Anamnesis mali. История беды

Я почувствовал, как меня тянет назад, пытаясь оторвать от Кларочки и Ромина, на которых я навалился всем телом, прижимая к кровати.

– Держитесь! Не отрывайтесь друг от друга! Это должно скоро закончится! – сдавленно прохрипел откуда-то сбоку Петрович.

Я скосил глаза: Ванька точно так же, как я, придавил собой «инсультника» и Надежду. Ну, ему-то проще, весу в моём приятеле было раза в полтора поболе, чем во мне. Да и то – видно было, что удержаться на месте и не улететь стоило Петровичу немалых трудов.

Чуть дальше, в глубине нашего закутка, слабо копошилась «куча мала» из Михалыча, Людмилы и остальных пациентов. Вцепившись друг в друга и в кровати, люди сплелись в абсурдный клубок. Который в других обстоятельствах выглядел бы забавно…

Но сейчас было не до смеха. Вновь зазвенели битые стёкла и дружно хлопнули двери: смерч «перешагнул» здание больницы и теперь высасывал её содержимое с другой стороны тоже.

Тяга чудовищного «пылесоса» возросла вдвое. Меня подняло в воздух и рвануло назад, в коридор. Я едва успел вцепиться обеими руками в спинку койки.

– Пашка, миленький, держись! – Кларочка одной рукой схватила меня за пояс и изо всех сил дёрнула вниз.

Штаны опасно затрещали, но зато я плюхнулся животом обратно на своих подопечных.

– Малыш, отпусти! Держись сама! Обеими руками держись! – прикрикнул я на неё.

Девушка, стиснув зубы, замотала головой. Вот ведь упрямица!

Новый порыв ветра вновь взметнул меня над кроватью, будто бельё на ветру. Или гордо реющий стяг. Последнее сравнение понравилось мне куда больше. Господи, какая же чушь лезет в голову в такие моменты!

– Отпусти меня, кому сказал! – прорычал я, болтаясь в воздухе над Кларочкой и с ужасом наблюдая, как медленно соскальзывают со скользкой металлической спинки кровати её пальчики.

Она испуганно взглянула на меня полными слёз глазами. Открыла было рот, чтобы что-то сказать… – и в этот момент её рука сорвалась.

Лёгкое тело девушки, увлекаемое мощным воздушным потоком, стремительно понеслось подо мной в сторону коридора. Отчаянно ругнувшись, я едва успел одной рукой поймать Кларочку за ворот. Теперь мы оба трепыхались на ветру, уцепившись за кровать лишь одной рукой. Моей.

– Хватайся за меня! Руками, ногами, всем! – прохрипел я, из последних сил стискивая немеющими пальцами металлическую дугу.

Кларочка послушалась. Она цепко обхватила меня руками и ногами, прижавшись всем телом. Стало чуть легче: ненамного, но всё-таки…

Поглядев вниз, я с тоской увидел, как подо мной синеет многострадальный Ромин: Кларочку унесло и качать «гармошку» стало некому. Потерпи, бедняга, должно же это когда-то закончиться!

Да только вот не кончалось. Наоборот, ветер усиливался, буквально высасывая всё из коридора и нашего сомнительного убежища. Новый порыв – и, даже не успев удивиться, я понял, что лечу. Вместе с Кларочкой!

Нас вынесло в коридор, с размаху больно ударило о противоположную стену, протащило несколько метров по ней – и всосало в жадно распахнутую дверь палаты. Всё это – в какие-то мгновения. Я даже испугаться не успел.

Зато успел зацепиться рукой за дверной косяк. И теперь мы болтались на ветру уже в палате. Всего в нескольких метрах от зияющего окна, за которым буйствовал смерч.

– Пашка, отпусти меня! – прокричала Кларочка, – Двоим не удержаться!

– Чёрта с два! Держись! – проскрипел я сквозь зубы, цепляясь одной рукой за косяк, другой – за Кларочкин ворот. Героиня, тоже мне… «Брось меня, комиссар!»

