скачать книгу бесплатно
– Дурак ты, Витек. А вот Леонтьевич, твой отец, был умный мужик, – коротко ответил второй.
– А ты чего считаешь, что у нас все правильно?! – взъерошился тощий.
– Иди в жопу, – меланхолично ответил крепыш и зевнул, – отвали. Дай подремать, а то еще сутки дежурить.
Наступила пауза.
«Сложно втюхивать здоровому нормальному мужику бредятину», – подумал я и улыбнулся.
– А ты чего лыбишься? – сообразил про меня этот сивый охранник. – Сильно умный?!
– Заткнись, Витька. Еще вякнешь, скотчем пасть твою поганую заклею. Ты знаешь, у меня не заржавеет, – осек крепыш.
Сивый обиженно надел вязаную шапку. Наступила тишина, но мне стало не до сна. Этот говнюк перебил. Захотелось заклеить ему скотчем пасть.
За меня это сделал крепыш. Отвесил тощему подзатыльник и натянул шапку до самой шеи.
– Перебил-таки сон, балабон гнусавый.
Пока тощий вытягивал шапку на должное место, крепыш ворчал, потом снова натянул тощему шапку и сказал: «Сиди так, гаденыш. Начнешь снова гундеть, в рот шапку заткну».
Сивый пожал плечами, сказал: «Да я че, я ниче» и притих. Обитатели маршрутки давно вполглаза следили за ними и теперь, когда представление окончилось, разочарованно отвернулись, уставились в черные слепые окна. Наступила тишина. Народ стал задремывать.
– Да, при Сталине был порядок, – вернулся к мыслям о безвременно почившем Хозяине старик, видать, удрученный образовавшейся тишиной, и показал соседу на шофера, – водители тогда делом занимались, а не точили лясы по телефонам. За нерадивое отношение к работе и длинный язык этот давно бы рулил на Колыме.
Водила действительно безостановочно трепался. Родные слова в болтовне постоянно перемешивались с нашими. Видать, или в горском языке таких слов не было, или водила и сам не очень-то владел родным языком, а может, просто подзабыл его за годы обитания на чужбине.
– Правильно говоришь, батя! – тут же встрял сивый. – Всех этих гастарбайтеров надо на зону. Во всех дырках, куда ни сунься, как тараканы. Русскому человеку уже не продыхнуть. Всюду эти. Ты, отец, это верно предложил, всех давно надо отловить и на Колыму. Поддерживаю! Давай краба, пожму!
– Тебя, сынок, самого надо на Колыму! – осек ветеран. – Ручонки-то свои подбери, а то быстро укорочу.
– Ты чего, я же тебя поддержал. Не врубился, что ли? Или чего? – не понял старика сивый.
– А того! – строгий старик продолжил наступление. – Чего-то я не пойму, ты фашист, что ли? Рот тут раззявил, хрень всякую молотишь. «Стариков поротно, лишить пенсий, на сельхозработы». Я тебя сейчас самого лишу. Сучок недобитый. Правильно тебе твой кореш шапку в пасть засунуть обещает. Еще раззявишься, я сам засуну!
– Ну, вы даете! Я че, для себя, что ли, стараюсь? Я правду говорю. Говорю, как должно быть. Глядите, опомнитесь, когда поздно будет, когда эти с мавзолея: «Аллах Акбар» кричать будут, а вместо церквей минареты понастроют! – Сивый отвернулся от старика, сам натянул шапку и сделал вид, что спит.
Маршрутка снова задремала, и только два тинейджера в полутьме светили смартфонами и время от времени хихикали. Должно быть, переписывались с кем-то из соседней маршрутки, а может, друг с дружкой. Вдруг машина подпрыгнула выше обычного, чего-то в ней грохотнуло, ухнуло и замолкло. Джигит выскочил, обежал вокруг, залез под авто, вылез, обхватил руками голову. Причитал, стенал, как пятнадцатилетняя вдовица на похоронах богатого столетнего мужа. Лживо и неубедительно.
Дождь резко оборвался, будто там, на небе, тот, кто поливал землю, решил разглядеть, чего этот абрек начудил. Мы посидели-посидели, поворчали и тоже решили глянуть. Стали выходить.
Холодная ночь обожгла лицо, бросила ледышки в рукава и осветила луной. Были мы ни в каком не в городе, а посреди не то степи, не то пустыни. Асфальт, как и положено, тянулся в обе стороны. Вдалеке виднелась синяя табличка на полосатом столбе. Должно быть, на ней значилось место, где оказались.
