Литофаги

Александр Круглов

Литофаги

Мы привыкли смотреть на небо в поисках разумной жизни. Но мы так долго смотрели, что не заметили, как они пришли из-под земли.

– Из анонимного дневника сотрудника "Р-Тех", дата неизвестна.

Пролог

Геотермальная станция "Глубина-3", Курильские острова. Год 2219.

Океан ревел.

Инженер первой смены Артём Соколов стоял на смотровой площадке, вцепившись в ледяной металлический поручень. Ветер, пахнущий солью и йодом, безжалостно хлестал по лицу, пытаясь сорвать с головы каску. Внизу, в сотне метров под ним, свинцовые волны Тихого океана с грохотом разбивались о бетонные опоры гигантской платформы, поднимая столбы солёной пены. Эта станция была чудом. Вершиной инженерной мысли, которую корпорация "Р-Тех" с гордостью демонстрировала акционерам. Они пронзили земную кору прямо здесь, на стыке тектонических плит, в самом сердце вулканической активности, чтобы прикоснуться к вечному огню планеты.

Люди больше не искали нефть. Они искали тепло. После Великого Похолодания 2150-х, когда сбой в работе глобальных климатических стабилизаторов погрузил Евразию в десятилетие аномальных зим, энергия стала кровью цивилизации. "Р-Тех" первой поняла, что будущее – не за капризным солнцем или ветром, а под ногами. В неиссякаемом жаре земного ядра. Десятки таких станций, как эта, опоясали планету, питая мегаполисы и подземные агрокомплексы. Человечество, наученное горьким опытом, спрятало свои самые важные активы глубоко под землю, создав сеть автономных "Объектов" – убежищ, способных пережить что угодно. От падения астероида до новой ледниковой эпохи.

Артём любил свою работу. Он был из тех, кто находил поэзию в гуле турбин и красоту в строгих линиях графиков давления. Сегодняшняя смена, однако, была странной. Уже несколько часов с буровой головки, вгрызавшейся в базальтовую твердь на глубине двадцати километров, поступали аномальные данные. Вибрация. Нестабильная. Хаотичная. Не похожая на обычное сопротивление породы.

– Что там у тебя, Соколов? – раздался в наушнике голос начальника смены, пожилого и ворчливого Бориса Петровича из центрального пульта управления. – Опять любуешься на волны? Магнитный буй номер семь снова подаёт сигнал тревоги.

– Это не буй, Петрович, – ответил Артём, не отрывая взгляда от своего планшета. – Это "Акула". Наш глубинный сейсмограф. Она фиксирует… что-то.

Он вывел на экран трёхмерную модель скважины. Тонкая нить, уходящая в черноту. А в самом низу, у раскалённого наконечника бура, мерцала красная точка.

– Петрович, это не похоже на сейсмическую активность. Слишком локально. Как будто… как будто кто-то стучит по нашему буру с другой стороны.

В наушнике на мгновение повисла тишина.

– Не выдумывай, парень, – наконец отозвался начальник смены. – Какая "другая сторона"? Дальше только мантия. Ты хочешь сказать, что черти из преисподней решили пожаловаться на шум? Перезагрузи датчик. И давай обратно на пост. Шторм усиливается.

Артём вздохнул. Спорить было бесполезно. Он уже отправлял три рапорта за последнюю неделю. На них никто не обратил внимания. Для руководства Р-Тех не существовало аномалий. Были только штатные ситуации и сбои оборудования, которые нужно устранить.

Он уже собирался уходить, когда это произошло. Вибрация, до этого едва заметная, внезапно усилилась в десятки раз. Вся платформа содрогнулась, металл под ногами заскрипел. Артём инстинктивно схватился за поручень, едва не выронив планшет.

– Петрович! Что за черт?!

Но ответа не было. Вместо этого из динамиков по всей станции взвыла сирена. И сразу за ней раздался сухой, бесстрастный голос автоматической системы оповещения.

– Внимание! Потеря давления в основной скважине. Критическое повреждение буровой головки. Активация протокола "Консервация". Аварийная герметизация нижних уровней.

Буровая головка. Их алмазное сердце, стоящее миллиарды, которое могло прогрызть любую породу… уничтожено. Как?

Артём в ужасе смотрел на свой планшет. Данные с "Акулы" были чудовищны. Датчики температуры, давления, сейсмической активности – все они сошли с ума, их показатели взлетели до запредельных значений, а затем разом оборвались. Связь с буром была потеряна.

