальный сосуд (ведро), в который доят молоко.

17

Кресало – стальная пластинка для высекания огня из кремня.

18

Тафья – круглая шапочка, плотно покрывающая голову по маковке, или по темени.