скачать книгу бесплатно
– Эх, Евгений Ильич, подозреваете вы меня в связях с английской разведкой!
Почему именно с английской? Потому что шли разговоры, были публикации в печати о том, что российские правозащитные центры для развала страны используют западные фонды, в том числе и английские.
В 2012 году, перед моим увольнением, я почувствовал на себе просто тотальный контроль. Сбылись слова Никитеева: «Вы, Александр Мефодьевич, считаете каждую минуту рабочего времени, а мы будем считать каждый ваш шаг!» Козлов каждый день утром в 8:45 заходил в кабинет редакции, чтобы проверить на месте ли я. Если я отсутствовал, он наводил справки, где я, куда ходил, и проверял, был ли я там или нет, во сколько ушёл и т. д. Однажды я возвращался с поликлиники УВД, где проходил диспансеризацию. Это было утро, я в поликлинику пошёл к 8 часам и до начала рабочего дня успел пройти несколько специалистов. С Козловым я столкнулся около 9 часов возле дверей управления.
– Почему это вы опаздываете, Александр Мефодьевич? – последовал вопрос.
Я объяснил, где я задержался. Уж не знаю, проверил ли он моё алиби, не знаю. И так было много раз.
Про то, как он залепил мне неполное служебное соответствие (в феврале 2012 г.), а потом два выговора подряд (в апреле), я молчу, так как писал об этом подробно в своём блоге. Обиды я никакой на Евгения Ильича не держу. Просто каждый играл свою роль: он выслеживал, я путал след – и это вполне нормально. Я не был идеальным сотрудником. Очень сильно рисковал, работая несколько лет нелегально в сторонней организации. На хвост мне всё-таки сели, но так как никаких следов от моей сторонней деятельности найдено не было, моё увольнение по этим мотивам не состоялось. Мы с Козловым оказались достойными противниками.
В журналистике он был полный профан. Если Маяков в мою творческую кухню никогда не лез, Козлов пытался делать и это. Он читал мои материалы, обязательно что-то в них правил, менял. Меня это очень раздражало, било по моему самолюбию, поэтому я стал писать материалы «на отвяжись» – без лирики, метафор, сухо, как требовал Козлов. Если он видел меня с фотоаппаратом на каком-нибудь мероприятии, то обязательно ему надо было мне указать, что снимать, с какого ракурса – хотелось запустить в него фотоаппаратом, честное слово!
А какую «прекрасную» характеристику дал мне Козлов! «Полученные знания в служебной деятельности применяет не всегда правильно… Отношение к службе посредственное… Требует за собой постоянный контроль со стороны руководства… Критику в свой адрес воспринимает болезненно… Недостатки, отмеченные руководством, таковыми не считает и не стремится к их исправлению… По характеру скрытен… С сослуживцами общение сугубо деловое… и т.д.» Особенно мне нравится последний пункт. Я ведь никогда в своей службе ни с кем из начальства не пил, никогда я не посещал никакие междусобойчики и корпоративы. Во-первых, я знал, что ЧК не дремлет, и именно на таких вот застольях тебя и могут спалить и потом сдать. Во-вторых, уж если и играть в Штирлица, то до конца.
Расставание с Козловым было обыденным. Он зачитал приказ о моем увольнении на пенсию. Сказал, что жаль терять такого специалиста как я и даже спросил, может ли рассчитывать управление на мою помощь? Я кивнул по простоте душевной. Хотя всё это, особенности психологии: рвать любые отношения, даже не очень хорошие, всегда болезненно. Но, слава Богу, всё это уже в прошлом.
Вместо эпилога
Недавно я увидел Евгения Ильича возле кафедрального собора. Он в сопровождении ещё нескольких человек (возможно, своих родственников) направлялся к дверям храма. Я специально понаблюдал за ним. Как он медленно, будто нехотя идёт. Словно не в храм, а на испытание какое-то. Перед входом не остановился, не осенил себя крестом, и даже не снял свою норковую кепочку… Но всё равно было приятно за него, правда. Значит, что-то привело его, потянулась душа «чёрного полковника» к чему-то светлому, и дай Бог, чтобы ничто не омрачало его дни.
Забайкальское казачье войско. Бобров
Первое знакомство
Первый раз я увидел Боброва на встрече в штабе Союза Русского Народа.
