скачать книгу бесплатно
Очерки. Том первый
Александр Полуполтинных
В книге Александра Полуполтинных «Очерки» вы найдете десятки реальных историй о жизни его родных и знакомых. Повествование интересно тем, что автор делится с читателями своими мыслями, оценками и эмоциями мгновенно, непосредственно после того, как они возникли. Книга идеальна для тех, кто ищет необычную дневниковую литературу.
Очерки
Том первый
Александр Полуполтинных
«Вот зеркало души моей…, оно через двадцать лет (если столько проживу на свете) будет для меня еще приятно – пусть для меня одного! Загляну и увижу, каков я был, как думал и мечтал; а что человеку (между нами будь сказано) занимательнее самого себя?»
Н. М. Карамзин
© Александр Полуполтинных, 2023
ISBN 978-5-0060-1393-3 (т. 1)
ISBN 978-5-0060-1394-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
Здравствуйте, друзья!
Перед вами первый том книги «Очерки». На самом деле, очерков тут не много. Здесь вы найдёте и газетные статьи, и посты из «Живого журнала», и записи из дневников, и просто какие-то случайные мысли.
Что же общего во всех этих записках?
В них изображены реальные события, реальные люди, пусть, может быть, слегка приукрашенные или додуманные. Одно скажу, я писал так, как видел и как чувствовал. И это, как мне кажется, наиболее важно и ценно – пусть лично для меня.
Книга может показаться состоящей из отдельных кусков, без начала и конца. Иногда одни и те же события описываются по-разному, различаются в деталях. Так бывает. Что-то забытое мне приходилось восстанавливать в памяти, домысливать, а порой, наоборот, – вдруг находил интересные факты, детали, запечатлённые в документе, в дневнике, в записной книжке или письме, и тоже включал их в повествование…
Книгу можно читать с любого места. Для удобства я разбил её на главы, которые вы можете увидеть в оглавлении. Также я снабдил книгу указателем имён, которые наиболее часто встречаются в моих рассказах.
Если вы ещё не знакомы с моей книгой «Стихи», то её можно найти в сети Интернет и заказать по почте. Второй том «Очерков» и книга «Проза», уже находится в работе и скоро будут опубликованы.
А теперь я приглашаю вас окунуться в мой собственный мир (представьте, что вы пришли ко мне в гости, и я решил рассказать вам о своей жизни, о своих родных, о людях, которых я встречал). Надеюсь, что эта книга послужит толчком для написания вашей собственной истории. Уверен, что такая работа доставит вам также много радости и вдохновения, сколько принесла мне.
С уважением, Александр Полуполтинных
Мои начальники
Мои начальники, воспитатели, радетели и наставники – это разные люди. Многим я признателен до сей поры и вспоминаю о них с искренней теплотой.
Школа. Клавдия Тимофеевна Громова
В детский сад я не ходил, а первой учительницей у меня была Н. М. Власова. Но её никак нельзя назвать начальницей – я её помню доброй полной тётенькой с большим чёрным шиньоном на затылке. Никакого давления, а тем более, диктата с её стороны я не помню. И спасибо ей за это! Девчонки-одноклассницы так же вспоминают Нелли Михайловну и регулярно навещают её могилку.
Первой начальницей в моей жизни я считаю классного руководителя Клавдию Тимофеевну Громову. Царство ей Небесное, она умерла в 2011 году. Она имела массу всяких заслуг, званий, огромный опыт педагогической деятельности. Преподавала она географию, и именно от неё я впервые услышал о том, как хорошо живут люди в Болгарии, Венгрии, ГДР, Румынии. У неё не было семьи, и она много путешествовала. Хорошо сохранившая до преклонного возраста фигуру, всегда элегантно одетая, на каблуках, с огненно-рыжей химкой на голове, она являла образ строгой воспитательницы.
Мой одноклассник Гера Сапегин даже написал четверостишье по этому поводу:
Будто громом грохотала
наша Громова К. Т. —
если что-то узнавала
применяла карате.
