Третий чемпионат фабулы по прозе. Сборник рассказов, занявших призовые места

«Кто же меня вычислил? – стал размышлять Сид. – Я так спокойно всё время передвигался по лесу, и его хозяин даже не догадывался обо мне. И вдруг… Впрочем, ничего страшного, просто потерял немного время, а у меня его – девать некуда».

Сид повернулся и направился обратно. Под утро почувствовал идущего человека, быстро принял облик парня, недавнего владельца одной из душ, и смело пошел навстречу.

– Здравствуйте! – произнёс он вышедшему мужику в потёртых джинсах и старой штормовке. – Заблудился я что-то. Дорогу найти не могу.

– Ты её никогда не найдёшь, сид несчастный, – спокойно ответил мужик. – В этом лесу я хозяин.

– Так ты, значит Леший, хозяин этого леса. И что от меня хочешь? – смело спросил Сид.

– Даю тебе два выбора. Первый. Будешь бесконечно плутать в моём лесу, а если всё же удастся выбраться, попадёшь к моему соседу или к Водяному. Короче, далеко ты не уйдёшь, и вечно будешь здесь скитаться.

– А второй?

– Возвращаешь души и больше не появляешься в нашей местности.

– Поздно души возвращать, – весело рассмеялся Сид. – Это до рассвета можно было сделать.

– Не поздно ещё. Мы не глупее тебя, если смогли во всём разобраться. Можешь пару деньков ещё здесь побродить, а можешь и навечно остаться. Выбирай!

– Сейчас выберу.

Сид огляделся, подошёл к берёзе в руку толщиной, сломал её, очистил от веток. Получилась палица длиной в человеческий рост. Он с огромной скоростью покрутил это оружие над головой и с улыбкой спросил:

– Что ты там про выбор говорил?

– Уж, не драться ли ты со мной собрался? – засмеялся Леший.

– Почему бы и нет?

И тут хозяин леса захохотал так, что деревья задрожали, затем закружился, становясь с каждым оборотом выше и выше. И вот уже перед Сидом стоит великан, выше деревьев ростом, длинные всклокоченные зелёные волосы как ветви дерева, лишайниковая борода, обросшее мхом лицо, толстая, как кора, кожа.

– Так значит, ты драться со мной хочешь? – Он вырвал с корнем огромную сосну, обломал крону. – Тогда защищайся.

Успел Сид отпрыгнуть, а на том месте от удара великана яма образовалась. Бросился пришелец в лес дремучий, а оттуда медведи, огромные, могучие.

– Разозлил ты меня, чужак, – прокричал Леший громовым голосом. – Теперь выбора у тебя нет.

На следующую ночь в окно Варвары раздался стук. Она улыбнулась, словно давно ждала этого визита и пошла открывать. На пороге стояло чудовище, похожее на снежного человека, выпавший снежок подчёркивал это сравнение.

– Заходи! – предложила ведьма, как старому знакомому.

– Значит, вот кто меня вычислил, – ухмыльнулся Сид. – В изощренный ум вашего хозяина леса я сразу не поверил.

– Что ж ты такой умный пришел без спроса в чужие владения и стал хозяйничать? – улыбнулась в ответ ведьма.

– Души человеческие нужны.

– Пришёл бы и попросил по нормальному – может, и договорились бы, а сейчас придётся вернуть.

– Твои верну, – согласился Сид и, подумав, добавил. – Я другие найду.

– Ну, ну! – улыбнулась ведьма. – Поживём, увидим!

Сид вновь ухмыльнулся и, не спрашивая разрешения, направился в соседнюю комнату, где на широкой кровати лежали бездыханные тела подростков. Он вынул нож и сделал разрез на своём левом запястье, из которого закапала кровь. Сид наклонил руку над лицом девушки и несколько капель упали на её губы, следующие – на губы парня. Читая непонятное заклинание, провел рукой по телу девушки, то же самое повторил с парнем. Затем сильно ударил их по щекам.

