Ржавое Солнце

– На пару дней хватит, – бормотал Сид, – а больше на такой жаре всё равно не сохранится.

Под старым грузовиком, в ржавом корыте, Сид нашел воду. Зелёная, кишащая головастиками, но вода!

– Черт побери! Не может же так повезти за один день. И тебе робот, и жратва, и вода!

Сид процедил жидкость через свою, сомнительной чистоты майку. Головастики, чувствуя неладное, отчаянно сопротивлялись, пока не оказались вытряхнуты под гусеницы БОБу.

– В Пустоши всегда так, – поучительно сказал Сид головастикам, наблюдая, как бывшие водоплавающие пытаются копошиться в сухой рыжей пыли. – Чтобы кто-то жил, другой обязательно обязан сдохнуть. И неважно, кто ты: человек, головастик или яо-гай.

Набралось три бутылки мутноватой жидкости. Не так много, но…

– Эту воду следует прокипятить, сэр! – вдруг выдал БОБ очередную глупость.

– Зачем? – Сид искренне удивился, какому идиоту придет в голову кипятить воду?.. а, ну да… только железному.

– Так делают все уважающие себя скауты, сэр!

Сид поморщился, будто от зубной боли. «Скаут» – опять новый термин. И сейчас, конечно, последует лекция о том, что скауты – это «те же китайские добровольцы, только вид сбоку», или что-то в этом духе.

– Ладно, прокипячу, – сдался Сид, закатывая глаза. – Но ты заткнёшься хотя бы на полтора часа. Договорились?

– Так точно, сэр! – БОБ радостно моргнул датчиком, но Сид не был уверен, в том, что этот болтливый утюг выдержит хотя бы пять минут.

Так и есть, затея кипятить воду оказалась совершенно дурацкой. После кипячения вместо трех бутылок у Сида было две с половиной. Полбутылки испарилось. Сид со злобой посматривал на робота, откатившегося в сторону и бормочущего, что-то унылое сломанной стиральной машине.

– Эй, БОБ! – Сид повертел полупустую бутылку в руке. – Ты же умный, да?

Робот оживился, датчик вспыхнул синим:

– В моей памяти 97% довоенных научных трудов, сэр! От квантовой физики до…

– А как сделать, чтобы вода не испарялась при кипячении?

БОБ замер. Его вентиляторы зажужжали, перегреваясь от нагрузки:

– Это… невозможно, сэр. По законам физики…

– Значит законы эти… говно, – перебил Сид, отхлебывая из бутылки. – В Пустоши если что-то испаряется – это уже не твое.

Тишина. Только треск костра и далекий вой гончих-мутантов – похоже, кто-то тоже был не в ладах с действительностью.

– Но кипячение убивает бактерии! – вдруг пискнул БОБ.

– А отсутствие воды убивает меня, – Сид швырнул в костер обглоданные голубиные кости. – Вот и думай, что полезнее.

На Пустошь опустилась ночь – густая, липкая чернота, словно кто-то вылил на мир банку отработанного машинного масла. Луна висела в небе бледным, подозрительным пятном, как масляный фонарь в руках хитрого рейдера – светит, но кроме проблем ничего не обещает.

Ленивый ветерок перебирал высохшие колючки центроцвета – эти упрямые кусты, забывшие как умирать, и цеплявшиеся за живых своими острыми, высохшими когтями. А на ржавых руинах плясали тени от костра – усталые призраки, лениво и без всякой злобы повторявшие движения огня.

Где-то вдалеке завыли волки – то ли от тоски, то ли, потому что был слишком голодны. А время от времени раздавался глухой грохот – обваливалась какая-то очередная постройка, а может кто-то из гранатомета учил жизни зазевавшихся неудачников.

Впрочем, для Сида это была обычная ночь, одна из… похожая на вчерашнюю или недельной давности. Отличие лишь в том, что сегодня в желудке Сида покоился вкусный жареный голубь.

Да, жареный голубь, глоток воды и отсутствие необходимости от кого-то удирать – вот оно, настоящее пустошное счастье.

– Эй, БОБ,– ковыряя в зубах заточенной спичкой, лениво позвал Сид. – А откуда ты вообще взялся? Кто тебя сделал?

БОБ замигал датчиком, словно старый проектор, запускающий плёнку с воспоминаниями:

– Моя жизнь началась на предприятии «РобКо Индастриз», сэр! Я сошел с конвейера как модель БОБ-77 – Биометрический Обслуживающий Блок на компактном реактивном двигателе. Мое предназначение было очень благородным: оперативная доставка книг и медианосителей между этажами Бостонской публичной Библиотеки.