Злость неожиданно придала мне сил. Я посильнее сжал пальцы: кажется мне, или на самом деле напор ветра уменьшился?

Не показалось. Через мгновение мы с Кларочкой с высоты полутора метров грохнулись на пол. В палате внезапно воцарилась звенящая тишина.

– Что это?! – потирая ушибленный бок, простонала девушка.

– Смерч дальше ушёл, – объяснил я, не вполне веря, что всё закончилось.

После воя ветра тишина стояла такая, что я поневоле поковырял мизинцем в ухе, пытаясь достать оттуда несуществующую вату.

– Ты цела? – я принялся ощупывать Кларочку. Слава Богу, кажется, с ней всё в порядке.

– Да всё нормально! – отмахнулась она, улыбнувшись. И тут же посерьёзнела, – Ромин!

Мы вскочили и выбежали в коридор. В простенке, послужившем нам укрытием, была заметна какая-то возня.

– Палыч, Клара?! Живые?! А мы-то уж думали! – Петрович широко улыбался, сидя на койке у Ромина и качая «гармошку».

– Не дождётесь! – буркнул я и окинул взглядом личный состав, – Все целы?

– Все! Унесло только вас. Кстати, как вам спастись удалось? – поинтересовался Ванька.

– Моё ноу-хау. Потом как-нибудь напишу монографию: «Пять возможностей выжить в торнадо или Цепкие пальцы виртуоза», – съёрничал я, – Петрович, хватит болтать, покатили больных обратно в отделение. Подозреваю, что сейчас реанимация будет пользоваться повышенным спросом.

– Это точно, – вздохнул приятель.

И мы поехали обратно.

15 июня, Нероград, отделение кардиореанимации, 14—05.

Отделение сильно смахивало на непокорённый Сталинград. Маленький такой. Под ногами неприятно хрустело битое стекло, практически всё оборудование, видимо, улетело в разбитые окна. Осталась лишь парочка «вентиляторов», да ещё наши «тревожные чемоданчики» каким-то чудом удержались на своих законных местах в коридоре.

– Опупеть! Хиросима просто… Чем работать-то? – озадаченно спросил Петрович.

Эхо заметалось в опустевших палатах и вылетело в окно.

– Ладно, разберёмся. Надо для начала вентиляторы проверить. Не будем же мы до скончания века ручками «гармошки» качать! – вздохнул я и направился к ближайшему агрегату.

К счастью, оба оставшихся аппарата работали. Быстренько подключив их к нашим бездыханным клиентам, мы с коллегами отправились изучать обстановку. Она была безрадостной: все три палаты по правой стороне оказались вылизанными смерчем практически начисто: даже битое стекло, которого в коридоре на полу было полным-полно, здесь почти не встречалось.

Зато в ординаторской нас ожидало чудо. Потому что иначе то, что мы увидели, войдя внутрь, не назовёшь. Минуты три, не меньше, мы стояли на пороге с открытыми ртами, не решаясь поверить своим глазам.

Здесь ничего не изменилось! То есть – совсем ничего! С того самого момента, как мы с Петровичем пулями вылетели отсюда, подстёгиваемые тревожным звонком. Будто и не было страшного вихря, высосавшего содержимое всей больницы в целом и нашего отделения в частности.

Даже история болезни, которую я оставил на столе, так и осталась лежать открытой на той же странице.

– Эт-то к-как? – от изумления Петрович начал заикаться.

– А я знаю? – исчерпывающе ответил я и на всякий случай протёр глаза.

Картина не изменилась: наша ординаторская по-прежнему являла собой очаг мира и спокойствия в царящей вокруг разрухе. Будто перенесённая сюда из какого-то другого измерения, в котором недавнего торнадо не было и в помине.

Михалыч прошёл к окну и осторожно потрогал стекло:

– Целое! Надо же! Аномалия какая-то…

Громко заверещал местный телефон. Мы вздрогнули, стряхивая наваждение. Я снял трубку:

– Реанимация.

