Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского

Первое вообще не упоминается Сергеевским, хотя, надо сказать, к тому времени в работах некоторых ученых-криминалистов уже закладывались зачатки международного уголовного права. Например, Г. И. Солнцев писал: «Также будет преступлением даже против неприятельских подданных, безоружных на время военное, их умерщвление, убийство женского пола, младенцев, священников и старых людей… умерщвление пленных, коим дана пощада… насилие женскому полу» 33.

Отнесение к предмету уголовного права уголовной политики и в современной теории оценивается неоднозначно.

Социологии уголовного права, т. е. изучению реальной жизни уголовного закона, Сергеевским уделялось место в рамках исследования правоприменительной практики.

В работах ученого отмечается, что юридические явления могут быть предметом исследования различных наук (социологии, биологии и т. д.), следовательно, уголовное право отличается от других наук методом и целью. Уголовное право, в отличие, например, от социологии, имеет дело не с конкретным преступлением, а с его обобщенной характеристикой.

«Таким образом, – делает вывод Сергеевский, – …юридическое исследование, с одной стороны, биологическое и социологическое, с другой – различны и по целям, и по методу, а посему не могут входить в состав одной системы; такое соединение может быть лишь механическим, но отнюдь не внутренним. Наука уголовного права в качестве науки юридической в тесном смысле не может дать в своей системе места ни биологическому, ни социологическому исследованию о преступном деянии и наказании» 34.

Представители социологической школы уголовного права науку уголовного права трактовали шире. Так, по мнению А. А. Пионтковского (старшего), под уголовным правом понимается наука, занимающаяся изучением преступной деятельности, раскрытием естественных законов, обусловливающих собой эту деятельность, и изучением и установлением средств и способов борьбы с указанной деятельностью. В этом случае уголовное право признавалось сложной наукой, распадающейся на несколько тесно связанных между собой отраслей: криминологию, уголовную политику и уголовную догматику 35.

Критикуя позицию Сергеевского, А. А. Пионтковский замечает, что ссылки автора на своеобразие методов и задач указанных отраслей науки вряд ли обоснованны. Во-первых, метод исследования вообще не представляется характерным признаком отличия одной науки от другой; во-вторых, различие обнаруживается лишь в непосредственных задачах, а не в конечных целях, в которых названные науки совпадают 36.

Время доказало правоту Сергеевского. Криминология и уголовная политика, будучи тесно взаимосвязанными и взаимообусловленными, развиваются как самостоятельные отрасли знаний.

В концентрированном виде уголовно-правовые взгляды Сергеевского представлены в его пособии к лекциям «Русское уголовное право. Часть общая». Впервые вышедшее в свет в 1887 г., оно выдержало 11 изданий. Последнее издание – посмертное, было подготовлено к печати экстраординарным профессором Александровской военно-юридической академии и Императорского училища правоведения С. Н. Трегубовым. Им же написано предисловие к этому изданию.

В теоретическом наследии Сергеевского нет полного курса особенной части уголовного права. Сохранились лишь литографированное издание «Конспекты лекций особенной части», с разрешения автора опубликованные М. Куклиным в 1884 г., и рукопись «Конспект особенной части Русского уголовного права» 37. В указанных конспектах дан анализ преступлений против жизни и чести, а также кражи (гл. 1, 4 отдела I и гл. 1 отдела II). В 1885 г. профессор подготовил дополнения к «Конспекту особенной части Русского уголовного права», также посвятив их преступлениям против жизни и чести 38.

Предмет особенной части уголовного права как науки, по мнению ученого, «составляет исследование состава отдельных преступлений и их наказуемости. Таким образом, ближайшая задача особенной части заключается в определении области наказуемых деяний (наказуемых правонарушений), с одной стороны, и в установлении размеров наказания за каждое такое правонарушение, – с другой» 39.

Автор различает систему особенной части законодательства и систему науки. При этом система научного изложения материала им не связывается с системой Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. и Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, 1864 г.

Сергеевский исходит из того, что научная классификация преступлений определяется прежде всего непосредственным объектом, т. е. теми правами, благами и интересами, которые представляют собой предмет нарушаемой нормы, затем – особенностями преступного действия и субъекта преступления.

Дальнейшее объединение преступлений в группы может осуществляться исходя из содержания прав, благ и интересов.

