Разговор со страхом

– С той только разницей, что ты не ребёнок.

– Что-то мне не легче от этого.

– Как думаешь, какая основная разница между тобой и ребёнком?

– Никакой – засмеялся я.

– А если подумать?

– В отличие от ребенка, я смогу найти дорогу домой на незнакомой улице.

– Да, но не это важно. Главное – ты можешь позаботиться о себе сам. Сам, понимаешь? Тебе не нужно ждать, пока кто-то соблаговолит уделить тебе внимание. Ты можешь сделать это самостоятельно, не прибегая к посторонней помощи.

– Звучит обнадёживающе, но если у меня нет сил на самого себя?

– А с чего ты взял, что они есть у других? Даже если есть, почему ты думаешь, что они будет тратить их именно на тебя? Возможно, у них есть дела поважнее, чем ты и твоя унылая физиономия.

– Не особо радостно от этой мысли…

– А ты думал! Добро пожаловать во взрослую жизнь! Сколько выросших мальчиков и девочек бегает в поисках капельки внимания? Ты не одинок в своих стремлениях.

– Но если мне нужен рядом другой человек!

– Для чего? Сопли тебе вытирать? Хорошо, коли сыщется такой человек. А если нет, что тогда? Сядешь на задницу и начнёшь рыдать? Взывать о помощи? Надеяться, что кто-нибудь, увидев твои страдания, расчувствуется и подойдёт?

– Я как-то не думал об этом.

– Так пришла пора подумать, сынок! Очнись! Сними розовые очки! Тебе уже не пять лет! Ты взрослый, более-менее состоявшийся человек, а ведёшь себя как ребёнок! Чем больше надежд ты будешь возлагать на других, тем меньше сил у тебя останется на себя.

– Как такое возможно?

– «Тётя Маша меня пожалеет, дядя Вася мне поможет, сосед Коля мне подскажет, коллега Вика мне подсобит, начальник поймёт, а родители, чуть что, дадут денег». Именно к этому ты сейчас пытаешься свести себя – к жизни среднестатистического неудачника, целиком зависящего если не от окружающих, то от обстоятельств.

– То есть ты ведёшь меня к мысли об абсолютной самостоятельности? – на мгновение мне показалось, что я наконец нашёл уязвимое место в его рассуждениях.

– Любишь же ты бросаться из крайности в крайность. Абсолютной самостоятельностью не обладает даже президент, что уж говорить о вас, простых смертных. Твоя самостоятельность всегда ограничена другими людьми или жизнью. Но – Страх поднял вверх указательный палец, – одно дело, когда эти ограничения естественны, и совсем другое – когда ты создаёшь их сам.

– Не совсем понял – сказал я, слегка разочарованный тем, что он снова не дал мне возможности почувствовать себя хоть в чём-то правым.

– Бывают ситуации объективно выше тебя: смерть, война, эпидемия. Здесь ты вынужден принимать решения в строго заданных жизнью рамках. Можно захотеть сказать близкому, что любишь его, но – увы и ах, поезд ушёл, он умер, ты опоздал. Само собой разумеется, что здесь от тебя ничего не зависит, ты заложник этого обстоятельства, ведь близкого не воскресишь. А вся остальная жизнь – в зоне твоего влияния. Если ты, конечно, захочешь.

– Разве я могу не захотеть влиять на собственную жизнь?

– Ты ещё спрашиваешь? По-моему, именно этим ты занимаешься последние тридцать лет. Единственный, кто полноценно управляет твоей жизнью – это я. Как ты до сих пор не уяснил себе этого?

– Докажи!

– Как ребёнок, честное слово. Докажи мне обратное – и у тебя отпадет необходимость в моих доказательствах.

– Каким образом?

– Сделай что-нибудь сам, без моего участия.

– Например?

Страх внимательно посмотрел на меня и расхохотался.

– Я тронут. С каким упорством ты раз за разом доказываешь мою правоту. Тебе подсказать, что ты умеешь самостоятельно, сынок? Я так понимаю, ты не в силах разобраться без меня даже в этом вопросе – с издевательским сочувствием Страх уставился мне в глаза.

Шах и мат. Уже не первый за сегодняшний вечер. Я чувствовал раздражение к этому типу, столь нахально отслеживающему малейшую мою реакцию, и злость на себя за то, что он переигрывал меня снова и снова, а я не находился, что ответить на все его выпады. Что же делать?