Про нашу классную ходили байки, что, мол, она просила кого-то из родителей сделать указку, которая бы доставала от доски до первой парты. Удар по парте указкой часто применялся ей для привлечения внимания и устрашения. Что там говорить, в гневе она оправдывала свою фамилию.
Но она преподавала нам не только географию, ставшую моим любимым предметом, но и некоторые уроки реальности «развитого социализма».
– В магазинах ничего нет, – говорила она, – но зайди к любому из вас домой, открой холодильник – а там и колбаска копчёная, и икра, и шоколадные конфеты…
Наверняка в её дамской сумочке лежал билет члена КПСС, но она хорошо чувствовала весь бред той эпохи. А мы её ещё и подыгрывали! Помню, как-то Женя Анисимов на обязательной еженедельной политинформации делал сообщение о прошедшем 26-ом съезде КПСС. Женя читал всё подряд, со всеми «аплодисментами», «бурными аплодисментами», «продолжительными аплодисментами, перерастающими в бурные овации», которые были чуть ли не в конце каждой фразы. Все катались со смеху, одна Клавдия Тимофеевна сидела серьёзная. Наконец, дав нам вволю посмеяться, сказала:
– Женя, «аплодисменты» можешь не читать…
Она верила, что из меня, как из многих моих одноклассников, выйдет толк в жизни, настраивала на поступление в высшее учебное заведение.
Она поддерживала неформальные, приятельские, отношения с моими родителями. Иногда выпивала с ними рюмочку-другую, когда меня не было дома.
Я терпеть не мог разные школьные мероприятия: ёлки, классные часы, линейки, конкурсы, первомайские и ноябрьские демонстрации. Часто их просто игнорировал, за что мне и влетало от классной.
Вообще, в школе я был на хорошем счету, несмотря на то, что некоторые учителя, например, математичка Вероника Ивановна говорила, что я вместо того, чтобы заниматься уроками, «кручу собакам хвосты». Но когда в школу прислали корреспондента из редакции «Забайкальского рабочего», то именно меня и Женю Анисимова Клавдия Тимофеевна предложила сфотографировать для газеты и написать, что мы отличники учёбы и оба собираемся поступать в военные училища, хотя об этом мы тогда даже и не мечтали. Мне странным показался выбор Клавдии Тимофеевны на роль героя публикации (к Женьке-то претензий не было, он действительно учился на четыре и пять), но зато я узнавал, что такое советская пропаганда. Даже стишок написал про это.
В газете я. Есть фото и статья,
где обо мне написано немного,
где сказано в полстрочки про меня,
что якобы отличник я учёбы.
Но разве ж правда? Но не буду злиться,
газет таких, по крайней мере, тонны!
что троечник, то знают единицы,
а что отличник – знают миллионы!
В комсомол мы с Женей Анисимовым вступили в нашем классе последними, даже позже двоечников. Мотивировка у нас была железная: мы не достойны высокого звания комсомольца. Но всё-таки Клавдия Тимофеевна убедила, что это необходимо сделать, чтобы не портить общую картину класса. Зато потом нас никуда старались не привлекать: мы же были самыми несознательными комсомольцами. Все признавали, что мы комсомольцы «чисто формально».
Семья у нас была простая. Отец у меня всю жизнь служил во внутренних войсках, на пенсию ушёл прапорщиком, но стать имел генеральскую. А мама, как это часто бывает в семьях военнослужащих, выступала в роли хранительницы домашнего очага. Даже пенсию ей зарабатывал отец, работая по её трудовой книжке.
Клавдия Тимофеевна хотела, чтобы я стал офицером. И хотя я собирался идти в армию, она выхлопотала для меня отсрочку. Я уже окончил школу, но она зорко следила за моей судьбой. У неё был знакомый в районном Ингодинском военкомате, через него она оформила мне справку, как собирающемуся поступать в вуз. Поэтому в 1982 году я в армию не пошёл, а поехал поступать в Омскую высшую школу милиции МВД СССР. Но в Омске я увидел, что зелёный свет горит только посланцам национальных республик, которых брали по разнарядке, даже если они сдавали на двойки и тройки. Конкурс был лишь для русских. Я не добрал одного балла до проходного и вернулся в Читу.
