скачать книгу бесплатно
Осень. Выйдя из школьных дверей, усталый и сосредоточенный, вслушиваешься в звонкий, гаснущий в прозрачной синеве неба, звук. Он дрожит еще, длится в блеклой позолоте листьев, сухом хрусте травы под ногами, в прелом, сладком, пряном запахе земли. «До свиданья, Павел Николаич!» Они бегут мимо к воротам, скользят, как на роликах, исчезают за углом. «До завтра!» До завтра…
Сегодня четыре раза подряд ты строил неприступные замки, мчался с копьем наперевес навстречу врагу, спасая прекрасных, нежных, беспомощных дам… Над шатрами с геральдическими щитами у входа, над блеском шлемов и копий – далекий, дразнящий зов трубы.
Вот он. Ждет, нетерпеливо вышагивая вдоль ограды бульвара. На часах – ровно три. Я не опоздал.
– Привет. Давай лапу. Давно не виделись.
– Месяца два.
– Пройдемся? Подышим свежим воздухом.
Деревья, покачиваясь, медленно плывут назад.
– Ты что –то совсем пропал из виду. Если бы не моя настырность… Загружен работой?
– И это тоже.
– С другом–стихотворцем не встречаешься?
– Нет.
– Так–так…
Молчит, меланхолически посвистывает.
– Что история КПСС? Движется?
– Представь себе, да.
– Как Люба?
– Чудесно! Передает привет, в гости приглашает.
– Спасибо.
– Послушай, – остановился. – Давай не будем так…
И – камнем с горы:
– Странный она человек… Люба. Такое чувство, словно все время – над… понимаешь? Словно смотрит из страшного далека, из бездны какой–то! И живет со мной только из желания узнать, что я, все–таки, за таинственное насекомое… Невыносимо! А тут еще вертится этот дурак, поджидает на всех углах, читает стихи, ведет умные разговоры… Здесь нет ревности, но после каждой встречи с ним эта чертова отрешенность в ней так усиливается, что от боли хочется выть! Мы поссорились… Нет, не точно. С ней невозможно поссориться. Это все равно, что руками колошматить воздух. Хорошо, я такой бесчестный честолюбец… Так брось меня! Молчит. Ладно, говорю, давай поженимся и нарожаем кучу детей. Я уйду из аспирантуры и в дворники подамся! Не согласна… Ты, говорит, никогда мне этого не простишь… И опять смотрит на меня с той, своей высоты и, вроде бы, даже… жалеет! Я сорвался. Стал орать, и орал до тех пор, пока она не ушла… Вот так.
– Но почему обязательно идти в дворники и рожать кучу детей?
– Да, да, да! Или – или! Или сидеть всю жизнь в грязном болоте или – вырваться из трясины. Называй это честолюбием, тщеславием, как угодно – но хрюкать в луже я не желаю!
– А она тебя тянет в лужу… Ты хотел, чтобы она ушла. Ты сам все подстроил.
– Господи, какая ерунда. Нужно ведь что –то делать. Но любое, даже самое маленькое дело не укладывается в черно –белые рамки!
– Делать… Надо что–то делать… Это я понимаю.
– Послушай… Она не хочет со мной разговаривать, вешает трубку. Поговори с ней, скажи, что не просит он ничего, что ему просто очень плохо… Только не то, чтобы я тебя об этом просил, но как бы ты сам…
Резко оборвал, отвернулся, чтобы я не заметил его дрожащие губы. И через минуту:
– Сделаешь?
Я молчал.
–Тебе что–то мешает?
– Андрей, видишь ли, дело настолько тонкое и сложное, что… Поверь, у меня есть свои, достаточно веские причины. Я вряд ли здесь э… могу быть вполне объективен.
– Вот оно что… Лучше отсидеться. Перетерпеть. Так?
Оскалился насмешливо и зло.
– Сам справлюсь. И что за блажь в голову пришла! Пока. Желаю здравствовать!
Скользнула по траве, по сморщенным листьям длинная вечерняя тень. Выскочил за ограду, перебежал улицу, пропал… В стеклянном воздухе метался, опадал долгий высокий звук. Я брел по улицам наугад и слушал его стихающий ропот. Исчезли закатные блики в окнах домов, и по воздуху расползлось бледное фосфоресцирующее сияние. Я вошел в телефонную будку. Щурясь в темноте, набрал номер. Подошла мать, потом – в трубке раздался хриплый, слегка задыхающийся голос:
– Алло? Алло!
– Здравствуй. Это Павел.
Пауза. Смешок.
– А… Все–таки позвонил. Молодец! Я очень рада.