Предыстория долгая: мы, члены Читинского отделения Союза Русского Народа, решили полным составом учредить Городское казачье общество «Читинское» – клон официально зарегистрированного Читинского ГКО. Это был своеобразный план взятия власти, сначала в городе, а затем и в Забайкальском казачьем войске.
В общем, тридцать человек «черносотенцев» просто переоделись в казачью форму, вооружились нагайками и шашками и стали принимать участие во всех мероприятиях города. Внешне мы нисколько не отличались от реестровых казаков, более того, мы превосходили их во всем: и числом, и обмундированием, и выправкой, и главное, своей активностью. Городские власти не могли отличить нас от настоящего ЧГКО, да и не пытались особо вникать в казачьи дела. Их, наоборот, устраивала наша организованность и активность.
Настоящим городским атаманом числился войсковой старшина Шешуков, крепыш маленького роста, уже далеко не молодой. Он как-то нашёл меня на работе, в редакции газеты «Резонанс» и, растерянный, потея, стал выяснять, почему наше ГКО «Читинское» присвоило себе и название и полномочия Читинского ГКО? Ведь власти он никому не передавал… И я тогда не без излишней гордости заявил:
– Не передавали власть? А вы знаете, что власть иногда просто забирают?
Это были события 2008 года, а в январе 2010 года состоялись выборы войскового атамана. После двух лет двоевластия и неразберихи в войске (формально войско возглавлял Иннокентий Жербаков, находящийся со своим штабом в Бурятии, а в Чите продолжал называть себя атаманом казачий генерал А. В. Богданов) наконец краевые власти и казаки остановились на кандидатуре военного пенсионера полковника запаса Сергея Григорьевича Боброва.
Слухи, как писал Гоголь, всегда бегут впереди человека. Вот и до меня дошли пересуды о новом кандидате: серьёзный мужик, не кисель, хваткий, из казаков Ононского района, родился в селе Старый Чиндант… Но фишкой в его биографии было то, что он служил в ГРУ, где-то в Африке, и даже знает испанский язык…
Представители наших черносотенных казаков уже выходили с ним на контакт, но каждому хотелось бы составить о нем собственное мнение. И вот он сам приехал к нам в штаб на ул. Столярова (штабом служил офис нотариуса Ю. В. Минакова).
Приехал он в гражданском костюме. Коренастый, волосы тёмные, по-военному короткие, голова круглая и будто без шеи, просто лежит на широком туловище. На лицо брацковатый (то есть с тунгусскими чертами), маленькими цепкими глазами, ни усов, ни бороды. Говорит громко, будто выкрикивает фразы. Быстро вспыляет, но и успокаивается и переводит возникшую вспышку ярости в шутку тоже мгновенно.
Сидел он напротив окна, и представлялся мне какой-то тенью, неясно было поначалу, чего хочет от нас этот человек? А он, как потом оказалось, ждал от нас поддержки и участия в восстановлении порядка в казачьем войске.
На выборный круг пригласили только меня и В. Ю. Погосова (атамана нашего ГКО «Читинское»), как наиболее благонадёжных и предсказуемых. Остальных черносотенцев за двери зала не пустили, как самозванцев. Да и слава «националистов», «русских фашистов» ещё ходила за нами по пятам долго, пугала многих и отталкивала. Связываться с нами мало кто хотел.
Бобров действует
Какое-то время наши черносотенные казаки не были вхожи в официальное войско, которое после Большого круга 2010 года возглавил Сергей Григорьевич Бобров. Но переговоры шли. Чтобы сделать нас легитимными, необходимо было, чтобы все 30 человек прошли процедуру вступления в реестровое Читинское ГКО, где атаманом был Шешуков. Все знали, что если нас принять туда, то мы быстро возьмём там власть на ближайшем же круге – большинство-то однозначно будет за нами. Поэтому нас сначала хотели принимать в индивидуальном порядке по прошениям. Стало понятно, что это лишь хитрый ход Шешукова. Примут человек пять-десять, а остальных как националистов-фашистов отсеют. И наш атаман Погосов выдвинул ультиматум: или мы входим в реестр все сразу, или мы продолжаем казаковать самостоятельно. Бобров поддержал первый вариант.
