Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954

Тв. Саня

Глубокоуважаемая Наталья Владимировна, Александр Ильич сейчас гостит у меня на даче. Он все рвется к Вам в Ленинград, а я его задерживаю, так как он здесь крайне нужен при организации музея, и потом Института истории религии. Думаю, что в течение дней 7–10 все уладится, нам дадут штаты, он будет введен в штат, получит командировку и укатит в Ленинград на некоторое время, к Вам, в Вашу уютную квартиру, наполненную прелестными художественными вещами лучших живописцев. И там закончит свое исследование об литературе новгородских еретиков. Пожалуйста, простите меня, что я его здесь задерживаю, но это очень нужно во благо нашей отечественной науки. Он Вам расскажет о многом, очень интересном.

Всего Вам наилучшего. Надеюсь, что у него не разбегутся в поезде Ваши любимые крысята, которых он Вам повезет целый транспорт.

Всего вам наилучшего. И в день нашего «праздника праздников», когда наша доблестная Красная армия разгромила врага человечества, от всего сердца желаю Вам побед и одолений над ужасным бичом человечества.

Влад. Бонч-Бруевич

9 мая 1946 г.

№ 245. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

Воскресенье

21/VI 46 г.

Родная Наталинька,

вчера долгая полоса мытарств – окончилась. Теперь я прочно обосновываюсь в Москве, оформляюсь во вторник в Академию Наук в должности старш. научн. сотрудника, прописался, площадь собственную получу, как надеюсь, от Ак. наук. Руководитель Ин-та Истории Религии, куда я устраиваюсь, Вл. Дм. Б. Б. Он часто тебя вспоминает, справляется и приглашает провести лето у него на даче. Не могу сказать, как тяжело на меня подействовал твой обморок и болезнь. Нет, надо быть всегда вместе и только вместе. На праздники приеду. Целую, родная, как умею. Горячо. Береги себя.

Твой Саня.

№ 246. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

Москва, 21/VI. 46 г.

Родная Наталинька,

все эти дни, с тех пор как приехал, занят всевозможными хлопотами, главным образом, карточными и, наконец, сегодня собрал все резолюции, необходимые для моего оформления на «карточное довольствие». Я зачислен на работу в качестве ст. научн. сотр. АН и зав. отделом истории старообр. и сект-ва в музей истории религии, – деньги мне будут пересылаться из Ленинграда, т. к. я пока прохожу по Ленингр. штатам впредь до окончательного слияния музеев. На отдых у меня лично надежды плохие, так что ты должна сама добиваться получения путевки в санаторий, именно в санаторий, а не в дом отдыха. Надеюсь, что мне удастся примерно к 20 июля приехать в Ленинград и тогда мы на неделю сможем поехать в Ригу и Таллин, как нам этого хочется. Еще не ходил по делам, связанным с получением педагогической работы, – этим займусь с будущей недели. Сейчас живу у Вл. Дм. на даче, два раза ночевал у Еланчиков, они в основной своей части на даче. Вл. Дм. купил тебе духи (кажется, одеколон?) в качестве подарка к твоему минувшему дню рождения и ждет оказии, чтобы тебе их переслать в Ленинград. Анна Семеновна141 благодарит тебя за внимание к В. Д. Питаюсь я у В. Д., так что ты не беспокойся об этой стороне дела, а на днях я перейду на свое собственное иждивение. С квартирой пока все неясно – неясно, что будет с помещением Музея. Во всяком случае к осени вопрос будет решен – музей либо останется в нынешних своих стенах, либо перейдет в другие, а где музей, там буду и я, хотя нельзя предвидеть, в какой мере жилищные условия будут удовлетворительны. С понедельника 24/VI сажусь за работу в Рукописном отделе библиотеки им. Ленина – работать буду пока через силу, т. к. что-то руль волевой расшатался и болтается из стороны в сторону, и физическая основа моя также достаточно источена невзгодами и переживаниями. Уповаю на целительную силу времени и пытаюсь мобилизовать все резервы воли – посмотрим, что получится. Наталинька, убедительно прошу тебя следить за собой, хлопочи непременно путевку, только в крайнем случае поедешь в Одессу. Тебе необходимо воспрянуть, ибо я считаю твое состояние явно тревожным и, если ты способна смотреть на вещи по-взрослому, ты обязательно организуешь себе полноценный отдых – для меня это будет большая радость. Как всегда, грущу без тебя и крепко-крепко целую тебя, родная. Пиши мне по адресу Еланчиков, я туда звоню и захожу. Еще тебя целую, радостная моя девочка.