– Палыч, ты? Живой? Как у вас там, наверху? Здесь у нас штаб чрезвычайной ситуации образовался, оцениваем обстановку. Доложи потери! – голос доктора Симакина из приёмного отделения был непривычно взволнованным. Да и немудрено.

– Потерь нет, все живы. На время бедствия эвакуировались в кардиологию, теперь вернулись. Оборудование почти всё сдуло. В наличии остались лишь два рабочих ИВЛ, оба заняты. Наборы для экстренной помощи целы, так что боеспособность реанимационной бригады сохранена. Что по больнице?

– Хреново по больнице. Большие потери: есть погибшие, ещё больше – пропали без вести. Унесло, то есть. Раненых полно, по большей части лёгкие. Порезы, ушибы. Но пока ещё не всю информацию собрали, так что всё возможно… – грустно сообщил Симакин.

– Реанимация нужна кому-нибудь? Зовите, если что, хирурги ведь зашьются сейчас.

– Пока справляются. Думаю, минут через десять пойдёт веселье: из города начнут раненые поступать. Вот тогда и для вас работа найдётся.

– Связь с городом есть? Как смерч прошёл? Разрушения большие?

– Внешние телефоны не работают. Сотовые тоже. Только радиосвязь со «Скорой». Говорят, торнадо прошёлся по самому центру, много разрушений и жертв. Кстати, всё ещё продолжается. Вам что там, наверху, не видно?

Забыв, что коллега меня не видит, я покачал головой:

– У нас окна на другую сторону.

– Так зайдите в «десятку», – посоветовал Симакин и отключился.

И в самом деле! У нас же ещё есть десятая палата: так называемая «люксовая». Потому что одноместная. И её окна глядят в аккурат на город!

– Михалыч, оставайся здесь, будешь дежурным по телефону: в приёмном покое ожидается массовое поступление пострадавших, – скомандовал я и направился к выходу, – Петрович, пошли со мной.

Мы пересекли коридорчик и ворвались в «десятку». Первым делом я поглядел в окно: в пустой раме, словно в телевизоре, хорошо был виден удаляющийся смерч. Теперь он судорожно плясал посреди города.

– По самому центру идёт… – прошептал Ванька, больно вцепившись мне в плечо.

Я промолчал в ответ. Зрелище гибнущего города разом выбило из меня все слова и мысли. Просто стоял и смотрел, как вдалеке в чёрном вихре исчезают дома…

– Останови… – раздался хрип у моих ног.

От неожиданности я вздрогнул и шарахнулся назад, налетев на Петровича.

– Ты чего? – взвыл он, выдернув из-под моей ноги свою. На которую я и отпрыгнул.

Вместо ответа я показал рукой вниз. На полу, скрючившись в «позе эмбриона», лежало окровавленное тело. Оно слабо шевелилось и тянуло ко мне руку:

– Останови… Его надо остановить…

– Кого? – машинально спросил я, присаживаясь на корточки над неожиданным гостем.

– Палыч, это кто? – засопел над ухом Ванька.

– Понятия не имею, – отмахнулся я и осторожно тронул за плечо лежащего, – Вы кто? Говорить можете? Как сюда попали?

– Могу… – прохрипел в ответ незнакомец, – Смерч…

– Что?

– Смерч сюда… принёс. Меня… Мы в машине были…

Петрович тихо присвистнул. Я тоже – про себя. Это ж надо: нашего гостя выдернуло из машины, протащило по воздуху Бог знает, на какое расстояние и швырнуло в окно нашего отделения… на седьмом этаже! И, что самое удивительное во всей этой истории, – человек остался жив!

Кстати… Жив-то он жив, да надолго ли? Вот сейчас и оценим его состояние, раз уж влетел прямиком в реанимацию. А все вопросы – потом.

– Петрович, кладём его на койку. Раз, два, взяли!

Мы подхватили найдёныша и аккуратно уложили на чудом сохранившуюся в палате койку. Невзирая на слабое сопротивление, стащили одежду.