Но на следующий год ситуация повторилась. Клавдия Тимофеевна вновь меня отмазала, сделав справку о том, что я снова буду поступать в военное училище. На этот раз я сдал экзамены успешно, и был зачислен курсантом Новосибирского высшего командного училища МВД СССР. Но через какое-то время я снова вернулся в Читу. Помню, отец мне давал на дорогу рублей двадцать. Их хватило только на плацкартный вагон до Читы и… на литр молока и булку белого хлеба, которую я разделил на три части – на каждый день пути. Так и ехал.
Клавдия Тимофеевна очень огорчилась, что офицера из меня не вышло. В 1983 году я поехал служить в Приморский край, в город Уссурийск, воинскую часть №16662. Знакомый в военкомате обещал Клавдии Тимофеевне, что отправит меня в самую лучшую часть. В общем-то, так это и случилось.
Но об этом через главу.
Завод. Загибалов, Балагуров и др.
Прежде, чем стать солдатом, я успел побывать простым советским рабочим. Наш завод «Автоспецоборудование» (в посёлке Антипиха недалеко от Читы) был известен во всём мире. Помню, на стене в цехе висела огромная карта мира, где из отмеченной кружком Читы расходились лучи – Монголия, Китай, КНДР, Вьетнам, европейские соцстраны, Куба…
Попал я на завод совершенно случайно. После 9-го класса меня и моих одноклассников по программе УПК (УПК – Учебно-производственный комбинат, программа получения в школе помимо общего образования начальной профессиональной подготовки) отправили туда на практику. Около месяца мы работали на сборке тележек для снятия колёс. Бесплатно, конечно. Но потом начальник цеха попросил нас ещё остаться поработать на неделю, так как горел план. А за это он пообещал оформить нас задним числом учениками и заплатить минимальную зарплату. Отказываться никто не стал. И первая моя заработная плата составила 70 рублей. Я купил себе советские часы «Электроника».
Так что дорожка на завод была проторена, и после того, как я не поступил в Омскую милицейскую школу, я прямиком отправился на завод. Меня взяли учеником фрезеровщика в экспериментальный цех. Я быстро освоил профессию, и скоро мне присвоили третий разряд, а потом и четвёртый. Высший разряд был шестой. Имели его только двое рабочих: дядя Саша Подойницын и дядя Коля Бузинов. Получали они тогда по 600 рублей. Оба были токарями.
Я освоил все фрезерные станки, но случалось, меня переводили и в сверлильный цех. Мне это очень не нравилось. Я подчинялся, но делал нелюбимую работу спустя рукава, злился, и свёрла почему-то ломались. Свёрла были не обычные, а, по сути, тоже являлись фрезами, да ещё двухступенчатыми. Сначала рассверливаешь отверстие в заготовке (сверлили всё те же колёса для тележек) обычным сверлом, а выше идут победитовые вставки по окружности, как зубы, и я от злости, что меня заставляют делать эту работу, ломал их. Со сломанным сверлом надо было идти сначала к начальнику цеха, а потом к заточнику. Этот заточник, грузный мужик с маленькими кабаньими глазами меня просто ненавидел. Свёрла были очень дорогими. Он должен был сменить поломанные зубы на сверле, напаять новые и заточить их. Работа эта была кропотливая, и пока он трудился, я мог передохнуть.
Вообще завод мне нравился. Я приходил в цех раньше всех и первым включал свой станок. А выключал последним. Работа фрезеровщика в некоторой мере творческая, это не то, что тупо сверлить. Получив у мастера цеха Загибалова чертёж, я первым делом шёл выбирать заготовку соответствующего типа стали и отпиливать от длинной «колбасы» нужный кусок. А потом надо было отсечь на станке всё лишние, чтобы получилась нужная деталь. Заказы мы выполняли штучные и всегда разные, а на сдельной работе я бы сдох от однообразия.