– Что это? – Ваня приподнялся, потряс головой и уставился на страшного колдуна.

И тут раздался пронзительный крик, проснувшейся Полины, прижавшись к парню, она с ужасом смотрела на ведьму и Сида.

– Я пошёл, – ухмыльнувшись, произнёс тот и вышел из комнаты.

Такого праздника в деревне ещё не было. Увидев утром, в понедельник идущих Ивана и Полину мужики чесали свои тяжёлые от похмелья головы, вспоминая, что прошлой ночью, вроде, нашли их мёртвыми. Парни, кроме этого, вспоминали и драку с озёрскими, хвастаясь перед девчонками своими подвигами. А уж об Иване и Полине говорить нечего. Случившееся с ними они всю жизнь помнить будут и внукам своим расскажут. Кто ещё может похвастать, что на том свете побывал и с нечистью знавался. Одним словом, хоть праздник чужой, но удался на славу.

Он не вернулся к себе на родину, а пошел дальше на восток, вглубь русских лесов. Там много деревень, в которых толком не знали ни о проклятых сидах, ни о празднике Хэллоуин, ни о ночи Самхэйна. Тем не менее, люди справляли этот непонятный праздник, не задумываясь о традициях и возможных последствиях. Для них главное было веселье и раздолье праздника, чтобы широкая русская душа развернулась во всю ширь, что бы праздник этот запомнился надолго.

Он твёрдо решил остаться здесь навсегда. Он был умным Сидом.

Татьяна Сунцова.

Зависть ведьмы

В стародавние времена в долине, окружённой холмами да лесами, жили люди ликом светлые, волосом русые. Сильные, статные, до работы хваткие: кто деревья валил, избы рубил, кто серпы ковал, кто горшки обжигал, а кто-то Богам в капище молился… Все были при своем деле. Через долину протекала река по прозванью Светлая. На берегу стоял Большой город, а во всей долине было несколько поселений. В одном из них в семье гончара дочь подрастала. Ещё девчушкой бегала, а старики говорили, что редкой красавицей растёт. Звали девицу Милавой. С малых лет отцу помогала. Научилась не только горшки да тарелки делать, но забавные игрушки – свистульки. Детишкам раздавала на потеху. А в семье дровосека рос – подрастал сын Ярослав. С малолетства был силён, а как юношей стал, равных ему по силе не было. Однажды на празднике Бога Солнца, когда молодёжь в хороводе вокруг костра кружилась, встретились взглядами дочь гончара и сын дровосека, и с тех пор молодец потерял покой. Не радовали его больше ни птичье пенье, ни журчанье лесных ручьёв…

Вскоре глава рода дровосеков – Добромысл объявил, что пришла пора для правнука Ярослава невесту искать. По завёдённому издревле обычаю не мог жених сам себе невесту выбирать, за него это делали старшие. Будущую жену выбирали всем родом: чтоб здоровая, сильная была, в хозяйстве всё делать могла, чтобы потом достойно род продолжала. Выбрали для Ярослава плотникову дочь – Русину, старшую из четырёх дочерей. Девка была высока, в плечах широка, словно Боги сына отцу дать в подмогу хотели, да ошиблись немного. Так Русина заместо парня отцу избы рубить помогала. Так топором махала, только щепки летели.

Как услышал Ярослав, что в жены самую здоровущую девку сулят, бросился вон из избы. Побежал на берег, рухнул лицом в травы, и горе его было таким огромным, что руками не обнять, глазом не окинуть. Впервые его слеза Землю – матушку окропила. Вздрогнула Земля, приняла горе молодца в себя и передала заботу о сыне Ярославе не только деревьям вековым, но даже маленьким зверькам. Мышка – полёвка рассказала о горе молодецком своим сестрам, а те донесли эту боль до домашних мышей в поселении. Сидела в горнице Милава, расписывала игрушку – пичужку краской лазоревой, вдруг на стол мышь забралась. Девица вскрикнула, глиняная забава упала, раскололась. Милава пошла в закуток, где глина лежала, а там всё было выбрано. Взяла берёзовый туес и пошла на берег за глиною. Увидела лежащего человека, испугалась, вскрикнула. Ярослав обернул к ней лицо, вскочил, глаза радостью вспыхнули, а Милава сказала:

– Напужал ты меня, Ярослав! Думала, забрали Боги чью-то душу! А ты, видать, умаялся, прилёг отдохнуть. Утомился в лесу за работой. Прости, потревожила.