Саня.

№ 247. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

Родная Наталинька,

на днях послал тебе письмо. [Сейчас пользуюсь любезностью Деи Осиповны, чтобы послать тебе привет.] Сегодня я уже получил часть карточек, послезавтра получу остающуюся часть, так что мой быт будет устроен, если не считать квартиры. Пока что живу у Вл. Дм.142, то на даче, то в Москве. Я уже писал тебе, что надежды на отпуск у меня почти нет, однако в конце июля буду в Ленинграде, и мы обязательно поедем с тобой в Ригу и Ревель. Я очень прошу тебя немедленно ответить мне, что ты предпринимаешь для того, чтобы получить отпуск и, главное, направление в санаторий или дом отдыха. Не понимаю, почему до сих пор ты ничего не сообщаешь о своем здоровье и самочувствии, – очень беспокоюсь.

Посылаю тебе скорбный документ – предсмертное письмо Стефана Цвейга. Оцени его высокий идеализм и благородство. Он умер смертью еврея Зюсса, смертью Сократа и смертью Христа. В воскресенье он заперся в своем номере в г. Петрополисе в Бразилии вместе со своей женой, а в понедельник, взломав двери, его знакомые обнаружили их обоих, лежащими в одежде на постели и мертвыми от принятого снотворного. На губах Цвейга сквозила улыбка, а жена лежала, заложив руку за его голову.

«Привет всем моим друзьям! Пусть они встретят зарю!» Может быть мы все, интеллигенция, его друзья и почитатели, встретим зарю, но терпения потребуется очень много и, вероятно, многие из нас еще пройдут его скорбным и величественным путем. Мир праху его. Пусть гибель его будит и тревожит души живых, ибо заря всходит всегда в душах и лишь потом распространяет свой свет вокруг.

Пиши мне, моя родная.

Не могу высказать всей своей тоски. [Пиши мне по Нюточкиному адресу.] Целую крепко и нежно. Тв. Саня.

24/VI. 46 г. Москва

Посылаю немножко денег – это на кофточку.

№ 248. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

Москва, 28/VI 46

Родная моя Наталинька,

на этот раз ты и вовсе мне не пишешь, что же это? [Звонил по телефону и узнал, что в этот именно день Трувор143 улизнул из своей конуры на пять минут раньше обыкновенного.] Существенных новостей у меня нет. Организую научную работу своего отдела. Попытаюсь с 20 июля вырваться в командировку в Ленинград. Что у тебя с отпуском? Решительно добивайся путевки. Сегодня у Вл. Дм. проглядывал воспоминания Крандиевской144 об Алексее Толстом. Больно было читать. В молодости у них была какая-то зеленая березка. И вот Крандиевская на могиле А. Н. Мраморная плита пересечена знакомым росчерком «А. Толстой». Здесь вспомнилась ей далекая зеленая березка молодости. И она так сдержанно и горько роняет в воспоминаниях: «Не сберегли. Не донесли». Целую, родная, молюсь на белую ветку, посаженную в дни нашей молодости.

Саня.

№ 249. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

7/VII. 46 г.

Родной Санечек, ношу твою последнюю открыточку. Бесконечно радуюсь словам о белой ветке. Я тоже на нее молюсь и в нее верю.

Сегодня воскресенье, хотелось уехать за город. Но как-то сил не хватило – думала в Териоки. И пошла в Эрмитаж смотреть французских импрессионистов. Очень хорошие вещи, а некоторые впервые видела. Совершенно восхитили некоторые вещи Ренуара. Чудесный мужской портрет – так мягко написан. Вообще никто не кладет так краску (помнишь, как мы изучали суриковский мазок в Русском), ни у кого нет такой удивительной палитры и вместе с тем легкости. Мазок мягко и легко ложится на холст. А какая у него женская головка. С удовольствием смотрела Марке – набережную Сены, разные уголки Парижа – простота, лаконизм и всегда большая законченность вещи. Есть очень хороший натюрморт Сезанна. Мост через Темзу К. Монэ настолько бесподобен – что и писать невозможно145. Ты помнишь? Лондонский туман – и через его дымку видны очертания моста – все голубое – один движущийся воздух. Есть один ароматнейший пейзаж Сера – море и берег в зарослях цветов. Провела там часа 1½ – и в чистом наслаждении. Снова сейчас перечитываю Ван-Гога – какой скорбный и драматический документ. Его вещи и хорошие тоже смотрела в Эрмитаже.

