Золотой запас Колобка. Товарищество Добрых Некромантов представляет

Принц качнулся, но она поспешила подставить стул, на который он плюхнулся, и быстренько добавила:

– И давно уже безутешная вдова.

И высунула из-под кринолина изящную артритную ножку.

Ноктюрн

Ночные облака разошлись, и в центре тёмного небосвода нагло и пугающе нависла гигантская бледная луна. Вокруг неё – к морозцу – отсвечивал серебристый круг, а внизу простирались чёрные в ночи поля и белеющая между ними бесконечная дорога.

Если бы сейчас в городке проснулся хоть один обыватель, а ещё и догадался выглянуть в окно с биноклем, то увидел бы три уходящие из города фигуры. Они уже были далеко, казались маленькими, но их ещё можно было различить и узнать.

Слева шёл кот Бегемот. Справа шёл кот Базилио. А между ними шёл человек в хитоне. Тихим голосом, слегка жестикулируя, он что-то рассказывал. Уши котов стояли торчком, хвосты безвольно висели сзади – коты внимали словам Учителя про Блистающий мир.

С высокой горы их провожали взглядами Воланд и ставшая от горя ведьмочкой лиса Алиса.

– Мессир, – бормотала Алиса, – ведь как родного! Кормила, поила, блох вычёсывала… – Она отвернулась и тихо заскулила.

– Не надо, – сказал Воланд. – Они сами выбрали свой путь. Оттуда никто ещё не возвращался. По крайней мере – целиком.

А Куклачёв уводил котов всё дальше и дальше.

Навстречу 8 Марта

Алёнушка выскочила в сенцы, погрюкала вёдрами. Бадьи надёжнее, зато оцинкованные легче. Прицепила к коромыслу, побежала за молоком.

Погода за ночь переменилась. Не зря солнце красное в тучу садилось, а братец Иванушка рогами упирался, не хотел в стойло идти. А она-то на медовуху думала.

Потеплело. Кисельные берега чавкали под ногами. Вдоль по кромке выпал творожок. А по самой середине, поднявшиеся со дна и раздувшиеся, плыли трупы врагов.

Опять дети без молока к каше! И куда Онищенко смотрит!

Дети уже встали ни свет ни заря, достали из сараюшки мужнины сети и с криками и гиканьем отлавливали утопленников. Самый младший уже понёсся барабанить в дверь, будить отца: «Тятя, тятя!..».

Алёнушка даже чертыхнулась. И этот хорош, не мог запереть сети, как надобно. Она повернулась и пошла к дому – сейчас у неё все получат. Всем даст. Детям – каши, братцу козлу – тех ещё кренделей, чтоб не выступал, мужу – что заслужит.

Вёдра, уловив настроение хозяйки, молча и послушно, без всякого щучьего веления, тихо семенили на пару шагов позади.

Вот дети вырастут, мечтала Алёнушка, выгоню этих козлов, обоих, и буду жить-поживать бабой Ягой, сама по себе. Вот счастье-то!

Вещий Олег и Змея

Не едет без коня телега,

Не ходит воин без кирзы.

Был Год Змеи, когда Олега

Убил укус змеи гюрзы.

А просто до варяг из греки

Он шёл курортным дикарём.

(Ночь, улица, фонарь, аптеки —

Не то в аптеке мы берём!)

Вьетнамки он купил у фавна,

Обул себя – и вот финал!

– А от тебя, Змея, подавно!.. —

Олег воскликнул – и упал.

А что же именно «ПОДАВНО»?

Олега зная, мы о нём

Гадаем: то ли, что исправно

ДАВНО кормил её конём?

Иль ПОДАВИТЬ хотел он змея

Своей самбистскою ногой,

Давно и КМС имея,

И чёрный пояс дорогой?

А может: – ПОДАВИСЬ икрою?.. —

Сидим на тризне у костра,

Друг другу говоря порою:

И на фига змее икра?

