Человечность

Делает повелительный жест в сторону выбранной жертвы. Крупный молодой самец выходит из скачущей стаи себе подобных и одновременно освещение КРЕАТОРА гаснет по мере удаления ЖРЕЦА из стаи. Гаснет свет и над стаей. ЖРЕЦ остается один. Он садится спиной к зрителям. Перед ним загорается киноэкран. Сначала по экрану мельтешат абстрактные ничего не значащие фигуры и тени, затем появляется изображение: он удачно бьет ВОЖДЯ гарема, тот падает замертво. ЖРЕЦ вырывает самую привлекательную самку и спаривается с ней. После небольшой паузы сцена на экране повторяется. ЖРЕЦ напряженно следит за действием на экране и мастурбирует. Еще один показ. ЖРЕЦ содрогается в конвульсиях оргазма. Экран повторяет и повторяет все тот же сюжет. Неожиданно движение на экране начинает происходить в обратном порядке: начинается со спаривания и заканчивается убийством. ЖРЕЦ с нарастающим вниманием следит за этим, обратным сюжетом. Он останавливает на экране действие, разрывая два акта – убийство и спаривание – чтобы убедиться: они не связаны между собой.

ЖРЕЦ (не очень внятно, коряво, с трудом, но все-таки членораздельно): не надо убивать! (пауза) не надо убивать!

Экран гаснет. ЖРЕЦ опять в стае. Но он не носится вместе со всеми. Он спокоен и серьезен.

ЖРЕЦ: не убий!

Стая на мгновение прерывает свою неистовую возню в недоумении от услышанного, но затем вновь возвращается в круговерть оргии-убийства.

ЖРЕЦ: не убий! Он брат твой. Он твой отец.

На него и его слова больше не реагируют. Оргия продолжается, но ЖРЕЦ в ней не участвует.

ВОЖДЬ объявляет охоту. Все хватаются за орудия: дубинки, дротики, колья. Толпа, возглавляемая ВОЖДЕМ, в том числе и ЖРЕЦ покидает сцену, чтобы вернуться через короткое время с трофеем – тушей зверя. Некоторые из молодых самцов ранены и еле плетутся. По всему видно, что героем охоты был ЖРЕЦ.

Наступает ужин. ВОЖДЬ разрывает тушу, жрет и разбрасывает куски самкам. Те, не доглодав, бросают мелкие куски окружающим гарем молодым самцам. Самки, нажравшись, играют с мелкими костями: обтачивают их, обгрызают, привязывают к орудиям в виде наконечников и крючков, украшают себя. Самый большой объедок кидается ЖРЕЦУ. Он жрет с таким же ожесточением, как и другие. После ужина начинается привычная круговерть вокруг гарема. ЖРЕЦ отходит в сторону, и теперь на сцене два фокуса действия: неистовая оргия и ЖРЕЦ, смотрящий на экране все то же кино, сначала в одну сторону, затем в обратную. Наконец, изможденный оргазмами и потрясением того, что сцена спаривания может предварять сцену убийства ВОЖДЯ, он возвращается в стаю.

ЖРЕЦ: не убий! Он брат твой. Он твой отец.

На сей раз внимание толпы задерживается, и кто-то неуверенно пытается повторить «не убий!».

И вновь сцена разделяется на два фокуса.

И вновь ЖРЕЦ возвращается в стаю. В это время кому-то удается убить ВОЖДЯ. Но вместо начавшейся погони за самками, толпа молодых самцов замирает от грозного окрика ЖРЕЦА «не убий!». Толпа, самцы и самки, робко повторяют за ЖРЕЦОМ: «Не убий!». Все ждут, что теперь будет: убийцу надо убить? изгнать? ЖРЕЦ подходит к убийце, берет его за руку, сажает на место убитого ВОЖДЯ, садится напротив него и решительно провозглашает: «Не убий!». Толпа послушно, с восторгом и трепетом повторяет хором: «Не убий!». Вокруг костра формируется не кольцо, но эллипс: по обеим сторонам костра сидят ВОЖДЬ и ЖРЕЦ, вокруг почтительно – самки, далее притихшие молодые самцы. Вместо вакханалии и какафонии непрерывного раздора они начинают петь, чем далее, тем слаженней, сначала без слов, затем все более явственно. Это – молитва:

Не убий и чти отца.

