Призрачный орел: эффект Мерлина

(RAE – Royal Aircraft Establishment, Королевский авиационный институт в Фарнборо)

– А что, собственно, им показали? – осторожно спросил Зейн.

– Обрывки, – отложил папку Эдмундс. – Те самые схемы и формулы, что ты когда-то набросал. По ним наши инженеры смогли кое-что воспроизвести. Увеличили мощность «Мерлина», усовершенствовали профиль крыла… Но теперь, после твоего доклада о реактивных самолётах, они в панике. Они понимают, что даже их самые смелые проекты – это вчерашний день. И они хотят знать, откуда ветер дует.

– И вы отвезёте меня к ним, чтобы я… что? Сделал вид, что я просто догадливый пилот?

– Я везу тебя к ним, потому что приказ исходит с самого верха, – холодно парировал Эдмундс. – Черчилль лично распорядился задействовать все ресурсы. А ты, нравится тебе это или нет, – главный ресурс. Твоя задача – не раскрывать себя. Твоя задача – направить их мысли в нужное русло. Дать им ключ, но не отдать весь замок. Скажи им… скажи им что-нибудь на их языке. Но достаточно убедительное, чтобы они перестали копать в твою сторону и начали копать в сторону немцев.

Фарнборо встретил их не как военную базу, а как университетский городок, переоборудованный под войну. Среди ухоженных газонов и кирпичных зданий викторианской эпохи стояли ангары и аэродинамические трубы, слышался гул генераторов и пахло озоном, металлом и… интеллектуальным напряжением.

Их провели в длинный, ярко освещённый зал, больше похожий на лекционную аудиторию. У большой грифельной доски, испещрённой сложными уравнениями и эскизами, стояла группа людей в белых халатах поверх военной формы или гражданских костюмов. Воздух здесь был густым от запаха мела, табака и непробиваемого скепсиса.

Центральной фигурой был сухощавый, подтянутый мужчина лет пятидесяти с острым, ястребиным взглядом и седыми залысинами – сэр Бэзил Эмброуз, главный аэродинамик RAE.

– Майор Эдмундс, – он кивнул, едва взглянув на него, его внимание было приковано к Зейну. – И это ваш… «эксперт»? Лейтенант «Картер», если не ошибаюсь?

– Капитан, – поправил его Эдмундс. – И да. Он был в том бою.

– Бой, – фыркнул Эмброуз, словно это было что-то несущественное. – Я видел рапорты. Фантастика. Реактивные двигатели в серии? Невозможно. Требуются сплавы, которых нет, системы управления, которые не изобретены… – Он подошёл к Зейну вплотную, изучая его, как редкий биологический образец. – Вы утверждаете, что видели это своими глазами. Опишите. Детально. Звук. Выхлоп. Динамика разгона.

Зейн почувствовал, как десятки глаз впиваются в него. Это был экзамен. Экзамен на право остаться в тени.

– Звук был… высокочастотный, сэр. Свистящий. Рокот, но не глухой, как у поршневого, а… стремительный. Выхлоп – не жёлтый, не оранжевый. Бледно-голубой. Почти невидимый. А разгон… – он сделал паузу, выбирая слова, – …они не набирали скорость. Они её приобретали. Сразу. Без рывка, как будто их кто-то толкал сзади.

В аудитории пронёсся сдержанный гул. Эмброуз не отводил от него взгляда.

– Интересно. Очень интересно. А манёвренность?

– На виражах они проигрывали, – честно сказал Зейн. – Но они и не вступали в классический собачий бой. Они атаковали с проходом. Использовали скорость как основное оружие. Бьют-уходят. Бьют-уходят.

– «Бум-энд-зум», – прошептал один из молодых инженеров. – Энергетическая тактика… но доведённая до абсолюта.

– Именно, – Зейн кивнул ему. – Они не тратили энергию на манёвры. Они её накапливали и выстреливали.

Эмброуз медленно прошелся перед доской.

– Ваши описания, капитан… они удивительно точны. Слишком точны для пилота, который видел нечто впервые и в боевой обстановке. – Он остановился и посмотрел на Зейну прямо. – Откуда у вас такие познания в физике полёта?