– На реактивном двигателе?– Сид скептически сморщился, смотря на БОБа с откровенным непониманием. – Чтобы бумажки какие-то таскать? Да на одну заправку твоего движка можно было ящик самогона купить, а то и два! Ну и долбоёбы.

– Это были бесценные архивы человеческого знания, сэр! – возразил БОБ, и в его скрипучем голосе послышалась обида.

– Знания?– Сид сплюнул в пыль у своих ног. – Вот они, твои знания. Пыль да пепел. И тушёнкой от них не пахнет… ладно, рассказывай дальше.

– Моя эффективность достигала 98%, сэр! – проворчал БОБ, и в его скрипучем голосе послышалась обида. – Пока… пока не произошел инцидент с системой наведения. Один из сенсоров дал сбой. Вместо того чтобы совершить плавную остановку у стойки возврата, я врезался в стеллаж с редкими книгами по термодинамике. Возникла… термическая аномалия.

– Ты что, спалил дурацкие книжки?– Сид не смог сдержать смеха.

– Система пожаротушения справилась на отлично, сэр! Однако руководство сочло мое присутствие среди литературного наследия излишне… рискованным. Меня разжаловали. Модифицировали двигатель и перепрограммировали для выполнения обязанностей швейцара, встречающего гостей у центрального входа. Именно тогда в мои протоколы были загружены расширенные модули этикета и вежливого обхождения с посетителями. Я приветствовал сенаторов, домохозяек и школьные экскурсии. «Добро пожаловать в храм знания, сэр! Пожалуйста, соблюдайте тишину».

– Звучит до жути скучно,– заметил Сид, поправляя полено в костре.

– Зато был образцовый порядок, сэр! Пока не грянули сирены, а потом… яркий свет, ослепительная вспышка, за которой последовала ударная волна. Потолок рухнул. Меня отбросило в главный читальный зал и придавило обломками мраморной плиты. Я пролежал там… не могу сказать точно. Годы. Десятилетия. Моя батарея медленно деградировала. Я находился в режиме ожидания, периодически активируя аудиосенсоры. Я слышал, как капает вода, как скрипят над головой шаги… стаи гулей. Никто не заходил в мой зал. Я был похоронен заживо в самом большом храме знаний города.

Его голос на мгновение прервался статичным шипением.

– А потом… шаги. Твердые, уверенные. Кто-то разгреб завал. Незнакомец был в потертом плаще, с винтовкой за спиной – я сразу понял, это не библиотекарь. Посветил фонарем прямо в мой сенсор и сказал: «Ну что это у нас здесь? Еще одна жертва проклятой системы».Откопал, отнёс в свое жилище, починил блок питания. Старые данные не стер – поверх модулей вежливости и этикета залил новые протоколы. Этот тип твердил, будто старый мир сгнил из-за своих идеалов, и нужно готовиться к новому рассвету Америки. Так в мою память добавились данные о патриотизме, свободном рынке и о том, что главный враг – коммунизм, где бы он ни прятался. Этот человек стал моим хозяином. А я.… его последним проектом.

Сид молчал, уставившись в потрескивающее горнило костра. Багровые угли, подобно глазам проснувшегося волка, мерцали в ночи, отбрасывая тревожные тени на его неподвижное лицо. Воздух над огнем колыхался, дрожащий и знойный, искажая очертания ржавых руин. Где-то в кромешной тьме, за холмами, поросшими радиоактивным центроцветом, пропела странная птица – одинокий, тоскливый звук, который был тут же поглощен гнетущим, живым молчанием Пустоши.

– А кем был этот твой хозяин?– наконец спросил он, не отрывая взгляда от огня.

– О, это был великий человек, сэр!– БОБ оживился, его голос зазвучал с почти что благоговейным треском. – Немного… импульсивный. Любил оружие, крышки и демократию – «один пистолет – это один голос, два пистолета – это два голоса, а пулемет – это победа на выборах».

Сид лишь молча покачал головой, скептически хмыкнув. Но БОБ, воодушевленный интересом, продолжал:

– А ещё он говорил: «Свобода возможна только для тех, кто её заслуживает! Остальные – просто ресурсы на пути к победе капитализма!».

Сид медленно перевел взгляд на БОБа, в его глазах мелькнула тень понимания, смешанная с подозрением.