«Конспект особенной части Русского уголовного права» открывается отделом I, посвященным преступлениям против личности. Автор не формулирует понятия данных деяний, не определяет их круга, не дает общей характеристики, а сразу начинает с анализа посягательств против жизни. К указанным преступлениям он относит: убийство; умышленное причинение телесных повреждений, по неосторожности повлекших смерть потерпевшего; аборт (вытравление плода); самоубийство; оставление в опасности; неоказание помощи погибающему; дуэль.

Убийством Сергеевский признает противозаконное лишение человека жизни. Закон не делает ограничений в уголовно-правовой охране по кругу лиц, поэтому объектом данного преступления выступает «жизнь всякого человека». Жизнеспособность лица, болезненное состояние жертвы, ее те или иные физические и психические недостатки не влияют на признание деяния убийством. «Для состава убийства необходимо лишь, чтобы то лицо, на которое направлено преступное посягательство с целью убийства, было живо в момент выполнения преступного плана» 40. В противном случае имеет место покушение на негодный объект. Применительно же к новорожденному признак «жизненности лица» должен устанавливаться экспертом.

Классификацию рассматриваемых преступлений Сергеевский начинает с их деления по форме вины, выделяя: 1) умышленные убийства – убийство с заранее обдуманным намерением, или предумышленное убийство; убийство умышленное (простое); убийство в запальчивости и раздражении; 2) убийства неумышленные (неосторожные) – неосторожное лишение жизни в собственном смысле слова («неумышленное причинение смерти человеку, при условиях возможности предвидения последствий, посредством действия, самого по себе законом не воспрещенного»); квалифицированные или привилегированные виды (неосторожное причинение смерти посредством действия, нарушающего постановления, ограждающие личную безопасность и общественный порядок; неосторожное лишение жизни как последствие неправильного лечения; причинение смерти при совершении преступлений, соединенных с насильственными действиями).

Следует заметить, что в числе умышленных убийств в качестве самостоятельного вида выделяется лишение жизни другого человека, совершенное с косвенным («непрямым») умыслом.

Для современного исследователя, вероятно, представляет особый интерес анализ детоубийства, под которым Сергеевский понимает «умышленное лишение жизни матерью ее незаконнорожденного, новорожденного ребенка». Состав данного вида убийства является привилегированным, что «определяется особенностями объекта и субъекта, а основания к смягчению наказания заключаются в мотивах действия 41 и особом психическом состоянии действующ. лица» 42.

Оставление в опасности рассматривается одним из способов лишения жизни и причинения вреда здоровью. Если же это деяние совершается с иной целью, например с целью освобождения от обязанностей, то оно может признаваться delictum sue generis, т. е. преступлением особого рода.

Уголовную ответственность за неоказание помощи погибающему автор признает анахронизмом, отголоском канонического права.

К преступлениям против чести Сергеевский относит обиду (оскорбление) 43 и клевету. «Клевета, будучи по содержанию своему ложным обвинением кого-либо в деянии, позорн. и унизительн. для чести человека… требует именно сообщения третьим лицам, …высказанная в глаза и без свидетелей, она может образовать собою лишь обиду в тесн. смысле» 44.

Клевета – умышленное преступление, предполагает заведомо ложное обвинение.

«…Признак заведомой ложности образуется чисто формальн. моментом, именно отсутствием доказательств добросовестности и искренности (с процесс. стороны дело ставится так: onus probandi 45 относительно факта распространения клеветы лежит на обвинителе; onus probandi относительно добросовестности и истинности на обвиняемом; судья ограничивается теми доказательствами, котор. приведены сторонами). Это отсутствие доказательств может зависеть или от фактическ. условий – у обвиняемого нет доказательств в подтверждение своих слов, и утверждения его голословны; или от условий юридическ. – закон в известн. случаях может ограничивать и даже прямо не допускать приведения доказательств. В том и другом случае мы будем иметь законный состав клеветы»46.

Судя по названию отдела 2 «Конспекта особенной части Русского уголовного права» («Преступления против прав по имуществу»), автор предполагал анализ преступлений против собственности, однако в имеющемся литографическом издании, как уже указывалось, содержится лишь одна глава «Корыстные преступления против собственности», охватывающая первое отделение «Похищение и завладение чужим имуществом», которое посвящено исследованию кражи.

Под указанным преступлением Сергеевский понимает тайное похищение чужого имущества. Таким образом, признаками кражи называются: 1) изъятие имущества; 2) способ совершения преступления – тайное похищение; 3) предмет преступления – чужое движимое имущество 47.

Понятие имущества прежде всего предполагает, что предметом кражи может быть «только вещь материальная, входящая в состав имущества какого-либо лица. Поэтому не могут считаться объектом кражи вещи, не имеющие никакой определенной цены… Самая форма материальной вещи для понятия кражи безразлична. Так что предметом кражи м. быть вещества твердые, жидкие и газообразные» 48.