– Мда… досталось! – протянул Петрович.

Всё тело нашего неожиданного пациента покрывали синяки и царапины. Я осторожно ощупал голову: вроде, череп цел. Рёбра, руки и ноги, кажется – тоже.

– Пульс сто пятьдесят. Наполнение хорошее: давление не меньше ста тридцати! – доложил Ванька.

Похоже, наш подкидыш легко отделался. Конечно, мы ему ещё сделаем снимки, но что-то подсказывало мне, что ничего ужасного мы на них не увидим.

– Как вас зовут? – поинтересовался я.

– Илья… Сергеевич… Зотов.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят три.

– Что сейчас беспокоит?

– Болит… всё болит…

– Дышите свободно? Ничего не мешает? Глубоко вдохнуть можете? – засыпал я вопросами нового пациента.

– Да… могу.

– Так не больно? – я помял исцарапанный живот.

– Нет.

– Следите за пальцем: направо… налево… Головой не вертеть, только глазами! Дальше… ближе… Отлично! Зубы покажите. Теперь язык. Прижмите подбородок к груди… Шею так не больно? Пожмите мне руки… сильнее!

Зотов послушно выполнял все команды. Без видимых усилий, надо отметить. Видимо, начиная отходить от шока, связанного с жутким полётом, он двигался всё активнее.

Закончив осмотр, я улыбнулся:

– Ну что же, Илья Сергеевич… Должен заметить, что вам очень повезло. Во-первых, вы живы. Во-вторых, похоже на то, что серьёзных повреждений у вас нет. И в-третьих, вы прилетели не куда-нибудь, а прямиком в отделение реанимации. Где, как вы догадываетесь, сделают всё для того, чтобы поставить вас на ноги.

– Или, по крайней мере, помереть не дадут… – цинично добавил Петрович.

Подкидыш озадаченно рассматривал свои руки:

– И в самом деле… целый, кажется. Я ведь, когда машину закрутило и подняло, решил что всё, конец!

– Так вас что, вместе с машиной унесло?! – изумился я, но тут же вспомнил, как собственными глазами видел в вихре автомобиль. Наверное, тот самый.

– Ну да… Выдернуло меня потом, позже. А дальше – ничего не помню. Очнулся уже здесь, на полу… – Илья Сергеевич вдруг завертел головой, – А где этот?!

– Который?

– Ну… тот, что со мной в машине был… – наш новый пациент явно замялся.

– С вами был ещё кто-то? – уточнил Петрович.

– Ну… да…

– И где же он?

– Так я же говорю: не знаю. Когда меня из машины вытащило, я уже без сознания был. Не помню ничего, – глаза нашего неожиданного гостя забегали.

– Ну, будем надеяться, что вашему спутнику тоже повезло, – я решил закрыть тему, поняв, что по каким-то причинам она неприятна Зотову.

– А я вот надеюсь, что наоборот… Очень надеюсь! – вздохнул тот.

Я удивлённо воззрился на него. Однако!

– То есть, вы надеетесь, что он погиб?! – решил внести ясность Петрович. Вид у него тоже был недоумевающий.

– Видите ли… – начал было Илья Сергеевич, но вдруг запнулся и схватился обеими руками за грудь. Губы его побелели, лицо покрылось крупными каплями пота и наш странный гость с тихим стоном завалился на левый бок.

– Петрович, зови Клару и тащи чемодан! Кажется, мы погорячились с его обнадёживанием! – я схватил Зотова за запястье.

Пульс не прощупывался. Ткнув пальцами в шею, я с некоторым облегчением вздохнул: здесь пульс слабенький, но был!

В палату влетела Кларочка:

– Это кто? – она с удивлением уставилась на неучтённое тело.

– Зотов. Илья Сергеевич, – исчерпывающе объяснил я.

– А откуда он взялся?

– С неба упал, – я пожал плечами.