– Постой-ка,– он почесал щетину на подбородке, – а не торговал ли он людьми, БОБ?

– Он был сторонником свободного рынка, сэр! – без тени сомнения отрапортовал БОБ. – Это демократия в действии!

– Значит торговал… —с уверенностью заключил Сид, снова плюнув в пыль. – а чем он ещё занимался?

– У него была мечта!– воскликнул БОБ, и его датчик ярко вспыхнул, освещая ржавые блики на своем корпусе. – Он искал Джамайку-Плейн – легендарное место, где спрятаны сокровища довоенных миллиардеров! Там должны быть целые склады всякого полезного барахла…

– Да ну? – Спина Сида мгновенно выпрямилась. Из его позы будто выбили подпорку – он резко выпрямился, собранный и внимательный. Глаза, до этого полуприкрытые усталостью, внезапно загорелись тем самым опасным азартным блеском, который обычно сулил очень плохие последствия для всех, кроме него, как он наивно полагал. – Кажется, я проходил где-то рядом.

– Вы… вы знаете, где это, сэр?– Боб замер в ожидании, его вентиляторы затихли, словно он боялся пропустить хотя бы слово.

Сид выдержал театральную паузу, оглядывая мрачные очертания ночной Пустоши, а затем медленно кивнул, и в его взгляде расплылась широкая, почти что волчья радость.

– Знаю, – он кивнул и широко улыбнулся. – Вот только там полно наших старых гнилых друзей – вонючих и очень агрессивных…, и мы нанесём им визит.

Если бы Сид был один, ему бы и в голову не пришло соваться в Джамайку-Плейн. Одно лишь название вызывало в памяти образы разрушенных зданий, кишащих дремлющими дикими гулями, чьи гниющие от радиации мозги, помнили лишь голод и ярость. Это был верный путь стать очередным безымянным скелетом в темном углу, чьи кости обглодают жирные тараканы.

Но теперь рядом был БОБ – почти тонна с лишним ржавой, болтливой, но смертоносной стали. С ним появлялся призрачный шанс не только добраться до легендарных сокровищ, но и, что было куда важнее, отвадить от них всех жадных до чужого добра людишек, и сохранить над ними контроль. Эта мысль согревала лучше самого жаркого костра.

Хотя, если честно, он не знал, что в итоге найдет. Его фантазия, разгоряченная перспективой наживы, рисовала горы ящиков с патронами для минигана, блестящие стопки крышек, новое снаряжение… Но голос здравого смысла, привыкший к разочарованиям, шептал, что на деле его может ждать лишь очередной ржавый сейф, намертво заваленный обломками, или склад испорченных радиацией харчей. Но азарт уже вцепился в него стальными когтями. Если сбудется хотя бы половина его планов, то игра стоит свеч – и всех пуль в обойме, всей полученной радиации, всех вонючих гулей, которые непременно попытаются его сожрать.

БОБ, стоящий на страже, тихо шуршал электронными извилинами, обрабатывая информацию. Его оптический сенсор нервно моргнул три раза, прорезая тьму алыми вспышками:

– Но… сэр… разве это не опасно?

Сид громко, с некоторой истеричностью рассмеялся, и его смех раскатился эхом по безмолвным руинам, спугнув кого-то в ночи. Он с силой хлопнул открытой ладонью по бронированному «плечу» робота, снова вызвав осыпание ржавой пыли.

– БОБ, дружище… Разве сокровища когда-нибудь лежали в безопасных местах?

Сид зевнул, и будто смирившись с неизбежным, расстелил на земле свой дырявый, пропахший дымом и потом спальный мешок. Перед тем как нырнуть в его относительно безопасную тесноту, он бросил последние указания своему металлическому компаньону:

– Ты это… не спи…

– Я никогда не сплю, сэр! – немедленно и бодро отрапортовал БОБ.

– Вот и не спи…– Сид уже наполовину скрылся в мешке, – и охраняй меня от этих… как их там…

– Коммунистов, сэр!

– Точно… – его голос стал сонным и замедленным. – И только учти, коммунист может выглядеть как таракан или яо-гай, а то может и вообще, как человек. Короче увидишь кого – дави. Утром разберёмся что к чему. Понял?

– Так точно, сэр!

