Дай почитать…

Помещаю под мышку холодное стекло градусника. Тащу на себя освободившееся одеяло жены.

– Ну? – выходя с намотанным на голову мокрым полотенцем, обращается ко мне жена. – Что там у тебя? У-у-у. 37,9. Вызывай-ка врача. На работу не ходи.

– Ты же в нашей больнице работала. У тебя номер регистратуры остался?

– Остался. Вот. Звони после семи. Там девочки к семи – семи пятнадцати приходят. Лучше на дом врача вызови. Сейчас в больницах такие очереди, чего и нет – заразишься. Как врач уйдёт – позвони. Что там тебе назначат. Хотя можешь уже с утра противовирусное выпить. Всё равно тебе его выпишут.

– Хорошо.

– Температуре высоко не давай подниматься. Поднимется выше 38 – сбей парацетамолом. Он на кухне. В шкафчике. Где лекарства. Ладно, я на работу. Звони в течение дня.

                                    * * *

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Что беспокоит?

– Да вот. Температура что-то с утра.

– Горло болит? Кашель?

– Да нет, девушка, нет.

– Так, вот вам рецепт на антибиотики. По одной таблетке в день. До шести дней. Ещё начните принимать противовирусное. Ну и витамины побольше. На приём через 4 дня, – подытожила из-под маски молоденькая девушка-врач, производящая впечатление выпускницы медфака этого года.

                                    * * *

– Ну, что? Врач был?

– Был, – отвечаю я, лежа, укрывшись двумя одеялами.

– Самочувствие как?

– Знобит. Вот, перед твоим приходом поставил, – протягиваю градусник.

– 38,5. Все лекарства пил? Как врач сказала? Парацетамол пил?

– Пил.

– А температура? Весь день такая?

– Да.

– Ну, ладно. 2—3 дня температура-то точно будет. Ухитрился ты простыть.

День 3-й

– Алло, ну, как температура? С утра легче не стало?

– Нет. 38,7. Как с утра.

– Ты парацетамол сколько раз пил уже?

– Два. Не помогает.

– Пока больше его не пей. Потерпи. Его больше четырёх раз в день пить нельзя. Потерпи до вечера. Я тебе антибиотик в капельнице принесу. Капельницу поставлю. Что-то серьёзно ты, видать, заболел, раз три дня температура высокая держится. Как дети, не пришли?

– Женя из школы ещё не пришёл. А Соня пришла. У неё весь факультет на дистанционку с сегодняшнего дня отправили. Ещё…

– Ну, что? Говори. Что замолчал?

– Я это… Соне сказал уже, чтобы она ко мне в комнату не заходила. Женя придёт – тоже скажу. И ты… в общем, тоже к кому-нибудь из детей сегодня перейди.

– Это ещё почему?

– Я тут заметил. В общем… я запахи перестал чувствовать.

– Ты думаешь, это?

– Да.

– Ну, в одной квартире всё равно не убережёшься. Вечером поговорим. Держись до вечера.

Вечером, придя с работы, раздевшись, умывшись и поужинав, супруга занесла в нашу комнату стул и к одной из сторон его спинки скотчем примотала высокую палку, которую нашла на балконе. На конец палки примотала, также скотчем, здоровый стеклянный бутыль.

– Ну, давай перейдём к лечению по-серьёзному. Три дня буду капать тебе антибиотик внутривенно. Ещё вот физраствор принесла. Это должно помочь. Может, тебе просто первоначальный антибиотик не подошёл. Ложись, давай вену, поработай кулачком, – улыбаясь, уложила меня под капельницу супруга. – Это поможет.

День 4-й

Не помогло. К вечеру четвёртого дня моей болезни температура настырно не сдавала свои позиции, ни при каких раскладах не опускалась ниже 38,5. Редкие минуты передышки давал приём парацетамола, четыре раза в сутки. На практически минуты температура падала до 37,5, а затем снова поднималась на свои занятые рубежи. Завтра мне надлежало идти на приём к врачу, но супруга сказала, что, естественно, с такой температурой даже выходить из дома в холодный октябрь, не говоря уже о том, чтобы идти в больницу, – не стоит.