– Да ну тебя, я серьёзно! – возмутилась Кларочка и больно ткнула меня пальцем в бок.

– Между прочим, говорю чистую правду! – я примерился и вогнал несчастному Зотову иглу под ключицу, – Его ветром принесло. Смерчем, то есть. И прямо к нам.

– С ума сойти! – прошептала сестра.

– Погоди пока, не сходи… Ставь полиглюкин, сейчас посмотрим, что у него с давлением. Возможно, внутреннее кровотечение, – я закончил возиться с подключичкой и стащил с рук перчатки, – Петрович, что там у тебя?

– Семьдесят на тридцать. Кларик, подключай допамин, – Ванька вопросительно посмотрел на меня, – Палыч, надо бы лаборантов вызвать. Группу крови, свёртываемость и тэ пэ. Да к хирургам на стол.

– Сильно подозреваю, что все столы у хирургов уже заняты. Если их вообще в форточку не унесло… столы то есть. Давай-ка для начала кардиограмму запишем. Уж больно начало классическое: будто по книжке, – покачал я головой.

– Думаешь, инфаркт? Скорее всего, просто стукнуло обо что-то, пока ветром носило. Разрыв печени или селезёнки… оттуда и кровит, – засомневался Петрович.

– Может быть. Но кардиограмму всё равно сними. Не зря же он в кардиореанимацию залетел… – криво усмехнулся я.

– Да не вопрос! – Ванька привычно наложил электроды и ткнул кнопку.

Из аппарата поползла бумажная лента. Две пары глаз уставились на неё.

– Упс! Передний крупноочаговый… Свежайший! – Петрович повернулся ко мне и молитвенно сложил руки на груди, – Ты, как всегда, прав, о великий!

– Как же я устал быть правым, – вздохнул я.

Вовсе не шутя, должен заметить. Дар жезла Асклепия, помимо приятного чувства профессиональной гордости за себя, любимого, принёс ещё и массу головной боли. Коллеги (непосвящённые в детали наших прошлогодних приключений) быстренько обнаружили в моём лице некий универсальный диагностико-лечебный агрегат, выдающий безошибочные диагнозы и назначения. И принялись беззастенчиво пользоваться этим самым агрегатом. То есть, мной.

А меня нещадно грызла совесть. Потому, как я ощущал себя обычным халявщиком, которому все эти знания и умения достались не ценой учения и собственного опыта, а в результате банальной случайности. Словом, неприятно себя чувствовать незаслуженно-великим… Некомфортно как-то.

– Ладно, будем лечить инфаркт. Не впервой! – резюмировал я, – Петрович, займись беднягой. А я позвоню пока в приёмное, узнаю, как там обстановка.

В ординаторской я застал Михалыча, сидящего в позе роденовского «Мыслителя» над телефонным аппаратом. Своё назначение дежурным по телефону коллега воспринял слишком буквально.

– Новости есть? – поинтересовался я.

– Тихо пока.

Категорически не согласившись с последним утверждением, телефон заголосил и запрыгал по столу. Я поспешил снять трубку:

– Реанимация.

– Палыч, готовься. Поступают раненые. Много. Кого возможно, хирурги сразу на стол берут. Тяжёлых отправляем в реанимацию. К вам тоже сейчас пятеро поедут, – скороговоркой выпалил доктор Симакин.

– Всегда готовы. Только учти, свободных коек у нас нет – выдуло. Будут лежать на каталках, – предупредил я.

– Каталок мало. На пол кладите. Постелите что-нибудь!

– Сдурел? Что я постелю? Говорю же – выдуло всё! А полы холодные, плитка. Пусть лежат на каталках! – возмущённо заорал я в трубку. Михалыч вздрогнул и на всякий случай отодвинулся подальше.

Симакин на том конце провода засопел. Сопение продолжалось примерно минуту. Я терпеливо ждал.

– Ладно. С каталками мы здесь придумаем чего-нибудь, – великодушно разрешил голос в трубке, – Ждите. Сейчас привезут. Вот только хирурги обработку закончат.

