Принцесса на курьих ножках, а впрочем, о делах земных, неземных и иноземных. Разноцветные истории

А пока скакал, да на часы поглядывал, да саблей помахивал, да трубочкой попыхивал, да в свисток посвистывал, да в носовой платок почихивал – порастерял он все свое хозяйство и коня под конец лишился, и оказался в канаве, куда и глупая муха не залетит.

Отчего такая оказия вышла, конечно, ясно-понятно: гусар более прочего любил скачку, а предметы – свой покой, и всяк по природе ищет себе своего удобного места, хотя и не всегда находит, а оттого в жизни и постоянный разнобой.

Лежит гусар Коновалов в канаве и раздумывает: «Эка незадача-то вышла, все стало быть посеял чего и имел: ни скакать, ни время мерить, ни саблей махать, ни курить, ни свистеть уж более возможности нет. И даже нос почистить нечем, хоть и грязь в ноздри набилась». И загрустил тут гусар основательно, потому что не привык ни в чем себе отказывать.

Оттого даже и из глаза у него выкатилась скупая гусарская слеза. Так бы и лежал он себе уж Бог ведает сколь долго, да тут выдвинулся из кустов медведь местный европский, оглядел Коновалова со всех сторон и говорит: « Слышь-ка парень, чем эдак-то прохлаждаться лучше бы к нам в медведи служить пошел. Лес-то у нас большой, а медведей окромя меня ни одного. А без соседства, одначе, и скучно».

«Да мне все равно теперь, Коновалов говорит, хоть медведем служить, хоть бараном. Был я гусар, а как потерял разом все, так и не знаю теперь кто я таков».

«Ну вот и хорошо, медведь говорит, и повел его в самые густые заросли – медвежьей жизни стало быть учить. И стал с тех пор гусар Коновалов медведем в лесу жить.

Одичал, конечно, косматым стал как медведю и положено, ну и видом стал конечно вылитый медведь только в гусарских причандалах. Поставил на опушке бочку пожалуй на две тонны и стал в нее мед копить, как медведю и надлежит.

Раз хотел он было на часы глянуть по привычке, да и рука однако зачесалась (саблей значит помахать охота пришла) ну и прочие ранее обычные вещи вспомнились и опять грустно сделалось от этакой переменчивости жизни.

И совсем уж было затосковал, да глядит горошина по дорожке катится, а на горошине принцесса сидит, малюсенькая совсем, но все равно настоящая стопроцентная принцесса.

А за ней волк в сером кафтане прытью чешет и принцессу ту видать с горошиной вместе захватить вроде пытается. Двинул бывший гусар Коновалов, а ныне медведь, волка в ухо: «Отваливай мол серый хрен покуда тебе наружность не скособочили», а принцессу вместе с горошиной в карман положил, да и пошел себе в берлогу расслабляться.

«Да я чево, волк, однако, ответствует, я ничево. Для разминки вот бегаю», а сам про себя думает « Как задрыхнет косолапый в своей берлоге так я принцессу-то и выкраду» – и удалился себе до поры тайно в кусты.

Ну а тут как раз, со многих европских стран-государств цари-короли на охоту посъехались и как раз в том лесу остановились, где гусар Коновалов медведствовал. А из лесу запахом медовым так и веет и сладость такая кругом медовая разносится, что и всяк тут нежданно для себя разомлеет.

И только было цари-короли в лес заступили, со всеми своими министрами и прочей шушерой придворной, как оттуда вдруг медведь выходит во всех гусарских амунициях и говорит: «Здравия вам, значит, желательствую и прочих всяческих благ мирских, ваши заморские величествия».

Удивились тут все цари-короли так, что у них у всех глаза на лоб поповыскочили и уши торчком встали.

«Это ж надо, говорят, медведь, а человеческую речь употребляет, вот значит какое у нас нынче просвещение – уже и зверей постепенно достигает. Такое только у нас в Европии и возможно. Надыть нам павиашек африканских завезти, что б и они ума разума-то у нас понахватались».