– Ты, сама прости, Милавушка. За глиной пришла? Давай помогу.

Набрали глины, понёс туес Ярослав в гору. Шёл и думал, как поведать девице о кручине своей, как узнать, чем её сердечко полнится. Наконец, собрался с духом: «А позволь спросить, Милава. Приглянулся тебе кто – нибудь из наших молодцев?»

– Приглянулся, – тихонько засмеялась девица.

– А каков он: станет, силен? В делах – ремёслах хорош?

– И статен, и силён, и своего дела мастер!

– А ликом пригож? Волосом рус али чёрен? – Спросил Ярослав, а сердце забилось часто – часто, потому как во всем селении чёрные волосы были только у Ярослава да отца его Сивояра.

– Волосом чёрен, глазом тёмен, а душою светел, – ответила Милава и потупила взор. Обрадовался парень, схватил девушку на руки, закружил, а когда поставил за землю светлокосую, вспомнил о Русине и горько вздохнул.

– Что закручинился, Ярослав?

– Боль – тоска меня съедает. Выбрали мне невесту. Сватать будут соседку Русину, а мне ты мила. Что делать?

Побледнело девичье лицо, горький вздох болью отозвался в сердце парня:

– Ничего не поделаешь. Придётся покориться воле родительской. Придёт пора, и меня отдадут в семью чужую. Буду работать без роздыха, а ночью в подушку слёзы лить.

– Не бывать тому! Завтра сбежим из рода – племени! Уйдём далеко, где травы шелковые, где ручьи хрустальные, где ягоды сами в руки падают! Аль я не мужчина, что не смогу сам судьбу решить?

– Погоди, Ярославушка. Нельзя без благословения родительского! Не будет нам счастья.

На берегу лесного озёра в чаще леса горел костёр. Рядом стояла девица красоты необычной: в кости тонка, лицом смугла, нос тонок, волос долог. Каждая прядь черно – синей змейкой вьётся, на ветру не шелохнется, настолько волос тяжёл. Шептала девица слова неведомые, бросала травы в огонь. Вдруг на поляне появилась женщина в тёмной одежде:

– Данара! Что делаешь? Духов вызывать вздумала?

– Да что мне духи! – вскрикнула девица, – я сама могу…

– Что ты можешь? – усмехнулась мать.

– Смотри! Кое – что могу! – Девушка тряхнула головой, протянула вперёд руку, та удлинилась сначала вдвое, потом ещё, вырвала цветок на краю поляны, укоротилась и бросила цвет к ногам матери. Та всплеснула руками: «Ну, вот… Беда пришла!»

Сразу вспомнила свою мать – колдунью, вспомнила, как бежали из родных земель от людского гнева, оказались в чужих лесах. А когда бабушка ушла на Небо, думала, что с ней и сила ушла, а оказалось, что кое – что успела передать внучке.

«Что делать? Как жить дальше? – думала женщина, закрыв лицо руками, – Прознают люди в селеньях, Данару в озере утопят, дом сожгут, младшим дочкам тоже жить не дадут!» Подняла голову, сверкнула очами и сказала дочери:

– Нам колдунью в доме не надо! Иди на все четыре стороны, ищи своей доли!

– Да куда я пойду, матушка? Как проживу одна?

– Почему одна? Жениха найдёшь, замуж выйдешь!

– Да кто посватает меня безродную да бедную?

– Какую бедную? Ты богаче всех на свете.

– Как?

– А ты руки в землю опусти да пошарь там.