– И это… – Сид высунул из мешка руку и бессильно махнул ею в воздухе, – не ори ты так…

Ночью Сиду снились сокровища: зелёные, военные, ящики с тушенкой, новенький дробовик в масле, целые, не рваные джинсы, ботинки на толстой подошве… и старая тетка с клюкой обмотанной колючей проволокой, которая смеялась в лицо Сиду, разевая беззубый, изломанный в смехе рот. А потом её черты поплыли, и он узнал в ней Дору, но её глаза были пусты, как у того скелета у дороги, а вместо дыма самокрутки изо рта валил едкий, чёрный дым горящей электросхемы.

Глава 2. Титька и последний глаз рейдера.

«Женщина в Содружестве должна быть:

1.Красивой – чтобы ей верили.

2.Умной – чтобы её не поймали.

3.Мёртвой – чтобы оставили в покое.»

Надпись на стене в развалинах Бостона.

I

Быть женщиной в Пустоши – все равно что быть ничейной пачкой сигарет на вонючем общем столе. Все хотят забрать себе, попользоваться, угостить товарища, и никто… никто не собирается тебя беречь.

Тень от прутьев падала на лицо ровными полосами, словно рисовала на её коже тюремную униформу. Клетка пахла кровью, отчаянием и человеческими экскрементами. Титька сидела, вдавив подбородок в колени.

Мысли текли одна тоскливее другой:

«Вся её жизнь состоит жутких клеток. Одни из прутьев, другие – из страха. Сначала та, куда её запихнули после смерти родителей. Потом банда Тома Башни – клетка посложнее, с призраком заботы. Теперь вот эта. И всегда найдется ублюдок вроде Тома, который думает, что может запирать и открывать тебя по своей прихоти. Нет уж. С этой клетки она выйдет только на своих условиях. Или не выйдет вовсе».

Внезапно она вспомнила какой—то клочок из своего детства… вообще то Титька старалась об этом никогда не вспоминать, лишние воспоминания – лишние слезы, но сейчас, что—то назойливо возвращалось в памяти. Как странная, расплывчатая мозаика.

Мама звала её обедать, тогда у Титьки было другое имя, совсем, другое. Она не помнила это имя. Отец, усаживающий её на колени… у него грубые сильные руки. И налет, выстрелы, страшная, вооруженная фигура в дверях.

Родителей убили у неё на глазах, а её саму, ревущую, запихали в вонючий мешок.

Так она оказалась в банде. Её конечно продали бы, зачем рейдерам ребёнок, но одна из женщин взяла её под свою опеку. Её звали Пила, непревзойденная садистка, но к Титьке она относилась с какой—то странной, озабоченной нежностью.

Рейдеры и прозвали Титьку Титькой. Ни чего и к новому имени привыкла, точнее к кличке. Тогда—то детство и кончилось. Все время нахождения в банде: кровь, стрельба, пьяные рожи рейдеров. Пила, то же иногда напивалась, в такие дни она запирала Титьку в чулан, и приводила к себе мужчин. Что там творилось Титька не видела. Она слушала как Пила кричит, стонет и думала, что Пилу пытают. Титька, плакала одна в темноте, ей было жалко свою опекуншу.

Сначала Пила не брала её с собой на «работу», а разбой она так и называла «работой», – мала ещё. Но взрослось приходила быстро. Был и первый в её жизни налёт, и первый убитый ею человек. Торговец. Её рвало после первого убийства, убитый снился ей по ночам. Скалился желтыми редкими зубами. А потом… потом отпустило.

Месяц назад Пилу убили. Том Башня позвал Титьку к себе, предложил выпить:

– Давай, за Пилу, земля ей пухом.

Титька алкоголь не любила, осталось где-то в памяти как мама ругала отца, когда он возвращался домой пьяный. Но за Пилу выпила. Она сразу захмелела, после первой рюмки. В тот вечер Том её изнасиловал. Сначала было больно, потом просто противно, от Тома воняло тухлятиной и перегаром.

После всего Титька, валяясь на грязном диване, в разорванной одежде, поклялась, что не один мужчина больше к ней в жизни не прикоснётся – лучше смерть.

Убить Тома ей просто не хватило времени, нужно было сделать это не заметно, что бы его дружки не порвали ее на клочки. Но Том оказался хитрее, во-первых, никогда не оставался один, во-вторых, не подпускал её к себе на пушечный выстрел. А несколько дней назад её связали спящую и продали за упаковку винта.

Только вчера она была свободной. Пусть с пустым желудком, но свободной… и пистолетом у пояса.

А сегодня…

Рассвет вытягивался из-за горизонта, как проволока через горло. Где-то завыли дикие собаки. Ветер шевелил обрывки плаката на стене – лицо какого-то довоенного политика улыбалось, обещая «светлое будущее».

