скачать книгу бесплатно
всегда – наоборот
и если ты в него – сейчас заходишь
то чтоб себя – во всех нас – не простить
что б-г нам в этом белом оставляет? —
возможность пить
(02/2015)
«Подробны льдина и пчела…»
Подробны льдина и пчела,
как горечь ветки тополиной,
что гул внутри у фонаря,
что ток, в котором ты повинен,
Бегут и льдина, и печаль,
и ток речей сих лошадиных,
и известь, что меня смела
в февраль которым я так длинен,
в котором [как рыбак] сто ватт
хрустят, свои перебирая
костяшки, если дым идет
в четыре стороны от края,
вдоль этой порванной пчелы
и чётной половины нашей,
где мы остатки колеи.
Замедленное небо пашут
подробно льдина и пчела —
февральские на дне укуса —
и чернозём жуёт мороз,
лишённый и лица, и вкуса.
«Что вспугнуло тебя, душа, будто такт словес…»
Что вспугнуло тебя, душа, будто такт словес
был нарушен и сбит? И – пока раздувался свист —
ты стояла внутри от себя, как снегирь и крест,
прорастая в тень и её некрасивый смысл
На твоём мяче скачут тьма и моё дитя,
проливая своё лицо, как слепое пятно на свет,
вероятно – то, что здесь не увижу я —
языка не стоит, и говорящего нет.
Что ж пугает тебя, так как землю страшит лишь грунт,
или воды – вода, или корни – растущий ствол? —
так фонтан в окружность свою осмелел взглянуть
и рассыпался в корни, как на телят сих вол.
Что вспугнуло тебя, дитя, где бродила ты,
как в садах зеркальных, и видела в них себя,
обличёна пролитой быть на две стороны —
и любая из них тобой – словно смерть – полна.
Камень вечной жизни горит на руке меня,
а иных камней для тебя от меня здесь нет.
Вот расти, как палка в пустыне, среди огня
принимая в себя его холод – голодный свет.
(23/02/15)
«Здравствуй, милый, милый дом …»
Здравствуй, милый, милый дом —
неужели мы умрём?
неужели всё увидим
с посторонних нам сторон?
Неужели, заходя,
Бог оставил нам не зря
зреющий [как сердцевина
яблока у сентября]
этот дом, своих детей,
предоставленных себе,
пересматривать картинки
в цапках спелых снегирей,
где сухие, как сосна,
ангелы стоят и «ма…»
извлекают, словно «мурку»
из лабальщика зима,
где прозрачна не вода,
но чужие голоса,
что лелеют нашу смертность —
хоть она не холоса
и [как хворост] тьму сверлит —
ту, которой говорит —
неприличный собеседник,
что в изнанке слов жужжит.
Здравствуй, милый-милый дом,
пробуй язвы языком,
ощущая, как из мяса
вызревает нежный ком.
В клине кошек и старух,
я стою [уже без рук]
обнимая ртом скользящим
старый, как мерцанье, звук.
(24/02/2015)
Офелия как черновик
Хрустящая Офелия над двойней
своей склонилась умереть, и хочет
не отражаться более в ребёнке
и в сумасшедшем, как мужчина. Впрочем,
есть у неё и поперечный выбор:
и вот уже сама бежит, не знает,
не то в грозу, которая с обрыва
сияет ей [как бы в начале мая],
не то в войну весь мiр перелицует
и, мёртвых душ в лице не отыскав
воды, уже не бабочек фасует,
но для палаты в метров шесть [устав]
Хрустящая Офелия отступит
и [сквозь воронку] удаляя ночи
смотри теперь на этих ребятишек —
[один из них [раздвоенный] хохочет].
(25/02/2015)
Ipatiev House
Те руины, что ты собираешь в траншею сна —
словно шлепки воды по шее, дна
твоего достигают и, умножаясь до цифры – два
Бога стоят над тобой – как в диктофоне слова,
и оленьи глаза дождя скользят по
плоскому нереальному Мирабо.
а та женщина, девушка [милый младенец с лицом
открытки] вдруг оказалась пловцом,
и обернулась ловцом, силками для птиц,
что отрастили жабры, отплыли вниз
в руины свои, похожие на слова,
в которых – девочка [как инженер] права.
Эти права прибирает мир, что напиздел
такой базар, что проходит Мохаммед в дверь
в доме, где рядом Исеть и безвидный холм,
яблоко и руины царевен [зерном]
падают [как олени в нечёткий страх,
что отразился рыбой в чужих мостах].
(26/02/2015)
«У дома, в который вернутся стрижи…»
У дома, в который вернутся стрижи
ожить от любви и до страха,
лежим мы, товарищ – ты видишь? – лежим
как будто в окружности мрака,
что плотно ложится, как снег на живот
сползая на наши колени
растёт то, что позже станет землёй
в которую мы не поверим.
(02/15)
«Под райским деревом земля обнажена…»
Под райским деревом земля обнажена,
вода бежит невидимая или —
три мёртвых лебедя лежали под землёй —
гляди, гляди! – они уже ожили,
и вот – бегут прозрачные в метель
три лебедя три лошади три хляби,
и март [в глазах сухих совсем сухой]
простит меня – ни для чего ни ради
под райским деревом прозрачным [ни мертва]
вода кружит, как женщина и лебедь —
как яблоко и апельсин права,
смущенья и судьбы своей не стоит.
И женщина – невидима, как блядь,
прекрасна и обуглена от мужа,
и отражается у дерева в глазах,
как лошадь, что блестит как будто лужа.
(27/02/2015)
«Папиросный свет из трясогузки…»
Папиросный свет из трясогузки
и низинной крови водяной,
что во мне ты снова в дым попутал
под своею долгою губой?
На губе и на земле чайковской,
как чифир произрастая вновь,
просыпаюсь каждым тёмным утром,
засыпаю в белый перегной,
что меня звериными очами
плачет и выдавливает в свет
как пернатое [еще недо-созданье]