– Завтра снова вызовешь врача на дом. Скорее всего, тебя увезут в больницу, – горько и с сожалением сказала жена. – Я сама уже не знаю, что с тобой делать. Никогда температура у тебя столько дней не держалась. Я уже всё перепробовала. Должна была она уже сбиться. Не знаю. Я пакет тебе в больницу собрала. Там всё необходимое. Хотя в больницу сейчас ложиться – не самое лучшее. Там люди в коридорах лежат – больницы переполнены. Ну да ладно. Как врачи решат, которые к тебе завтра приедут. Пакет, вот он стоит, у кровати. Не забудь.

День 5-й

В больницу меня не повезли. Вообще, визит врачей, а ко мне ввиду загруженности поликлиники была направлена бригада скорой, был несколько странен. Хотя, может быть, это были просто реалии тех дней. Врачи, завёрнутые с головы до пят в защитные костюмы, пробыли у меня, как мне показалось, вообще менее минуты. «Болеете? Да. Температура? Да. Продолжайте пить антибиотики и противовирусное, до свидания». Наверное, это следствие перегруженности бригад вызовами и переполненностью больниц. Но, как результат, я со своею болезнью был оставлен на откуп самому себе и… своей супруге. Дрожа пятый день от температуры, укутавшись в три одеяла, сейчас, в темноте, я глядел на тёмную, освещённую отражением луны стену. Мысли в моей голове вели меня к фразе из одной известной книги, в которой содержались слова «…малодушно помышляешь о…» Пять дней. В простой жизни рядового человека – это кажется так мало. Такой малый срок. На одной ноге можно простоять. Но когда пять дней, сто двадцать часов, семь тысяч двести минут тебя ежесекундно долбит не отпускающая тебя ни на секунду температура, это время кажется вечностью. Вечностью, которая желает забрать тебя из этого временного мира в настоящую вечность пустующей темноты.

Моя жена обычно засыпает сразу после того, как ложится спать, и через короткий промежуток я начинаю слышать её ровное дыхание, но сейчас, за моей спиной, я чувствую, что она не спит. Она поворачивается ко мне:

– Тебе не легче?

– Нет.

День 6-й

– Алло, я домой собираюсь. Как самочувствие у тебя? Температура как?

Я молчу перед ответом, не хочу отвечать на этот вопрос:

– 39,1.

Молчание эстафетой переходит к моей жене, я прерываю его:

– Ты скоро приедешь? Я очень жду тебя. Не задерживайся.

– Хорошо. Я скоро буду.

Встречаясь в этой жизни с людьми, который носят униформу, мы не замечаем в них индивидуальности. Любой носящий белый халат для нас просто врач, медсестра. Мы не замечаем, что за этим белым халатом – человек. Человек со своими заботами, переживаниями, горестями и тревогами. А ещё между ними, между людьми, носящими одинаковую форму, могут быть и личные неслужебные отношения. Между ними может быть дружба. И в этот заканчивающийся рабочий день, в этот вечер к одной из аккуратно, до завтрашнего дня, повесившей в шкаф свою рабочую одежду – белый халат, зашла другая, обладательница такой же униформы. Тихо и плотно закрыв за собой дверь, она подошла к столу, взяла ручку и небольшой клочок бумаги. Быстро и твёрдо написав на нём одно лишь слово, повернула его к своей подруге.

– Нет! Не дам! У меня только для стационара. Я знаю, для чего ты берёшь – у тебя муж болеет. Его нельзя делать в домашних условиях! А случится что? Разбираться начнут. Где взяла? А в нашей больнице только у меня. Мне в тюрьме потом сидеть из-за тебя?

– Дай, – решительно облокотившись о стол, произнесла вошедшая в кабинет.

Молчание застыло в кабинете. Молчание сомнения одной и молчание решительности другой. Тишина прервалась лязгом открывающего сейфа.

– В общем, я тебе ничего не давала. Ты у меня ничего не брала.