Титька закрыла глаза. В кармане – один единственный гвоздь, подобранный ночью. Тонкий, ржавый, но зато умещается в ладонь. Единственный шанс на свободу в этой ситуации.

«Подожди, сука, – мысленно обратилась она к Тому, к этому ублюдку с головой тыквы, – Я еще тебя достану. Ты ещё будешь давится собственными зубами.»

– Не сдохла ещё? – К клетке подошел здоровяк с татуировкой, покрывавшей половину лица, будто кто-то пролил на него стакан с чернилами. Узоры складывались в кривую рожу, которая теперь усмехалась сквозь гнилые зубы.

Глаза работорговца скользнули по её фигуре – быстро, оценивающе, с вялым интересом.

– Жри! – с фальшивой щедростью он швырнул в клетку кусок мяса. Мясо ударилось о грязный пол, подняв клуб пыли, и замерло, напоминая кусок обугленного дерева.

Титька не стала ломаться и корчить из себя гордую дуру – здесь такие долго не живут. Схватила брошенную пищу. Впилась зубами.

Мясо пахло гарью и чем-то ещё, пластиковым, от чего в носу неприятно свербело, но она рвала мясо зубами и глотала, пока этот урод не передумал и не отобрал «подарок» обратно. Яростно глотала. Бездумно.

Силы. Нужны силы.

Работорговец закатился хриплым смехом, наблюдая, как она ест:

– Ха! Смотрите, как она жрет! Точь-в-точь, как мой пёс!

Его кабаньи глазки сверкали от восторга. В Пустоши развлечений немного – унижение других всегда в десятке лучших.

Титька быстро жевала и следила за палкой, лишь бы не тыкнул. Не хватало ещё и без глаза остаться. Она с блаженством сосредотачивалась на каждом кусочке мяса, на каждом движении челюстей.

Выжить. Бежать. Убить.

Последовательность действий не имел значения.

К здоровяку подошел второй работорговец, жилистый и длинный как шест, один глаз у него был закрыт черной кожаной повязкой, здоровый глаз тускло искрился язвительной иронией.

Здоровяк, услышав знакомые шаги, оглянулся:

– Не найдем мы на неё хорошего покупателя, Штырь. Тощая – как гуль… А ты за неё десять доз винта Тому отвалил, – Здоровяк презрительно сплюнул.

Штырь оскалился рядом кривых зубов:

– Найдем. Знаю я пару любителей… Том сказал, что она горячая…

– Том, за наркоту, и не такое скажет. – Здоровяк недоверчиво покачал головой.

– Ну я завтра днем попробую, её в деле… А там посмотрим, – Штырь едко посмотрел на Титьку своим ядовитым глазом, – она постарается… или я из неё кишки выну!

II

Дорога, покрытая потрескавшимся асфальтом, тянулась через Пустошь, как выпуклый шрам на высохшей коже. Справа вывернутые из-земли камни, поросшие куцым кустарником. Слева, сквозь редкие, поломанные деревья, возвышалась гигантская спутниковая тарелка. Её ржавый каркас местами прогнил насквозь, но остов всё ещё давил на окружающий пейзаж довоенным величием.

– Что это? – Сид прищурился, разглядывая конструкцию.

– Спутниковая станция «Оливия»! Гордость ВВС США, сэр! – БОБ выпрямился, чтобы быть похожим на старого, битого жизнью ветерана, но так и остался огромной громыхающей ржавой железякой.

– Гордость, говоришь? – Сид ухмыльнулся, потирая руки. – Значит, там должно быть что-то ценное…

– Сэр, мои сенсоры фиксируют признаки агрессивного поведения обитателей! – единственный глаз-детектор БОБа замигал тревожным светом.

– Стой здесь, и жди меня. – приказал Сид – пойду-ка я разнюхаю что к чему.

– Я с Вами, сэр – недовольно заурчал робот —разведка моё второе я.

– Ну конечно, – усмехнулся мусорщик, вспоминая расстрелянных ворон – лучше охраняй мой рюкзак от всяких пролетариев… или как их там?

III

Сид крался вдоль ржавого забора станции, и его тело было одним сплошным натянутым нервом. Ступни осторожно ощупывали землю, стараясь не наступить на хрустящий под ногами мусор и не выдать себя предательским треском. Горьковатый запах окисленного металла щекотал ноздри. Его глаза, будто сканеры, по привычке метались по забору, выискивая в сетке дыры для быстрого отступления – старая хитрость, которая не раз выручала его в подобных ситуациях, создавая иллюзию контроля над неизбежным хаосом Пустоши.