– Включу-ка телевизор – сказал я в надежде поймать его хотя бы на том, что для пользования пультом Страх мне не нужен. В это же мгновение его лицо расплылось в широчайшей деланно-милой улыбке.

– Мне приятно, что ты решил поставить меня в известность об этом. Конечно, включай, я не против.

Я сжал зубы в бессильной злобе.

– Как такое вообще возможно, чёрт возьми?! – почти прокричал я.

Страх лишь заливисто рассмеялся мне в ответ. Это становилось невыносимым. Я быстро вышел из комнаты и направился на балкон, на ходу закуривая сигарету. Открыв окно, высунул лицо в надежде урвать кусочек от ветра или ощутить ночную прохладу, но увы, даже погода сегодня играла не на моей стороне. На балкон просочилась тяжёлая городская духота, умеющая только отнимать, а не давать силы. До боли впился пальцами в подоконник, чтобы унять взбешённое дрожание рук. Я походил на подростка, получившего первую увесистую оплеуху от окружающего мира, редко поощряющего идеализм. Находиться в руках существа, знающего все твои слабости – так себе чувство, по правде говоря. Особенно если до этого не задумывался, сколько их у тебя. Голос Страха вывел меня из задумчивости.

– Может, тебе ещё водочки налить? И накапать туда валерианы? – последнее слово он буквально пропел.

– Скажи, ты так и будешь злить меня? – устало проговорил я.

– Какой ты у нас ранимый, оказывается. Бе-е-едненький! По головке погладить?

– Пошёл ты – обреченно сказал я.

– С удовольствием, но только вместе с тобой.

Я почувствовал, как внутри меня закипает истерический смех, начавший прорываться наружу нервическими переливами, пока не превратился в полноценный хохот, к которому мой гость не без удовольствия присоединился. Отсмеявшись, я заметил, что смотрю на Страх уже не со столь сильным ощущением потерянности себя.

– Что ж, видимо, мне стоит примириться с твоим присутствием.

– Правильное решение – с улыбкой ответил он. – Я же мирюсь с твоим.

– Тебе тоже нелегко со мной?

– В начале было нелегко: надо было подстраиваться под тебя, а теперь, когда уже ты подстраиваешься под меня, мне проще.

– То есть был момент, когда тебя не было?

– Конечно.

– Хорошо бы вернуться туда – мечтательно произнес я, – никто бы не зудел над ухом.

– Хочешь в детство?

– Организуешь туда путешествие?

– К сожалению, нет, но могу помочь тебе стать ещё более немощным.

– Значит, мне есть куда стремиться.

Страх внимательно посмотрел на меня.

– Ты стал смелее, заметил?

– Пожалуй, – я задумался. – И что с того?

– Ты во всём будешь искать сиюминутную выгоду?

– А ты так и будешь отвечать вопросом на вопрос?

– Моё дело ставить тебе вопросы, а не отвечать.

– С чего ты решил, что мне так уж нужны твои вопросы?

– Потому что тебе понадобились ответы.

А ведь верно. Неужели он появился только для этого? Страх, видевший меня насквозь, только неопределённо пожал плечами. Решив не отвлекаться на разговоры, от которых порядком устал за сегодня, я отправился спать. Мой визитёр также не проронил ни слова и ничем не нарушал тишину, однако уснуть всё равно не получалось. В голове носились обрывки нашего разговора, что явно не способствовало спокойному засыпанию. Я пытался бороться с этим и думать о хорошем, но безуспешно: колкие замечания Страха всё равно выплывали в мозгу. Так я и проворочался полночи, то погружаясь в забытьё, то выныривая в явь, пока, наконец, сон не одержал уверенную победу где-то под утро. Но моё счастье было недолгим: через пару часов я проснулся от настойчивых просьб кота уделить ему внимание. Чертыхаясь и сетуя на его неблагодарность, я попытался прогнать его, но он был упорен в достижении своей цели: его истошные вопли могли разбудить даже покойника. Любые попытки поймать эту шерстяную скотину не имели успеха. При всей солидности своей тушки, кот, когда хотел этого, был достаточно неуловим, чтоб не даться в руки просто так.

Страх, лениво позёвывая, следил за нашей вознёй. Признаться, пока я не обратил на него внимания, на какое-то время и он, и вчерашний вечер затерялись где-то в моем подсознании. Но стоило его увидеть, и вместе с ним вернулось напряжение и тяжесть в плечах. Зачем он здесь? Сколько это будет продолжаться? Когда я вернусь к прежней нормальной жизни, и была ли она нормальна, если со мной такое происходит? Вопросов масса, ответов никаких. А может, если его не замечать, он как-нибудь сам потихонечку рассосется?