А затем он увидел последнее, что успел передать датчик перед гибелью. Он передавал не цифры. Он передавал… звук. Проанализированный и очищенный от помех. "Кобальт", центральный ИИ корпорации, успел обработать его за долю секунды до обрыва связи.

Это был не скрежет камня. Не гул магмы. Это был звук, которого не должно было существовать в природе. Сложный, ритмичный, многоуровневый. Как работа гигантского, чужого механизма. Или… как язык.

Внезапно по всей платформе погас свет. Лишь тусклые красные лампы аварийного освещения выхватывали из темноты мечущиеся фигуры людей. Сирена стихла. В наступившей тишине был слышен только рёв океана и новый звук, который заставил кровь Артёма застыть в жилах.

Скрежет.

Громкий. Протяжный. Скрежет гигантских когтей, впивающихся в металл и бетон где-то глубоко под ним.

Скрежет приближался.

––

Объект "Нейтрино", Анды. Три часа спустя.

Доктор Эстебан Ривера, седовласый астрофизик с мировым именем, недовольно смотрел на показания главного детектора. Его подземная обсерватория, скрытая под толщей скал, была самым чувствительным инструментом на планете для улавливания "призрачных частиц". И сейчас этот инструмент сходил с ума.

– Помехи? Солнечная вспышка? – спросила его аспирантка, молодая и талантливая Изабель.

– Нет, – покачал головой Ривера. – Это не похоже на Солнце. Источник… он повсюду. И он не в космосе. Он идёт изнутри. Из самой планеты. Как будто ядро Земли внезапно превратилось в гигантский нейтринный реактор.

Он прошёлся по лаборатории. Это противоречило всем известным законам физики. Нейтрино почти не взаимодействовали с материей. Чтобы их генерировать в таком количестве, был нужен источник энергии, сопоставимый со взрывом сверхновой.

В этот момент на одном из мониторов связи вспыхнул сигнал экстренного вызова. Линия "Р-Тех". Прямая связь с их штаб-квартирой в Уральских горах. Ривера активировал её.

На экране появилось искажённое помехами лицо генерал-директора Морозова. Его обычно безупречный вид был нарушен. Волосы растрёпаны, галстук сбит набок. За его спиной мигали красные лампы.

– Эстебан! Ты это видишь?!

– Вижу, – кивнул Ривера. – Но не понимаю. Что у вас происходит?

– Прорыв! У нас прорыв на "Глубине-3"! Мы потеряли станцию! – кричал Морозов, его самообладание дало трещину. – Они пришли, Эстебан! Они пришли!

– Кто "они"? – не понял Ривера.

– Те, о ком мы говорили. Те, кого мы искали. Они не прилетели. Они уже были здесь. Ждали. Глубоко под землёй. И мы, идиоты, сами пробурили к ним дверь!

Изображение задрожало ещё сильнее. Раздался оглушительный грохот, и связь оборвалась…

Глава 1: Эхо глубин

Призрачный зеленоватый свет мониторов был единственным источником жизни в бетонной утробе лаборатории сейсмологии. Он выхватывал из полумрака лицо доктора Алёны Волковой, делая его похожим на маску из воска: острые скулы, плотно сжатые губы и глубоко запавшие глаза, в которых не отражалось ничего, кроме бегущих строк данных и вибрирующих синусоид. Воздух был неподвижен, тяжёл и пах озоном от сотен работающих серверов и пылью, которая, казалось, была ровесницей самих Уральских гор, под толщей которых они находились. Тишину нарушал лишь мерный, низкочастотный гул систем жизнеобеспечения "Объекта-76 Урал".

Уже третий цикл. Третий долгий, мучительный цикл Алёна не отходила от главного терминала, игнорируя сигналы собственного организма, требовавшего сна, и сухие пайки, которые раз в восемь часов приносил молчаливый ассистент. Она гоняла данные по кругу, сверяла, накладывала фильтры, запускала прогностические модели, и каждый раз система выдавала одно и то же: статистически незначимая аномалия.

Но Алёна знала, что цифры лгут. Или, вернее, они не умели передать то ощущение, которое охватывало её всякий раз, когда она видела эту дрожь на графиках. Это не было похоже на стандартные форшоки или афтершоки. Землетрясения, даже самые слабые, имели свою логику, свой ритм. У них был характер – резкий, рваный, хаотичный. А это… это было другим. Глубоко под землёй, на границе мантии, литосферные плиты не скрежетали в агонии. Они вздрагивали. Вздрагивали размеренно, словно от гигантского, невидимого метронома.

Пальцы пробежались по сенсорной панели. На центральный экран выползла голограмма среза земной коры. Десятки километров гранита, базальта и осадочных пород. И где-то там, в раскалённом аду, откуда брали энергию их геотермальные генераторы, зарождался этот… пульс.

Камчатка.

Воспоминание вспыхнуло так ярко, что Алёна зажмурилась. Та же самая лаборатория, только под другим вулканом. Тот же гул, тот же свет. И та же аномалия, которую она тогда списала на сбой оборудования. "Помехи от солнечной активности, д-р Волкова. Не ищите черную кошку в темной комнате", – сказал ей тогда её руководитель, похлопав по плечу. Через двенадцать часов извержение четвертой категории стерло с лица земли их наземную станцию и похоронило под слоем пепла трех её коллег, отправившихся на проверку датчиков. "Они просто выполняли ваш приказ, Алёна Сергеевна," – прозвучал в её голове холодный голос следователя из Р-Тех.

С тех пор она не доверяла никому: ни начальству, ни системам, ни даже собственным логическим выводам. Только интуиции. Тому животному страху, который сейчас холодил ей спину.

Дверь в лабораторию открылась с тихим шипением пневматики, разрезав её кокон сосредоточенности. Тяжёлые шаги армейских ботинок по полимерному полу прозвучали неуместно громко. Алёне не нужно было оборачиваться. Она знала, кто это. Только один человек на всем "Объекте-76" передвигался так, словно продавливал собой пространство.

– Третьи сутки, доктор, – раздался за её спиной низкий, с лёгкой хрипотцой голос. – У нас на объекте есть нормативы по отдыху. Даже для ведущих научных сотрудников.

– Я не устала, майор, – ответила она, не отрывая взгляда от экрана.

Майор Дмитрий Громов обошёл её кресло и встал рядом, заложив руки за спину. Сорокапятилетний, подтянутый, с коротко стриженными седеющими волосами и лицом, которое, казалось, высекли из того же уральского гранита, что и стены бункера. Небольшой шрам над правой бровью – единственное "украшение", напоминавшее о его прошлом в ССО. Его форма была идеально отглажена, а взгляд его серых, почти стальных глаз – тяжёлым и изучающим. Он был начальником службы безопасности объекта и относился к учёным как к группе непредсказуемых детей с опасными игрушками.

– Ваши глаза говорят об обратном, – заметил он, кивнув на её тёмные круги. – "Кобальт" сообщил о вашем запросе на ручную верификацию данных по всем скважинам. Это внештатная процедура. Что-то не так?

"Кобальт". Искусственный интеллект, нервная система "Объекта-76". Громов произносил это имя с тем же выражением, с каким говорил бы о своём карабине – как о надёжном, но лишённом души инструменте. Алёна же видела в нем скорее педантичного и вездесущего тюремщика.

– "Кобальт" считает, что все в пределах нормы. Я считаю, что "Кобальт" не запрограммирован на анализ таких паттернов.

Она увеличила один из графиков. Дрожащая линия на нем вела себя неестественно. Серия мелких, почти идентичных толчков, затем пауза, идеально ровная по времени, и снова серия толчков. И так раз за разом.

– Вот, смотрите, – она ткнула пальцем в экран. – Частота и амплитуда. Это не похоже на сейсмическую активность. Это похоже на… работу механизма. Очень большого механизма.

Громов склонил голову, разглядывая синусоиду с видом человека, которому показывают абстрактную живопись.

– Механизма? Доктор, под нами шестьдесят километров породы. Единственные механизмы там – наши буровые установки на геотермальных станциях. И "Кобальт" докладывает, что все они работают в штатном режиме. Отчёты приходят каждые пятнадцать минут.

– А что, если это не наши механизмы?

Майор выпрямился, и в его глазах мелькнуло раздражение. Он этого не скрывал. Он ненавидел гипотезы, предположения и все, что нельзя было потрогать или увидеть через прицел.

– Вы хотите сказать, что кто-то пробурил скважину в мантию, обойдя все наши датчики, развернул там гигантский завод и теперь стучит нам по полу?

– Я не говорю про завод, я говорю про аномалию, которую не могу объяснить. Эти толчки начались три дня назад. И их эпицентр медленно, но верно смещается. На север. И вглубь.