Круг проходил в конференц-зале Кафедрального собора. Присутствовал сам Бобров (как казак ЧГКО), бывший атаман Богданов, городской атаман Шешуков и реестровые городские казаки, сколько удалось собрать. Кругу предшествовала большая подготовительная работа. У фактически выродившегося реестрового ЧГКО не оставалось никаких шансов кроме одного – уступить место набравшему вес и авторитет ГКО «Читинское». Всё было устроено максимально честно и прозрачно. Перед кругом Шешуков и Погосов сложили с себя полномочия атаманов, и сразу после принятия казаков-черносотенцев в реестр, состоялись новые выборы. Так как большинство было у нас, то и вновь избранным атаманом стал войсковой старшина Погосов.
Конечно, в прекращении противостояния и объединении городского казачества была заслуга атамана войска Боброва. Прекращение склок, желание выслушать всех, предоставить возможность работать на благо общества любому казаку без оглядки на его бывшие промахи – такова была позиция Боброва.
Бывало, кто-то его костерит за глаза, пишет на него какие-нибудь пасквили в газету или на сайты, а он говорит:
– Ничего! У нас казачья демократия! Пусть пишет! И пусть приходит к нам, мы ему должность дадим – пусть покажет, как надо работать. А мы посмотрим, оценим! – и улыбается хитро, как тунгус.
Многие укоряли его за такую мягкотелость, говорили, что с врагами нужно расправляться раз и навсегда, а опираться только на преданных союзников. Но атаман не слушал, гнул свою линию. Раз и навсегда на одном из кругов он снял с повестки претензии к бывшему атаману войска А. В. Богданову, которые всегда сытно питали казачью оппозицию и добавляли ей политические очки.
К сожалению, он не стремился к живой работе на местах. Мало ездил по станицам, мало встречался с простыми казаками, мало вникал в их нужды. Свою работу он сосредоточил на бумагах. Отчасти это было правильно. В имеющихся документах надо было навести порядок, а так же выработать новые, по которым предстояло продолжать программную работу с администрацией края, добиваться от неё внимания, льгот, преференций и денег.
Какой бы вопрос не поднимался на утренней планёрке, Бобров всегда доставал толстую папку с файлами и, самодовольно усмехаясь, доставал из файла нужную бумагу и приговаривал:
– А вот… у меня есть такой документ… от такого-то числа… номер исходящего такой-то… А вот ответ…
И он, действительно, заваливал администрацию Губернатора своими предложениями, инициативами, расчётами… Все понимали, что чиновники только отписываются, что атаман их нервирует, заставляет изворачиваться, и что это долго не может продолжаться и когда-то они просто от него попытаются избавиться.
Международный конёк Боброва
В 2011 году Читу посетил молодой казак, потомок русских эмигрантов в Австралии Симеон Бойков. История эта уже обросла легендами.
Я не был свидетелем встречи атамана Забайкальского казачьего войска Боброва с Симеоном Бойковым, но сам Бойков рассказывает об этом так.
До поездки в Читу он уже побывал в Москве и в Иркутске, где разыскивал родственников своей семьи. В Забайкалье у него тоже остались корни по линии бабушки Софьи Михайловны, отец которой родился в селе Шоноктуй. Времени для поездки туда уже не оставалось. Семёну надо было возвращаться в Австралию. Чтобы хоть как-то запечатлеть своё пребывание в Забайкалье, на земле предков, и чтобы было о чем рассказать и показать многочисленным потомкам забайкальских казаков на Зелёном континенте, Семён обратился к казачьему генералу с такой просьбой:
– Сергей Григорьевич, а вы не могли бы выписать мне удостоверение забайкальского казака?
– Не вопрос! – отозвался на просьбу атаман.
Он открыл сейф, достал чистый бланк удостоверения и начал писать:
– Бойков… Симеон Михайлович… Год рождения… Место жительства – Сидней, Австралия…
Дошёл до следующей графы и задумался:
– Вот тут надо писать, к какой станице тебя приписать… Казак обязан состоять в каком-нибудь первичном казачьем обществе…
– Ну пусть будет Читинское… – подсказал кто-то рядом.
– Нельзя! – отрубил атаман. – Казака на круге принимают… Круга не было…
Подумал немного.
– А давай напишем «Австралийская станица»? А? Посольская Австралийская станица – звучит!
Так с лёгкой руки Боброва появилась неведомая никому далёкая казачья станица. На удостоверении поставили круглую гербовую войсковую печать и вручили вновь испечённому казаку – послу ЗКВ на далёком континенте.
Может быть, и остались бы эти корочки с печатью своеобразным сувениром на память о Забайкалье, но не таков оказался Симеон Бойков! Принятие своего посланника в Забайкальское войско послужило детонатором в русской диаспоре в Австралии. Там будто информационная бомба рванула. И через какое-то время в Сиднее было образовано настоящее казачье общество, а с появлением станиц в Брисбене, Мельбурне, Данденонге образовался целый отдел – филиал Забайкальского казачьего войска за рубежом.
Конечно, это вызвало растерянность в российском министерстве юстиции, в МИДе, но русские казаки опять, как 350 лет назад осваивали новые рубежи. Опыт создания посольской станицы в Австралии дал толчок к разработке методических рекомендаций МИДа для всех казачьих войск.
Бобров же продолжил международную деятельность. Через какое-то время Посольская станица ЗКВ была учреждена в Канаде. Появились планы учреждения станиц в Монголии и Китае.
Кстати, бурная деятельность Боброва на международной арене послужила одной из причин досрочного прекращения его атаманских полномочий.
Господин атаман!
Я при атамане Боброве занимал в войске сразу две должности: заместителя по взаимодействию с РПЦ и по взаимодействию со СМИ. Первая должность требовала составления скучных и ненужных отчётов, а вот вторая доставляла удовольствие! Кроме пресс-релизов я писал много своих мыслей в блог, который стал местом, откуда все черпали информацию о происходящем в войске.
Сам Бобров читал его редко, скандальные материалы доходили до него с большим опозданием. И, как правило, в искажённом виде. Он сразу же в порыве ярости звонил мне и после короткой преамбулы, сдобренной десятиэтажными матами, успокаивался и говорил:
– Пришли мне, Мефодич, ссылку на эту статью!
Я присылал, а потом при встрече Бобров с доброй улыбкой делился своим мнением о прочитанном:
– Великолепно пишешь, Мефодич!
Много раз я ездил с Бобровым на различные мероприятия, по районам края. В декабре 2013 года вместе с ним и австралийским атаманом Бойковым летали в Москву. Семён с Бобровым до сих пор настоящие друзья. Бойков постоянно подтрунивал над Бобровым, напоминая ему его прошлое в ГРУ, потому что Бобров постоянно в речи употреблял такие выражения как «спецоперация», «информационная разведка», «скрытое наблюдение»… Он также постоянно инструктировал Бойкова, как командир солдата перед увольнением в город, чтобы Семён чего-нибудь не сотворил скандального, находясь в России.
Выпить Бобров мог крепко, но никогда не терял над собой контроля. За богатым столом с обилием спиртного у него всегда разгорался страшный аппетит.
Бобров никогда не кичился своим казачьим генеральским чином, в общении с казаками всегда был на равных, шутил, иногда переругивался. Но никогда не обижался на тех, кто отпускал шутки или критику в его адрес.
Спорил он горячо и своеобразно. Он мог бесконечно выслушивать аргументы оппонента, но резко менял тему спора или продолжал свою линию после короткой фразы: «Вопрос не в этом!» Порою он просто сбивал с толку собеседника этими словами. «А в чем же тогда вопрос?» – недоумевал человек после того, как долго что-то доказывал.
Ещё из любимых слов Боброва – «чётко» и «конкретно». Главное для него было всегда чётко и конкретно высказать свою позицию, а там – будь что будет. Он и до сих пор рассылает по электронным адресам свои «мысли», с такой припиской: «Многое идёт не так, как нужно было бы правильно. Направляю свои ответные мысли в мировое информационное пространство… Почитайте, тут все чётко и конкретно…»
Как атаман Бобров писал Президенту Путину письмо с анализом провальной деятельности Губернатора Гениатулина, как давал наказ новому Губернатору Ильковскому, как потом уходил со своего поста – об этом можно много бы написать…
Просто в этой главе я хотел запечатлеть и часть своей биографии. Что судьба свела меня и с таким неординарным начальником по линии казачества. И которого я с большим уважением называл «господин атаман».