На тризне между всяким прочим

Не только пьём, но и поём:

Мол, змейтесь нам кострами, ночи! —

При этом каждый – о своём.

…Стоит курган на кромке брега,

Лишайник словно чешуя,

А на верхушке – герб Олега:

Крутая рюмка и змея.

У москвичей же на иконе

Иначе сочинён финал:

Егорий!

В сапогах!

На кОне!

И в змея палкою попал!

Год Змеи

Иван-царевич нёс лягушонку-царевну домой и сумлевался.

– А ты точно уверена, что обернёшься? – выспрашивал он. – А то смотри, я на зоофилию не подписывался. Может, тебе лучше на эксперименты на биофак в МГУ или вовсе в разведшколу? В разведшколе крутая карьера была бы с твоими-то способностями. Или, опять же, в кунсткамеру? Работа через день, знай интервью давай да автографы надписывай.

– Не сомневайся, Иван-царевич, – ответствовала лягушка. – За предложения твои благодарствую. А только я заветное слово знаю, это пароль такой – и пин-код тоже. И в красну девицу оборочусь, но только после ЗАГСа.

Тут Иван-царевич начинал волноваться сызнова, но уже иначе.

– А в красну девицу – это что значит? Красная – распрекрасная или красная, как после бани? Или вовсе как какая старушка из эюгановских? Тебе годков-то сколько?

– Да ну тебя, Ваня, – смущалась лягушка. – Какая может быть старушка, когда лягушки столько и не живут. Это мы только до свадьбы, в невестинский период голенастые, прыщавые да зелёненькие, а там уже распрекрасные.

– А точно знаешь? – тревожился Иван. – А как ты можешь точно знать, ежели до сих пор ещё ни разу не перекидывалась? А давай сейчас попробуем! А сколько лягушки живут? Про малолеток тоже уговору не было, я вам не педофил какой…

И он пытался осторожно, чтобы лягушка не заметила и не обиделась, рассмотреть поподробнее её анатомическое устройство.

***

Свадьбу оформили безо всякого венчания. А то церковники сразу такие запросы на пожертвования заломили, что – мама дорогая! Опять же юристы присоветовали на свадебной стороне не заострять, потому что не все иностранные державы такие браки одобряют. Так и оформили: контракт на ведение общего хозяйства при создании ячейки общества со взаимным оказанием различных услуг и с обязательствами о недопущении аналогичных с конкурентными третьими сторонами.

Со стороны жениха присутствовали сплошь официальные лица и ближняя родня.

Со стороны невесты – немногие одноклассники-коллеги: ведьма на метле, лоллипоп верхом на палочке да колобок своим ходом. Молодой новобрачный с особым подозрением на лоллипоп смотрел: и какого он роду, и не могло ли у него прежде чего с невестой быть.

– А может, прямо сейчас обернёшься? – тихо упрашивал он на церемонии. – Я для такого случая даже поцеловать могу.

– Да ну тебя, Ваня, не смущай, – розовела новобрачная. – Я же даже не одета, перед гостями неудобно будет. Вот к ночи останемся вдвоём – вот тогда.

***

В ночь Иван в красивых свежекупленных свадебных трусах с сердечками сидел на краю кровати и ждал. А молодая бормотала пароли и ударялась о пол. Что-то там не заладилось с паролем. Или пин-код завис. Уж в кого она только не обращалась – а всё не то! Последним вариантом стала змея Скарапея.

– А вот уж такого я от тебя точно не ожидал… – сонно бормотал Ванька, отвернувшись носом к стенке полатей и давно уже примерившийся спать. На полу валялся том «Зоологии позвоночных», раскрытый на разделе «Строение нижнего плечевого пояса лягушки».

Жена ползала по квартире и шипела.

Драконоведение

На специально отведённой драконом лужайке рыцари тузили друг друга.

– Вали отсюдова, однозначно! Я тут первый на поединок с драконом! – вопил Пёстрый рыцарь.

– Ты!? Да я твою бабушку! Большим пенсионом! – огрызался Красный рыцарь.