– Смещается? – это слово заставило его нахмуриться. – Насколько?

– Порядка пяти километров за цикл. Это невозможно с точки зрения геологии. Плиты так себя не ведут. Это не тектоника. Это… целенаправленное движение.

Она видела, как желваки заходили на его щеках. Майор Громов не любил то, чего не понимал. А сейчас он не понимал ни единого слова, кроме "угроза".

– Есть прямая угроза для объекта? Для генераторов? Для персонала? – чётко, по-военному отчеканил он.

– Пока нет. Но если источник этой вибрации доберётся до наших геотермальных узлов… – она не договорила, но майор понял. Если что-то выведет из строя их единственный источник энергии, "Объект-76" превратится из сверхтехнологичного ковчега в братскую могилу на три тысячи человек.

– Р-Тех вложила в этот бункер триллионы, Волкова, – медленно произнёс Громов, переходя на менее формальный тон, что было дурным знаком. – Он должен выдержать прямой ядерный удар. Наши датчики по периметру не зафиксировали ничего: ни пролётов, ни буровых работ, ни сейсморазведки. Мы здесь – самый охраняемый секрет на планете. Никто не знает, где мы.

– Может, они и не снаружи, – тихо пробормотала Алёна, глядя на экран.

Громов устало вздохнул, провёл рукой по лицу.

– Знаете, что мне это напоминает? Истории про штатских паникёров перед старыми войнами. Они тоже слышали стук из-под земли и гул в небе. А потом оказывалось, что это просто сосед чинит водопровод. "Кобальт", – он повысил голос, – доложить текущий статус.

– Все системы функционируют в штатном режиме. Вероятность внешней угрозы – ноль целых, ноль одна сотая процента, – раздался из потолочных динамиков спокойный, бесполый голос ИИ.

– Вот видите, – сказал Громов. – Ноль целых…

– А какова вероятность внутренней угрозы, ранее не зафиксированной? – перебила его Алёна.

Наступила секундная пауза. "Кобальт" обрабатывал нетипичный запрос.

– Данные для вычисления отсутствуют. Требуется уточнение параметров угрозы.

– Именно, – Алёна повернулась в кресле и впервые за весь разговор посмотрела майору прямо в глаза. В её взгляде была отчаянная усталость и что-то ещё, что Громов не смог прочесть. Страх? Уверенность? Безумие? – Мы столкнулись с чем-то, для чего у нас нет данных. Нет параметров.

Он выдержал её взгляд. Ему хотелось приказать ей отправиться спать, заблокировать её доступ к терминалу на восемь часов, чтобы она пришла в себя. Он видел таких на войне – людей, сломленных напряжением, начинавших видеть врага в каждой тени. Но её досье… Нестандартное мышление. Лучший геофизик в корпорации. За такие таланты Р-Тех и платила безумные деньги, терпя их странности.

– Хорошо, доктор. Допустим. Что вы предлагаете? Отправить разведотряд в земную кору?

– Я предлагаю подготовиться. Усилить наблюдение. Развернуть дополнительные автономные датчики на нижних уровнях. И я хочу получить доступ к архивам "Зари".

Бровь Громова поползла вверх. Архив проекта "Заря-7" – заброшенного космопорта, соединённого с их объектом – был запечатан по личному приказу генерал-директора Морозова.

– Это невозможно. Проект заморожен. Доступ имеет только директор.

– Мне нужны данные по их системам терраформирования и глубинного бурения. Они собирались делать нечто подобное на Титане. Возможно, в их расчётах я найду… аналогию.

– Я не могу дать вам такой доступ, – отрезал Громов. – Я составлю рапорт о ваших опасениях. Отправлю его по закрытому каналу в Центр. Пусть решают там. А вы, – он указал на неё пальцем, – идите спать. Это приказ.

Он развернулся и зашагал к выходу, его ботинки снова отбивали чёткий, уверенный ритм.

– Они не ответят, – тихо сказала Алёна ему в спину.

Майор замер у самой двери.

– Что, простите?

– Центр. Они не ответят, – повторила она, снова поворачиваясь к мониторам. – Сигналы… они не просто вибрируют. Они создают помехи. Очень слабые, на специфической частоте. Я думаю, скоро мы потеряем связь. Может, на час. Может, навсегда.

Громов ничего не ответил. Дверь за ним с шипением закрылась, оставляя Алёну наедине с гулом и зловещими зелёными линиями на экране.