Ловушка захлопнулась. Зейн почувствовал, как Эдмундс напрягся рядом. Он видел, как лица учёных выразили ожидание. Они чуяли тайну.

«Говори на их языке», – вспомнил Зейн слова Эдмундса.

– Я… интересовался авиацией, сэр, – начал он, заставляя свой голос звучать скромно. – Читал труды… – он отчаянно рылся в памяти, выуживая имена из учебников истории авиации, – …Жуковского. Чаплыгина. Есть такие русские учёные… они многое писали о теоретических основах реактивного движения. И о пограничном слое. О том, как воздух ведёт себя на больших скоростях.

Он произнёс это, и аудитория замерла. Имя Жуковского было известно лишь узкому кругу специалистов.

– Жуковский? – переспросил Эмброуз, и его брови поползли вверх. – «О присоединённых вихрях»? Вы читали Жуковского в оригинале?

Провал. Зейн понял, что переиграл. «Джон Картер», пилот из канадской глубинки, не мог знать таких вещей.

– Мне… пересказывали, – скомкано выпалил он, чувствуя, как горит лицо.

В этот момент дверь в аудиторию распахнулась, и в помещение вкатилась тележка, заваленная чертежами. Её толкал молодой, веснушчатый инженер с горящими глазами.

– Сэр Бэзил! Простите за вторжение! Мы провели расчёты по тем… эм… «предположительным данным» по аэродинамике! – Он с энтузиазмом разложил несколько листов на свободном столе. – Вы были правы! Коэффициент лобового сопротивления можно снизить на пятнадцать процентов, если изменить форму кабины и применить обратную стреловидность крыла! Это… это революционно!

Все бросились к столу, забыв на мгновение о Зейне. Он с облегчением перевёл дух. Его спасла жажда знаний этих людей.

Эмброуз, изучая чертежи, медленно покачал головой.

– Обратная стреловидность… Теоретически нестабильно. Требует системы электронной стабилизации, которой… – он замолчал и медленно поднял голову. Его взгляд снова упал на Зейна, но теперь в нём было не подозрение, а нечто иное. Почти… суеверный трепет. – Капитан, – произнёс он тихо. – Эти «предположительные данные»… они из того же источника, что и ваши познания в тактике и… в трудах Жуковского?

Зейн не ответил. Он не мог. Он просто стоял, понимая, что его тень, его «эхо», уже здесь. Оно живёт в этих чертежах, в этих формулах. Он принёс сюда вирус будущего, и он заразил этих людей. Они уже не могли думать по-старому.

Эдмундс положил руку ему на плечо, прерывая напряжённую паузу.

– Сэр Бэзил, капитан Картер устал после боя и перелёта. Я думаю, на сегодня достаточно.

Учёные нехотя отпустили их. Но когда Зейн выходил из аудитории, он почувствовал на своей спине пристальный, тяжёлый взгляд Эмброуза. Этот человек не отстанет. Он учуял источник. И теперь его целью было не просто понять технологию, а найти того, кто её знает.

В коридоре Эдмундс остановился и, достав портсигар, предложил Зейну сигарету. Такое он делал впервые.

– Жуковский, чёрт побери, – выдохнул он, закуривая. – Ты либо гений, либо сумасшедший. Или и то, и другое. Они теперь не отвяжутся.

– Я пытался говорить на их языке, – мрачно сказал Зейн.

– Ты говорил на языке своего времени, – поправил Эдмундс. – И это было заметно. – Он посмотрел на Зейна. – Ладно. Первый раунд мы пережили. Теперь готовься ко второму. Потому что следующий на очереди – человек из Блетчли. И с ним фокусы не пройдут.

Он имел в виду Алана Тьюринга.

Часть 2.2: Логика аномалии

Кабинет, в который их проводили после встречи с учёными, был полной противоположностью яркой аудитории. Небольшая комната в подвале, заваленная стопками бумаг, книгами и деталями каких-то механизмов. Воздух был густым от запаха старой бумаги, пайки и крепкого чая. За столом, совершенно неподвижный, сидел худощавый молодой человек в мешковатом свитере. Он был погружён в изучение шахматной доски, где вместо фигур стояли радиолампы и резисторы.