Под кустом плакал Белый рыцарь, которому уже накостыляли его сотоварищи.

Время от времени они отрывались от потасовок и нестройно выкрикивали:

– Дракон! Выходи на свой последний бой!

Толпа мальчишек и обывателей, обступившая лужайку, побадривала их воплями и топотом, а временами скандировала:

– Чес-сных по-е-дин-ков!..

Дракон в пещере нервничал.

– Вот ведь уже и не в первый раз, а, всё равно, как-то стрёмно. Так, гномы, собрали всё остатнее золото пещеры, всё, что ещё не вынесено, – и быстренько-быстренько ко мне в тридевятое, в мой кощеевый сундук! Ха, представляешь – врываются в пещеру – а тут ни копеечки! Где всё? В стабфонде. Где стабфонд? В тридевятом царстве…

– Да, ладно, Ваше Вашество, не впервой ведь. Ну, кто в пещеру ворвётся? Никто и не ворвётся.

– Сам знаю. – Он приблизил голову к выходу пещеры и гаркнул наружу: – Второй рыцарь подкуплен гоблинами!

Потом высунул одну голову через верхнее окошко и осмотрел горизонты. Видно было как молчаливо и энергично катятся по дорожкам и улепётывают из государства молодые горячие колобки.

Дракон вздохнул, пещеру заволокло дымом.

– Вот шумят, лишь бы в пещеру попасть! А по-государственному и не думает никто. Ведь разбегутся колобки, усугубят экономический кризис. Эй, кто там, распорядитесь ослабить качество образования колобков и их здравоохранение – чтобы никто и до границы добежать не мог и там не сгодился. Развелось колобков, блин! – и он облизнулся всеми тремя головами.

Буратиноз

Буратино снова лежал на поверхности того же пруда и меланхолично постукивал пятками. Расходящиеся по воде круги колыхали листья кувшинок и будоражили лягушек.

– А-а-а, – время от времени ныл Буратино, – вот промокну, сгнию на корню, и никто не поплачет над моими гнилушками… А-а-а, бедный-бедный мой папа Карло, а-а-а…

И он от жалости к себе шмыгнул предательски сыреющим носом.

Если честно, то папа Карло за эти годы уже скончался и был похоронен на Ваганьковском. Вот кто бы мог подумать, что папу Карло – и на Ваганьковском! Нет, всё-таки, лучше жить стали.

Буратино невольно припомнил минувшие годы. Сначала были лихие 90-е. Тогда Буратино увёл у Карабаса театр, раскатывал в красном кабриолете и распевал во всё горло: – И р-одина щедр-о поила меня бер-ёзовым соком! Бер-ёзовым соком!..

Чего там, даже Артемон ходил с золотой цепью.

А потом пришли нулевые годы.

Предписания пожарников – купить вместо деревянных сидений металлические – в рекомендуемой фирме Дуремара.

Предписания антитеррористов – купить ограду с видеокамерами – в рекомендуемой фирме Дуремара.

Предписания соцстраха – всем пройти платный медосмотр в пиявочной клинике.

Предписания энергетиков – купить вместо обычных лампочек ртутные в фирме Дуремара.

Вот так и пришёл экономический кризис.

Пьеро ушёл работать в «Кривое зеркало» Петросяна.

Артемон служит кошкой у Куклачёва.

Оставалось хоть самому с головой в омут! Что Буратино и сделал, надеясь на свою плавучесть и Тортиллину щедрость.

– А-а-а, – заныл он ещё громче и заколотил пятками по воде.

Несколько лягушек спрыгнули с листьев и поплыли прочь, переквакиваясь шёпотом. До Буратино донеслось: «…черепахи…». Он приободрился.

На деревянную грудь Буратино вскарабкался лягушонок. Маленький, он торопился сообщить новости.

– Сейчас черепаховая помощь подоспеет, – доверительно сообщил он, – добрые услуги.