Она знала, что он ей не поверил. Счёл её истеричкой, переутомившейся от работы и терзаемой призраками прошлого. Может, он и был прав. Может, она действительно сходила с ума в этой бетонной коробке, в километре под землёй, под вечной тяжестью гор.

Она закрыла глаза, пытаясь представить себе мир наверху. Дикие, заснеженные вершины Урала. Ветер, воющий в ущельях. Бескрайняя, холодная тайга, уходящая за горизонт. Она не видела настоящего солнца уже три года. Здесь, на "Объекте-76", его заменял "дневной цикл" – плавное изменение интенсивности освещения в жилых блоках. Дешёвая имитация.

Она снова открыла глаза и уставилась на график. Пульс… Пульс… Пульс.

Как гигантское сердце.

Алёна замерла, её пальцы повисли над клавиатурой. Вот оно. Точное слово. Не механизм. Не вибрация. Сердцебиение. Словно вся планета внезапно обрела сердце, и оно билось где-то глубоко под ней. И этот ритм был чужим. Неправильным. Зловещим.

Она включила аудиовизуализацию сейсмических данных – функцию, которой пользовались разве что для презентаций инвесторам. Динамики ожили, наполняя лабораторию низким, утробным звуком.

Бум… Бум… Бум…

Это был не стук.

Её осенила последняя, самая страшная догадка, от которой кровь застыла в жилах. Алёна медленно повернулась к микрофону внутренней связи, который соединял её с кабинетом Громова. Но она не нажала кнопку. Что она ему скажет? Что у планеты приступ аритмии? Он отправит за ней санитаров.

Она осталась сидеть в полной тишине, нарушаемой лишь мерным, пробирающим до костей гулом из динамиков.

Бум… Бум… Бум.

Нет. Это не геология.

Это… кто-то стучится.

Снизу.

Глава 2: Разлом

Алёна так и сидела, вцепившись пальцами в подлокотники кресла. Звук искусственного сердца планеты заполнил не только лабораторию, но и её сознание. Бум… Бум… Бум… Этот ритм отдавался в висках, в грудной клетке. Сколько она так просидела? Минуту? Десять? Время утратило смысл, сжавшись до бесконечного ожидания следующего удара. Она смотрела на синусоиду, словно загипнотизированная змеёй. Пульс… Пульс… Идеальная, жуткая цикличность, отрицающая все законы геологии. Её мысли были похожи на рой обезумевших пчёл. Техногенная активность? Чья? Китайский «Нефритовый Дракон»? Американский «H.A.A.R.P. 2.0»? Все это казалось детскими страшилками. Р-Тех контролировала геосферу и ближний космос так плотно, что незамеченным не пролетел бы и метеорит размером с футбольный мяч, не то что сверхглубинная буровая установка.

И вдруг гул прекратился.

Тишина, рухнувшая на лабораторию, оказалась подобна взрыву. Звенящая, ватная, абсолютная. Алёна задержала дыхание, не смея пошевелиться. Её взгляд был прикован к ровной, почти мёртвой зелёной линии осциллографа. Прошло десять секунд. Двадцать. Целая вечность. Ничего. Сердце, колотившееся в груди, начало замедляться. Неужели?.. Неужели это был просто сбой? Единичный, мощный всплеск, напугавший её до дрожи в коленях? Может, майор Громов был прав. Может, это все её уставший мозг, её вечная, въевшаяся в подкорку вина за Камчатку. Может, ей просто нужно выспаться.

Она сделала первый за последнюю минуту глубокий вдох, и в этот самый момент объект содрогнулся.

Это не было землетрясением. Землетрясения качают, трясут, сбрасывают с полок оборудование. «Объект-76» не качнулся. Его ударили. Ударили снизу, с чудовищной, немыслимой силой, которая прошла сквозь десятки километров гранитной тверди, как раскалённый нож сквозь масло. Стены не затряслись, нет, они вздохнули, выгнувшись на долю миллиметра внутрь, а затем с хрустом встали на место. Пол под ногами Алёны качнулся, как палуба корабля, швырнув её вместе с креслом в сторону. Она ударилась плечом о край стола, вскрикнув от резкой боли.

С потолка посыпалась бетонная пыль, похожая на серый снег. Сотни мониторов в лаборатории разом моргнули, погружая помещение в кромешную тьму на одно долгое, кошмарное мгновение. В это мгновение был слышен только скрежет деформируемого металла где-то в коридоре и её собственное сбившееся дыхание. Затем, с сухим щелчком, включилось аварийное освещение. Тусклые красные лампы под потолком, обычно молчавшие годами, залили все зловещим багровым светом, превращая высокотехнологичную лабораторию в декорацию к фильму ужасов.