Сейчас принесли твою телеграмму. Ты сообщаешь, что, может быть, в сентябре получишь для меня путевку. Даже не представляю, как я дотяну до сентября. Представь, я не могу заставить себя сесть за стол, чтобы собрать мысли для разговора с Энгельгардтом146. Такая чудовищная усталость. Но все же это, вероятно, лучше, чем беспутно проведенный август.

Санечек, когда ты приедешь? Я мечтаю, что мы съездим на 10 дней. Рига – очаровательный город, есть интересные музеи и т. д. Как будет с деньгами – для этого путешествия? В Таллин знакомая одна простояла за билетом двое суток и уехала. Я возьму тогда отпуск на эти дни. Очень, очень мечтаю.

Санек, может быть, возможна твоя командировка куда-либо – чтобы я приехала, и тогда я бы не поехала в санаторий. Не могу мириться, что единственные свободные дни года я должна проводить без тебя.

Как ты себя чувствуешь? Что делаешь? [Санечек – обязательно привези мне трико шелковые – они где-то в мешке у Мины.]

Звони, пиши, приезжай.

Крепко, крепко целую и обнимаю.

Наташа.

Крандиевская147 поместила ряд стихов в «Ленинграде», посвященные А. Толстому. Мне понравилось одно – они сидели на берегу океана и шум его волн заглушал слова. И тогда одно слово, но самое важное, написала она на мокром берегу, и хотя оно тут же было смыто набежавшей водой, но оно навсегда «застыло на лаве памяти»…

№ 250. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

14/VII. 46 г.

Мой родной и любимый, мне больно читать, что ты можешь подумать, что за месяц я писала тебе один раз. Не знаю, куда исчезли письма. Главное, что я еще бегаю и опускаю их в Стрелу.

Давно считаю дни, жду твоего приезда и нашего совместного путешествия. Слышала, что там много интересного – музеи, театры, архитектура и великолепное побережье. Санечек, неужели мы с тобой все это осуществим. В Таллин есть возможность лететь (это на крайний случай – хотя я убеждена – что ты его изберешь, как самое желательное) и ехать поездом. Возможно, что с понедельника я начну ходить на городскую станцию «отмечаться» – тогда к 22-му будем вооружены билетами.

[Хочет ехать еще одна бывшая аспирантка Талмуда148 – я тебе о ней рассказывала, способный физик. Она отдыхала недавно в санатории под Ригой и у ней есть в Риге знакомые и знание побережья. В Таллине у ней никого нет. Хочет она ехать с пятилетним мальчиком – сперва экскурсировать и осматривать города, потом хочет снять комнату и столоваться в санатории, где она жила. Я не знаю, хочешь ли ты ее иметь в качестве спутника? По правде – мне, конечно, хочется быть побольше с тобой. Адреса же кое-какие у нее есть.] Санечек, родной, ужасно жду нашего путешествия. Возьмем с собой консервы, сахар и немного носильных вещей. Будем купаться в море и бродить и бродить. Если осенью я буду около Москвы, то буду тебя видеть – и это самое радостное, что можно было придумать при создавшемся положении.

Эта неделя – в связи с приездом Энгельгардта – была очень суматошная. Сейчас иду на вокзал – у меня его американский журнал – и до отхода Стрелы – он в моем распоряжении. Санечек, возможно Влад[имир] Алекс[еевич]149 тебе позвонит – он хочет послать мне одно вещество. Я ему дала номер телефона и он должен тебе позвонить. Ты зайди к нему.

Сегодня воскресенье. Утром я была у своей одной знакомой (аспирантки покойного Ухтомского150) – читала ей твои стихи – и играла Славянский танец Дворжака. Он тебя ждет. Потом смотрела выставку картин Гринберга151 (посмертную) – это наш Марке. Я хочу тебе ее показать. Потом Юленька152 варила обед – я ела, как в хорошей семье – обед из 2‐х блюд. Потом Трувор долго смотрел на плитку шоколада, которая предназначена ее хозяину. Дорогой, родной – приезжай скорее. Я жду твоих поцелуев, твоей нежности и новых стихов. Крепко, крепко тебя обнимаю, целую и очень люблю.

Наташа.

Непременно сообщи день приезда – буду тебя встречать.