«Взятие собственной вещи», находящейся у другого лица, не может считаться кражей. При определенных обстоятельствах такое деяние признается самоуправством. Не образует состава кражи пользование чужим имуществом, когда вещь еще «не оккупирована» законным владельцем 49.

Для наличия кражи безразлично, на каком основании владело вещью то лицо, у которого она похищена, «так что у вора может быть украдена вещь, им украденная» 50.

Содержание способа совершения преступления автор по сути не раскрывает, ограничиваясь утверждением, что «слово „тайное“ противополагается насильственному и открытому похищению. Относительно различения тайного и насильственного похищения особых затруднений не представляется, потому что насильственное похищение предполагает, что для завладения вещью лицо употребило физическое или психическое принуждение… как средство взятия вещи» 51.

Для открытого похищения имущества необходимо, чтобы оно совершалось в присутствии собственника вещи или посторонних лиц, понимающих характер совершаемых действий, а сознанием виновного охватывались данные обстоятельства.

Момент окончания кражи в законодательстве различных стран в XIX в. определялся по признаку пользования или завладения имуществом. Русское законодательство исходило из последнего признака. Раскрывая его содержание, Сергеевский указывает: «Понятие завладения состоит из двух элементов: во-первых, изъятие вещи из владения прежнего обладателя и, во-вторых, перехода этой вещи в обладание вора. Только при наличности этих двух элементов можно говорить о краже оконченной» 52.

В «Юридической летописи» помещены статьи Сергеевского «О мошенничестве по русскому действующему праву» (1890 г.), «Самовольное пользование по русскому действующему праву» (1891 г.) и «Обида по действующему русскому праву» (1891 г.), по сути являющиеся одними из последних в творческом наследии профессора.

В XIX в. мошенничество исследовалось многими известными учеными как в России, так и за рубежом (Н. С. Таганцев, Н. А. Неклюдов, И. Я. Фойницкий, Лист, Мейер, Меркель и др.), однако работа Сергеевского заметно выделяется среди имеющихся публикаций по этому преступлению 53.

Как известно, право древнейших эпох отличалось казуистичностью. Оно предусматривало ответственность за отдельные случаи обманного завладения чужим имуществом, при этом наказание за каждое из них имело существенные различия. Более того, к мошенничеству относились деяния, которые не заключали в себе никакого обмана, никакого искажения истины, а характеризовались тем, что при их совершении потерпевший не замечал изъятия имущества (например, карманная кража). Эти деяния с мошенничеством сближало «сходство с обманным приобретением, так как при обманах преступник тоже не скрывается, но и открытого посягательства, предполагающего возможность сопротивления и готовность его встретить, не совершает» 54.

Такой подход к оценке мошенничества сказался на определении воровства в Указе 1781 г. о воровстве и его видах, где говорится: «Воровство мошенничество есть». Он сохранился вплоть до издания Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

Следует отметить, что термин «мошенничество» употреблялся и в более ранних памятниках права, однако наказывалось оно так же, как и кража (татьба). Это положение сохранилось в указанном Уложении о наказаниях, согласно которому мошенникам следовало «чинити тот же указ, что и указано чинити татем за первую татьбу» (ст. 11, гл. XXI).

Некоторым специалистам это дало основание говорить, что на самом деле в Уложении мошенничеством называлась мелкая кража (И. Я. Фойницкий).

В законодательстве количество норм, посвященных общему и специальным видам мошенничества, было достаточно велико. В ст. 1665 Уложения давалось его определение: «Мошенничеством признается всякое, посредством какого-либо обмана учиненное, похищение чужих вещей, денег или иного движимого имущества». Однако в ст. 1676 Уложения указывалось, что мошенничеством признается не только похищение движимого имущества, но и вообще обманное приобретение любого имущества.

Сергеевский разработал две формулы мошенничества – основную и дополнительную.

Согласно первой мошенничество «есть приобретение чужого имущества посредством введения его хозяина (собственника, владельца, держателя) в такое заблуждение, подчиняясь которому, он как бы добровольно передает свое имущество (выдает имущество, уступает право по имуществу, отказывается от права, вступает в обязательство), считая себя к тому обязанным, а обманщика имеющим право на получение, или почитая таковую передачу для себя выгодной (или вообще представляющей какое-либо удобство), в виду получаемого эквивалента, или, наконец, действуя в силу личного мотива благотворительности, под влиянием ложно сообщаемых сведений» 55.

Эта формула отражает господствовавшие в то время взгляды криминалистов.

По второй формуле мошенничество определяется как «приобретение чужого имущества, уже находящегося в обладании обманщика, посредством обманных действий, направленных к введению хозяина в такое заблуждение, подчиняясь которому он считал бы себя не имеющим права требовать возвращения имущества или представления соответствующего эквивалента» 56. В этом случае Сергеевский исходит из Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, относящего к мошенничеству подмену вещей, вверенных для хранения, переноски, перевозки или иного доставления, и обман в расчете платежа за уже полученное имущество (ст. 173 и 174).

Данные формулы отражают два типа мошенничества, известных русскому праву: при первом обман предшествует передаче имущества, при втором – обман осуществляется после его получения.

В кассационной практике Правительствующего сената также находят отражение указанные типы мошенничества (дела Кучеревского и Асмуса 1869 г., Агеева 1870 г., Леонтьева 1871 г. и др.).

Объем мошенничества Сергеевским определяется исходя из трех стимулов, возникающих у потерпевшего в связи с обманными действиями виновного: а) представление об обязанности (и соответственно этому о праве); б) расчет на выгоду (или какое-либо удобство); в) личный мотив благотворительности.

Обязанность может быть двоякой – юридической и нравственной. Первая бесспорна, она обусловлена с возникшим под влиянием обмана представлением о необходимости передачи имущества «по закону».

Вторая обязанность, вытекающая из личного убеждения и общественного мнения, оценивалась в литературе по-разному. В законе же данное обстоятельство непосредственно не выделялось.

Ученый приходит к выводу, что по духу закона подобные действия должны также признаваться мошенничеством. «В Уложении есть случай, в котором имущество передается во исполнение обязанности, законом не санкционируемой, а основанной единственно на общественном мнении: это игорный обман… Карточные долги, как известно, по закону не взыскиваются; но уплата их считается делом чести, требуется общественным мнением. Уложение не только указывает этот обман в отдельной статье, но и полагает за него тягчайшее наказание. Можно полагать поэтому, что наш закон не исключает из наказуемости и прочие обманы разбираемой категории, но только не упоминает о них в отдельности» 57.

Под выгодой понимается доход, возмещение стоимости переданного имущества равной ценностью, а также получение услуг, имеющих имущественный характер. Эквивалент, предлагаемый мошенником за похищаемую вещь, «охватывает собой не только деньги, вещи и иные наличные ценности, но и действия, а также всякого рода письменные и словесные обязательства до простых обещаний совершить известное действие включительно» 58.

Личный мотив благотворительности охватывает весьма широкую и разнообразную область. Сергеевский выделяет три вида передачи потерпевшим имущества в результате обмана: а) всякого рода пожертвования религиозного характера; на «общую пользу» и общественные благотворительные учреждения (благотворительное приношение); б) дарение частным лицам; в) подаяние нищим (милостыня).

Надо заметить, что попрошайничество (выпрашивание милостыни) согласно Уставу о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, признавалось преступлением, нарушающим благочиние и порядок. В решении по делу Кучеровского Правительствующий сенат указал, что «приобретение имущества посредством такого обмана, который мог действовать только на добровольное чувство благотворительности обманутого, не подходит под понятие мошенничества».

Дарение частным лицам в качестве мошенничества предусматривалось в ст. 2256 Уложения о наказаниях изд. 1857 г. («склонить или побудить кого-либо сделать ему или другому лицу подарок»), однако указанная статья с принятием Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, была исключена. Сам же Устав подобного преступления не знает.

Сергеевский полагал, что дарение, будучи деянием, однородным с обманным нищенством, не может признаваться мошенничеством. При этом он специально подчеркивал: «…Мы разумеем здесь дарение, производимое в форме благотворительности, а не как вознаграждение за оказанную будто бы услугу и не как безвозмездную передачу имущества, совершаемую во исполнение обязанности. Эти… случаи… обосновывают собой состав мошенничества» 59.

Кроме рассмотренных, ученый выделяет еще один вид мошеннического получения имущества – обман в сделке, которая сама по себе является преступной, например о совершении какого-либо преступления. В литературе по этому поводу были высказаны различные мнения, в том числе есть и сторонники признания подобных действий мошенничеством.

Правительствующий сенат не считал наказуемым обман, совершенный при таких сделках. По делам Шварцмана, Гомазова и Шайнфельда он сформулировал положение, имеющее принципиальное значение: взаимный обман между лицами, заключившими соглашение о совершении какого-либо противозаконного деяния, не может быть уголовно наказуем; закон, карая преступные деяния, не может преследовать неисполнение обещания совершить преступление.

По мнению Сергеевского, в этом случае наказуемым следует признавать само заключение подобной сделки как delictum sui generis (своеобразного преступления).

Мошенничество, будучи умышленным преступлением, характеризуется своеобразием содержания вины. Умыслом виновного должны охватываться введение потерпевшего в заблуждение и передача имущества в их взаимной связи как причины и следствия.

Сергеевский считает, что корыстная цель (цель обогащения или цель причинения вреда потерпевшему) не входит в число обязательных признаков субъективной стороны рассматриваемого деяния. По его мнению, деление имущественных преступлений на корыстные и некорыстные производится искусственно, без достаточных к тому оснований.

С объективной стороны мошенничество первого типа складывается из: а) обманных действий; б) заблуждения потерпевшего как результата обмана; в) передачи имущества вследствие указанного заблуждения. Во втором типе мошенничества последовательность указанных обстоятельств несколько меняется: сначала происходит передача имущества, а затем уже совершаются обманные действия с целью вызвать заблуждение потерпевшего.

По содержанию обман может быть бесконечно разнообразным. «Действие, вводящее в обман, вовсе не должно непременно отличаться хитроумностью или особым свойством обманчивости» (Меркель). Главное, чтобы оно находилось в причинной связи с заблуждением потерпевшего. Это отношение причинной зависимости устанавливается по общим правилам. «Действие должно заключать в себе или поставление положительных условий для заблуждения, или уничтожение препятствующих, отрицательных, то есть уничтожение или устранение чего-либо такого, что препятствует человеку придти в состояние заблуждения» 60.

Следовательно, обман может совершаться как путем действия, так и путем бездействия.

Заблуждение, являясь результатом обмана, обусловливает передачу имущества. Оно должно быть действительным, т. е. потерпевший не должен осознавать, что его обманывают. В противном случае имеет место покушение на мошенничество.

Заблуждение может проявляться в разной степени. По крайней мере, можно выделить две наиболее часто встречающиеся и в настоящее время ситуации. Первая: у потерпевшего нет полного заблуждения, но у него нет и ясного, четкого представления о ложности сообщаемых сведений. В этом случае имеет место своеобразная небрежность, поэтому подобные случаи разрешаются по судейскому усмотрению.

Вторая характеризует обманные приемы, издавна вошедшие в общее употребление при совершении, например, торговых сделок. Указанные приемы оцениваются в зависимости от свойств личности потерпевшего. «Мошенничество… есть такое преступление, в котором средства действия, всегда и более чем в каком-либо ином случае, соизмеряются с умственными силами того лица, против которого направляются; игнорировать эту черту для уголовного права не представляется никаких оснований» 61.

Передача имущества – последний акт в мошенничестве. Преступление считается оконченным с момента передачи или уступки имущества или права на него виновному. В некоторых случаях в силу прямого указания закона мошенничество окончено с момента совершения обманных действий.

При мошенничестве второго типа обман направлен к тому, чтобы лишить потерпевшего права требовать возвращения имущества или представления соответствующего эквивалента. Соответственно он заключается в отрицании факта получения имущества, уменьшении эквивалента или в утверждении, что эквивалент уже был представлен либо имущество было передано безвозмездно.

В указанном типе мошенничества заблуждение не имеет уголовно-правового значения и, следовательно, не входит в его состав. Преступление должно считаться оконченным с момента совершения обманных действий.

К числу таких деяний относится присвоение вверенного имущества путем обмана и невозвращение заложенного имущества. «Законодатель, включая в мошенничество подмену вверенного имущества и невозвращение заклада, руководствовался некоторой общей идеей, определившей для него превалирующее значение обмана в случаях присвоений. Эта идея, нам кажется, есть следующая: обман превалирует над моментом простого присвоения, превращая это последнее в мошенничество, там, где он направляется (имеет целью) к тому, чтобы доказать законный titulus права собственности на вверенную вещь. Сообразно этому… мошенничеством могут быть признаваемы все те случаи, когда присвоивший вверенную вещь ложно утверждает, что он приобрел ее в порядке дарения, по договору купли-продажи, в порядке завладения res nullius 62, по наследству. Наоборот, все те случаи, когда присвоивший ложно утверждает, что вещи не получал, что он ее возвратил, что она утрачена от действия сил природы, – все эти случаи останутся присвоением, невзирая на наличность обманных действий» 63.