«Да я и не из Европии вашей вовсе, медведь возражает, а случайно сюда угодил, и все потерявши в медведи пошел, вот и весь сказ. А по натуре я прямой гусар русский буду, Коновалов по имени».

Закачали цари-короли тут головами от удивления, виданное ли дело говорящий медведь, хоть и отпирается, что не медведь только обидно вот, что русский а не свой-родной европский. «Надыть, одни говорят, его графом назначить или генералом».

А другие возражают: « Нет, надыть его лучше в цирке за деньги показывать, оно доход вполне изрядный явит».

А медведь на то усмехается: « Вы ребята хоть и цари-короли, говорит, но ясности глубокой, однако, во взгляде не имеете».

«Как так, завозмущались цари короли, и уж ружья и пушки на Коновалова направили, да мы тя щас так отпудрим, мать твою за ногу, ни один лекарь лечить не возьмется!»

Усмехнулся на то гусар Коновалов и достал из кармана горошину, а на ней принцесса посиживает да вокруг поглядывает.

«Вот, говорит медведь Коновалов, моя невеста, принцесса земли всей. Как она подрастет, до человечьего роста, то станет королевой, а я при ней королем, посему вы ребята становитесь скорей на коленки и присягайте нам покуда не поздно».

Упали цари-короли тут в ноги: «Не погуби, мол, отец родной!» причитают.

«Да чего уж там, говорит медведь-гусар, Вы ребята живите как хотите, только не хамите. На земле сей покуда всем местов хватает, так что не лезьте в наш огород, то есть в лес, тьфу ты, я имею в виду».

Зачертыхались тут цари-короли внутренно, а наружно вида не показывают, а ну как медведь лапой-то хватанет! И замерли в притворном уважении.

«Надыть, про себя тут мечтают, принцессу энту мелкую что на горошине посиживает, увесть у медведя этого тайно. Оттого большой профит может получиться, коли она и в самом деле принцесса земли всей будет. И короля-инператора заморского, заокиянского позвать следует, потому он похитрее нашего будет».

И укрылись по кустам для выжидания когда медведь, наконец, вполне расслабится. Ну и волк тем часом в кустах сидел и тоже бдел в ожидании. Бдел, бдел да и задремал видать от бдения-то совсем – и храпеть начал.

Зарадовались тут цари-короли, «Наше времечко пришло, слава те Хосподи – дрыхнет косолапый, не долго и ждать-то пришлось!» и скорей в берлогу потопали и уж руки разлапили, чтоб принцессу половчее хватать.

А в берлоге то медведь сидит да трубочку покуривает: «С чем, ребята, пожаловали?» -этак нежно дружелюбно спрашивает.

«Да мы того, поклониться вроде хотели», – отвечают.

«Знаем мы ваши поклоны», – гусар говорит, – «хоть вы и цари короли снаружи будете, а внутри-то вылитые волки!»

Да как поддал всю их кучку королевскую ногой, так и полетели они в кусты где волк дотоле мирно храпел.

И пошла и них тут куча-мала, они с перепугу-то на волка наскочили, а волк на них, и покатились они всем кубарем прямо в бочку с медом и слиплись в месте так что и керосином не разольешь, а чего от кого осталось неизвестно, потому как бой у них вроде и по сей день идет. Увидал такое происшествие король-инператор заморский-заокиянский да с полпути назад домой в царство свое потопал.

А гусар-медведь Коновалов и по сей день в лесу живет, чего ему сдеется-то? Он принцессу земную хранит, а она его в свой черед.

А Земля-мать и Отец Небесный о них безпрестанно пекутся-заботятся, и дай-то Бог и нам всем того же.

2018—20

Дон Жуан

Однажды утром, а может даже и вечером, вскочил дон Жуан на своего коня… (или может все-таки конь вскочил на него?) Нет это было, кажется, в другой раз и совсем в другой истории, а вэтот раз все было по другому. Вообщем дон Жуан просто вскочил на коня и отправился к доне Анне.