И сразу же взвыла сирена. Не учебная, которую они слышали раз в квартал, а боевая. Рваный, панический, надрывный вой, от которого стыла кровь в жилах. Он бил по ушам, отражался от бетонных стен, проникал под кожу.

– Что происходит?! – крикнул кто-то в коридоре.

Дверь в лабораторию, сделанная из армированного композита, была вырвана из петель и перекошена. В проёме стоял майор Громов. Его идеальная форма была присыпана пылью, фуражка съехала набок, а на обычно непроницаемом лице застыло выражение, которое Алёна видела лишь однажды на архивных съёмках – так выглядели люди, пережившие близкий артиллерийский обстрел. За ним виднелись его бойцы. Они больше не стояли расслабленно, они вжались в стены коридора, выставив вперёд импульсные винтовки, их прицелы-триоды светились голодным синим огнём.

– ВОЛКОВА! – его голос едва пробивался сквозь вой сирены. – ДОЛОЖИТЬ! НЕМЕДЛЕННО!

Алёна, потирая ушибленное плечо, подкатилась к уцелевшему терминалу. Главный экран превратился в калейдоскоп из красных и оранжевых предупреждений.

– Потеряна связь с поверхностью, – прохрипела она, её голос был непривычно слабым. – Все спутниковые и кабельные каналы оборваны. Резервные… тоже. Мы полностью отрезаны.

– Что это был за толчок?! – рявкнул Громов, подлетая к её столу и упираясь костяшками пальцев в столешницу. – Взрыв? Внутренний?

– Нет. Я… я же говорила, – Алёна облизала пересохшие губы, пытаясь собраться с мыслями. – Амплитуда. Эпицентр. Их нет! Понимаете? Толчок был синхронным. Его зафиксировали все три тысячи сейсмодатчиков объекта в одну и ту же наносекунду. На всех уровнях, от жилых блоков до самой нижней шахты. Так не бывает. Сейсмическая волна распространяется, она имеет источник, скорость. А это… это был не удар. Это был фазовый сдвиг. Как будто кто-то выключил и включил законы физики.

В лабораторию, чуть прихрамывая, вбежал Кирилл Орлов. Его лабораторный халат был порван на рукаве, а на щеке алела свежая царапина. Но глаза его горели не страхом, а диким, почти безумным восторгом.

– Вы это видели?! Вы это видели?! – он проигнорировал Громова и подскочил к своему терминалу. – Какой скачок нейтрино! Чистейшая физика, это… это великолепно! Аномальное гравитационное возмущение! И всплеск гамма-излучения на нижних уровнях! Датчики просто сошли с ума, они сгорели! Мы должны немедленно отправить зонд!

Громов схватил его за плечо и резко развернул к себе. Взгляд майора был ледяным.

– Орлов. Взять себя в руки. И доложить человеческим языком. Что. Происходит.

– Я… – биолог сглотнул, энтузиазм моментально угас под тяжёлым взглядом. – Я не знаю. Это не похоже ни на что.

Вой сирены прекратился. Его сменил спокойный, почти издевательский в своей невозмутимости, бесполый голос "Кобальта", раздавшийся из динамиков по всему объекту.

– Внимание. Протокол "Герметизация" активирован. Объект полностью изолирован от внешнего мира. Все внешние шлюзы заблокированы титановыми плитами толщиной десять метров. Отстрел стыковочных узлов произведён. Внешние источники питания – солнечные и ветряные парки – уничтожены согласно протоколу. Полный переход на автономные геотермальные генераторы номер один и два. Внимание: генератор номер три выведен из строя в результате неклассифицированного внешнего воздействия. Фиксируется нарушение структурной целостности и разгерметизация в секторе Гамма-7, уровень минус двадцать четыре, прилегающий к шахте геотермального бура №3. Сектор заблокирован. Жертв среди персонала на момент активации протокола нет. Все системы жизнеобеспечения в жилых блоках функционируют на 87% мощности. Уровень радиации на поверхности… – ИИ запнулся на долю секунды. – Данные недоступны. Все внешние датчики уничтожены. Связь с внешним миром отсутствует. Попытки восстановления… ошибка. Повторная попытка… ошибка…