Мои заводские начальники: мастер Загибалов, начальник цеха (фамилию его не помню, но за большую лысину и добрый характер я дал ему прозвище «Леонов», по фамилии известного артиста) и председатель профкома Балагуров.
Атмосфера на заводе была тёплая, никакого давления начальства я не испытывал. Когда я получил первую (не ученическую, а нормальную) зарплату, с меня пытались содрать на бутылку. По традиции. Но я сказал: «Сам я не пью, а вам пить без меня не вижу необходимости».
Ещё, пользуясь случаем, расскажу, как на какой-то праздник завезли в рабочую столовую сардельки (они были большим дефицитом). Балагуров стоял в столовой у раздачи и кричал громко:
– Берите по одной сардельке! Пусть праздник будет для всех!
Работал я на «Автоспецоборудовании» с осени 1982 по лето 1983 года (с небольшими перерывами, когда всё тот же знакомый Клавдии Тимофеевны отзывал меня повесткой для помощи Ингодинскому военкомату), потом ещё месяц, кажется, поработал в сентябре и 29 октября 1983 года ушёл в армию…
Свой уход с завода я отметил вот этими стихами:
Но вот подписан обходной,
Теперь – домой.
В последний раз по проходной
Иду немой.
И грозный взгляд заточника:
«Ушёл, подлец!»
И гул станков издалека:
«…и молодец!»
Армия. Подполковник Лисовский
Моя служба началась 29 октября 1983 года. В этот холодный промозглый день я прибыл на сборный пункт пос. Антипиха. Помнится, чуть ли не в первую ночь меня поставили караульным на два часа охранять казарму. На мне была коротенькая солдатская телогрейка цвета хаки, выданная отцом, кроличья шапка, которую мне надлежало выкинуть по приезду на место… В общем, от той ночи осталось ощущение одиночества и дикого пробирающего до костей холода.
Отправлялась наша команда через несколько дней с читинского вокзала. Мама и отец пришли меня провожать. В окно я видел, как они идут рядом с вагоном – мама в пальто, в серой шали, а отец – в модной куртке, ондатровой шапке (тогда они очень ценились).
– У тебя отец кто, генерал? – спросил меня кто-то стоящий у окна.
* * *
Нас привезли в г. Уссурийск Приморского края. Разместили в спортзале на карантин. Выдали новые, жёсткие ещё, хэбушки, несгибаемые ремни, тяжёлые кирзачи… Домашнюю одежду рвали прямо в строю. Я никак не мог оторвать рукава от коричневого польского пиджака – такой он был качественный, крепкий. Мучился с ним долго. А «партизанскую» телогреечку у меня присмотрел и забрал для нужд роты старшина Катанаев.
Жили мы в спортзале, там были поставлены двухъярусные кровати. Умываться по утрам бегали в расположение нашей будущей роты 3-го радиорелейного батальона. Стояли жуткие морозы, холод в приморском климате был непривычный, влажный. И мы в одних «хэбушках», с полотенцами и «рыльно-мыльными» принадлежностями неслись бегом в тёплую старинную, из красного кирпича, казарму, где всё ещё казалось таинственным. Умывальник был у входа, а там, за тумбочкой дневального, в глубине помещения – мрак и полная неизвестность. Ещё запомнилась мне смесь из запахов мастики, которой натирали пол, портянок и кирзовых сапог.
Умывшись, бежали назад. Было ещё холодней, потому что кожа на лице, шее, руках была влажной после умывания. Я, по своему обыкновению, после чистки зубов набирал в рот воды и так, полоская, бежал в карантин. Вот в одно из таких утр я и познакомился со своим армейским начальником. Было это так.