– Ты куда нас завез, чудила?! – неугомонный сивый охранник почуял, что может побузить, а то и покомандовать, и снова оживился.
– Во-во, – поддержал его крепыш, а потом и остальные.
– Я ехал по городу, Аллах свидетель! – не к месту помянул своего бога абрек. – Делал все, как надо. Потом повернул на Баррикадную, там яма, я руль крутнул, машина подпрыгнул, я головой в крышу, потом все вниз полетел, потом не знаю чего, потом бабах, я поглядеть выскочил, масло разлитое под машина увидел, значит, коробка пробитый и еще шаровой опора выскочил. Как такое получился, я не понимаю, мамой клянусь, Аллах свидетель. Я ехал по городу. Потом повернул – там яма, я руль – машина подпрыгнул, голова болит – шандарахнул о крыша, потом вниз «газель» маршрутка полетел, потом бабах – коробка пробитый, шаровой опора выскочил, я выскочил, как здесь получились, не знаю, мамой клянусь…
– Мамой, говоришь? – в ехидной задумчивости, как будто того и ждал, спросил сивый охранник, нагнулся, рукой провел по пробитому колесу, поглядел на грязный палец, обнюхал его, от чего под носом зачернела узкая полоска, и снова спросил: – Аллах, говоришь, свидетель? Подлетел, потом бабах и тут?
– Да, подлетел, потом бабах и тут, – пробормотал водила.
– Значит, бабах, говоришь? – В голове сивого сложилось, он резко мотнул чубом, вроде как отбрасывая сомнения, залез на ящик, валявшийся на обочине, ткнул пальцем в сторону водилы на манер плакатного: «А ты записался добровольцем?», обвел взглядом переминавшихся, глазевших на сломанную машину и зевавших пассажиров, набрал воздуху в грудь и завопил:
– А мамочка твоя случаем не шахидка?!
Народ дернулся, на секунду замер, поглядел на водителя, прикинул, оценил что тому слабо?, что никакой тот не моджахед, а так, обыкновенный невезучий парень, приехал подзаработать, да, видать, не очень получается.
Сивый не отчаялся из-за неудачи, стараясь все же возбудить неактивных граждан, задрал вверх палец и сообщил:
– Гексогенчиком ото всего этого попахивает! Я давно приметил. Еще когда ехали по городу. Как сел, так и приметил, что чего-то тут не так! И вправду, только не что-то, а все тут не так! Небось с минуты на минуту банда твоя подойдет брать нас в заложники? – Сивый ехидно уставился на водилу, который приноравливался откручивать пробитое колесо. – Отвечай! Сколько человек? Чем вооружены? Какие условные сигналы?
Водитель оторвался от домкрата, тоже уставился на тощую истеричную личность в черной куртке. Видно было, что он не все понял из взвизгиваний мужичонки, зачем-то залезшего на полусгнивший ящик.
– Какие сигналы? Зачем сигналы? Что такое условный сигналы? Я же тебе говорю, сам ничего не соображаю, как тут получился. Я не понимаю, зачем ты шумишь, зачем кричишь? Я же тебе говорю: бабах, машина подпрыгнул и оказался здесь.
– Ты мне зубы не пудри! Время тянешь? Своих ждешь? Так мы их встретим во всеоружии!
Витек резко потянул молнию на теплой куртке. Под ней была тоже черная форма. На штанах на ремне висела кобура. Он выхватил пистолет и навел на водилу.
– Отвечай, сволочь! Кончать тебя надо! Отвечай!
Водитель испугался, от страха онемел, стоял, не знал, чего делать, как быть.
А сивый охранник окончательно впал в раж и начал ораторствовать:
– Великий доверчивый русский народ дал этим приют, работу, а что получил взамен? Их пустили в страну с тысячелетней историей, страну, в которой поколения, десятки поколений создавали инфраструктуру, дороги, мосты, города, все такое прочее и что получили взамен? Коварство и ненависть, бандитизм, террор, изнасилование наших сестер, убийство невинных детей! Вот что мы все получили взамен за добро и ласку. Но терпение народа не беспредельно! И это порождение мракобесия и ненависти должно получить законную кару. Получить возмездие! Отомстим за всех невинно погибших, погребенных под взрывами шахидских взрывчаток!
Мстить водиле обитатели маршрутки не кинулись, но закивали дружно и одобрительно: «Понаехали! Прав понакупили, а умение водить не купили! Всю дорогу как по кочкам прыгал. Душу вытряс! Не картошку возишь, засранец, привыкли в своих аулах на ишаках по горам скакать, а тут тебе не аул, тут не ишаки, тут люди!».