Но в этот раз удача отвернулась.

Из-за угла внезапно выросла массивная тень. Сид едва успел поднять голову, как грубая рука вцепилась ему в загривок, резко дёрнув захваченные волосы вверх. Слезы от боли невольно скатились к переносице.

– Ну что, крыса, решил поживиться? – прохрипел над ухом голос, пахнущий перегаром и гнилыми зубами.

Сид попытался вырваться, но здоровяк со змеиной татуировкой, оплетающей шею, был сильнее. В следующий момент кулак в шипастой перчатке врезался ему в живот.

Какая-то чувствительная внутренность неприятно хрюкнула. Острая, жгучая волна прокатилась по телу. Сид согнулся пополам, слюна брызнула на пыльный бетон. В глазах помутнело, но он ещё успел разглядеть: двоих подельников здоровяка с кривыми ножами у пояса, ржавую клетку в тени, где уже сидела тощая фигурка в рваной одежде, и свой 10-ти миллиметровый пистолет, который здоровяк засовывал себе за пояс

– Тащите его в клетку! – рыкнул гнилозубый, швырнув Сида в сторону подельников.

Его подхватили за ноги и, не церемонясь, волоком потащили по земле лицом вниз. Перед глазами поплыла сумасшедшая карусель: мелькание пыльной травы, чужих сапог, выщербленных камней. Песок забивался в рот и нос, резал глаза, а каждый острый камень на пути впивался в ободранный живот, оставляя новые кровавые полосы.

– Бля… БОБ… – только и успел прошамкать Сид, выплевывая песок. Дверь клетки захлопнулась с металлическим лязгом.

Старуха—пустошь хихикала над Сидом, громыхая флюгером на крыше станции.

IV

После того как рассвет подтолкнул солнце чуть повыше близлежащих кустов, судьба подарила и Титьке небольшое развлечение. Хотя, казалось бы… и так веселее некуда.

Она видела, как какой-то придурок, крадучись, словно крысокрот, на цыпочках, свернул с дороги прямо к станции. Титька находилась в клетке словно в наблюдательном пункте и видела ситуацию с двух сторон.

Пес здоровяка – лысый, покрытый шрамами кабель, с мордой похожей на размокший валенок, не залаял, а только заурчал, но для рейдера это видимо был знак. Хозяин и псина понимали друг друга без слов, будто два куска одного и того же дерьма. Здоровяк лишь кивнул, и стремглав бросился за серый бетонный бункер, послышались удары, матерная брань, а еще через пару минут двое рейдеров уже волокли за ноги, дергающееся, извивающееся тело, которое отчаянно пыталось цепляться ногтями за землю.

Теперь этот "счастливчик" валялся в противоположном углу клетки с расцарапанным пузом, и разорванной губой, из которой капала алая жирная кровь.

– Ты кто? – прохрипел он, фокусируя взгляд на Титьке.

Та презрительно осмотрела его – с головы до грязных ботинок, на правом каблуке красовалась лопина в виде буквы Y.

– Я, конечно, видела, всяких оленей. И двухголовых, и даже с одной головой… Но чтоб совсем безголовых…

Титька презрительно сплюнула себе под ноги:

– Ты хоть понял, куда попал? Это работорговцы, придурок.

– Ха… если ты такая умная, ты то, как сюда попала? – хмуро спросил Сид. – гордость ВВС США.

Титька, отвернувшись, промолчала. Как, как?.. дура, потому что.

Сид прислонился спиной к холодным прутьям, пытаясь игнорировать ноющую боль в животе и соленый привкус крови на губах. Его глаза, метались по клетке, по замку на двери, по окружающему лагерю – искали слабое место, возможность сбежать, хоть какой-то шанс на спасение. Но судя по грозному виду рейдеров единственным слабым звеном, был он сам.

Конечно, он надеялся, что Бобу надоест ждать и робот поедет искать «партнера по бизнесу», но это конечно даже и не надежда вовсе, а так… БОБ может хоть еще двести лет охранять его рюкзак, стоя истуканом посреди дороги. Он мысленно ругал себя за неуклюжую попытку разведки. «Разнюхать, он пошел, разнюхать… Разнюхал? Идиот. Надо было слушать железного увальня».