Приезжай скорее!!!

Завтра зайду в музей153 – по поводу твоих денег. Побаиваюсь, что у нас их будет немного.

Привет Вл. Дм., художникам154, Лиле etc.

Зайду вечером к Манечке.

№ 251. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

14/VII.46 г.

Родной Санечек, на этот раз я никак не могу свыкнуться с мыслью, что тебя нет и хотя уже прошло несколько дней – не могу внутренне согласиться с нелепым положением, когда можно видеть, когда можно видеть друг друга несколько дней на протяжении двух месяцев и что проходят длинные, длинные дни, наполненные работой без тебя.

Наше путешествие стоит перед глазами солнечным пятном, и я с нежностью вспоминаю многие его детали.

Дни, проведенные с тобой в белой комнатке, с поставленными на пол картинами и мигающим глазом маяка – незабываемо прелестны. А какие натюрморты бывали ранним утром у нас на столе! Наконец, я познакомилась с географией и мысленно составила план нашего путешествия на будущий год – заедем на дня 3 к дяде155, а оттуда есть прямое железнодорожное сообщение, и стариков порадуем.

В воскресенье варила варенье и все время радовалась мыслью, что ты будешь его с восторгом поглощать – черная смородина и малина – получились две довольно больших банки – вкуснота чрезвычайная. [Самое главное, Т[рувор] поклялся хранить эти банки до приезда хозяина. Поглощается небольшой остаток малины – которая не вошла в банку. Какая выдержка, но ты ведь знаешь, что собачка дрессированная и даже свои вещи отдает – держа их в зубах по требованию (так бы никогда) хозяина. Ох, уж этот хозяин!]

Санаторно-курортную карточку получу через пару дней. Признали – хронический холецистит, малокровие и переутомление высшей нервной деятельности… Чувствую себя действительно прискорбно – опять сплю в трамваях, в библиотеке etc.

Хочу звонить Шабаду. Ничто на меня так не действует – как невозможность буквальная – что-либо делать. Клиника – не функционирует, экспериментального материала – нет. Читаю американскую и английскую литературу, а опыты мои стоят на точке замерзания. Лучше потрачу несколько дней и приеду за материалом. Правда, все это нужно согласовать и с Л. М.156 и здесь – так что пока совершенно неясно, как все сложится…

[Санечек, родной – можешь мне чемоданчик не посылать, т. к. сегодня я купила за 120 руб. чемоданчик в нашем универмаге (без лимита) несколько крупнее твоего. Конечно села сейчас денежно на мель – но 20‐е уже скоро и я выкручусь.

Была у меня Ирина157 – оставила ощущение тяжести. Хочет следующий раз играть Рахманинова и Прокофьева – я радуюсь, ибо это интереснее, чем какая-то «девишная» тоска и надрыв. Хочет заехать Анастасия158.]

…Что у тебя мой, родной! Чем ты занимаешься? В какой стадии вопрос с помещением для Института? Как проходят у тебя дни? Как ты себя чувствуешь? Звонил ли насчет статьи? Удается ли работать в библиотеке, архивах? Помни, что при отсутствии отпуска – нужно особенно разумно расходовать свои силы.

Пиши чаще. Целую тебя крепко, крепко, люблю нежно и горячо.

Наташа.

Читаю раннего Чехова – но своего отношения не изменила – хотя есть и безусловно удачи.

Пиши, звони. [Ты меня любишь?]

Сейчас 1 час ночи – тебе кланяются со стен наши новые друзья – какая очаровательная осень и какой бульвар Эвелади159.

№ 252. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

Любимая моя деточка,

не перестаю тревожиться за тебя. Вчера, сидя на даче у Владимира Дмитриевича, вспоминали тебя и думали о тебе, и Владимир Дмитриевич хочет принять всемерное участие в том, чтобы ты уже не уезжала после санатория в Ленинград, а осталась в Москве со мною.

Я очень занят. Словно я предчувствовал – все неприятности случились во время моего вступления в должность заместителя. Музей наш, вероятно, будет законсервирован. Мы либо вольемся на правах отдела истории в Институт истории А. Н. и Б. Д. Греков160 очень благожелательно к этому относится, либо будет образована в составе Академии наук «Комиссия по истории религии» под председательствованием Владимира Дмитриевича, а за мной сохранится в этой комиссии мой отдел. Вот самый беглый очерк о новостях.