– Везите. Ждём, – я брякнул трубку на аппарат.

– Паша… – прошелестел голос за спиной.

Я обернулся и наткнулся взглядом на испуганные Кларочкины глаза:

– Что?! Что случилось?

– Паша, там… Зотов, который новенький…

– Что с ним?

– Он тебя требует. Говорит, что-то важное должен сообщить! – с каждым словом глаза девушки становились всё испуганнее.

– Ф-ф-фу! – я с облегчением перевёл дух, – Я то думал… А ты чего такая перепуганная вся?

Напрочь забыв о присутствии Михалыча, Кларочка обняла меня и уткнулась лицом в грудь. Её плечи затряслись.

Я опешил:

– Ты что, малыш?!

Михалыч деликатно выскользнул из ординаторской.

– Пашенька, я испугалась… Понимаешь, вспомнилось вдруг… Ну, всё ведь, как тогда… почти. Будто в прошлом году, когда тебя так же Димас позвал, чтобы про жезл рассказать… И что потом случилось… А начиналось так же… – сбивчиво забормотала Кларочка, всхлипывая.

Я улыбнулся и прижал девушку к себе:

– Ну что ты, маленькая?! Всё давно закончилось, повторения не будет. Слышишь?

Она закивала, не поднимая лица:

– Да, конечно… Но… не знаю, почувствовала вдруг что-то… Объяснить не могу, просто тревога какая-то накатила. Да сильно так накатила, до боли…

Я взял в ладони её щёки и заглянул в мокрое от слёз лицо:

– Всё хорошо, Кларик. Всё хорошо. Давай-ка вместе твою тревогу откатывать. Незачем тебе тревожиться, малыш. Да и некогда: сейчас к нам раненые конвейером поступать начнут.

Она всхлипнула и слабо улыбнулась:

– Ладно. Не буду больше. Ты извини, я что-то расквасилась…

Я поцеловал солёные от слёз губы и повторил:

– Всё хорошо. И всё будет хорошо. Я знаю.

Кларочка кивнула:

– Я тоже, – глубоко вздохнула и старательно вытерла глаза платочком, – Ладно, Паш, пошли к Зотову. Послушаем, что он скажет.

– Пошли.

Илья Сергеевич являл собой нездоровое зрелище: бледный, покрытый крупными каплями пота, с голубовато-серыми губами.

– Боль в груди есть? – поинтересовался я.

Зотов отрицательно покачал головой.

– Морфин. Боль купирована, – шёпотом сообщил мне на ухо Петрович.

Я кивнул и присел на краешек кровати:

– Вы хотели мне что-то сказать? Я слушаю.

Подкидыш молчал и покусывал серые губы, явно не решаясь начать разговор. Мы втроём молча ждали.

– У меня инфаркт, да? – наконец, выдал Зотов.

Я кивнул:

– Да. Это не слишком удивительно, учитывая стресс, который вам пришлось пережить.

– Я умру? – второй вопрос Ильи Сергеевича был привычным, ожидаемым, но от этого – не менее дурацким.

Я вздохнул:

– Мы все умрём. Вопрос лишь – когда? Вы же понимаете, Илья Сергеевич, что дать вам какие-то гарантии я не могу. Мы не в часовой мастерской.

– Понимаю… – прошептал Зотов.

– Могу лишь сказать, что инфаркт миокарда – болезнь, разумеется, серьёзная, но вовсе не безусловно приводящая к смерти. Будем лечить.

– Хорошо… спасибо. Но… я хотел не об этом поговорить.

– А о чём?

– Его надо остановить! – выпалил Илья Сергеевич.

– Кого именно? – уточнил я.

– Этого… не знаю его имени. Он не представлялся…

– Того, кто был с вами в машине? – догадался я.

– Да. Он сумасшедший… и страшный человек… Его необходимо остановить, пока… – больной умолк и отвёл взгляд в сторону, на стену.

– Пока что?