Пой – и ввысь летят слова.

Мир прекрасен до конца.

Жизнь удивительно права.

Не забывай слова прощенья

Слова согласья и любви.

Весь мир ликует в обновленьи

И разум в небесах парит.

Справа от сидящих в пещере у костра и поющих молитву, на возвышении появляется АВТОР:

АВТОР: я сочинил эту коротенькую пьесу – и теперь они будут жить своей жизнью. Я не властен в их словах, поступках, мыслях, в их жизни. Они будут любить своего умершего в них Бога как в живого, потому что Он жив в каждом из них. И пока Он в них жив – живы и они. И будут вечно идти по пути поиска себя и Бога в себе, по пути самопознания, радуясь бесконечности этого пути: «неисповедимы пути Господни». Теперь они могут жить сами по себе. Я им не нужен. Не нужен я и себе – ведь я сделал то, что должен был сделать: я населил в своем воображении этот мир людьми, благодаря этой, написанной мною пьесе, я сделал то, чего жаждал и ради чего взялся за нее: я самопознал себя благодаря своему творчеству и познал их, теперь независящей от моей воли жизни. И я больше не нужен. Это – самоубийство.

Свет над АВТОРОМ гаснет. Хор звучит все торжественней и радостней, переходя в «Обнимитесь, миллионы» Шиллера-Бетховена.

КОНЕЦ

2005 (?), Москва

Антропогенез и свет

В процессе антропогенеза свет сыграл и продолжает играть весьма существенную роль – ведь антропогенез продолжается и будет продолжаться, по-видимому, до очередного конца света, в прямом смысле этого слова.

Первый искусственный свет – свет костра в пещере троглодитов. Он резко изменил строй жизни, прежде всего нарушив ее ночное течение. С появлением света от огня, пусть трепетного, неровного и тусклого, произвел разное впечатление на мужские и женские особи.

Мужчины, особенно аутисты, будущие жрецы, получили мощный импульс разворачивания воображения и, как следствие, креативных способностей. Например, появилась возможность изображать на стенах пещеры наиболее драматические и героические сцены охоты и жизни, имевшие изначально познавательные и обучающие функции, а впоследствии – сакральные (поклонение, жертвоприношения и т.п.).

Среди женщин свет в пещере вызвал, скорее всего, негативную реакцию: свет раздражал и мешал спать, свет нарушал интимность сексуальной жизни, обнажая ее для обозрения и, стало быть, разжигания ненужных и опасных страстей. Женщины, как существа более естественные, до сих пор предпочитают темноту, а их духовная прародительница, первая жена Адама Лилит превратилась в ночного призрака пустыни, таинственную и загадочную царицу ночи, пожирательницу детей. Лилит несет отмщенье людям за сдернутую светом завесу первородной тьмы.

И все-таки лишь совсем недавно свет перестал быть робким бисером во тьме, бусинками, вокруг которых ютятся и копошатся люди.

Всего полвека назад, в моем таком недалеком сравнительно с масштабами антропогенеза детстве, улицы освещались скудно и жалко, с почти керосинной тусклостью, в домах преобладали свечи и керосиновые лампы, нормой освещения жилых комнат была одна сорокасвечовая лампочка, на коммунальной кухне, в прихожей и туалете (если они, конечно были) – и вовсе пятнадцатисвечовые. Мы жили не во мраке, а в тусклом полумраке.