Тротуар был уже очищен от снега и чисто выметен дневальными. Закончив полоскание рта, я сплюнул воду прямо на дорожку. И тут же получил сильный удар по голове, будто меня шандарахнули деревянной палкой. Я чуть не упал, но удержался на ногах.
– В армии, товарищ солдат, нельзя плевать на тротуар! Если тебе надо плюнуть, дойди до урны! А на тротуар плевать нельзя!
Передо мной стоял коренастый, не молодой мужчина в синем шерстяном спортивном костюме, в красной надвинутой на брови вязаной шапочке, которая вся сплошь была покрыта инеем. Мужчина весь клубился горячим паром, орлиные глаза его горели, узкие губы кривились в неистовой злобе.
Позже я узнал, что это был командир радиорелейного батальона подполковник Александр Иванович Лисовский, которого все за глаза называли «Лысый». Славился он своей безудержной любовью к спорту, бегу, за что его батальон прозвали «конно-спортивный». Я ещё не знал, что мне предстоит пойти служить в этот батальон. В войсковой части №16662 были ещё вполне благополучные линейно-станционный и тропосферный батальоны.
– Ты понял меня, солдат? – пыхал паром мужчина в шапочке.
Голова моя ещё звенела от удара.
– Понял! – сказал я.
Потом я узнаю все прелести порядков «конно-спортивного» батальона. Каждое утро подполковник Лисовский прибегал к подъёму. Слышно было его уже на подходе. Он орал на дневальных, на дежурного… Впрочем, вот как я описал это в своей армейской дембельской поэме «Служили парни бравые…»:
Невольно просыпалися
От голоса хрипатого,
Лежишь, дрожишь, аж бегают
Мурашки по спине.
Комбат орёт неистово
Сначала на дежурного,
По шее даст дневальному,
Что не убрал «бычок».
Потом считает медленно
Секунды до подъёмчика…
А дальше начинается
Разбор прошедших промахов,
Случавшихся провинностей
Сержантов и солдат.
И как комбат надумает,
Так побегут ребятушки:
Кросс дюжину километров,
А может, марш-бросок.
Каждый день нам предстоял забег. В любую погоду. Было два вида утренних пробежек – марш-бросок с полной выкладкой на 6 км (это если комбат находил какое-нибудь нарушение), а если таковых не было, тогда, как шутил он, в качестве поощрения, бежали обычный кросс 10—12 км. Спортивной трусцой.
Человек привыкает ко всему. И я привык бегать. В нашей части вообще было запрещено передвижение шагом. Выходишь из казармы – и лёгкой трусцой бежишь, куда тебе надо. Было поначалу тяжело. Самым тяжёлым был марш-бросок в ОЗК и надетых противогазах. Но это случалось редко, только при серьёзных «пролётах». Обычно был марш-бросок с вещмешками, оружием и противогазами через плечо. Я научился держать темп, правильно дышать, распределять силы, и вскоре бег для меня был уже не так страшен. Я даже получил 3-й спортивный разряд по марш-броску. Кросс был вообще лёгкой прогулкой. После него мы умывались и бежали в столовую. Ах, как вкусен был после такой зарядки сладкий чай, и белый хлеб с маслом, и яйцо вкрутую!
Подполковник Лисовский был втайне моим кумиром. Все его ненавидели. Мне нравилось слушать его нравоучения, которые он обильно сдабривал отборным русским матом. О, это были шедевры красноречия. Будучи старослужащим, я даже разрабатывал план, как записать его на магнитофон, потому что его речи – это было что-то! Но план мой не удался. Мораль он мог читать часами. Особенно она доходила на морозе, когда мы стояли, дрожа, в одних «хэбушках». Да и в шинелях тоже было не сильно теплее.
А на разводе длительном,
Особо если зимушка,
В шинельке так намёрзнешься,
Стоишь, трёшь уши варежкой,
Колотить нога об ногу,
Как будто деревяшками,
А толку, правда, нет.
Комбат для согревания
Находит средство верное:
Два круга вокруг плаца
И снова на развод…