Вдохновленный сдвигом в настрое народа сивый охранник продолжал распаляться, с высоты ящика доводя скопившихся зевак до нужного градуса. Народ и вправду медленно, но начинал свирепеть.
Сивый в истерике резко выкинул руку вперед, в сторону водилы, челка свалилась на лоб, грязь под носом дополнила картину. Луна осветила оратора, и сошлось: тощий охранник превратился в бесноватого фюрера. А этого у нас пока еще не любят. И у него обломилось.
– Ты, Витек, с ящика-то слезь, а то, не дай бог, сломается. Так и покалечиться можно. И пукалку свою газовую спрячь, – вступился за водителя крепыш-охранник. – Никаким гексогеном тут и не пахнет. Обыкновенная грязь. Ты ее, кстати, под носом-то вытри.
Народ, скопившийся было вокруг фюрера, юмор оценил, заулыбался, смекнул, что его дурили, разочаровался, хмыкнул и от психованного вождя отошел.
А крепыш подошел к оторопевшему горцу:
– Не боись, парень. Мы не позволим крутить нам мозги. И тебя в обиду не дадим. На Витька? не гляди, у него авария была. Еле оклемался. И теперь сам не знает, чего мелет. Короче, с пулей в голове у нас Витек. А ты с чего решил, что картер коробки пробило?
– Масло, – водитель показал на лужу под «газелью».
Крепыш не поленился, встал на колени и поглядел на днище, туда, где должна быть коробка передач. Потом окунул палец в лужу.
– Ты, пацан, масло-то хоть раз видел? Горе луковое. Коробка в порядке. Была бы пробита, так масло и сейчас в пробоину вытекало бы или капало. А там, – толковый охранник показал на коробку передач, – там нету ни капли. А в луже фиг знает чего, только не масло. Понял? А вот с колесом непорядок. Минимум пробило, это точно. А может, и с шаровой непорядок. У тебя запаска есть?
– Нету, – вздохнул тот, – хозяин жадный, не выдает запаску.
– А ремкомплект с клеем или клочок сырой резины есть, чтобы заклеить камеру?
Парень смотрел на толкового пассажира, как на иностранца, и видно было: не понимает, о чем тот говорит. Слова «сырая резина», «ремкомплект» горе-водила слышал, должно быть, впервые.
Крепыш-охранник покачал головой, вздохнул и без всякой надежды спросил:
– А насос, чтобы потом колесо накачать, есть?
Насос оказался в наличии.
– Ну, ты все равно откручивай колесо. Толку от него никакого. Будем думать, чего делать.
Водитель кивнул:
– Я знаю. Я ее два раза менял на другой маршрутке. У меня камера есть.
– Камера, тогда живем, – ободрил крепыш, – тогда ты молодец. Значит, не так уж и страшно то, что приключилось. Поменьше паники. Снимай колесо, ну и так далее. Как снимешь, поймем, что с шаровой. А там сообразим, чего дальше делать. Понял?
– Понял. Я так и хотел, да этот, который твой знакомый, пистолет вытащил. Орать стал. Зачем пугать? Я менять колесо хотел.
– Ну, ладно, не бери в голову. Давай вперед.
Водила успокоился, занялся делом.
– Мамой клянусь, все сделаю. Все заменю, – причитал он.
Однако остаться в одиночестве джигиту была не судьба. Подошел жилистый старичок, который сидел передо мной. Старик помолчал, поглядел, что работа по отвинчиванию гаек движется, и решил вставить свое слово:
– Мама – это святое! Мама – святое. Об этом наша церковь всегда говорила. Русь, она под покровом Богородицы во все времена жила. Даже Сталин, когда немец к Москве подошел, велел на самолете иконой Богородицы столицу освятить. И теперь Русь живет! И будет жить!
Мужик перекрестился, отвесил земной поклон и спросил:
– А у вас в магометанстве существует подобное, почти божественное отношение к матери? Как вы, например, относитесь к матери пророка Магомета?
Водила, видать, не сильно разбирался и не особенно задумывался об отношении к родительнице пророка, потому сказал первое, что пришло в голову:
– Мама – святое у всех.
Старик одобрительно кивнул, покачал головой.
– Правильно говоришь, а чего же ты ее поминаешь всуе? Клянешься ей всуе по пустякам, олух?
Водитель посоображал, вздохнул:
– Правильно ты сказал, уважаемый ага. Не надо. Не буду.
– Ну, вот и ладненько. Надо в мире жить. Так все нормальные религии учат. А Бог он один для всех. Об этом тоже каждая религия говорит.
Ветерану надоело учить, и он начал прохаживаться вокруг подбитой машины и время от времени глядеть на ночное небо.
Женщины, будучи от природы умней мужчин, знали, что машина или починится, или нет, но при любом раскладе суетиться ни к чему. Или на своей развалюхе уедут отсюда, или какая другая подберет. А потому, поглядев по сторонам, посмотрев на звезды, оценив друг друга и вообще поняв, что ни джентльменов, ни соперниц не просматривается, будто одиночные капли, постепенно притянулись друг к дружке и образовали, нет, не лужу, но, как бы это сказать, да чего там голову напрягать, образовали общество. И заговорили.
– Тут мне, – начала одна, – рассказали диету новую, по ней Пугачева за месяц тридцать кило сбросила.
– Да ты че! – сказали остальные. – Чепуха это! Такого не бывает.
– Бывает! – сказала первая. – Вот послушайте.
И пошло-поехало. Слово зацепилось за другое, треп про диету сменился болтовней про еду, про рецепты кексов, оттуда, следуя за рифмой – о сексе, потом о детях, потом о мужиках вообще и мужьях в частности. Говорили одновременно все, никто никого не слушал, но отвечала каждая каждой тоже одновременно. Куда делись природный ум, рассудительность и практичность. Цепь тем удлинялась и удлинялась, будто телевизионные передачи перетекали одна в другую, такую же бессмысленную и ненужную. Давно было забыто начало разговора, никто не знал, чем закончится, но процесс, будто тысячетонный железнодорожный состав, набирал скорость и мчался, сметая на своем пути здравый смысл, логику, а потом и приличия.
Мужикам женские разговоры слушать не положено, можно сбрендить, а понять все равно нельзя. Потому, повинуясь закону сохранения видов, чтобы быть подальше от пустой болтовни, не рехнуться от нее, а главное – посмотреть, как там тетя Полина, я заглянул в маршрутку. Тетя Полина спросила:
– Чего там, Коля? Скоро поедем?
– Колесо пробило. Водитель поставит запаску и поедем. Работы на полчаса.
– Тогда, пожалуй, на улице посижу, а то тут чего-то воздуху мало.
Вздохнула, поднялась, тяжело прошла к выходу. Я помог ей выйти, выбрал из кучи валявшихся на обочине деревянный ящик покрепче, смахнул с него пыль. Тетя Полина улыбнулась, сказала «спасибо», присела.
– Коля, ты занимайся чем надо, не отвлекайся, я тут посижу, а замерзну, так назад в машину пойду.
Я кивнул и пошел поглядеть, как там с колесом.
Толковый охранник будто дожидался меня:
– Надо бы разобраться, где это мы приземлились. Как думаешь, где?
Я показал на столб с табличкой:
– Пошли глянем.
– Не, нам нельзя. Боюсь, Витек опять начнет чудить. Чего хочешь натворить может. За ним глаз нужен. Его без присмотра оставлять нельзя. У него, когда попал в аварию, клиническая смерть была. И видать, крыша слегка поехала. Но выкарабкался. Их с отцом в госпитале в мою палату положили. Я потому и знаю. Отец его перед смертью просил, чтобы я за ним приглядывал. Да и тебе к столбу этому ноги бить ни к чему. Чуйка мне говорит, что тут надо пока оставаться. Давай глянем, кто в машине сидит. Помнится, два пацана были, если нормальные, их и пошлем.
Пока «газель» прыгала по городскому асфальту, они перестукивались на смартфонах и хихикали. Теперь прижались друг к другу, погрустнели, съежились и молчали. Видно было, что стали беззащитными, беспомощными.
– Вы чего притихли, молодежь?
Пацаны молчали. Я улыбнулся и продолжил:
– Не бойтесь, тут народ нормальный, не обидим. – Помолчал и добавил: – Если вы, конечно, тоже нормальной ориентации.
– Мы нормальные, – тихо проговорил тот, который был с темным смартфоном. – Только тут связи нету, ни Интернета, ни телефона. Только что была, а теперь нету. У нас все зависло.
– Без связи – это хреновато, – вступил заглянувший в машину вслед за мной крепыш-охранник, – помню, у нас в разведке однажды пробила пуля рацию. Было хреново. Ни вертушку запросить, ни доложить, что к чему. И вообще, без связи нельзя. Никак нельзя. Это у нас тут, как тогда там, получается.
– Меня Николаем зовут, – сказал я, – а то тремся тут боками, а как зовут друг друга, не знаем.