Дона Анна жила в маленьком домике за горой, стоило только въехать на гору и спуститься и ты уже в гостях. Но когда дон Жуан въехал на гору, конь увидав молоденькую кобылку, тут же и скинул дона в близлежащую лужу, а сам завел беседу с юной конской девицей. Лужа к счастью давно высохла, так что дон Жуан не промок, но зато получил 8 шишек на лбу и потому отправился к доктору Санградо.

Доктор Санградо дал ему касторки для очищения внутренностей, сделал ему «ощуп костёв», проверив все ли на своем месте и нет ли какой недостачи или избытку, и обмотав напоследок пациенту голову мокрым полотенцем, отчего дон Жуан стал походить на настоящего мавра, прописал постельный режим. После всех этих процедур дон Жуан отправился, наконец, восвояси.

А местные жители подумали, что он и есть самый настоящий мавр и стали его поскорей преследовать и изгонять.

«Ребята, да я же свой, местный! Я же известный всему миру дон Жуан!» – отпирается дон Жуан. А те ему в ответ: «Ври больше, дон Жуанов в тюрбанах не бывает!» – и наштамповали ему синяков по всей фигуре. И если б он не убежал, то наверно бы и вовсе укокошили до смерти.

Дон Жуан после всего этого решил несколько уединиться и подумать, как же ему дальше жить-существовать. Сел он под развесистым деревом, не то смоквой или клюквой, думал, думал, думал да и заснул.

А во сне он снова сел на коня и отправился к доне Анне. Но конь опять увидал молоденькую кобылку и скинул дон Жуана в лужу.

От падения дон Жуан проснулся и увидел невдалеке своего коня завтракавшего свежей травой и цветами. Тогда он поспешно вскочил на коня и помчался поскорей к доне Анне.

Но конь видно объелся травой и его стало тошнить и дона Жуана ото всех его приключений тоже стало тошнить и взаправду сказать такое, конечно, редко бывает, но как видно не без того, что все же иной раз бывает. Ну, а как им тошнотворное занятие это понаскучило, то и отправились они мелкой рысцой дальше.

Но тут конь снова увидав кобылку, скинул с хребта дона Жуана в лужу и громким ржаньем стал объясняться ей – кобылке надо думать, а не луже, в вечной конской любви.

Дон Жуан получил 8 шишек на затылке, так что получилась целая корона из 16 шишек, и снова пошел к доктору Санградо.

Доктор дал ему снова касторки, сделал «ощуп костёв», забинтовал голову мокрым полотенцем и снова прописал постельный режим.

Дон Жуан отправился домой, но по пути решил задуматься, как ему дальше жить, сел под деревом, подумал, подумал про всякое да и опять заснул.

Во сне он снова решил посетить дону Анну, сел на коня, но сперва завязал коню глаза полотенцем, чтоб тот вдруг увидав кобылку не сбросил бы снова всадника в лужу.

После такой предосторожности дон Жуан вполне спокойно доехал до домика доны Анны, но там ему сказали, что дона Анна только что отправилась верхом на кобыле к дону Жуану.

Дон Жуан тут совсем было расстроился и проснулся. Но тут он увидел неподалеку своего коня и стал к нему осторожно приближаться. При этом он подумал так: «Если я буду вести себя как мешок, то конь подумает, что я мешок и не станет меня сбрасывать». И он стал всем своим внешним и внутренним видом изображать из себя мешок и при этом неизменно повторять: «Я мешок, я мешок, я мешок…»

А конь подумал: «И чего это он прикидывается мешком? Видать чего-то от меня хочет. Сброшу-ка его пока не поздно, да и все дела! А то после еще хлопот не оберешься. Я не для того родился, чтобы мешки возить. Я ведь не грузчик, а конь!» – и тут же поскорей и сбросил дона Жуана в кусты.

Дон Жуан пролежал в кустах до вечера, все раздумывая, как дальше жить, а когда совсем стемнело влез на дерево, чтоб волки случайно не подумали в темноте, что он баран, а не дон Жуан и перепутав не съели бы ненароком.

Там он подумал глубоко про самое разное да и опять уснул.

Но и во сне дон Жуан снова вскочил на коня и отправился к доне Анне, но по пути встретил доктора Санградо, который ехал куда-то на доне Анне…

Тут, то ли от подувшего вдруг ветра, то ли от возмутительной такой картины, дон Жуан свалился с дерева сломал 4 ребра и проснулся. И снова он отправился к доктору Санградо и доктор дал ему снова касторки, сделал «ощуп костёв», компресс из ромашки и корсет из соломы.

Когда дон Жуан вернулся домой он сильно расслабился, чтоб скорее выздороветь и уснул.

А во сне он вскочил на дону Анну и поехал к коню, но увидел доктора, который на коне скакал к доне Анне.

«Эй, док, – сказал тут дон Жуан, – конь-то ведь мой! Давай поменяемся.»

«А давай!» – сказал доктор Санградо и они поменялись и дон Жуан поехал на коне, а доктор на доне Анне. Но дона Анна была не дура, и тут же ухитрилась сесть доктору на шею. С тем-то они и разъехались.

А когда 4 ребра дона Жуана снова срослись и шишки на лбу и затылке тоже исчезли, дон Жуан вскочил на коня и отправился к доне Эльвире…

2013—20

Дон Педро

Про дона Педро много чего рассказывают, да верно уж больше врут. Что он и зеленый словно огурец, хотя и желтый как банан, но в то же время и красный как помидор, будто он светофор какой. Просто уж сплошные, кажется, чистейшей воды враки.

Понятно, что без вранья сроду нигде и ничего не обходится, но и одного-то чистого вранья тоже ведь быть никак не может. Будь в мире одно только вранье, так ему бы не на что стало и опереться, потому что само-то вранье вечно ведь прикидывается правдой, вранью-то ведь нет никакого уваженья. А не будь правды чем бы вранье тогда стало и прикидываться?

Хотя, что касается дона Педро, то тут враньем вовсе и не пахнет, а все есть самая, что ни на есть чистейшая кристальная хрустальная правда. Правдивей и не бывает. Судите же сами.

Дон Педро всегда носил зелено-огуречного цвета куртку, желто-банановой окраски штаны и красную, совсем как спелый помидор шляпу. Конечно, всякий может этак нарядиться и сказать: «Я дон Педро», но тогда это будет уж просто чистой воды обман, потому что доном Педро никто кроме самого дона Педро быть все же не может. Хотя на свете и существует бесчисленное множество разных донов Педро, но это уже совсем другие доны Педро.

А настоящий дон Педро, о коeм здесь пойдет речь, только и есть – один единственный такой на всем белом свете.

Он к примеру однажды так разбогател, как «Икея», Билл Гейтс или даже Цакерберг, а все другие доны Педры сколько их ни есть на земном шаре совсем не разбогатели, а напротив обеднели. Так уж это заведено, что если одни богатеют, то другие непременно беднеют и скорей уж все на этом свете станут бедными, чем все умудрятся стать богатыми.

Правда поначалу от прочих донов дон Педро мало чем и отличался: детство у него было как у всех, семья и родня как у всех, да и все почти как у всех. И если про все про это обыкновенное рассказывать, то тут верно и всяк скоро задремлет со скуки. Но книги все же для того и сочиняются дабы их читали, а не впадали от одного их вида в спячку; иначе бы медведи давно обзавелись библиотекой.

Хотя с некоторых не столь уж давних пор и считается, что человек не такой уж дальний родственник обезьян, но дон Педро смахивал все же больше на гриб нежели на братьев наших приматов. Конечно, на сходство с груздем или опенком более всего влияла шляпа, которая обычно гнездилась на его голове. Ну, а меньшие братья наши приматы, что-то не додумались покуда и до шляп, да собственно и вообще еще ни до чего не додумались! Да и додумаются ли когда? Им ведь и так все хорошо: ешь, пей да размножайся по известным библейским заветам.

