Под маской

Просматривая утром список подчинённых для плановой проверки, я снова ощутил лёгкое головокружение. Около ста пятидесяти человек. Это не просто цифры. За каждым номером скрывалась судьба, сломленная или проданная за паёк и безопасность. Я научился видеть это в их позах, в манере отдавать честь, в едва уловимой дрожи в руках у новобранцев. Несколько раз, перелистывая страницы, я находил фамилии, отмеченные красным – «уволен» или «ампутирован». Эти «мёртвые души» вычёркивались из ведомости, но оставались в моём сознании как немые укоры.

В тот день мне принесли коричневый казённый конверт с грифом «Для служебного пользования. Сектор Д2». Внутри лежал не бланк о новом подарке, а первое официальное уведомление о моём статусе. Сухой язык приказа констатировал: за условно-образцовую службу мой паёк увеличен на 15%, мне предоставлен доступ к закрытой диспансеризации и, как особая отметка, подтверждено право на занимаемую жилплощадь в секторе Д2.

Последний пункт заставил меня на мгновение замереть. Они не дарили мне квартиру. Они напоминали, что она – условность. Милость, которую можно отозвать одним росчерком пера. Этот клочок бумаги был не авансом, а напоминанием о счёте. Счёт, где моя душа уже значилась в графе «расход».

Но другая, выживающая часть меня, с жадностью ухватилась даже за эту иллюзию. Подтверждение. Значит, убежище пока что моё. Возможность снять эту проклятую маску и хоть на несколько часов перестать быть офицером оставалась.

После окончания смены, отметившись у дежурного, я не пошёл на площадь. Я пошёл домой. Это слово, пусть и ядовитое, уже стало фактом.

Ключ щёлкнул в замке с тем же утробным звуком. Тёплый, сухой воздух ударил в лицо. Я замер на пороге, как и в первый раз. Квартира была чистой, немерцающий свет заливал комнату. Я стоял, как истукан, понимая, что девяносто девять процентов населения города, включая вчерашнего меня, не имеют и десятой доли этого комфорта. «Вот что ты имеешь, служа нам. Вот что потеряешь, ослушавшись».

Я запер дверь на все замки, задвинул цепочку. Подошёл к окну. Через улицу, как гигантское мрачное насекомое, высилось здание моего отдела. А дальше, за ним, подавляя всё своим существованием, сияла в лучах прожекторов Цитадель. Вид на Цитадель. Какая насмешка.

Я с силой дёрнул шнур, закрыв окно плотными серыми жалюзи. Комната погрузилась в искусственные сумерки. И только тогда, в этой тишине и полумраке, я позволил себе расслабиться. Первым делом я снял сапоги. Затем, с почти ритуальной медлительностью, расстегнул и сбросил с себя мундир, бронежилет, тактическую куртку. Вся эта амуниция, пропитанная запахом пота, металла и страха, грудой упала на пол. Я остался в простой хлопковой майке и штанах, и впервые за долгие недели почувствовал, как кожа дышит.

Я был измотан до предела. Не физически – моё тело привыкло к нагрузкам. Душа была истощена. Две, а то и три ночи подряд нормального сна у меня не было – тревожные рации, ночные проверки, кошмары. Я повалился на кровать. Мягкость матраса показалась мне райской. Я не стал даже умываться. Просто лёг, уставившись в потолок, и через несколько мгновений провалился в чёрную, бездонную яму беспамятства, где не было ни Альянса, ни ГО, ни моей вины.

ГЛАВА 4: ПРИНЯТИЕ НОВОГО СОЗНАНИЯ. ЧАСТЬ 2 – ЖАРКОЕ РЕШЕНИЕ

Несколько месяцев пролетели в серой круговерти службы. Я вжился в роль, научился отдавать приказы твёрдым, лишённым эмоций голосом, мои глаза за стеклом окуляров научились не выражать ничего. Но за пределами отдела город медленно умирал. Наступил январь. И пришла стужа.

Это был не просто холод. Это была кара. Воздух стал колючим и густым, вымораживающим лёгкие одним вдохом. Столбик термометра, висевшего на здании отдела, неделями не поднимался выше отметки в минус пятьдесят. Такой температуры в этих краях не помнили даже старожилы. С неба сыпался мелкий, колкий снег, за ночь заметая улицы по первые этажи. Город погрузился в белое, безмолвное забытье.

Все гражданские, независимо от профессии, были согнаны на расчистку. Они, похожие на беспомощных муравьёв в своих лохмотьях, копошились в сугробах, сгребая снег руками, старыми досками, чем попало. Мы, ГО, стояли над ними, контролируя процесс. Наши бронекостюмы с подогревом не спасали – холод проникал внутрь, сковывая суставы. Стоять на посту несколько часов подряд, без смены, без сна, наблюдая, как люди падают от истощения и замерзают насмерть, – это был особый вид пытки.