– Тортилла? – спросил Буратино, чувствуя, как его рот расплывается в улыбке до ушей.

– Не, пруд у нас муниципальный, так что оказание услуг проходит через конкурсные торги по ФЗ—94. А конкурс на оказание услуг выиграла фирма господина Дуремара «Черепашки Ниндзя». Вон они уже идут…

Снегурочка

Снегурочка в накинутом халатике сидела перед зеркалом и приводила себя в боевую готовность. Правый глаз уже был большим, ярко голубым, сверху ещё притенён голубоватым в тон – и обрамлён длинными пушистыми ресницами золотисто-пшеничного цвета. Левый глаз пока был без линзы, не накрашен – так, точечка.

Снегурочка вздохнула. Это дед Мороз – настоящий (ещё бы, такая ответственность!), а в снегурочки берут девушек из эскорта. Тут тоже ответственность не меньшая: старик – древний склеротик, а вручать придётся детям и внукам ого-го кого! Она ещё раз бегло глянула на лежащий перед зеркалом список: Абрамович, Прохоров, Дерипаска, живущие как бы на зарплату лидеры… При таком раскладе если у деда мешок с подарками потырят, весь мировой рынок рухнет.

Входная дверь хлопнула – и снегурочка натренированным движением выдернула пистолет из кобуры, закреплённой на бедре выше шёлкового чулка.

В комнату, пыхтя и отдуваясь, ввалился дед Мороз. Кинул шапку на пол, грюкнул посох в угол.

– Ну что это! – пожаловался он. – Разве это погода? А где снег? Я им в Гидрометслужбу звоню, договор же заключили, а они мне – стопроцентную предоплату!..

– Да успокойтесь вы, – равнодушно сказала Снегурочка, возвращаясь к прежнему занятию. – Вам же сказали, всё будет. Всё договорено и проплачено дополнительно, сверх официального контракта.

– Ну, может… – дед Мороз сел на диван и откинулся к стенке. – Вот вроде и в который раз, а всё волнуюсь, расслабиться не могу. А вот, слышь, как тебя, Сантаклаусовна, окажи уважение старику. Не могла бы ты мне поскрести по сусекам…

– Мужчина, не забывайтесь! – строго сказала Снегурочка, не отрываясь от макияжа. – А то ведь я на возраст не посмотрю, могу и пяткой в лоб.

– Не, я ничего, – слегка струхнул дед. – Это, внучка, слово приличное, просто старинное, не подумай чего. Я просто вот чего: не могла бы ты мне испечь Колобка? – тут он снова испугался. – Колобок – это такое изделие хлебобулочное волшебное, которое песни поёт обворожительные.

– Про Колобка знаю, – сказала Снегурочка, проверочно хлопая ресницами себе в зеркало, не слипаются ли. – Мультик смотрела. Это можно попробовать. – она включила микрорацию: – Третий, третий, это вторая! Узнай, нельзя ли подвезти к первому через полчасика певца. Ну, нужен. Допинг такой психологический. И чтоб оформлен был как Колобок. Ага, традиция такая. Ещё заодно, это уж от меня: глянь, что там на древней фене слово «сусеки» означает. Да? Уверен? Ну, ладно, отбой…

Пиноккио

– Пиноккий Карлович Пиноккио. Пинок-кий. Кий, – Карабас Барабас оторвал глаза от документа и ещё раз обшарил взглядом фигурку буратиноида в кургузой курточке и просторных спортивных трениках. – Отец Карл, стало быть, крестил. Отец Карл – человек со смыслом, просто так имён не даёт. Ты на бильярде играл? Как получается?

Буратиноид прижал руки по швам, вскинул подбородок и деревянным голосом отрапортовал:

– Не играл. Ни разу. Отец Карл говорил: пить, курить и играть в азартные игры – нехорошо.

– Гы, – Карабас Барабас коротко гоготнул. – Узнаю брата Карла: играть в азартные игры – опиум для народа, – он обернулся – стоящая позади полукругом труппа артистов молчала, шутку никто не оценил.

Барабас посерьёзнел.

– Ну, не скажи. Бильярд – игра очень даже полезная, и глазомер развивает и вообще. Очень даже денежная, если со смыслом играть. Только кий надо чувствовать, чтобы как живой, понимаешь? – он ещё раз всмотрелся в стоящую перед ним фигуру.

– Понятненько. Карлуша игр не любит, у него другие увлечения есть. Гы. – Барабас, не поворачиваясь, поманил пальцем стоящую позади Мальвину. – Ты с новеньким ещё раньше знакома. А скажи-ка мне, Мальвиночка, о нём всю правду.

Мальвина подошла и зашептала на ухо.

– Да и говорить не о чем, – передёрнула плечами. – Так, полено бесчувственное, мелкосучковатое. Хотя… – она оживилась и зашептала Карабасу в самое ухо, щекоча его своим дыханием, – когда хвастает или врёт, то у него нос возбуждается и растёт в размерах. Правда, правда!

– Нооос? – недоверчиво протянул Карабас Барабас. – Нос есть орган нежный, более для шмыганья пригожий, чем для чего другого. Кий из носа – это навряд получится. Хотя, чего там, попробовать всегда можно, на бесптичьи и жаба – соловей. А ну-ка, подь сюда к столу, малый. А теперь соври нам чего-нибудь.

Пиноккий промаршировал к столу, остановился перед ним – нос как раз на уровне столешницы – зажмурил глаза и начал:

– В предстоящем году увеличатся налоги, оплата за коммуналку, цены, оклады чиновников, – он распахнул глаза и резко закончил, – а инфляция упадёт до планируемого уровня!

Нос стремительно удлинился и заскользил по столешнице, раскидывая папки с бумагами и степлеры.

Карабас Барабас аж подпрыгнул.

– Молодчина! – заорал он. Нос остановился, немного не перейдя стол. – А ещё сантиметров пять можешь?

Пиноккий осторожно глянул поверх носа на работодателя.

– Могу. Про вас можно?

– Не будем переходить на личности. Работать придётся на публике. Так, чё-нибудь общее, никому конкретно не обидное, типа – под руководством мудрой партии Говорящих Сверчков трудолюбивые коты Базилии… Ну, я тебе потом на бумажке напишу – он ласково пощупал лежащий на столе нос Пиноккио. – А! Ведь могут же, когда захотят. Сам-шит! Палисандр, кокоболо и граб! Лучшая древесина! Да мы с тобой, парень, такие ставки по бильярдным клубам сорвём!.. – и Карабас Барабас суеверно постучал по дереву.

Крещенская история

От того, что тыква побывала каретой, рассудительно думала Золушка, хуже она не стала. Не бросать же её у дворца. Большая, сорт хороший – оранжевая, сладкая – на неделю каши достанет.

Тыква, конечно, была тяжёлой, но по прямой от дворца к домику было под горку, поэтому она легко катилась, оставляя в неглубоком снегу жёлоб и проскальзывая на пригорках.

Дома Золушка перво-наперво закатила тыкву в сарайчик, заперла щеколду – и поспешила к печке отогревать озябшие пальцы.

Кот лениво, не раскрывая глаз, подвинулся, освобождая самое уютное место, и приветственно захрапел дальше.

Когда Золушке стало тепло, и кровь веселее побежала по жилам, она сунула руку в карман передника и обнаружила, что же ей мешало всё время. Это была оставшаяся непарная хрустальная туфелька. Золушка долго вертела обувку в руках и думала, что бы с ней сделать. Оставить под пепельницу – так отец бросил курить. Оставить на память – только расстраиваться. Попробовать сдать в комиссионку – ну кому нужна туфелька без пары?

Тут она вспомнила, что сейчас идёт Крещенье (собственно, это и было формальным поводом для празднования во дворце), и все приличные девушки, у кого много обуви, гадают по Жуковскому. Суеверия, понятное дело, подумала Золушка, но… Она влезла на подоконник, приоткрыла форточку и решительно выбросила непарную хрустальную туфельку на улицу.