[Родной мой ребенок, теперь с отъездом Юленьки161 совсем некому за тобой посмотреть и о тебе позаботиться! Как же ты питаешься, кто берет тебе хлеб? Кто моет посуду? Нельзя ли договориться с кем-нибудь из соседей?] Что слышно у тебя с командировкой в Москву?

Мы смогли бы жить у Анны Осиповны, и все бы здесь тепло тебя встретили. Жду твоего звонка во вторник по телефону. Звони чаще. Пиши. Целую тебя, моя любимая,

всегда с тобой, всегда с тобой

Саня

17/VII. 46 г.

Дорогая Наталия Владимировна, из разговора с Александром Ильичом, который сейчас у меня на даче, я понял, что Вас напугали доктора. То же самое было со мной три недели тому назад: доктора определили, что я насквозь склеротик, а на самом деле все оказалось в очень малой степени. Так что и Вы, лечась и отдыхая, не смущайтесь всеми болезнями. А что Вам нужно жить в Москве – это несомненно и это так будет с этой осени. Александр Ильич свеж, бодр и энергичен. Множество хлопот и дел, но все идет к лучшему и мы совсем вскоре с новыми силами вгрыземся в нашу науку и начнем печататься. Очень хочу, чтобы Вы были вполне здоровы и вскоре хорошенечко отдохнули бы в прекрасном доме отдыха, куда несомненно часто будет ездить навещать Вас Ал. Ил. Пожалуйста, не падайте духом. Все Ваши болезни у меня имеются лет 40–50 и они проходят и не мешают жить, лишь надо хорошенько отдохнуть.

Ваш Вл. Бонч-Бруевич

№ 253. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

18/VII 46 г.

Родная Наталинька,

очень радуюсь, что вчера мне удалось связаться по телефону, что у тебя была Ирина162 и играла тебе – может быть, это скрасит тебе немного твое одиночество. В сутолоке всяких организационных дел я все же в первую очередь организую возможности научной работы, и когда я смогу обратиться к ней по-настоящему, она пойдет в несколько раз скорей, чем это было год назад. Дело в том, что по моим указаниям уже начата работа в рукописных собраниях Ленинграда и Москвы. Я сам еще не участвую в ней практически; включусь в нее, вероятно, не раньше октября, но уже сейчас держу все разыскания в Ленинграде и Москве в твердых руках и неуклонно направляю усилия своих помощников в архивах к единой цели. Я уверен, что едва только примкну к своим сотрудникам сам в их архивных разысканиях, как все мы заболеем энтузиазмом к начатому нами делу163. А это решит все, поскольку основная идея, так сказать, прямой маршрут, мне уже давно ясен. Принимаю все меры к решению жилищного вопроса. Мы не будем дожидаться получения своей комнаты – ты в Ленинграде, я в Москве. Снимем здесь комнату и будем в Москве дожидаться, пока получим площадь. Я тоже бесконечно измучен разлукой и к тому же убедился, что ты совершенно не способна взять управление своим бытом в свои руки и чувствую, что при этих обстоятельствах вся ответственность за тебя падает на меня самого.

[Сегодня еду на дачу к Мише и Лиле164. Лиля очень тронута твоим отношением к ней и вниманием и собирается тебе написать. Вчера встретил в метро управл. делами Эстонск. Академии наук – этого милого молодого человека, если ты его помнишь. Было очень приятно. Как ты вспоминаешь наше путешествие?]

…Родная, целую тебя, жду всегда. Твой Саня.

На днях соберусь и перепишу тебе лучшие стихи Цветаевой. Она ярче Ахматовой и как-то стихи ее менее «женские».

[Целую твои ручки, любимая моя, светлая моя доченька.]

№ 254. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

Деточка моя дорогая,

завтра надеюсь услышать тебя по телефону. Все-таки это несовершенная форма связи. Может быть, если бы телефон был у нас дома, разговоры могли бы быть более искренние, а так всякий раз уносишь после беседы чувство недосказанности. Многое в таком же духе можно было бы сказать о письмах. Так с какого конца не подойти, но лучшая форма связи – непосредственное общение (непосредственность когда можно ласкать свое родное существо, целовать его упрямый лобик или скрещивать свой дух в прозрачных высях поэзии, слушая стихи или музыку).