В будке было не так холодно как на улице. Я прикрыл рот ладонью, словно боясь, что кто–то, стоящий рядом, услышит меня, и сказал:
– Я тоже… Знаешь, я тоже – ужасно рад!
XIII
Галина Дмитриевна, привстав на цыпочки, положила папку на верхнюю полку шкафа. Короткие крепкие ножки напряглись, платье приподнялось.
– Вам помочь?
– Нет–нет, я сама.
Задвинула стекло, обернулась.
– Слушаю вас.
– Видите ли, я уже говорил с Надеждой Степановной, но она почему–то против… Да, я согласен, факультатив будет отнимать много времени, нагрузка у детей огромная и все же, я никак не могу примириться со столь решительным отказом…
– Ничего не понимаю. Медленней и короче.
– Я предложил Надежде Степановне организовать исторический факультатив для седьмых классов. А она…
– Отказалась. И правильно сделала.
– Но им ужасно нравится!
– Что?
– Заниматься историей…
Поджав губы, постучала красным карандашиком по столу.
– Наслышана о ваших подвигах. На уроках стоит такой гам, что в коридоре звенят стекла. На днях мы с Владимиром Ивановичем заглянем к вам, проверим планы уроков, конспекты, методику занятий.
– Галина Дмитриевна, я признаю, у меня есть упущения… Они вызваны тем, что я хотел на уроке, я повторяю, на уроке – решить две взаимодополняющие, и все же плохо стыкующиеся друг с другом задачи: дать необходимый объем информации и внести в изучение игровой элемент, развивающий мышление и фантазию учеников. Именно для того, чтобы без помех осуществить эти задачи в полном объеме, я и прошу разрешения организовать факультатив. Вот – у меня составлен примерный план занятий и кое–какие разработки…
– Дайте сюда.
Перегнувшись через стол, выхватила листочки, пробежала глазами, задумалась.
– Исторический театр… Что означает сие?
– Да–да… Это ключевой момент. Видите ли, вся тонкость состоит в том, что выбирается какой – нибудь значимый исторический период. Можно разыграть, облачив в плоть и кровь, такой важный этап, как, например, возникновение государства. Но, разумеется, осуществляется привязка к конкретной среде, к конкретной культуре. Составляется сценарий, расписываются роли. Причем, здесь же идет и поглощение значительной информации, ибо нужно войти в ситуацию, представить себя человеком той эпохи. Прорабатывается позиция и общее направление действующих сил, но результат их столкновения не дается заранее. С каждой стороной, отдельно от другой, проигрываются возможные варианты. А это развивает аналитические способности. Со временем, надеюсь, ребята смогут придумывать сценарии сами.
– Мечты, мечты…
Вдруг улыбнулась. Откинула назад голову, посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом.
– Есть любопытная идея… Хотите, скажу?
И, не дожидаясь моего ответа:
– В следующую пятницу состоится районная учительская конференция. Выступите там, расскажите об этом своем… театре. Но учтите – предельно осторожно.
Понизив голос и глядя мне прямо в глаза:
– Пока новые идеи одобряются или, хотя бы, не отметаются с порога. Не уверена, что через каких –нибудь полгода ситуация будет столь же благоприятна… Рискнем! Надо, ох как надо поднимать авторитет школы…
Замолчала, отвела взгляд.
– Предполагалось выступление Владимира Ивановича… Он неплохой методист, хотя слава его, мягко говоря, преувеличена…
– Но я попадаю в очень двусмысленную ситуацию! Владимир Иванович…
– Это не ваша забота. Всю ответственность я беру на себя.
– И все же портить отношения с человеком, который не сделал мне ничего плохого…
– Дорогой мой, ловите шанс. Возможность может не повториться!
Сгреб со стола листки, разровнял, осторожно засунул в портфель.
– Решайте. И поскорее, пожалуйста. У меня очень мало времени.
– Но могу ли я рассчитывать на ваше согласие…
– Не спешите. Пусть это выступление будет нашим пробным шаром. Возможно, непосредственную организацию факультатива придется на какое–то время и отложить.
– Галина Дмитриевна, послушайте…
– Обещаю, что буду делать в этом направлении все от меня зависящее. Ну же, поднимите буйну головушку и перестаньте хмуриться! Увы, приходится иногда сталкиваться нос к носу на узкой тропинке и обратного хода – нет.
Приподнялась, протянула через стол маленькую пухлую ручку:
– Надеюсь, творцу «исторического театра» это не так уж трудно понять?