С улицы донёсся стук, вскрик, звук падения тела на скользкой проезжей части, а потом изумлённый «Ох!», но с совсем уже другой интонацией. Золушка только успела слезть с подоконника и вернуться к печке, как дверь распахнулась и – не вытирая заснеженных ног о половичок – в комнату ворвался Принц!

В руках он держал 2 (две) парные хрустальные туфельки. С лёгким вскриком он швырнул обе туфельки на пол (наверное, он верил, что стекло бьётся к счастью; а осколков-то теперь выметать – оссподи!), схватил Золушку в обьятия, и они затанцевали прямо от печки, будто бал продолжался!..

Кот раскрыл глаза. Изумился, раскрыл ещё шире. Потом потянулся, подумал – и тяжело вспрыгнул на подоконник. Наверное, в этом что-то есть, гадал кот, вышвыривая в форточку свой сапог. А потом решил, что две кошки лучше, чем одна, – и кинул второй…

Теперь у Золушки Принц. А кот ходит босиком и мяучит – жалуется.

Почти святочный рассказ

Инфляция. Девальвация. Повышение цен. Особенно на лекарства. Пока до аптеки вприпрыжку доковыляешь, ан цена-то уже вдвое подскочила. Лекарства, поди, все заморские, а за морем телушка – полушка, да рубль перевоз, да растаможка – два, да НДС – три, ну и пошло-поехало…

Он шаркающей стариковской походкой, чтоб разношенные тапки не свалились, подошёл к последнему, неполному ещё, сундуку и, покряхтывая, присел перед ним на стульчик. Незаметно прилепленный волос Златовласки был на месте, никто крышку не открывал. Да и некому было.

Оно и хорошо и плохо, что некому. Хорошо, потому как никто по сундукам не шастает, меч-кладенец куда ни попадя не кладёт, ящичек с серебряным блюдечком да наливным яблочком на сериалы не настраивает. Порядок должон быть. А плохо – потому как никто супротив не сядет, кудряву головушку ручкой пухлою подпираючи, да и не спросит: «Костюшечка-дорогушечка, а не подать ли тебе ещё пампушечек с пылу с жару к борщечку?» Да и где тот борщик с красным огнедышащим перцем, с плавающими золотыми медалями, с натёртыми чесноком пампушками да запотелым хрустальным графинчиком на белой скатерти-самобранке… Одна бранящаяся скатерть и осталась. Ан и та после моли да стирок одряхлела, слышать плохо стала, под нос бурчит – и побраниться не с кем.

Кощей со вздохом обвёл взглядом противоположную стену зала. Вдоль стены стояли заполненные сундуки и шкафы со скелетами. По стенам висели картины или фотографии, на которых были изображены покойницы-жёны, а рядом сам Кощей в молодые годы – крепкий брюнет с короткой бычьей шеей и густой иссиня-чёрной бородой. «Герцог Синяя Борода, так меня тогда и звали, – с удовольствием подумал Кощей. – Всё-таки умели делать средства для радикальной окраски волос!»

В первом шкафу слева была, кажись, Царевна Марья Моревна. А, может, и нет. Это в реестр надо лазить, в опись. А дальше и того хуже, разве всех упомнишь. Вот Василисы Премудрой и Елены Прекрасной точно нет, это уж в последние века было, когда стар стал по балам да ристалищам скакать. Скушно стало жёнкам, вот и сбёгли от старого мужа с ладными молодцами. Да и то – молодцы-то были наняты Пенсионным фондом для смерти Кощеевой, больно устал Фонд ждать, когда Кощеюшка свой плановый срок доживания выполнит. Всю статистику им попортил старик. Сначала по-хорошему просили помереть, а потом… Нет уж, спасибо вам, Вася да Алёнушка, что сбёгли да киллеров увели!