Уличный свет, иллюминация были атрибутом редких праздников (только три раза в год – на Новый год, Первомай и Октябрьские). Деревенская жизнь и жизнь малых городов, где до недавних пор проживала основная масса людей, тонула впотьмах.

Мы пережили (или переживаем?) световую революцию: свет стал гораздо повсеместнее, он стал значительно интенсивней, жизнь стала яркой и световым образом праздничней: праздно горит яркая реклама, праздны подсвеченные мощными прожекторами дома, праздны пустые освещенные улицы и шоссе, праздно освещают дороги потоки машин.

И мы уже отвыкли от тьмы, от настоящей и глубокой, пещерной тьмы, когда ни зги не видно. Даже ночь, зашторенная и отключенная, полна светящихся точечек индикаторов домашних приборов, всепроникающего полусвета уличных фонарей, света окон соседних домов, гигантского купола света над городом.

Мы вышли из тьмы.

Мужское стремление обискусствления жизни преодолело робость женских желаний естественности.

Под влиянием нами же нагнетаемого света мы явно эволюционируем, биологически изменяемся. Мы изживаем в себе ночной образ жизни, превращая ночь в день. Мы уже физически не в состоянии писать и читать при свечах – а ведь всего сто лет назад жили в свечной и газовой цивилизации.

Эскалация света меняет не только наши чувства, в частности, зрение, не только наши сексуальные повадки и сон, потоки света изменяют нашу психологию: ярко освещенные тюремные камеры и лагерные пространства увеличивают агрессивность и раздражительность, обилие люксов приводит к маскулинизации женщин, недаром самые энергетически обеспеченные страны одновременно являются и лидерами феминизации, в ходе которой женщины прежде всего теряют женственность. Заметны и социальные изменения под влиянием потоков света: общество превращается в демонстрационное, эксгибиционисткое.

Что можно ожидать в светлом (вот уж точно светлом) будущем антропогенеза?

В ближайшее время появится тьматерапия, лечение темнотой – переутомлений, стрессов, перевозбуждений, депрессий.

Мы окончательно сломаем в себе биологические часы и потому спать будем в любое время суток, лишь бы спустя 14—18 часов после предыдущего сна. Появятся как повседневность стимуляторы и регуляторы сна.

Энергоемкость человеческой жизни будет продолжать возрастать, именно жизни, а не производства. Этому будет также способствовать развитие городов не ввысь, а вглубь, появление «недроскребов».

Настанет предвещанное Апокалипсисом царство Люцифера («Лучистого», «князя света»), в завершении которого – конец света и разбор полетов, рефлексия всего хода антропогенеза, получившая название «Страшный Суд».

Декабрь 2005, Москва

Космогенез как продолжение антропогенеза

Этот текст носит характер и статус гипотезы и является продолжением и развитием предыдущих рассуждений о сути и причинах антропогенеза.

Космогенез как цель антропогенеза

Я буду называть Навигатором того космического субъекта, который вмешался в эволюционный процесс жизни на Земле и не дал погибнуть обреченному из-за внутривидовой борьбы виду. Агностики называют его Космическим Разумом, люди религиозные видят в нем Бога.

Навигатору необходимо было создать нечто разумное, которое могло бы:

– вступить с ним в контакт и создать индукционный контур

– создать более надежный, небиологический аналог и заменить этим аналогом со временем себя

И Навигатор с созданным им биологическим носителем разума приступил к реализации своего замысла. Для этого понадобилось заключить с этим носителем договор о намерениях и совместных действиях, Завет, при чем, не один: этот биоид оказался ненадежным партнером, забывчивым, неблагодарным, упрямым, своенравным и ленивым. Требовалась узда, чтобы как-то сдерживать и управлять таким сотрудником. И такая узда была вмонтирована в человека с самого его зарождения и как вида, и на индивидуальном уровне. Она принципиально не была разумной, чтобы разумные увертки на нее не могли подействовать. Речь идет о совести как о канале взаимодействия и коммуникации между Навигатором и человеком.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.