Владыка Евстафий
Вспоминаю о своих встречах с владыкой Евстафием, который управлял Читинской и Забайкальской епархией с 2000 по 2014 годы. Не скажу, что я с ним был близко знаком. Но всё-таки несколько раз сталкивался с ним по долгу службы в Управлении Федеральной службы исполнения наказаний по Забайкальскому краю, во время моего участия в деятельности Читинского отделения «Союза Русского Народа» и лично, когда у меня возникли сложности во втором браке.
Но сначала я расскажу о себе. О моей, если можно так выразиться, православной биографии.
Моя генеральная исповедь
После падения в СССР коммунистической власти долгое время единственной действующей религиозной организацией в Чите и Читинской области оставался кафедральный храм Воскресения Господня на улице 9-го января (кстати, бывший польский костёл). Там я и крестился. Произошло это 10 февраля 1990 года. Но после совершённого таинства я заходил в церковь крайне редко. Бывало, поставлю свечку, постою минут 10—15 в тесной толпе прихожан, ничего не понимая, что происходит, и ухожу.
Впервые в жизни я исповедовался и причащался только в 2003 году. Тогда у меня появился приятель Саша Сандрогайлов, с которым меня познакомила Таня Бурдуковская. Таня работала вместе со мной корреспондентом газеты, где я был редактором. Саша был очень набожным, мама его была заведующей епархиальным складом. Саша знал всех священников, был хорошо осведомлён о внутренней жизни церкви и говорил о вере всегда просто, где-то даже с юмором. Мне это нравилось. Саша тоже, как и я, писал стихи, интересовался нашей «тюремной» газетой и стал частым гостем в редакции.
Однажды, узнав, что я ни разу не причащался, Саша предложил мне помочь преодолеть внутренний барьер, а точнее, элементарную религиозную неграмотность. Я согласился.
Саша принёс мне на работу молитвослов, рассказал, какие молитвы я должен вычитывать, что нужно обязательно прочитать перед первой исповедью.
– У тебя будет генеральная исповедь! – торжественно объявил он.
– А что это такое? – спросил я.
– Это значит, что ты будешь каяться во всех своих грехах с самого детства!
– Как же я буду всё это рассказывать? Да и всех грехов-то не вспомню!
– Ну, вот тут в конце молитвослова есть списочек, – Саша нашёл в книжке нужные страницы. – Возьмёшь листок бумаги, и все грехи будешь выписывать. Понял?
– Понял…
Список у меня получился очень длинным.
В назначенный день рано-рано утром я пришёл в Свято-Воскресенский храм. Ещё было темно на улице, и в храме тоже стоял полумрак. Висела таинственная тишина. Людей ещё было немного. Но справа к аналою, на котором лежали Крест и Евангелие выстроилась уже длиннющая очередь. Я с радостью увидел Сашу и его маму. Саша отличался богатырской полнотой, медлительностью, а ещё он очень выразительно накладывал на себя крестное знамение – тяжёлой рукой он будто с силой вбивал гвозди: в лоб, круглый выдающийся живот, плечи.
Я, понятно, волновался, теребил в кармане листок, мелко исписанный грехами, прокручивал в уме, как я буду подходить к священнику, что делать и говорить… Саша тоже готовился к причащению, но в очередь становиться не спешил, хотя исповедь уже началась. Позже я понял, почему. Через какое-то время слева алтарник быстро принёс и установил ещё один аналой, и скоро из алтаря вышел невысокий, кругленький священник, в очках, с белыми гладкими щеками, яркими пухлыми губами. Это был отец Симеон (Зимняков). Я догадался, что мама Саши попросила его по знакомству исповедать отдельно сына, а заодно и меня. Саша прошёл к аналою первым. Тоже со списком. Я внимательно наблюдал за его действиями. Мне предстояло делать то же самое.
Наконец я подошёл нетвёрдой походкой к аналою, возле которого стоял отец Симеон. Позже я хорошо узнаю этого священника, любителя вкусно покушать, немного ленивого и шутливого. Это он потом, когда я соберусь в крестный ход на озеро Иргень и подойду к нему за благословением скажет: «Ещё один ненормальный!» А тогда, в первый раз, я очень его стеснялся.