А шкафы пустые остались. Пока был Синей Бородой, да сила в руках держалась, так жену пришибить – не проблема. Бьёт – значит, любит. Совсем убил – шибко любил. Опять же – к порядку приучал. А не ходи, где не велено, сейфы не открывай, там материалы почище государственной важности и стерильные органы для регенерации. А теперь и сейфы попустели.

Дверь открылась, вошла – жена не жена, так, домработница из иммигрантов, Гюльчатай. Хозяйственная. Скромная. Весёлая обычно. Ан глазки в пол, на связке ключей пятнышко кровавое крохотное – без спросу в регенерационную камеру заходила, где запасные органы лежат.

– Господин, я без спросу в регенерационную камеру заходила: там предохранитель на температурном реле полетел, починила. Заодно фильтры бактерицидные в ламинарном шкафу поменяла. А ещё, когда пыль протирала, то шкафы открывала, скелеты там нашла, тоже протёрла. Господин, очень много работы для одной, трудно со всем управиться. Давай оживим остальных женщин, хороший работающий коллектив получится!

Кощей посмотрел на шкафы – над ними розовыми флуоресцирующими облачками заколыхались предрождественские призраки жён.

– Рождество? – понимающе спросил он, чувствуя, как его сердце непривычно смягчается и добреет.

– Какое Рождество, господин? Месяц Мухаррам, день Ашура прошёл, господин. Я муллу вызову, он всех жён заново оформит, чтобы все сразу с тобой в законном браке были.

– Будешь моей любимой женой, – мрачно пообещал Кощей Синяя Борода.

Совсем святочный рассказ

Рукописи – горят. Это клинописи не горят, которые на табличках из обожжённой глины. А рукописи, партитуры, книги, картины – всё горит. Фрески рассыпаются, здания рушатся. Только всё это здесь у нас на Земле разрушается, а там, прямо направо за садом Рая, сохраняются в запаснике абсолютно такие же дубликаты созданных людьми шедевров. Самых разных, начиная с первой расписной прялки. Просто туда никто не ходит на экскурсии: душам и в самом Раю хорошо. Пусто в тамоших Тадж-Махалах.

И всё же в первом храме соломоновом, специально туда уйдя ото всех, стоял Нафанаил. Он прислонился лбом к холодной колонне, сопел и размазывал слёзы по лицу кулачком. Белые-белые, словно накрахмаленные, пёрышки его ангельских крыл топорщились от обиды. Приближается Рождество, день Его рождения, скоро Он одним Духом задует все 2011 свечек на торте – и все обитатели Рая получат по кусочку торта. Все получат – и Нафаня тоже. Но только другие ангелы будут стоять хорами и поздравлять Его, а Нафанаила не взяли. Архангел-хормейстер пожал плечами и выгнал Нафаню из хора.

– А как же «Всякое дыхание да хвалит Господа»? – попытался качать права Нафаня.

– Дыши глубже и хвали молча, – ответил вредный архангел, дослужившийся до своего нынешнего положения из каких-то мелких восточных демиургов, и добавил загадочное и одному ему понятное слово «карма».

И вот все ангелы Рая будут хором славить Его – все, кроме маленького Нафанаила. Нафаня опять засопел. Но тут кто-то подёргал его за подол форменной туники. Маленький ангел мгновенно проглотил слёзы, последний раз шмыгнул носом и осторожно глянул вниз. Там подпрыгивал на тоненьких ножках мелкий шедевр человеческих изделий Колобок. Его глазки-изюминки поблескивали, а на глянцевой физиономии сияла масляная улыбка.

– А хочешь, я тебе песенку спою? – предложил он.

Ангел с трудом подавил желание пнуть Колобка как футбольный мячик.

– Плохо слышишь? – огорчился Колобок. – Ну, ничего, высунь язычок, я к тебе поближе сяду. Всегда мечтал какому-нибудь ангелу спеть. Хорошо вам, ангелам, а я даже в Раю ни разу не был, ходишь тут по запаснику, ни одной души не видишь…