Не придумав ничего лучшего, я решил следовать этой тактике. Я ел, слушал музыку, смотрел сериал, сидел в телефоне… И, как ни странно, не замечать его становилось труднее. Страх ничего особенного для этого не делал, напротив – он был безмолвен, как статуя, но это не облегчало моей участи. Пробовали ли вы когда-нибудь не замечать того, кто рядом с вами? Это тягостное зрелище, преисполненное обоюдного лицемерия. Ты делаешь, что угодно, ты отвлекаешься, как можешь, но замечаешь и чувствуешь только того, кого пообещал себе не видеть. Внешне ничто не выдает твоих метаний, но внутренне ты кипишь от гнева на самого себя и на того, кого пытаешься игнорировать. Что может быть хуже такого намеренного самообмана? Ведь тебя мучает не кто-то другой, а ты сам. Попробуй-ка, останови.

Я переходил с места на место, с комнаты на кухню, с кухни на балкон, но чем дальше от него отходил, тем сильнее на меня давило его присутствие. Он будто заполнял собой пространство вокруг меня, заставляя чувствовать тесноту там, где её раньше не было. Или я просто не замечал?

– Это становится невыносимым – не выдержав молчания, сказал я и тут же разозлился на себя за это. Слабак! Сам же хотел тишины и покоя и сам же первый отказался от этого.

Страх нарочито молчал, будто подчеркивая мою слабость не только перед ним, но и перед самим собой.

– Может, скажешь наконец что-нибудь?

Тишина. Ничто не изменилось в его облике. Эта застывшая фигура заставляла испытывать смутное беспокойство, хотелось хоть чем-то его расшевелить. Что угодно, только не молчание. Я попробовал включить телевизор – ноль реакции, сделал громче – то же самое. В растерянности я сел неподалеку. Что делать – ума не приложу. Силы куда-то стремительно ушли, остатки настроения улетучились, а Страх как сидел, так и сидит истуканом. Рядом с ним и я впал в какое-то тупое беспомощное оцепенение. Вроде как ты и в сознании, слышишь шум города за окном, но ничто тебя не трогает, голова тяжелая, не смотря на отсутствие мыслей, а тело будто приросло к стулу, не в силах сдвинуть себя с места.

Сидя так, я унёсся куда-то далеко-далеко в детство, в момент, когда моя мама точно так же безучастно молчала и смотрела куда-то в сторону. Я бегал вокруг нее и уже не помню, за что, просил прощения. Ощущение собственной ничтожности переполняло меня тогда, но я даже не знал, как это называется. Уж лучше бы она кричала, чем молча позволяла растекаться перед ней лужицей в моём унижении. Вероятно, позже мама вернулась в свое обычное, нормальное состояние – я уже не помнил, только у меня тогда что-то неуловимое замерло внутри, замёрзло и рассыпалось. И вроде снаружи ничего не изменилось: я ведь не разучился улыбаться, сидеть, стоять, ходить – но что-то важное навсегда осталось в том моменте, когда я любой ценой пытался поймать мамин взгляд. И сейчас, спустя столько лет, эта полузабытая детская картинка ожила перед глазами во всей своей красе.

– Эй, ты там уснул, что ли?

Неожиданно прозвучавший голос Страха вернул меня в реальность.

– А тебе-то что за дело? – огрызнулся я.

– Ты что, обижаешься на меня? Чего я такого сделал?

– В молчанку играл.

– Конечно! Ты начал в неё играть, я лишь поддержал тебя в твоём стремлении. А сейчас ты обвиняешь меня, что я начал играть в то, что ты же и предложил. Попахивает непоследовательностью, тебе так не кажется?

– Скажи, тебе доставляет удовольствие тыкать меня носом в дерьмо?

– Ты только сейчас понял это? Разумеется, это мой маленький кайф. Только обрати внимание: я тычу тебя носом не куда попало, а только в дерьмо. Твоё. Родное.

Страх самодовольно откинулся на стуле и веселые чёртики заблестели у него в глазах.

– Не замечал за собой столько. Я, конечно, догадывался, что оно есть, но не в таких же количествах! А тут ведь шагу нельзя ступить, чтоб не вляпаться!

Хорошее настроение вразвалочку и не спеша возвращалось ко мне, приподнимая уголки губ.

– Скажи, а на что ты рассчитывал, когда решил заткнуться на целый день? – спросил Страх. – Ты думал, что я исчезну, уйду на больничный или возьму отгул? Чего ты ждал?