Дочь удивилась, но так и сделала. Удлинила руки, опустила в землю, через некоторое время вынула, ободранные кулачки разжала, упали на землю камни разноцветные: гальки, шпаты, кусочки гранита и среди них изумительной красоты голубой кристалл. «Ну, вот, – сказала мать, – набёрёшь таких чудных камней поболе, и станешь, гляди, богаче самого князя». Посоветовала дочке пойти в долину, камней набрать, продать в Большом городе и купить на вырученные деньги всё, что нужно. Дочь согласилась и отправилась в Большой город.

Когда Данара добралась до первого поселения в долине, то решила остаться там. Люди удивили спокойствием, приветливостью и дивным уменьем красоту создавать. Каждый дом – терем расписной! В избу проситься на постой зашла, горница светом озарила: рушники, накиды на лавки узорами ткаными были украшены, посуда расписная теплом согревала. Хозяйка дома – Добродея, жившая со старой матерью и мальчишкой – приёмышем, согласилась взять девицу на проживание, а плату положила – помогать по хозяйству, в огороде.

Однажды, сделав все дела, пошла Данара на поляну за поселением, где девки да парни хороводы водили. Познакомилась с девицами. Не успела имени назвать, как одна назвала её Чернавой. Так и стали все называть, а Данара и рада была, потому как настоящее имя сразу выдавало иноземку.

Однажды собралась хозяйка в Большой город на ярмарку и Чернаву взяла с собой. Град удивил девушку! Хоромы на главных улицах были в два, три яруса, огромное капище на холме в середине града, идолы богов, казалось, подпирали небо. А сколь разного народа на улицах было, повозок, телег! А какая ярмарка раскинулась на берегу реки! Тут можно было купить всё, что душе угодно: ткани, одежду, обувь, посуду, животных, самую разную снедь… У Чернавы глаза разбежались: али сахарных орешков взять, али изюму заморского, али сарафан синего атласа. Всё хотелось купить, а денег не было, лишь в потайном кармане драгоценный камень лежал, но как его взамен товара отдать? Тут наткнулся взгляд на удалого мужичка, который бойко торговал заморскими шёлковыми тканями, коврами чудной красоты. Выбрала момент, подошла и спросила: «А шелковый отрез на камень поменяешь?» Только мужик, смеясь, хотел спросить, не булыжник ли ему предложить хотят, Чернава раскрыла ладонь, и брызнули голубые искры, когда луч солнца кристалла коснулся. Онемел торговец от такой красоты. Отдал девице отрез на платье, ещё мешочек с монетами добавил с оговоркой, что если есть ещё камни, чтоб непременно ему несла. Очень хотелось вызнать, откуда такое чудо, но не посмел расспрашивать, когда девка чёрным взглядом, как кипятком ошпарила.

Деньги и отрез Чернава спрятала, а через некоторое время решила богатство здешней земли изведать. Пошла в лес, будто по ягоды, а сама запустила руки в лесную землю. Удивилась Мать – Земля, и щекотно ей, что чьи – то руки змейками по поверхности роются, и не по нраву богатства легко отдавать. Вздохнула Земля, и все драгоценные камни вглубь ушли. Рылась, рылась в земле Чернава, с трудом насобирала камушков, вынула исцарапанные руки, а в ладонях – один сор. Ничего ценного! Разозлилась девица, и вдруг вспомнила, что в Светлой реке золотые крупицы находили. Побежала на берег, вытянула руки, зачерпнула полные ладони песку, слила на платок, а как вода стекла, стала каждую песчинку рассматривать. Тоже ценного не нашла. Пуще прежнего разозлилась! Снова запустила руки в реку и давай песок баламутить, буруном воду в реке крутить. Не понравилось такое реке. Чтоб от ведьмы избавиться, вышвырнула на берег слиток золота. Увидала девка, схватила, руки от жадности затряслись.