XIV
На конференции у меня было не больше десяти минут, и я успел рассказать лишь о некоторых методических принципах. Доклад заинтересовал, я отвечал на вопросы, но старался не вдаваться в подробности. В перерыве Владимир Иванович, глядя на меня с полупрезрительным, полувосхищенным изумлением, произнес:
– Нда… Быстро же вы сориентировались, голубчик! Не ожидал. Я предупреждал вас: с этой дамой надо держать ухо востро, на провокации не поддаваться. Или, может быть, вы сознательно…
– Сознательно.
– Так–так…
Отставив мизинец, почесал за ухом.
– Что ж, попутного ветра. Но знайте, – приблизился вплотную, сверля маленькими голубыми буравчиками, – я не собираюсь сносить все время эту отсебятину! От вашего с позволения сказать «метода» тянет вполне определенным идеологическим запашком. Не зарывайтесь. Вы ходите по краешку… По самому краю.
Зато Галина Дмитриевна осталась очень довольна. Оказалось, выступление понравилось самой Полине Семеновне. Правда, Галина Дмитриевна толком не знала, что именно и почему понравилось, но это было не так уж и важно. По интонации я понял, что Полина Семеновна занимает весьма высокое место в исполкомовской иерархии. Поэтому в понедельник, снова обратившись к Галине Дмитриевне с просьбой об организации факультатива, я не особенно удивился, получив положительный ответ. Разрешение было обставлено рядом условий, самым неприятным из которых казался пункт об утверждении директором развернутого плана каждого занятия. Логичнее было перепоручить это Владимиру Ивановичу, который, совмещая в едином лице ипостаси историка и секретаря парторганизации, мог блестяще справиться с делом. Но учитывая, как она выразилась, субъективный фактор, Галина Дмитриевна мудро отказалась от этого.
Так начался короткий и самый счастливый период моей школьной жизни: занятая сверх головы хозяйственными хлопотами, директриса не вмешивалась в мои дела, Владимир Иванович следил издалека со скрыто–язвительным недоброжелательством, а мы – мы, замкнувшись в четырех стенах узкой длинной комнаты, заново творили историю…
Вечерами я встречался с Фаиной. Спрятавшись под ее зонтом от мелкого осеннего дождя, мы кружили по улицам, забегали в кафе или кино, словно набираясь тепла и света, и снова уходили в неотвязное бесконечное круженье. Она нервничала, молчала или вдруг начинала смеяться гортанным смехом. Когда мы шли под зонтом, тесно прижавшись друг к другу, я чувствовал ее грудь и узкие бедра. Однажды (не помню, по выдуманному или действительному поводу) мы напились и, заскочив в первый попавшийся подъезд, целовались. На следующее утро, с омерзением ощущая во рту метал лический привкус вина, смешанный с дымом выкуренных вчера бесчисленных сигарет, я решил не звонить ей. Но на улице опять был дождь, и когда она сама позвонила через несколько дней, мы договорились о новой встрече.
XV
В начале декабря обстановка в школе резко ухудшилась. Вот уже три раза схватки конунга с народным собранием не давали перевеса ни одной из сторон. Я хотел прекратить борьбу, так как, по моему мнению, все возможности в развитии событий были уже исчерпаны. Но я заблуждался. Они собрались в четвертый раз, без моего ведома. Конунг призвал отборных наемников из соседней страны – самых рослых восьмиклассников, и они, вломившись в решающий момент в собрание, силой лишили народ его прав. В результате стычки была сорвана дверь в классе, сломаны несколько стульев, а наиболее отчаянные воины заработали синяки и царапины. Затем, собравшись вместе, единодушно присудили победу конунгу, прокатились галдящей возбужденной толпой по близлежащим переулкам и закончили труды праведные поеданием мороженого на Чистопрудном бульваре.
Наутро разразился страшный скандал. Галина Дмитриевна кричала, что я подрываю дисциплину в школе, сею анархические настроения и насаждаю хулиганство. Владимир Иванович с плохо скрытым торжеством отмечал мой недостаточный опыт и сетовал на то, что партийной организации не был доверен контроль за новым начинанием.
Факультатив запретили, мне объявили выговор, а партийная организация совместно с советом дружины и комитетом комсомола разработали комплекс мер по улучшению идеологического воспитания и укреплению дисциплины в школе. Но дело приняло неожиданный и опасный оборот: ко мне домой явилась депутация во главе с конунгом и потребовала решительных действий. Я призывал их к выдержке и терпению, но все было напрасно. На следующий день два седьмых класса не вышли на занятия.
– Что в программе?
– Ничего нового.
Фаина обхватила губами соломинку, состроила гримасу. –?Компот из сухофруктов.