И действительно – я не знал, что сказать на это. Моя утренняя надежда, что он как-то незаметно испарится, казалась теперь неимоверно глупой и наивной, поэтому я лишь пожал плечами.

– Времени на подумать никогда не хватает, зато чтоб пожалеть о сделанном – всегда найдется. Мне вот интересно – продолжил Страх, – как часто вы, люди, используете свою голову по назначению? На то, чтоб подумать, прежде, чем сделать, помолчать перед тем, как сказать…

– Ты решил почитать мне мораль?

– Ни боже мой! Зачем мне это? Просто наблюдаю занятную закономерность: когда появляется незнакомая проблема, сначала вы пытаетесь решить её знакомыми способами, потом, когда это, конечно же, не срабатывает, перестаёте вообще что-либо делать, надеясь, что ситуация разрешится как-нибудь сама.

– Хорошо, и что тогда делать, мистер всезнайка?

– Перестать надеяться на «авось само пройдёт»! Не надейся, не пройдёт. Если у человека на лужайке перед домом появилась куча дерьма, возможно, он в этом не виноват. Но если она продолжает оставаться там, он автоматически становится виноватым.

– В чём это, интересно? Не он же её навалил!

– В бездействии. Пусть не он, как ты выражаешься, её навалил, но именно он её не убрал. Хоть она и находится на его лужайке, а не на соседской. Он может долго и упорно жаловаться на несправедливость и искать виноватых, а тем временем зловонная куча преспокойно будет лежать перед его домом. И кто виноват в том, что этот несчастный тратит свое время на что угодно, только не на то, чтоб избавиться от дерьма.

– Очень самокритично с твоей стороны сравнивать себя с… – усмехнулся я.

– На что только не пойдёшь, чтоб облегчить тебе задачу – Страх оставался доброжелательно-невозмутим.

– Кстати, давно хотел тебя спросить: если ты мой страх, чего же я такого боюсь?

– А тебе всё надо разжевать и в рот положить, да?

– Было бы неплохо.

– Думай.

– Направь меня хотя бы.

– Следи за собой.

– Классная подсказка! Спасибо от души!

– Обращайся, всегда к твоим услугам – Страх расхохотался.

Я помрачнел. Мне захотелось хоть ненадолго избавиться от его навязчивого присутствия, и я стал собираться.

– Куда пойдём?

– Я тебя не приглашал.

– А мне нужно твое приглашение?

Небо, затянутое безрадостно-серыми тучами, гармонично дополняло мое настроение. На детской площадке молодые мамочки с детьми увлечённо тыкались в свои планшеты. Да и прохожие были не лучше: кто в наушниках, кто с риском для жизни шёл, не отрывая глаз от телефона, а кто просто спешил, уставившись в одну точку и не замечая никого вокруг. Никому ни до кого нет дела. Если даже случится конец света, они узнают об этом только из новостных лент. Что уж говорить о том, чтобы кто-то заметил молчаливые страдания ближнего и увидел, как рушится мир в чьих-то глазах.

Она бы заметила. Или просто мне хочется так думать?.. Сейчас я испытывал двоякое чувство: с одной стороны, меня тяготило присутствие Страха, с другой – выйдя на улицу и почувствовав себя ещё более одиноким и никому не нужным, в глубине души я радовался, что рядом есть кто-то, кто не отходит от меня ни на шаг, пусть даже это и мой страх. Мне показалось или он выглядел сочувствующим – не знаю, я просто шёл, стараясь не смотреть на него.

Она… Что Она делает сейчас, интересно? Может быть, пьёт ароматный кофе из турки (Она чудно умела его готовить!) Как это Она говорила… «Немного кофе, щепотку корицы, минутку внимания, чуточку любви – и можно подавать». А может, смотрит сериал, завернувшись в плед? Или также бесцельно бродит по городу, натыкаясь на знакомые места? Наши места. Впрочем, сейчас я старательно обходил их стороной. А что мне там делать? Те же звуки, те же запахи, те же люди, только нас там больше нет.

Удушливое состояние отдавалось предательским комом в горле. Хорошо бы выплюнуть его, вот только чтобы кто-то подсказал, как… Да и хотелось ли мне избавиться от него по-настоящему? Мозг ответил бы однозначно, а сердце предательски нашёптывало, что не собирается Её забывать. Ком в горле? Чудесно. Сохранившиеся переписки? Великолепно! Простреленная навылет душа? Что может быть лучше! Никаких напоминалок не требуется, если ты всюду носишь с собой Её образ. Четкий ли, размытый – он камнем ложится на плечи, опуская твои руки.