– Как зовут? – спросил он.
– Александр.
– Ну, рассказывай…
Я достал свой листок, густо исписанный, услышал тяжкий вздох отца Симеона и стал с чувством, с толком читать: «Аз, грешный Александр, исповедую тебе, честный отче…» Я не отступал от методички, которую дал мне Саша Сандрогайлов и считал своим долгом выдерживать высокий стиль трудного для меня в ту пору церковнославянского языка. Я зачитывал свои грехи более получаса, иногда останавливаясь и поясняя содеянное. Мне показалось, что отец Симеон даже пару раз зевнул. Среди грехов были и такие, за которые, как я тогда уже знал, отлучали от причастия. Но всё обошлось. Когда я закончил, отец Симеон накинул мне на голову епитрахиль и скороговоркой прочитал разрешительную молитву.
К отцу Симеону выстроилась уже новая очередь, но он, выслушав следом за мной какую-то бабулю, быстро забрал с аналоя Евангелие и Крест и скрылся в алтаре. А помощник вскоре убрал и сам аналой. Так что моя первая исповедь была организована для меня по знакомству.
Но и после этого я редко ходил в храм. И только с 2005 года, примерно с ноября, я стал участвовать в литургии каждое воскресенье. На то были причины, но о них как-нибудь в другой раз.
Евстафий Строитель
Епископа Читинского и Забайкальского Евстафия не зря называли Строителем. До него новые храмы в Читинской области и Бурятии (его епископство распространялось и на Республику Бурятия) не строились. Времена были тяжёлые и еле-еле восстанавливались даже старые, возвращённые государством культовые здания. Например, здание бывшего миссионерского училища, что рядом с администрацией (бывшим обкомом КПСС) стало Спасо-Преображенской церковью.
А тут пришёл новый епископ и сразу принялся возводить Кафедральный собор. Я тогда мало интересовался жизнью епархии и только из газет, из теленовостей узнавал о том, что собираются возводить новый собор. Было много дискуссий на этот счёт. Особенно ожесточённая борьба шла за место строительства. Наконец с большими трудностями епископ Евстафий и верующие при поддержке некоторых чиновников убедили общественность, что собор нужно строить у железнодорожного вокзала на месте разваливающегося стадиона «Труд». Уже тогда я чувствовал, что новый епископ обладает твёрдым характером, пользуется большим уважением читинцев, и поддержкой власть предержащих.
Решение о строительстве нового собора, который назвали в честь Казанской иконы Божьей Матери, было подписано в сентябре 2001 года, а освятили новый храм 26 сентября 2004 года. Всего три года ушло на строительство самого крупного в Сибири и на Дальнем Востоке храма.
Надо сказать, что в собор я тоже не ходил. Не был и на его освящении, которое совершал будущий Патриарх, а тогда митрополит Кирилл. Постепенно через газеты, телевидение я составил для себя образ нашего епископа как очень духовно сильного, уважаемого в обществе, авторитетного и пробивного среди руководства города и области человека.
Скоро жизнь познакомила меня с епископом Евстафием ближе.
«По единой и неоднократно!»
Как уже говорилось, я служил в УФСИН по Забайкальскому краю, возглавлял там редакцию газеты для осуждённых «Резонанс». В пору демократизации (или ещё говорили либерализации) условий отбывания наказаний большое место отводилось религиозному воспитанию. Даже сама наша уголовно-исполнительная система по-другому называется трудно выговариваемым словом «пенитенциарная», что с латинского переводится как «покаянная».
Когда советская власть приказала долго жить, в страну хлынули зарубежные проповедники из различных протестантских церквей. Руководство нашего управления поначалу не понимало, что церковь церкви рознь, и пускало проповедовать Евангелие всех, кто просился «за решётку». Тогда, в начале 90-х и позже, это было модно и прогрессивно. Да и количественно новоявленных пасторов в цивильных костюмах с галстуками было несравнимо больше, чем наших православных священников. Но со временем в исправительных колониях стали строить даже православные часовни и храмы, священники стали частыми и желанными гостями в колониях, а вот иностранным гостям (сейчас их даже называют иноагентами) мягко давали от тюремных ворот поворот, находя для запрета различные формальные поводы.