Но и кроме того среди обезьян ведь покуда нет никаких донов, да они и не подозревают, что и вообще какие-то доны существуют. Ну а грибов, как и донов, без шляп просто не бывает. Опять же, как тут ни крути, но доны-то всегда с усами, а обезьяны – нет!

Нет у них усов, как например у доблестных донов! Не растут! Или может кто-нибудь видел усатых обезьян? Сам Дарвин не видел хоть и объездил кругом весь свет. И какие же это тогда будут родственные существа, когда у них нет ни шляп ни усов? Дон Педро, однако, был не гриб, хоть и имел шляпу а испанец. И жил он совсем не в лесу, а в Испании, как и все прочие доны, хотя их и было там, как грибов. Это позже уже стали они обитать в Америках и вообще где попало, а до того жили они себе преспокойно в Испании. У них там были донны и быки для развлечения и всем им было хорошо, хотя быкам и не очень, потому что в них втыкали то шпаги, то вилки.

Тут следует кстати еще раз заметить, что у дона Педро были усы, вещь хотя и обычная и для всех прочих донов, но только это были право самые особенные, необыкновенные и замечательные усы: и не только в испанских королевствах, Европе и на всем земном шаре, но даже, пожалуй, и во всей окружающей вселенной. Ибо были они такой необычайной длины, что могли бы дотянуться и до самой Луны. Так что почти все земные и инопланетные доны, там ведь непременно тоже должны быть какие-нибудь свои инопланетные идальго, ужасно ему завидовали по причине столь славных, редкостных усов.

Откуда взялись эти его усы невозможно, конечно, и сказать, но верно оттуда же откуда берутся и все прочие вещи. Некоторые правда спирали на эволюцию, мол все от нее окаянной происходит. Но тогда бы и у прочих земных жителей появились бы подобного рода украшения, чего, однако, не произошло. И дон Педро, как был так и оставался единственным обладателем невиданных и небывалых доселе в природе усов.

Кстати стоит сказать, что эти самые идальго были вовсе не насекомые, как возможно подумают некоторые, а благородные испанские дворяне. Некоторые и правда были даже очень благородные, а некоторые и так себе. Многие из них из бедности уезжали куда подальше, например, в Америку и дон Педро тоже однажды уехал туда вместе с усами. Правда тогда никто еще не знал, что это Америка, но все равно уезжали. Некоторые думали, что это Азия, то есть Китай, а некоторые и ничего не думали, а просто мотались туда сюда, как птицы в поисках более легкого пропитания.

Но тут, пожалуй, и самое время и место заметить, что дон Педро обладал одной особенностью, хотя всяких особенностей-то у него и было хоть отбавляй, он и состоял-то кажется из одних только этих самых особенностей, но только это была самая особенная особенность. Прежде чем он где либо появлялся, неважно где во дворце, в лесу или в поле, словом в любом открытом или закрытом пространстве, сперва появлялись его усы, а уж после, четверть другую часа спустя – уже и сам дон Педро. И точно подобным же образом появился он и в Америке, сначала как обычно появились его замечательные усы, а вслед за ними, соблюдая известную временную паузу, и сам дон Педро.

В Америке, которая тогда еще и не подозревала, что она Америка, жили индейцы, которые тоже еще совсем не ведали, что они индейцы. Они и вообще еще мало чего ведали, а просто жили да радовались, как кактусы, пальмы, муравьи, бабочки или иные какие счастливые растения или существа. Они не умели еще ни обманывать ближнего, ни наживаться и вообще не понимали зачем нужны богатства и цивилизация. И хотя они и радовались, но, однако, давно уже ожидали, что к ним кто-то должен явиться. Ведь и сами они, то есть их давние предки, когда-то явились в эти места, и потому индейцы считали, что и еще кто-нибудь уж непременно когда-нибудь да явится. Такое уж у них было своеобразное верование. Только вот, что может явиться такая вот вещь как усы они уж никак не ожидали.