За три летних месяца смогла всё – таки Чернава из земли несколько драгоценных камней вырвать, из реки пригоршню золотых крупинок намыть. Ушла из селения в город. Тот же торговец скупил камни и золото и не посмел отказать черноглазой в просьбе, помог купить дом, лошадей, нанять слуг. И зажила Чернава по-новому. Долго спала, сладко ела. Слуги всё делали. Задумалась богатая невеста о замужестве. Думала, как разбогатеет, так женихи у ворот в очередь встанут, а никто не помышлял даже знакомиться с приезжей девицей с тёмными недобрыми глазами.

В то самое время уговаривал Ярослав Милаву сбежать с ним от родителей и устроиться в Большом городе, где народу было больше, чем деревьев в лесу. Пока девица раздумывала, Ярослав решил уехать и сначала самому обустроиться. Добрался до места. Шёл по улице среди теремов высоких и думал, что неплохо было бы к плотникам наняться, и вскоре братья – плотники приняли силача в свое братство. «Обживусь, – думал Ярослав, – и заберу с собой Милаву».

Ждала девица милого дружка. Уже осень наступила, а не было вестей от Ярослава. Точила сердце девичье тоска чёрная, катились из глаз слёзы горючие. Наконец, дошли слухи, что видели в Большом городе силача – плотника, который топором, как игрушкой, играет. Поняли родные, что это есть Ярослав. Снарядили за ним младшего сына. Через несколько дней остановилась пара лошадей у дома дровосека. Вошел во двор Ярослав. Сапоги новы, рубаха шёлкова, узорчатым поясом стан перехвачен. Поклонился старшинам рода, попросил прощения за побег и, не успев ответного слова выслушать, попросил посватать за него Милаву. Только Добромысл поднял посох, чтоб объявить свою волю, назначив Русину в невесты, Ярослав топнул ногою и сказал громовым голосом: «Богиня Лада в праздник Ярила мне на Милаву указала, не стану я перечить Богам! Да и не жить мне без неё!»

Какая же свадьба была через месяц! Краше невесты с женихом не было на всём белом свете, а счастье молодых было так велико, и такой свет исходил от лиц, что у гостей дух захватывало. А потом долго – долго смотрела вслед мать, утирая слёзы, когда молодые уезжали из родного дома.

А тем временем Чернава обживалась в городе, знакомилась с зажиточными соседями, и не сразу заметила новую семью на соседней улице. А когда увидела их на рынке, сердце Чернавы дрогнуло. Красивая светлолицая жена рядом с чернокудрым богатырём казалась бабочкой на могучей ветви. Ах, как же Чернаве захотелось самой встать рядом с таким супругом! «Он мне больше подходит! У нас даже волос одного цвета», – прошептала она, и рука сама – собой удлинилась и погладила чёрный локон на затылке Ярослава. Вздрогнул богатырь, обернулся, а ведьма руку спрятать под шаль успела, а вот глаз бесстыжих не успела потупить, и обжёгся молодец о взгляд горящих чёрно – синим пламенем глаз.

Обнесло ему голову, шагнул вперед, споткнулся на ровном месте, как спотыкается конь, чуя силу колдовскую. Сжалось сердце в предчувствии беды, но тряхнул головой, и отступила слабость. Обнял за хрупкие плечики свою ненаглядную, и пошли вдоль торговых рядов. А Чернава с той поры потеряла покой. Ночь за ночью снились ей кудри черные, глаза карие, плечи широкие. И мнилось ей, что брал на руки и нёс далеко – далеко: одним шагом поле перешагивал, другим – лес дремучий и приносил в родную сторонушку, где солнце светило ярче, тёплый ветер гулял на просторе, цвели алые маки, и сама степь разноцветным ковром ложилась им под ноги…

С той поры неладное стало твориться в избе Ярослава с Милавой. Неведомая сила горшки била, квашню переворачивала, огонь в очаге гасила, еду пересаливала. Стоило отвернуться от печки молодой хозяйке, как закрывались вьюшки, и чёрный дым валил в горницу. Ничего не понимала Милава. Дома у батюшки хлеба выходили высокими, щи да каша – объеденье! А тут, что ни состряпает хозяйка – в рот взять невозможно. Хлеба подгорали, в похлебке – сор, в пирогах – камни! Не по нраву стало такое житьё Ярославу, стал на жену сначала ворчать вполголоса, а потом вообще ругать, дня без ссоры не проходило. Плакала Милава днем, плакала ночью, рыданья подушкой заглушая. Молила Богов помочь ей справиться с напастью, но ничего не помогало! Как – то начала рубашки супругу разбирать, а вся одежда на полоски порезана. Вот тут зарыдала в голос, а муж как раз с работы пришёл усталый, голодный, увидел, что на столе пусто – пирог рыбный исчез со стола непонятным образом, хотел зачерпнуть из кадушки водицы ключевой, а к кадушке дыра образовалась, и воды – ни капли.

А тут ещё Милава вместо рубахи лоскуты держит, трясется вся, сказать ничего не может. Плюёт он под ноги, хлопает дверью, идёт по улице, бранится. Лицо злобою искажено, глаза молнии мечут. Видит, стоит у резных ворот девица в шелковом полушалке, чёрная коса почти земли касается. Держит в руках жбан. Шумно глотает слюну Ярослав, а девица молвит:

– Не желаете квасу испить, господин хороший?

– Желаю. Очень желаю! – Хватает жбан, и мучимый жаждою, выпивает всё до капли, вытирает усы ладонью и начинает благодарить.

– А может, вы покушать желаете? У меня как раз стол накрыт.

Что – то внутри подсказывает Ярославу, что негоже в чужой дом входить, но чувство голода шепчет: «Пойди, поешь, тут пирогами с камнями потчевать не станут!»

На славу угощает Чернава Ярослава. Слуги уж пятую перемену блюд делают. Молодец благодарит девицу от души, и, окинув взглядом богатое убранство избы, высокую кровать с перинами пуховыми, чувствует, как клонит ко сну. Встает, хочет к двери идти, а ноги сами несут к кровати, и падает он в подушки лебяжьего пуха, а просыпается только утром. Лежит в незнакомой постели, одетый, голова больная, тяжёлая, рядом девица красы нездешней: ресницы чёрные, длинные, ноздри тонкие от дыхания трепещут.

Вскочил Ярослав, бросился вон из избы. Выскочил за ворота и наткнулся на сидящую на земле Милаву. Жалостью резануло сердце, схватил любимую за руки, а она губы сжала, руки вырвала, слезу со щеки смахнула, и побежала не к дому, а к реке. Ярослав – за ней! А она не бежала, словно летела над землёй. Не успел догнать! Бросилась с обрывистого берега прямо в холодные воды Светлой реки. И приняла её река в свои объятья.

Данара – Чернава всё видела и радовалась, с улыбкой вспомнив, как длинные проворные руки закрывали вьюшки, переворачивали горшки, воровали пироги и бросали грязь в кашу Милавы… А как увидела, что Ярослав хочет броситься в реку, быстро удлинила руку и схватила молодца сзади за кушак. Рвался Ярослав к реке, к обрыву, чтоб спасти жену любимую, а сила неведомая держала, не давала и шага вперёд ступить. Рвался, рвался, так и не смог с места сойти. Сел на берег и заплакал. Вдруг ощутил, чья-то лёгкая рука погладила по голове, изловчился и схватил её. Ойкнула от боли Чернава, потянула ладонь из руки мужика, а Ярослав уже повернулся, и увидел не человека перед собой, а длинную натянутую белесую толстую верёвку, которая тянулась через кусты и травы к городской окраине, а в его ладони пальцы тонкие были зажаты. Недолго думая, стал наматывать странную тёплую, словно живую, веревку на кулак и продвигаться вперед. Таким образом добрался до дома Чернавы, и когда увидел, что живая верёвка шла от плеча Чернавы, а сама корчилась под окном, змеёй извивалась, схватил рядом лежащий топор и отрубил руку по самый локоть.

Брызнула алая кровь на топтун – траву. Взвыла по – волчьи Данара, а Ярослав схватил за волосы и вытащил на середину улицы. На крики и вопли быстро народ собрался. Суд был скорым. Порешили связать ведьму, привязать камень на шею и утопить в той же реке, где погибла невинная Милава.

А через пять дён постучалась в окно Ярославу старая женщина и сказала, что подобрала на берегу реки умирающую, потерявшую память девушку, выходила, как смогла, а вчера девица пришла в себя, назвалась Милавой и рассказала о вероломном муже.

– Где она? – закричал Ярослав, ещё не веря своим ушам. – Веди меня к ней!

– Нет! – твёрдо сказала женщина. – Мне велено только сказать, что жива она, а возвращаться не хочет.

Опустил голову Ярослав, потом пал на колени перед женщиной:

– Передай Милаве моё искреннее раскаяние, скажи, что люблю её и всегда только её любил, скажи, я сам утопил ведьму, которая позавидовала нашему счастью. Пусть возвращается.

Женщина покачала головой, подивилась словам и обещала всё передать девице.

Через год у Ярослава с Милавой сын родился. Назвали его Ладомир. И с тех пор в семье плотника всегда царили мир и лад.

Удмуртия, г. Можга. 20.02.2015

Владимир Алексеев.

Гараня

Какой бы сказка ни была, а и к присказке приступочек надобен. В мышиный лаз не глянешь в пару глаз, а коли ловко прищурицца – оно тожиня не безсмыслица. Осина и на дрова хороша, да под поленницей подосиновик не вырастет. Сидел кот на дубу, думал думу голубу: то ли песню спеять, то ли байку сбаять, то ли так сметанки поесть. А вам, друзья, пора кружком сесть, да сказку послушать.

Медмедей в наших краях страсть как много. А зайцов всё-ж таки поболе будет! Львов так и вовсе не сустретишь, не зимнее лев животное. Вот в пустыни при Иордани – то дело другое! Там, насупротив, медмедей недостача. Так уж Земля устроена, вареники в одном месте, а жбан со сметаной в другом. Сказка на то и хороша, что всякому варенику свою сметанку подаёт!

Ты уж думал было, то сказка? А то была ишшо и не присказка! Вот послушай-ка присказку. Варил ветер-балабол русски буквицы в кипучем озере. А чтоб звери их попусту по полям да лесам не разнесли, нагородил кругом озера остёр частокол. Потом свистнул-гикнул: «Приходите, добры люди, за буквицами на готовое!». Первы-то масковски да твярски прискакали, у их кони резвы, а у наших поморов что ни лодья, то чистая попадья: пока перекрестится, вся Псалтырь на язык поместится. Так-от мы и припозднилися.

Масковски да твярски остры частоколы повыдяргали, да с ими и дёру: дескать, наздогонят наши, да отымут. Робята-то на вёслах все дюжие да ражие. Ну а нам одни мельничные колёсья на том озере и остались, что потяжельше, да однако ж и покруглее. Так-от и говорим теперь: МАсквА АкАет, усех назидАет дА тАкАет, кАжуть в МАскве любыя врАки – публикА и верит пАки-пАки

ПОмОрский-тО рОд ОтрОдясь не любит, кОли ктО врёт. ГОвОр пОмОрОв пОкруглее, пОтяжельше, нО и премнОгО пОдОбнее истине. КОли сОврём – ОтрОдясь тОлькО небылицу, слОвнО пустим пО пОлю ОсьминОгую кОбылицу, при тОм же ОднО скажу: прО быль душОю не пОкривим.

Вот те и быль на разговеньице: оказался как-то в наших краях Пырсик высокородный, не из самой Масквы даже, а из башковитого царского села Склокова – А вот – говорит, я вашим медмедям суну в бок чудес клок, они от того и на балалайке играть почнут, и частушки петь на чистом аглицком наречии!