– Как мне Её забыть? – спросил я у Страха.

– Ты разве этого хочешь?

Как же этот сукин сын умеет заглядывать туда, куда я сам не решаюсь смотреть!

– Да, ты прав. Но мне от этого не легче, мать твою! Что мне делать? Так больше продолжаться не может!

– Что за пафосное заявление? С чего вдруг не может? И может, и будет. Ты же ведь не решил, чего ты хочешь. А пока не решишь, всё останется как есть.

– Звучит как приговор.

– Конечно. Ты сам его себе выносишь. «Я приговариваю себя к страданию, депрессии и вечным мукам. Да будет так!» – Страх театрально поднял надо мной руку.

– Мне тошно, а ты стебёшься. Имей совесть!

– Поимею, не переживай. Да только я абсолютно серьёзен.

– К чёрту твою серьёзность! Ты думаешь, мне нравится переживать, депрессовать и постоянно думать о Ней? Я уже устал от всего этого и не знаю, что делать.

– Нравится это тебе или не нравится – какая разница, если всё равно ты делаешь именно это? Значит, в твоем случае, это не определяющий фактор. Как на работе, к примеру: она тебе не нравится, но ты почему-то продолжаешь на неё ходить. Ты можешь всем уши прожужжать, как ты не любишь работу и козла-начальника, но суть дела от этого не поменяется: каждый день ты будешь там делать то, что тебе не нравится. Тогда выходит, что для тебя «нравится-не нравится» не слова, а пустой звук. И если ты к этим словам так относишься, почему я должен относиться иначе?

Это заставило меня задуматься. Действительно, я не придавал такого большого значения тому, что говорю. Что стоит за сказанным мной? Насколько это для меня важно? Привык как-то: говоришь и говоришь. Не думая.

– И что будет правильным? – спросил я.

– Если ты про слова, то правильным будет говорить правду. В первую очередь, самому себе.

– И?… – я ждал продолжения.

– Что?

– Что будет правдой для меня?

– А ты подумай.

Что же, в этом случае, правда для меня? Если взять пример Страха с работой, то всё ясно: я хожу на нелюбимую работу ради денег. А вот почему я постоянно думаю о Ней? Мне это не нравится, но я всё равно это делаю. Почему? Кажется, это тупик. Я просительно посмотрел на Страх.

– Что, не получается? Так не топчись на месте, подойди к проблеме с другой стороны.

– С какой?

– Почему ты постоянно думаешь о Ней?

– Наверное, потому что люблю – замялся я.

– Меня вдохновляет твоя уверенность. Если так мямлить, признаваясь в любви, тебя пошлют, даже не дослушав. Так любишь или нет?

– Почему это, чёрт возьми, так важно?

– Да потому что хватит мямлить и изворачиваться! Неужели так сложно ответить? Я задал чёткий и прямой вопрос и жду на него такой же конкретный ответ. Нравится же тебе усложнять себе жизнь!

– Хорошо, ладно, люблю! Доволен?

– Это что, одолжение? И кому ты его делаешь? Мне или себе?

– На тебя не угодить!

– Мне не надо угождать. Меня интересует конкретика.

– Да, я Её люблю – негромко произнес я. С каким же трудом даются эти несложные слова! В один момент они лишили меня сил. Я чувствовал себя так, словно с меня содрали последнюю одежду. Надо быть очень уверенным в себе человеком, чтобы чувствовать себя спокойно и легко, будучи голым в окружении сплошь одетых людей. Я таким явно не был.

– И чего ты так боялся? – спросил меня Страх.

– Бессилия. Как тебе объяснить… Пока не открываешь рот, чтоб такое сказать, вроде все идёт своим чередом: живёшь себе и живёшь. Но стоит только признать, что ты кого-то любишь, как твоя жизнь круто меняется. Что делать с этим чувством? Что теперь вообще делать? Ведь уже не повстречаешься просто так, надо принимать какие-то решения, думать о будущем, в котором ты уже не один. До прихода любви жена-семья-дети были не более чем фантазией, которая воплотится в жизнь как-то со временем, когда-нибудь, а тут, оказывается, что время уже пришло. Знаешь, хорошо думать о будущем без привязки ко времени: я стану, я сделаю, я буду… Вроде как сделаю, а когда – непонятно. Но ты спокоен! А когда тебе тычут в нос то, что ты называешь реальностью, понимаешь, насколько далёк от нее… И становится страшно: неужели всё то, что я считал планами, на самом деле только мои мечты?

– Мы сумасшедшие – продолжил я. – Окружили себя иллюзиями и живём в них, даже не задумываясь о том, что то, о чём мы мечтаем, никогда не осуществится, просто потому что в наших фантазиях нет места для времени. Также и с Ней: Она пришла, неся с собой любовь, а я оказался не готов. Любовь осталась, а Она ушла. А я не могу нести ее один.

– Почему тогда несёшь?

– Потому что это слишком ценный подарок, чтобы вот так просто выпустить его из рук.

– А тебе не кажется, что то, что ты сейчас несёшь, имеет к любви весьма отдалённое отношение?

– Ты в своём уме?? – слова Страха уязвили меня до глубины души.

– Тише, люди смотрят – одернул он. – Откуда такая уверенность, что любовь всегда идёт рядом со страданием? Не путай божий дар с яичницей, это разные вещи. Любовь – это любовь, а страдание – это страдание. Не надо ставить их на одну чашу весов.

– Да уж, объяснил так объяснил. Любовь – это любовь, страдание – это страдание, а яичница – это яичница. Просто и незамысловато, а главное понятно. Тебе преподавателем в университете работать надо. Или политиком: «Экономика – это экономика, а война – это война».

Страх весело посмотрел на меня, будто обрадовавшись забрезжившему во мне настроению.

– Понимаешь, любовь – это то, что ты отдаёшь и получаешь только рядом с другим человеком. Банальное уравнение, выведенное детьми: Саша + Маша = – Страх в воздухе нарисовал сердце. – Вот эта простецкая формула лучше всего отражает то, что такое любовь. Убери из этого примера хотя бы одну переменную, и это будет про что угодно, только не про неё.

– Как это?

– Ну смотри. Если убрать сердечко из конца уравнения, наши Саша и Маша могут дружить, общаться, ходить друг к другу в гости, заниматься сексом, но любовью там пахнуть и не будет. Если между ними двоими убрать плюсик, связь между ними теряется, а значит, ответ уравнения будет другим. Если же мы уберем одного из героев, ситуация будет такой же. Если один плюс один равно два, то одна единица сама по себе двойкой не станет. Также и здесь.

– Подожди. Ерунда какая-то получается. А если Саша расстался с Машей, но продолжает её любить?

– Назови это каким-нибудь другим словом, ладно? Скучает, тоскует, страдает, но при чём здесь любовь?

– То есть как?! Мне казалось…

– Ты себя крестным знамением осеняй, чтоб пореже казалось. Хорошо – перебил сам себя Страх, – ты помнишь, каково тебе было с Ней? Что ты чувствовал, когда Она была рядом?

– Спрашиваешь! Конечно, как такое забыть!

– И то, что ты чувствуешь сейчас, расставшись с Ней, такое же, как было тогда, пока вы были вместе?

– Нет – ответил я, насторожившись.

– Это я и хотел доказать – самодовольно ухмыльнувшись, заявил Страх. – То, что ты чувствуешь сейчас, не может быть любовью, потому что не соблюдены все условия уравнения. Мы лишились одной важной переменной, а именно – твоей девушки. А без Неё, как ни бейся, ожидаемого результата не получишь. И то, что ты чувствуешь без Неё сейчас – лучшее тому доказательство.

Сказать, что мне стало обидно – ничего не сказать. Я чувствовал правоту Страха, но у меня было ощущение, что по мне и моим чувствам проехались асфальтовым катком, обесценив их в пыль. Ведь действительно, жизнь с Ней и жизнь без Неё это, как говорится, две большие разницы. Там было счастье, легкость, эйфория, а сейчас тяжесть, тоска и разочарование. Любовь – это ноша для двоих: если ты несёшь её один, она камнем давит тебя к земле, если вас двое – она легче пёрышка. И место нашего пёрышка занял мой уродливый и тяжёлый камень, в кровь раздирающий душу воспоминаниями. Но хочу ли я от него отделаться – вот вопрос. Своим обесцениванием Страх изящно подвел меня к мысли, что мой камень приносит лишь страдания, нужен только мне, и самое противное – на закуску, – что его даже любовью назвать нельзя. «Не мочь разлюбить» – это одно, более-менее приемлемое, а вот «продолжать страдать» – как-то слегка режет слух и неприятно покалывает чем-то изнутри. Неужели я выбираю страдание? Но почему?.. Зачем мне оно?