Индейцы тут же и решили, что пришел конец света. Но усы как и уши и перчатки, как известно не существуют поодиночке, а только парами и когда индейцы узрели и второй ус, то сказали:

– Ишь ты, аж два конца света пришли! – и попрятались поскорей кто куда.

Дон Педро, если хотите знать, приплыл в Америку на корабле вместе с Колумбом, в октябре 1492 года. Но Колумба все уже и так хорошо знают, поэтому о нем и говорить много не надо. Колумб много плавал, но на сей раз правда и сам уж не ведал куда приплывет, хотя и был убежден, что раз планета наша круглая, то куда ни плыви – все равно когда-нибудь да приплывешь туда откуда отплыл или куда-нибудь в другое место. Колумб, говорят, придумал еще и квадратное яйцо, но вот придумать квадратный круг покуда еще никому не удалось.

Ну, а про дона Педро вообще-то мало чего и известно, хотя он и благодаря своим усам первым оказался в Америке. Но истина и справедливость, кажется, вовсе и не любят находиться на земной поверхности да и сама-то правда здесь в вечном презрении и забвении. А посему весь свет убежден, что первым достиг Америки Колумб, хотя местные жители и увидели сперва не Колумба, а усы дона Педро.

И едва было узрев эти колоссальные усы – индейцы сначала хорошенько испугались, а после попрятались кто как сумел, ожидая двойного конца света. А когда уж вслед за усами, четверть другую часа спустя, они узрели и самого дона Педро, то подумали, что такая козявка все же никак не может быть концом света, даже и имея под носом этакую внушительную растительность. Они ведь были еще совсем наивны и не знали ни усов, потому что они у них не росли, ни колеса, поскольку умом еще до него не докатились, да и лошади там слышно повымерли еще в самые додревнейшие времена, а посему и европейского развития там у них не получилось.

И от радости, что пред ними все же не смертоносная стихия, а человеческое существо, как и они, да и все мы, но только с усами, индейцы засыпали его подарками просто от пяток до самых усов. Они были так щедры, что у них после не осталось и крупинки золота, зато дон Педро в один миг сделался богат как два Цакерберга.

И когда появился Колумб дон Педро был уже совсем не тот, что раньше, а поглядывал этаким свежеиспеченным Билл Гейтсом. И в карманах и за пазухой у него сосредоточилось несметные сокровища-мечта всех двуногих существ и всегдашняя цель их земных устремлений.

Колумб же был ужасно разочарован внешним видом обитателей новых земель, одетых так же легко, как некогда человечьи прародители в райских кущах. Он ведь мечтал о богатствах, а всякая бедность угнетала его и сердила и навевала щемящую грусть. И оттого Колумб так вышел из себя, что никак не мог войти обратно и успокоился лишь начав давать имена островам, горам и долам, брегам и рекам и присоединять все это к испанской короне. Глядя на красоты окружающей природы и наготу местного населения, он даже и не заметил перегруженную богатствами фигуру дона Педро.

А дон Педро со всем своим свеже приобретенным имуществом предпочел поскорей удалиться, а то не дай Бог и его бы, как-нибудь тут назвали и куда-нибудь бы присоединили и поспешил вернуться в Испанию.

Колумб же чтобы отвлечься от печальных мыслей завел попугая и услаждаясь собственным эхом в его исполнении отправился и дальше открывать новые земли, даже и не подозревая, что дон Педро вдруг так ловко разбогател.

А дон Педро прибыв в Испанию сразу же отправился к королю, он думал, что король и все прочие начнут его тут же просто ужасно уважать, он-то себя по крайней мере уже вовсю зауважал. Впрочем он навез такую кучу разного добра, что все жители Испании тут же захотели в Америку. И каждый про себя, однако, подумывал: