Мастер грёз

– Прости меня. Прости. Пожалуйста! Прости меня, – рыдал он, обхватив его голову трясущимися руками…

Прошла неделя с тех пор. Макс лежал в районной больнице со множеством гематом и сильным сотрясением мозга. Голову зашили в нескольких местах. К великому удивлению врачей переломов не было. Но зато он потерял много крови, что очень сильно ослабило организм.

Женька ходил к нему каждый день. Вначале сидел рядом, когда Макс еще не мог говорить, а потом начал носить продукты и кормил его с ложечки.

– Знаешь, эти твари должны за это ответить! – сказал он однажды. – Сегодня я пойду и скажу им, что ухожу из их рядов. А потом сдам их ментуре. Я знаю все места, где они тусуются!

– Ты дурак, что ли?! – сквозь боль выдавил Макс. – Ты соображаешь, что они с тобой сделают? От них никто так просто не уходит. Они тебя убьют.

– Ну да, пускай попробуют! Я напишу записку перед тем, как пойду к ним. Там все про них изложу. Пускай только пальцем тронут, записку найдут, и им всем…! Я не дурак, не думай. А, вообще-то, че они мне сделают? Это ведь обычные чуваки, как мы с тобой, наши одногодки. Озлобленные немного, да! Но не убийцы же.

– А ты долго, что ли, с ними? Много знаешь? Я бы на это не рассчитывал. Это же НАСТОЯЩИЕ скины, понимаешь?! А не те, которые на улицах хачей громят. Ты еще не понял? Это не просто пацаны со двора!

– Слушай, я совершил огромную ошибку. Ты пострадал из-за меня. Теперь я должен ее исправить.

– Ну, проломленный череп вряд ли исправить тебе под силу.

– Блин, Макс… Ну прости! Ты простишь меня? Мне надо это знать!

– Да давно простил уже. Не умер же, в конце концов. Я всегда знал, что ты непутевый дурак. Что с тебя взять? Ты ж это все это не со зла, а по глупости.

– Спасибо, друг! Я просто себе места не нахожу. Ну ладно, пойду я уже. Пора. Давай, прости, ладно?

– Да давай, иди уже. Я не злой. Да, и спасибо за помощь, что тут возишься со мной. А то мамка на работе целыми днями, а эта пьянь поганая даже не заглянет.

– Давай, я скоро. Вернусь – расскажу.

Макс откинулся на подушку и прикрыл глаза. Он задумался. Какая жизнь все-таки несправедливая штука. Почему одним ВСЁ, а другим ничего? Одним удача так в руки и прет, а он словно притягивает к себе все неприятности. Когда же эта черная полоса в жизни закончится? Она и так уже затянулась на несколько лет дольше всех допустимых пределов. Вот и теперь еще попал в эту ужасную ситуацию. И наверняка этим гадам все сойдет с рук, а у него останется тяжелый отпечаток на всю жизнь.

Каждый день Макс вспоминал случившееся. Столько боли он не испытывал еще ни разу. Боли и страха. Чего скрывать, он ведь уже приготовился умереть. Надежды на спасение у него не было не малейшей. Все, что оставалось ему, закрыть глаза, сжаться и покорно принимать удары. Нет, не судьбы, хотя и эти он уже привык принимать как должное. Удары ботинок, кулаков, цепей – всей злости и ненависти, которая только может быть в человеке. Принимать и ждать, что же будет дальше: им надоест и они, наконец, оставят свою забаву, или раньше он испустит дух и попрощается навсегда с этим несправедливым миром, который его не принимает?

Правда, теперь Макса постепенно начали волновать уже и другие вопросы. Как бы это не отразилось в дальнейшем на здоровье! А, главное, не осталось бы шрамов, а то, как же с такой некрасивой головой он будет клеить девчонок? Они и с красивой-то на него не особо обращали внимания. А теперь от такого Квазимодо и подавно шарахаться начнут.

Макс только тяжело вздохнул и чуть покрутил шеей. Голова время от времени побаливала. Вот и сейчас неприятная ноющая боль засела в его черепе и не давала возможности расслабиться и отдохнуть.

Было уже довольно поздно. Мама работала во вторую смену, Женька уже вряд ли бы пришел, хотя к Максу, как лежачему больному, было позволено круглосуточное посещение. Правда Макс какое-то время уже был не лежачий, но Женька до сих пор умудрялся пользоваться просроченным пропуском и всегда как-то обходил охрану.

Заняться было нечем. Ждать некого. Поэтому ничего не оставалось, как заставить себя отойти ко сну. Что Макс и сделал, заглушая головную боль картинками своих фантазий о красивых девушках в купальниках, ведь это единственное, что могло его утешить в тяжелую минуту.

Весь следующий день он прождал Женьку, а когда тот не явился и под вечер, почувствовал неподдельную тревогу. Ему не хотелось думать о плохом, и он старался гнать дурные мысли прочь. Но почему-то они, напротив, все с большим и большим упорством прокрадывались в его голову и не давали покоя.

Когда на следующий день дверь его палаты неожиданно открылась, и вошел сотрудник милиции, все внутри Макса перевернулось.

Он онемел и, не мигая, словно бы в замедленной съемке, смотрел на приближающегося к нему человека в погонах. Когда тот подошел вплотную, Макс продолжал молчать, тупо пялясь на пуговицу его формы. Вдруг сердце его бешено заколотилось и подпрыгнуло куда-то к горлу, так, что трудно стало дышать, а тело похолодело и покрылось испариной. Макс попытался мысленно замедлить время и оттянуть момент, которого он подсознательно так боялся. Но ни время было не подвластно ему, ни его собственный слух, который при всем желании не хотел отключаться.

В палате кроме Макса в тот момент больше никого не было. Как раз настало время посещений, и народ отправился в коридор, чтоб не томиться в вонючей, душной палате. Милиционер как будто знал, когда лучше всего наведаться к нему.

– Ты Максим Петров? – спросил он.

– Да, – коротко выдохнул Макс.

– Знаешь Евгения Синицына? – осведомился блюститель порядка.

– Знаю. Что с ним? – с трудом выдавил Макс.

– Почему ты так сразу думаешь, что с ним ЧТО-ТО?

– Потому что ВЫ пришли.

– Значит, тебе что-то известно?

– Может, Вы скажете, что случилось?! Что с ним?!

– Это твой друг?

– Да! Лучший!

– Максим, мне жаль. Твоего друга сегодня нашли в лесу. Он повесился.

– Что?! – Макс онемел. Он опустил очумелую голову вниз и нервно заелозил руками по волосам. – Он … умер?

– А ты как думаешь? Он там провисел около суток, может, чуть меньше. Я должен задать тебе несколько вопросов. По всей вероятности ты последний, кто видел его в живых. К тому же в последнее время он постоянно находился с тобой. Ты ведь не просто так здесь лежишь. У вас с ним были какие-то делишки. Почему он решил покончить с собой? Может, это как-то связано с наркотиками? Ты должен что-то знать.

– А я знаю, – с вызовом ответил Макс. – Я знаю, что он не кончал с собой. Его убили! Это скины!

– Э-э, полегче, парень! Какое заявление! Для этого должны быть доказательства. А так, если их у тебя нет, по всей видимости, это просто самоубийство. Вот только на какой почве, это должен мне сказать ТЫ!

– Это не самоубийство! – глаза Макса засверкали. – Говорю же, его убили! Доказательство – это я! Они избили меня до полусмерти, а он пошел и хотел их сдать! Поэтому его и убили! Я больше чем уверен в этом!

– Тебя избили скины? Так почему же ты не подавал никакого заявления в милицию, а теперь, спустя столько времени, говоришь об этом? – ровным тоном осведомился милиционер. – Заявление надо подавать сразу. А так – твой поезд уже ушел. Вспомнил он! Еще бы через год вспомнил!

– Да они нам угрожали! Сказали не заявлять, а то всех убьют!

– Да-да. Конечно. Да это же просто группка несовершеннолетних подростков, какое там убийство? Балуются детки, и все. Кому от этого плохо? А вот вы замешаны в каком-то темном деле. У меня есть сведения, что вы толкали наркоту школьникам.

– Че-е?!! – Макс чуть не поперхнулся. – Вы что говорите-то такое? Какие еще сведения? Да я даже не видел наркоту в глаза ни разу, не то, что продавал! Откуда, вообще, вы это взяли?

– У нас, малыш, свои источники. Ну что, набедокурили вы с товарищем?

– Мы не делали ничего. Вы, вообще, были у него дома? Я вспомнил, он должен был оставить записку, в которой разоблачает всех участников шайки, перед уходом. Вы нашли ее?

– А, ту, что ли? – мент зевнул. – Мы проверили – ложный источник. Ничего подобного там нет.

– Да Вы шутите, что ли? – Макс замолчал на какое-то время и впал в ступор.

– Ну что, молодой человек, если информация о вас подтвердится, вам грозят серьезные неприятности, – прервал тишину мент.

– Что-то мне не понятно. Ниче не вяжется. Вы пришли задать вопросы о Женьке, а начали обвинять меня в чем-то вместо того, чтоб ловить реальных преступников. Ведь я единственный свидетель. Я их видел и могу указать на них! Но Вам это неинтересно. Вы как милиционер должны хвататься за любую зацепку и рассматривать дело с разных сторон. А Вы зачем-то хотите обвинить во всем меня. Хотя я тут валяюсь весь зашитый-перешитый, с разбитой башкой, и знаю ТО, что действительно помогло бы делу, помогло бы поймать этих ублюдков!

– Полегче, пацан, без ругани! Умный какой нашелся! Мне не нужны тут твои разглагольствования! Ты здесь не в игрушки играешь!

– Блин, – Макс побледнел. – Я понял.

– Что ты сказал? – мент угрожающе воззрился на него. – Что ты там понял?

– Вы же ИХ прикрываете. Все ясно! Но зачем? Это же нелюди, они должны ответить!

Мент нагнулся над Максом и прошептал сквозь зубы:

– Слышь, щенок, не умничай. Это не твое дело, ты понял? Ты НИЧЕГО не знаешь и заткни свою глотку до конца дней своих, иначе они наступят раньше, чем ты думаешь. Я упеку тебя за наркоту, мне навесить на тебя дело – как два пальца, понял? Лучше молчи и делай вид, что ничего не произошло.

Макс почувствовал дрожь во всем теле. Он потупил взор, не выдержав устрашающего взгляда, и проговорил:

– Понял. Но зачем? Нафиг их прикрывать?

– Помнишь Борзого, а?– прошептал мент.

Макс дернулся всем телом и насторожился.

–Знаешь его, ведь так?… Это мой сын!

Макс поднял голову, искривился в лице, помолчал и вдруг выплюнул:

– Надо лучше воспитывать!

– Что ты сказал? – мент схватил его за рукав. – Повтори, щенок!

–Я говорю, воспитывать надо лучше, чтоб ублюдки такие не вырастали! – прорычал Макс, уставившись ему прямо в глаза и лопаясь от злости. Страх почему-то прошел. Вместо него возникла ярость, тупая, непреодолимая, такая, при которой уже не заботит о том, что будет дальше, пусть даже вопрос касается жизни и смерти. Главное – выплеснуть все, что клокочет внутри, пока это не разорвало тебя самого.

Мент отпустил Макса, на какое-то время задержавшись на нем взглядом, потом злобно прорычал:

– Ну, смотри. В общем, я тебя предупредил.

И с этими словами вышел вон, демонстративно хлопнув дверью.

Макс медленно опустил голову на подушку и уставился в потолок. Так, в полной тишине, он пролежал минут пять. И вдруг слезы брызнули из его глаз. Он повернулся на живот, скомкал одеяло и затрясся всем телом в бешеном рыдании. И никого не было рядом, чтоб разделить с ним его боль и страх.

. . .

Прошло какое-то время с того трагического момента. Наконец он нашел в себе силы увидеть могилу Женьки. Это всегда поначалу бывает тяжело.

Первую неделю Максу еще казалось, что все это бред, какой-то глупый дурной сон, что вот-вот откроется дверь, и войдет Женька, живой и невредимый. Ему даже несколько раз казалось на улице, что он видел его, что тот мельком проскакивал за угол или заходил в магазин. Но тут же Макс вспоминал, что Женька больше никогда не сможет ходить.

Макс просто не мог поверить, что того уже нет. Он даже не мог представить, что такое возможно: был человек, только вчера с ним разговаривал, а сегодня уже исчез, канул в небытие, лежит где-то трупом, безжизненным телом. Вроде бы все тот же Женька, руки-ноги на месте, голова – тоже, ан нет! Чего-то не хватает – того, что заставляло бы его двигаться, говорить, чувствовать… Смеяться, плакать… Лежит, не дышит. И ничто не в силах вернуть ему его прежнее состояние.

Это была первая смерть в жизни Макса – смерть, с которой он столкнулся лицом к лицу. Раньше он только видел это по телевизору, другие рассказывали… Да мало ли что! Мало ли что, ведь это где-то там, у кого-то! Меня-то это обойдет стороной, не коснется! Это далекая неправда, которая случается с другими.

Уму непостижимо – он же больше никогда НЕ ЗАГОВОРИТ с ним, никогда в жизни его больше НЕ УВИДИТ. Разве такое бывает?

В таком состоянии Макс пребывал неделю. Однажды он осознал, что смерть реальна, понял, что Женьки и впрямь больше нет. Он даже сам не помнил, как это произошло. Просто как-то проснулся поутру и торкнуло.

Он долго собирался с духом, чтобы прийти на Женькину могилу – не хотел этого видеть. Было страшно, неприятно, как-то судорожно внутри. И еще какое-то непонятное чувство посетило его, такое, которое Макс и сам бы не смог описать. Но оно парализовало его, заставило похолодеть с головы до ног.

Наконец, он все же справился с собой, и приехал на городское кладбище. Макс был один, и нервный озноб не покидал парня все время его пребывания в этом городе мертвых.

Макс разыскал могилу Женьки и застыл над плитой. Там был изображен молодой пацан, всего-то 17 лет, с веселыми лукавыми глазами и чуть заметной улыбкой на лице. Таким Макс знал его почти всю жизнь.

– Чувак, – прошептал он, опускаясь на корточки, – Что же ты наделал-то, а?

И снова слезы покатились по его лицу.

– Прости, – Макс обхватил голову руками. – Я не смог отомстить за тебя. Правда не откроется. Их не накажут. Понимаешь?! Им не будет ничего! Они так и будут продолжать жить дальше: бухать, шляться, творить свои поганые дела! Они ща ходят и радуются, что все обошлось. Просто так убили человека, и продолжают жить как ни в чем не бывало. А ты здесь лежишь и гниешь! И никому до этого нет дела!

Макс зарыдал еще сильней, вспоминая разговор со своей матерью.

«Макс, ты же что-то должен знать. Вы же были друзьями. А в последнее время он только с тобой и общался. Наверняка этот случай, когда тебя побили, как-то связан с его смертью. Ты бы сообщил, кто с тобой это сделал, в милицию, а там бы они проверили и, может, вышли на след», – говорила мать.

«Ты что, в это веришь? Да им это не нужно. Они не будут этого делать!» – возражал Макс.

«Да откуда ты знаешь? Ты же вроде хотел дать какие-то показания вначале».

« Перехотел!»

«Что же заставило тебя перехотеть?»

«Перехотел и все!»

«Но он же твой друг! Ты не хочешь, чтоб его убийцы были найдены? Это ведь ТЫ утверждаешь, что его убили. Милиция-то думает, что это самоубийство!»

«Да ничего они не думают!»

«Я тебя не понимаю».

«Вот именно! Ты вообще ничего не понимаешь! И отстань от меня! И больше не будем возвращаться к этому вопросу! Лучше б радовалась, что твой сын остался жив!» – Макс распсиховался и с такими словами убежал к себе в комнату, хлопнув дверью.

Теперь стыд охватил все его существо. Стыд, смешанный со страхом.

Нет, он никогда не расскажет никому о том, что знает. Это он понял уже на следующий день после разговора с ментом. Когда проснулся в холодном поту, осознав, что вляпался в гиблое дело. Бешенство, заставляющее делать непоправимые вещи и говорить то, что никогда не осмелился бы сказать в обычном своем состоянии, уже прошло, и Макс мог теперь обдумать все, как следует. Однако, как следует думать ему теперь мешал страх. А вдруг, все, что пообещал устроить ему мент, правда? Женьку-то все равно уже не вернешь, а себе жизнь губить не хочется.

Вот и решил он молчать до конца дней своих. Только как жить с этим грузом, так и не придумал. Потому и терзал теперь Макса стыд перед другом, и постоянное ощущение того, что он мог что-то сделать и не сделал, потому что испугался, не давало покоя.

– Ты прости, ладно? Я не могу, правда. Да, я боюсь! Я не верю в справедливость, не верю, что что-то можно доказать. Без денег. У меня нет шансов. Они меня растопчут. А я ведь еще пожить хочу. У меня планов много. Я ведь еще ничего не успел сделать, повидать. Да у меня девчонки-то даже никогда еще не было! Обидно вот так погибнуть. Я знаю, ты простишь, потому что поймешь. Это легко понять. Не нужно и начинать бороться за то, что заранее проиграно. Так ведь? Жаль, ты не можешь ответить, но я думаю, ты бы меня поддержал. Если б ты был на моем месте, я бы на тебя не обиделся и понял бы. Я себя не оправдываю… Честно. Ну ладно, я буду тебя навещать. Давай там, не скучай.

Макс разогнулся, постоял какое-то время молча, и пошел прочь от могилы друга, терзаемый тяжкими мыслями.

. . .

«Вот говорят: наша жизнь полосатая – то полоска черная, то белая. Моя же – одна большая черная полоса. Давно уже тянется. И заканчиваться не собирается. Когда-нибудь должно же это прекратиться! Я устал уже так жить! Почему же у других не так? Посмотришь, к некоторым удача так и идет в руки, все у них получается. И деньги есть, и мечты исполняются, и все-то, что ни пожелают. И девок куча так и липнет. Что я, урод, что ли, какой? Не страшный же? Почему на меня ни одна девчонка внимания не обращает? Даже не смотрит в мою сторону! А на других просто вешаются. Носятся за ними, все готовы ради них сделать. А смотришь, придурки одни да тупари. Бухают целыми днями, матерятся, лупят друг другу морды да выпендриваются – корчат из себя кого-то. Даже разговаривать нормально не могут – все каким-то зэковским тоном, каждое слово выворачивают наизнанку, чтоб противней звучало. Да че там разговаривают – они и смеяться не могут по-нормальному, только гогочут! ЧТО