Тишина. Видно было, что Илью Сергеевича одолевают нешуточные душевные терзания.

– Ладно, расскажу с самого начала! – решился он, наконец, – Видите ли, я работаю ведущим инженером на «Тяжмаше»…

Зотов опять сделал паузу и вопросительно посмотрел на меня. Долго, словно ожидая реакции.

– Я должен как-то это прокомментировать? – поинтересовался я.

– Э-э-э… нет. Вы же знаете, что производят на «Тяжмаше»?

Я кивнул и улыбнулся:

– Примерно. Наверное, в Нерограде не найдётся человека, который бы этого не знал.

Ещё бы. Гигатский оборонный завод, на котором в лучшие времена работала добрая треть народонаселения нашего, совсем немаленького, города. Что точно производил «Тяжмаш» никто, разумеется не знал, зато всем было известно, что его продукция каким-то образом связана с баллистическими ракетами стратегического назначения.

– Я проработал на «Тяжмаше» без малого тридцать лет, – продолжил свой рассказ Зотов, – Пришёл сразу после института: такой, знаете ли, энтузиастик с горящими глазами. Да и немудрено: в те времена попасть на наш завод молодому специалисту было за счастье. Это же «оборонка»: тут тебе и положение с уважением, и деньги неплохие, и перспективы… Да ещё, в качестве бесплатного приложения, так сказать, некий ореол таинственности: как же, тружусь, мол, на секретном предприятии, своими руками кую щит Родины… Сковал, ………ь!

С кривой улыбкой Зотов неожиданно выругался. И тут же спохватился:

– Простите, ради Бога… Вырвалось. За последние дни столько всего накипело, что немудрено… Так вот, через год после того, как я пришёл на завод, родился проект ПУМ, – Илья Сергеевич опять умолк, переводя дыхание.

– Какой проект? – переспросили хором мы с Петровичем.

– ПУМ. Это я разработал проект, – с какой-то злой гордостью заявил Зотов.

– Здорово… наверное. А что означает «ПУМ», – поинтересовался я

– Это потом, чуть позже… Пока попытаюсь объяснить суть проекта. Видите ли, мы стали делать огромные такие… ну, назовём их футлярами. Да, так точнее… Так вот, «Тяжмаш» начал выпускать большие цилиндрические футляры из сверхпрочного титанового сплава. Способные выдерживать огромное давление…

– А зачем? – тихо спросила Кларочка. Она присела в уголке на корточки и огромными серыми глазищами неотрывно смотрела на Зотова.

– Не перебивайте, пожалуйста. Эти футляры доставлялись в морской порт и загружались в трюмы специальных кораблей, замаскированных под танкеры. Собственно, они и были танкерами: с нефтью, с ничего не подозревающим экипажем и прочими атрибутами простого гражданского судна. На котором лишь два человека, включая капитана, знали о том, что внизу, под ёмкостями с нефтью, есть потайные трюмы с нашими футлярами….

– А что в футлярах-то? – не выдержав, спросил я.

– Разве я не сказал? – удивился Илья Сергеевич, – Ракеты. Межконтинентальные ракеты с десятью ядерными боеголовками каждая. Те самые «СС-20», которые наши тогдашние потенциальные противники ласково прозвали «Сатаной». Впрочем, не совсем те самые: ракеты для наших футляров производились в особой модификации… но об этом чуть позже.

В палате повисла тишина. Где-то глубоко во мне начал зарождаться страх. Как тогда, год назад… Неужели Кларочка была права в своих тревожных предчувствиях?!

– Так вот, после загрузки наш танкер с секретом отправлялся в дальнее плавание. И где-нибудь в Атлантике или в Тихом океане, в заданной точке, открывались специальные люки в днище судна. Танкер при этом даже не останавливался, – Зотов помолчал немного, отдышался и продолжил, – Один из наших футляров уходил на дно. Вместе с содержимым. На глубину от полутора до трёх километров. Всего в рейс танкер брал на борт пять ракет.