Вчера был на даче у Анны Осип. Поездка была тяжелой – много пассажиров. Простоял на вытяжку в поезде полтора часа. Измучился. Так же и на обратном пути. Одним словом, все не впрок. А все же хорошо в природе. Помнится, прошел вчера реденький лесок, – огромная ширь, наполненная густым ароматным воздухом. Ощущение простора, единства с природой – одно из самых целительных ощущений. Помнишь, как любил повторять Ерошин чьи-то слова, кажется бетховенские, – «пойди в природу и исцели свой дух».

Я ничего не успеваю, кроме своей работы, да и в работе далеко не все успеваю. Сейчас наш корабль (музей!) проходит прямо-таки по минированным полям – того и гляди взорвется. Мы пытаемся с Владимиром Дмитриевичем провести его невредимым, но пока что корабль не затонул, сколачиваем спешно плоты и лодки, на которых можно будет добраться до берега. Может быть, в системе Академии будет [«]Комиссия по истории религии[»], может быть, соответствующий отдел в Институте истории. Впрочем, я тебе уже об этом писал и не буду повторяться.

[Родной мой ребеночек,] Обнимаю и целую тебя и с сентября займусь целеустремленно сооружением нашего нового очага в Москве. Крепко и нежно тебя целую, люблю, не перестаю о тебе думать. Желаю тебе здоровья и спокойствия. Твой любящий Саня.

19. VIII. 46 г.

№ 255. Н. В. Ельцина – А. И. Клибанову

21/VIII. 46 г.

Родной Санек, действительно, были дни, когда наше с тобой существование врозь представилось настолько невыносимым и бессмысленным, что ничего кроме бесконечной пустоты и обреченности в душе не оказалось. Сколько же нужно потерять еще сил, чтобы преодолеть это препятствие? Показалось еще к тому, что ты как-то эпически относишься к возникшей ситуации. И стало очень горько.

Нельзя закрывать глаза на страшную хрупкость человеческой жизни. Каждый прошедший день невозвратим.

Все дни идут томительной вереницей, и я только жду тех минут, когда могу оставить работу и ехать домой. Работа не идет. Сил нет. Апатия и отсутствие живого интереса к своим собственным исследованиям.

Могу сидеть часами дома, читать, слушать звуки, доносящиеся с улицы, и просто ничего не делать.

Иногда в мою обитель заплывают человеческие души. Сегодня, например, когда вечером вышла из дома, то у самых дверей своей квартиры нашла робкую фигурку студентки (она у меня работает сейчас). Я не была сегодня в Институте, а она решила, что я заболела – а смелости позвонить не было. Я ее втянула к себе и обласкала. [Она ко мне питает чувства, с которыми я относилась когда-то к Анастасии. Была Зоя. Заходила – но не застала меня Ида Ефимовна165 – она снова в Ленинграде. Была Анастасия.]

Мы все сейчас горячо обсуждаем статьи об Ахматовой (посылаю тебе Ленингр. правду) и других писателях. В газете – Культура и жизнь – дана критика остальных литературных журналов. Нет времени писать об этом – поговорим, когда встретимся.

Я думаю, что выход – снять нам на некоторое время комнату – будет единственным в новом положении. Вообще меня огорчает, что «рождение» Института не состоялось166. Первый вариант – т. е. отдел Истории религии в Институте истории – конечно, наиболее был бы приемлемым. Интересно – как же все будет и когда все это выяснится. Нужно биться за этот вариант – ибо история религиозных движений – раздел в истории общественной мысли и потому база Института истории – единственно подходящее место. «Комиссия по истории религии» имеет менее фундаментальный вид и с самого начала носит печать чего-то преходящего.

Ввиду того, что комнату в Ленинграде нельзя потерять – я должна, по-видимому, работать в Онкологическом Институте – но командироваться в Москву. [Поэтому, Санек, Шабад был прав, когда указал мне, что брать командировку сейчас бессмысленно, т. к. это еще будет надо. Ехать в Москву на месяц я не могу – т. к. просто ничего не могу делать – да и фактически мне сейчас некуда. Поэтому до октября я должна быть в Ленинграде. В октябре я все посмотрю, найду себе базу для работы и тогда можно будет уехать в командировку.]

Мне сообщили, что меня будут вызывать в Президиум Ак. Мед. Наук – для уточнения сроков докторск. диссертации – т. к. ты знаешь, что кандидаты наук исполняют в Мед. Ак. и обязанности временно ст. науч. раб. – отчего нельзя спокойно существовать – ведь я не могу писать диссертацию, не соответствующую моим требованиям.