С этими словами на столе появились несколько небольших квадратного вида приплюснутых пакетика с прозрачной жидкостью. А в лежащем на верхней полке сейфа журнале появилась «левая» запись, что эти пакетики с.ч. были переданы для нужд палат таких-то и таких-то.

– И не вздумай делать внутривенно! Дома, если что пойдёт не так – не исправишь.

                                    * * *

Медсестра закончила работу и, глядя в пустое окно маршрутки, присоединилась к её пассажирам. Дома её ждёт дорогой ей человек. Таких медработников, как она, в нашей стране, наверное, целая армия. Но как в любой армии, не когда в мирное время она бестолково чеканит маршем плац, а когда вступает в реальную битву с врагом, ценятся те, кто прошёл первые бои, обстрелянные. Те, кто уже успел вступить в бой и… выжить. Кто увидел смерть, кто почувствовал, где она может встретить тебя и… может быть, даже где-то интуитивно избежал её.

Моя жена, вступила в «бой» одной из первых. Я помню то субботнее утро, когда её, как и остальных её коллег, собрали в больнице и сказали: «Враг у ворот». Сказали, что будут созданы бригады, которые должны будут проверять тех, кто вернулся из-за границы и может быть заразен, и поэтому должен соблюдать режим самоизоляции. В то утро… половина сотрудников полиции отказались выезжать в составе этих бригад. А медсестра… поехала. Медсестра позвонила домой и сказала: «Я… поеду. Кто-то же должен это делать. Я буду беречь себя. Менять, как положено, маски и перчатки. Когда приеду – не знаю. Помоги мне по дому – сготовь что-нибудь. Кто-то же должен это остановить».

Но невидимый враг не останавливался. То ли он оказался слишком силён и коварен, то ли полководцы наши, как всегда, бездарны в начале войны. И медсестра, надев защитный костюм, ринулась на помощь тем, кто вступил с врагом в смертельную схватку. Кому-то она помогла его победить…

А сейчас медсестру ждёт дома дорогой ей человек. И сидя в маршрутке, она вспоминает слова своей подруги: «Не вздумай делать внутривенно!»

Сейчас все пути к победам и к поражениям ведутся на ощупь, впотьмах. И для врачей, и для профессоров, и для медсестёр. Сейчас никто не знает, как надо. Да, пройдут месяцы, может быть, год, появятся лекарства, вакцины. Говорят, что вакцина есть уже и сейчас, да вот только мало кто горит желанием ею уколоться. Сейчас всё на ощупь.

«Внутривенно делать нельзя. А если делать уколами, – говорит себе медсестра, – то нужная концентрация лекарства в организме наступит только через несколько дней. А если этих дней окажется слишком много? И организм не выдержит столько дней терпеть высокую температуру? Тогда…

…я его не вытащу».

                                    * * *

Вымыв руки, сняв только верхнюю одежду и стараясь не смотреть мне в глаза, она подходит ко мне и начинает готовить свои медицинские процедуры.

– Температура такая же?

Немного промолчав, отвечаю:

– Да. Такая же. Ты знаешь… может, она и не снизится. Я думал сегодня… не страшно. Я всегда думал, что в этот момент человеку должно быть страшно. Думал, что мне будет страшно. Нет… Не страшно.

Мои слова заставляют супругу ещё более прятать от меня свой взгляд. Возле меня появляется уже ставшая привычной за эти дни самодельная конструкция – стул и привязанная к нему палка. Доведшая моё сознание почти до бреда температура не даёт мне возможности сравнить, что в этот вечер на конце палки крепится не стеклянная бутыль с лекарством, а небольшой квадратного вида приплюснутый пакетик.

– Вену готовь, – так же не глядя мне в глаза, обращается ко мне жена. А вот и привычный жгут. – Рукой поработай.

После того, как с привычной для моей супруги профессиональной лёгкостью она попадает мне в вену, она присаживается рядом со мной на край дивана и, сидя ко мне спиной, взяв меня за руку, говорит: