Где солнце не греет

Александр Герсонский

Где солнце не греет

Глава 1. Клавдий

Было раннее утро. Клавдий, не в силах больше бороться с бессонницей, подошёл к окну.

Когда-то оно было в два человеческих роста. Теперь высокую изящную арку небрежно подпирали грубые и неказистые кирпичи – не совпадающие ни по цвету, ни по кладке со старыми стенами. Неизвестные мастера сузили проём до размера небольшой картины и вмуровали в него массивную дубовую раму с толстым двойным стеклом – необходимость в наше время – не выпускать из комнаты драгоценное тепло.

Тридцать лет прошло с тех пор, как солнце начало медленно угасать. Зимы удлинялись, дни – сокращались. Холод сковал поверхность, оставив людям лишь безмолвную ледяную пустыню.

Клавдий ещё помнил старый мир. Жаркое лето, дождливую, желтеющую осень, зиму – когда даже в самый лютый мороз солнце грело, заставляя снег искриться под его лучами. И весну. Весну, которая не наступала уже много лет.

И никто толком не знает, с чего всё началось. Лучшие учёные пытались разгадать природу катаклизма, но так и не нашли ответ. Церковь без устали вещала о конце света и божественной каре – и, пожалуй, не осталось человека, который не прислушался к её проповедям.

Но только не Клавдий. Он был солдатом. Его научили действовать в любых условиях и при любых обстоятельствах – не задавая вопросов и не размышляя над сутью вещей. Вечная зима для него не кара небесная, не наказание, а всего лишь обстоятельство, которое нужно преодолеть. Солдатской логике этого было достаточно.

Перед окном стоял высокий и крепко сложенный мужчина с суровым и неподвижным лицом, словно высеченным из гранита. Он выглядет свежо, лишь седина на коротко стриженной голове выдавала возраст за пятьдесят. Клавдий напряжённо вглядывался вдаль. Через грязное стекло виднелись стены крепости Морн. А за ними – лагерь, раскинувшийся до самого горизонта.

Это походило на осаду, – отчасти так оно и было. Сотни костров не гасли ни днём, ни ночью. Из них поднимались столбы серого дыма, сливаясь с таким же серым небом без единого просвета. Клавдий знал, за этими стенами копошатся сотни тысяч крыс – замёрзших, голодных, готовых броситься на пролом в любой момент. Их останавливало лишь одно – отсутствие лидера. И появление такого лидера он, как вновь назначенный комендант Морна, не мог допустить ни при каких обстоятельствах.

Взгляд вновь скользнул на стены и внутренний двор крепости. Когда-то Морн был небольшим оплотом, построенным старой империей на склонах Альтаирского нагорья для торговли с карлами. Сейчас, он стал главным перевалочным пунктом нескончаемому потоку беженцев, желающих поскорее укрыться в катакомбах Альтаира от всепоглощающего холода.

Катакомбы Альтаира. Спасение человечества. Одна лишь мысль о них вызывала у бывалого вояки дрожь в кончиках пальцев. Пять лет Клавдий провёл в этих тёмных и сырых подземельях – и уж лучше бы умереть от холода, чем снова вернуться туда.

Первые попытки переселиться под землю начались лет шесть назад. Тогда небольшая группа беженцев пробралась в пещеры и разбила лагерь. Продержались они недолго – карлы перебили всех. Но начало было положено. Идея распространилась, и к Альтарскому нагорью потянулись самые отчаянные – те, кому терять было нечего.

Весть о стихийном переселении достигла Скейльма – правителя Анкара, чьи земли с севера обступила протяженная горная гряда. Опасаясь, что толпы беженцев подорвут и без того шаткую власть, он отправил в регион войска под предлогом наведения порядка. Клавдий тогда был простым лейтенантом.

Второй легион, в котором он служил, первым спустился в шахты и вступил в бой с карлами. Сперва это были небольшие отряды, которых легионеры с легкостью уничтожали, но вскоре путь им преградила целая армия.

Скейльм объявил компанию по колонизации подземного мира. На смену почти уничтоженному второму легиону пришли восьмой и третий, которых срочно перебросили с северных границ. Началась полноценная война. Кровавая и неумолимая. По всему континенту зазвучали лозунги: «Спасение – это путь в недра земли». Набирались добровольцы в армию – и их хватало.

Компания мгновенно возвысила короля, чья власть до того висела на волоске. Лично возглавив «поход в недра земли», Скейльм в глазах простого люда стал не просто правителем – а спасителем человечества.

Но для Клавдия те годы были каторгой. Нескончаемые стычки с карлами в узких и тёмных коридорах, засады, ловушки, неведомые болезни. Он видел, как рядом с ним гибли боевые товарищи. Люди сменялись с такой скоростью, что вскоре он перестал замечать лица.

Долгая и жестокая война продолжалась три года. Шаг за шагом, ценой колоссальных потерь, войска проникали всё глубже в пещеры, закрепляясь на отвоёванных ярусах.

Армия Анкара зачистила катакомбы и заложила первые стены подземного града Скейльхольм – «Главного оплота человечества». Именно так гласили брошюры, распространяемые гонцами по всему континенту.

Строительство «оплота» шло медленно. Клавдий к тому моменту получил звание капитана и отвечал за оборону внешних рубежей. Время от времени карлы, загнанные в нижние ярусы подземелий, устраивали набеги.

Это был кромешный ад. Порой целые отряды солдат и рабочих исчезали без следа. А ещё – отравления, неизвестные болезни и внезапное помутнение рассудка. Но даже перед лицом этих ужасов Скейльхольм оставался для большинства единственным шансом на спасение.

Каждый день к Морну стекались отряды и одиночки из всех уголков Анкара и соседних королевств. Круглосуточно там кипела суета – готовились очередные караваны к переходу через лабиринты мрачных пещер. Большинство, однако, оставалось надолго – а то и навсегда – в лагере у стен без шанса пройти дальше.

Лагерь растянулся на несколько лиг и состоял в основном из самодельных юрт и бараков. Кое-где, правда, виднелись и более прочные постройки – те, кто зимовал здесь не первый год, успели срубить землянки и добротные избы.

Порядка в лагере не было. Формально там базировался отряд стражи, но он не справлялся с поддержанием закона. В лагере кишели нищие, бандиты, наемники, дикари, выползшие из опустевших лесов в поисках убежища, и бог знает какой еще сброд.

Жизнь не замирала даже ночью. Повсюду сновали вербовщики от разных фракций, набирая добровольцев. Превыше всего ценились солдаты и рабочие – всех, кто мог держать в руках оружие, кирку или лопату, записывали в очередной кораван в первую очередь.

И всё же спрос на людские ресурсы был значительно ниже предложения. С каждым годом лагерь разрастался, вызывая тревогу у короны. За пять лет в нём вспыхнуло по меньшей мере три крупных мятежа и с десяток мелких стычек. Это гнойная язва на теле государства и Клавдию предостояло ее вскрыть.

Клавдий отвернулся от окна с гримасой отвращения и подошёл к прикроватному столику. Там лежал комендантский жетон – символ его власти.

Он взял жетон в руки и вгляделся в вычурный узор: «три меча, связанные шипастой лозой, по которой стекает кровь» – древний символ династии Анкаров, означающий «силу единства и общую боль». Но Клавдий видел в нем иной, скрытый смысл, оставленный предками Анкаров, чьи корни уходят к цессариям, правилетям старой империи, – боль, которую испытывает всякий власть имущий.

Он чувствовал эту боль прямо сейчас, понимая, что поставлено на кон, и какая роль отведена лично ему.

За годы бесконечной зимы поверхность стала практически необитаемой. Редкие поселения держались из последних сил. Столица Анкара, Нордин, превратилась в город-призрак. Лишь немногие смельчаки оставались на насиженных местах, отбиваясь от мародёров.

Совсем недавно Скейльм был вынужден перенести свою резиденцию в ещё недостроенный Скейльхольм, но по дороге королевский караван – вместе со всей четой – исчез, так и не добравшись до Морна.

На пороге всемирной катастрофы, грозящей стереть всё живое с лица земли, Анкар, оставшийся без монарха, стал ареной политических интриг. Правители соседних государств, не имевшие доступа к подземным убежищам, отчаянно искали способ сохранить власть.

Отток населения, дезертирства, голод и мятежи вынуждали монархов к активным действиям. Морн и лагерь под ним кишели шпионами, ежедневно докладывавшими своим господам о каждом новом караване, каждом слухе, каждом вздохе надежды.

Больше всех от исчезновения Скейльма выигрывал соседний Горнбур. Его правитель, Загрид – двоюродный племянник правителя Анкара – имел право на престол и намеревался перехватить колонизаторскую компанию под своё начало.

Такой расклад не устраивал Лорн и Харинфорд. Они как раз активно сотрудничали с Анкаром, вкладываясь в компанию в обмен на достойное место своей знати в палате лордов нового подземного гкоролевства.

Однако, по слухам, оба государства также тайно посылали разведывательные экспедиции в обход Анкара, надеясь найти собственные пути в недра Альтаира. Формально горы никому не принадлежали – и каждое королевство хотело откусить кусок, пока Анкар не объявил их своими владениями.

На днях шпионы Анкара донесли, что в лагере готовился очередной мятеж, подогреваемый и щедро спонсируемый со стороны соседнего Горнбура, и при поддержке других сил, – каких, не трудно было догадаться.

Именно чтобы удержать контроль, лорд-маршал Варел, человек, который с самого начала возглавлял компанию, назначил Клавдия новым комендантом Морна. И Клавдий выполнит свою миссию, чего бы это ему ни стоило.

Продолжая всматриваться в медный жетон, словно пытаясь разглядеть какое-то тайное послание, зашифрованное в гравировке, он подошёл к серванту и налил бокал вина.

Когда-то он думал, что власть приносит только радость и облегчение. Он добивался положения в армии с самого низа – не имея ни знатного рода, ни образования. Отмывал ночные котлы, стирал ноги на марш-бросках, шёл в атаку первым – и получал увечья, от которых до сих пор сводит в плечах по ночам. И каждый раз, преодолевая очередную невзгоду, он знал, что добьется большего… или умрет. Другого не дано.

Но когда его впервые произвели в сержанты, он не почувствовал удовлетворения. Как бы он ни старался выполнять поставленные задачи безупречно – боль ответственности нельзя было заглушить. Она точила изнутри, не давала спать, заставляла первым лезть на стену.

Каждая ошибка, каждый промах подчинённого бросал тень неудачи на него самого.

И Клавдий, стремившийся выкладываться до предела, не мог смириться с разгильдяйством. Он карал – даже бывших друзей – жестоко и беспощадно за любую оплошность. Так было на каждом новом уровне власти. Но, чем выше он поднимался, тем сильнее становился зуд в груди.

Теперь же, в этой проклятой душной комнате, освещённой лишь тусклым светом окна и догорающим огарком свечи, боль достигла апогея. На кону слишком многое, и только от него зависит исход.

Нужно действовать быстро, но обдуманно! И первое, с чего ннеобходимо начать, – уничтожить верхушку зреющего мятежа. Клавдий чувствовал – бунт уже на грани. Ещё миг и он вспыхнет. Медлить нельзя!

– Стража! – рявкнул он.

В комнату ворвались двое стражников, сопровождаемые пронзительным скрипом двери. Петли специально не были смазаны, чтобы помешать убийце тайно проникнуть в покои коменданта.

– Да, господин! – выкрикнул один из стражей.

Тот неплох, – подумал Клавдий. Сложен крепко, реагирует первым. Привычка оценивать людей, выработанная ещё в сержантские времена, не покидала его. Мысленно взяв стражника на заметку – разузнать, годится ли для деликатных поручений, – он приказал:

– Вызвать ко мне лейтенанта Хоруса. Немедленно!

– Есть! – хором ответили стражники и вышли.

И вновь пронзительный скрип закрывающейся двери ужалил в ноющие виски. Да так сильно, что комендант невольно поморщился.

Мятеж зреет в южной части лагеря, – продолжил размышлять комендант, вновь уставившись в окно. Там стражники почти не появляются. Вход в ту часть лагеря ничем не защищён – вплотную примыкает к лесу. А лес – это ресурс! Кто контролирует ресурсы, тот владеет властью и влиянием. Несомненно, именно там – ячейка мятежа! Так и хочется отправить тысячу копейщиков и выжечь всё дотла. Но прямое вмешательство только раззадорит толпу. Нужно действовать тоньше…

– Комендант, – прозвучал тихий голос за спиной.

Клавдий не подал виду, но внутренне сжался. Хорус снова подкрался незаметно. Это была не случайность – это демонстрация силы.

Не оборачиваясь, спокойным тоном комендант произнёс:

– У меня для вас задание, лейтенант. Государственной важности…

И Клавдий начал излагать свой план. Долго и методично, не упуская из вида ни одной детали. Передавая лейтенанту всю информацию, которую получил накануне у своих соглядатаев. Естественно только ту, которую Хорусу стоило знать для своей миссии.

Молча выслушав указания, Хорус кивнул и вышел из комнаты – с тем же скрипом двери, что и стражники до него.

– Чертов выскочка, – не выдержав унижения, тихо процедил Клавдий.

Внезапно что-то остро укололо его в ладонь. Он разжал пальцы и увидел как комендантский жетон впился иглой в плоть. Кровь, собравшись на ладони в густую каплю, сорвалась на пол.

Он перевернул окровавленный медальон и прочитал выгровированные на нём слова «сила единства и общая боль», – задержавшись взором на последнем.

Глава 2. Хьюго

Хьюго проснулся от жуткого холода и попытался поплотнее укутаться в одеяло, в надежде хоть немного согреться и ненадолго продлить миг утренней дремоты. Холод заставлял дрожать старые кости, проникая в самую глубь, словно лёд, врастающий в трещину камня.

Маленькое пространство его хижины заполняла почти непроницаемая тьма. В этом звенящем мраке трудно было что-либо разобрать. Лишь слабое мерцание почти прогоревших углей в печи.

Мысленно выругавшись за то, что поленился встать ночью и подкинуть дров в огонь, старик стянул с себя тяжёлое меховое одеяло и, присев на край кровати, попытался ногами нащупать свои домашние лапти.

Не найдя их, он опустил босые пятки на каменный пол, и резкий, как удар ножа, холод впился в ступни. Поморщившись, старик на цыпочках доковылял до грубо сложенной печи и подбросил в неё несколько щепок с розжигом. Они нехотя вспыхнули слабыми язычками пламени.

Наконец разведя огонь и наблюдая, как он жадно облизывает сухие поленья в предвкушении пира, Хью вдруг вспомнил свою прежнюю жизнь.

***

Тогда он сидел не у старой печи, а у огромного камина в родовой башне Эльмаров, где полы были выложены мрамором, а стены украшены дорогими гобеленами. В руке он держал бокал вина, тёплого, как дыхание женщины.

Его звали Сер Хьюго де Эльмар. Дворянское имя и горячая голубая кровь.

Он был первым фехтовальщиком империи, любимцем двора и ночным кошмаром для врагов. Его талантами пользовались короли, и платили за них по-королевски. Он был богат, молод и безрассуден.

А теперь? Теперь он – просто Хью. Без титула, без имени, без будущего.

Старик опустил взгляд на свои руки. Сухие тонкие пальцы, покрытые грубой кожей, испещрённой белыми полосками шрамов. Морщины на ней – словно русла высохших рек. Под ногтями – грязь, не смываемая годами.

Всего девять пальцев. Указательный на левой руке заменял гладкий обрубок, напоминавший о том, что этот новый суровый мир не прощает ошибок.

Когда-то давно его лицо – острое, смуглое, с чёрными, как угли, глазами – было предметом особой гордости. Он пользовался большой популярностью у женщин и не раз скрещивал сабли с их ревнивыми мужьями. Благо в фехтовании молодой Эльмар был столь же искусен.

Сейчас всё это казалось не более чем глупым ребячеством. Наивная, бессмысленная жизнь.

За двадцать лет скитаний по заснеженной пустыне его грубая, морщинистая кожа стала памятником боли и страданий, возложенных на алтарь выживания – единственной цели, которая стала для него важна. Не осталось ни одного участка тела, который мог бы похвастаться отсутствием шрамов. Хьюго кусали, драли когтями, рвали на части и даже пытались сожрать целиком. Но по-настоящему Хью страшил один зверь, властвовавший в этом богом забытом мире – холод.

Его жизнь превратилась в ежедневную борьбу за выживание, и каждая схватка оставляла на теле напоминание о себе.

Холод лишил Хью двух пальцев – на руке и на ноге. Но больше всего время не пощадило лицо. Некогда предмет гордости к шестидесяти шести годам стал похож на испещрённую засечками разделочную доску. Правый глаз помутнел и беспомощно смотрел вбок, будто отчаянно пытался что-то разглядеть. Серые, спутанные волосы и жиденькая бородка окончательно придавали ему отвратительный вид.

Однако сейчас внешность уже не волновала Хьюго. Кто оценит её в этом ледяном аду, где последний выживший, возможно, он сам?

***

Огонь медленно пожирал древесину, превращая поленья в чёрные головешки, раскалывая их на куски, а затем и вовсе превращая в пепел. Недавно твёрдое, сухое полено доживало последние мгновения своего бытия, предрешённое к неизбежному концу. Умирая, оно дарило хозяину хижины шанс прожить ещё один день.

***

Будущее и прошлое – не более чем иллюзия, думал Хью. Прошлого уже нет, будущего ещё нет. И неизвестно, будет ли. Важно только то, что здесь и сейчас.

Прошлое – всего лишь источник сожалений, крадущий у тебя жажду жизни. День, проведённый в сожалениях подарен прошлому. Шаг назад, к смерти, от которой Хью бежит уже многие годы.

Будущее не лучше. Это источник тревог и страхов. А впереди, за всеми надеждами, определённо только одно – всё таже смерть. Куда бы ты ни устремил взор, – в прошлое или будущее, ты видишь лишь её, жадно хватающую тебя за рукав.

Всё, что остаётся, – этот самый миг жизни. Между двумя смертями. Той, от которой ты успел ускользнуть, и той, в лапы которой ещё не попал. Вот единственная реальность, от которой не убежать.

***

Старик дрожащим движением подкинул в печь ещё одно массивное полено, задев алый уголёк, больно уколовший его руку. Ожёг прервал раздумья и привел в чувство.

Теперь жилище Хью уже не напоминало склеп. Тёплый свет пламени мягко окутывал пространство, освещая шкуры животных, которыми были обвешаны стены, бочки с припасами, травы и коренья, обильно свисающие с потолка.

Хьюго жил в небольшой каменной хижине в горах, на которую наткнулся давным-давно. Еле живой, обессиленный, замерзший. Он выжил, несмотря на все тяготы, и решил остаться здесь, обустроив жилище для комфортного существования. Если слову «комфорт» ещё осталось место в этом проклятом мире.

Каждый день он выбирался в ледяную стужу в поисках пищи и припасов. Когда-то Хью был лучшим фехтовальщиком, но фехтовать ему уже было не с кем. Поэтому пришлось научиться охотиться.

Там, среди ледяных скал и заснеженных елей, осталось не так много живности, способной противостоять холоду. Охотиться приходилось каждый день. Лучше запастись мясом впрок, чем голодать, когда дичь совсем исчезнет.

Старый охотник порой задумывался, зачем он цепляется за жизнь, и не мог найти ответа.

Хью был чудом уцелевшим реликтом старого мира. Возможно, были и другие. Непременно были. Наверное, даже целые поселения. Несколько раз он даже натыкался на признаки их существования. Но сторонился их, не мысля себя снова в обществе людей, словно стыдился показать в кого превратился.

***

В тот день сратик, как обычно, отправился на охоту.

Идти пришлось долго: в последние годы на склонах вблизи его дома зверь попадался редко. Спускаться в низину долины пришлось ещё до обеда, пробираясь сквозь густую лесную чащу по пояс в сугробах.

Сюда он захаживал редко и надеялся наткнуться на какую-нибудь дичь – хоть на захудалого зайца или лисицу, – но удача в этот раз ему не улыбнулась. Почти весь день старик бродил по безмолвным, ледяным чащам, и кругом стояла звенящая тишина.

Хьюго уже было решил возвращаться домой, как вдруг неподалёку разглядел взрыхлённый снег. Затаив дыхание, чтобы не спугнуть зверя, он огляделся и медленно двинулся к следу.

Издалека показалось, что зверь был крупный – возможно, лось или медведь. Но, подойдя ближе, охотник не поверил своим глазам. В раскиданном по сторонам рыхлом снегу отчётливо виднелись человеческие следы. И не одни. Здесь совсем недавно прошли, по меньшей мере, пять или шесть пар ног.

***

Люди.

Хьюго не видел их лет пять. Последнего бродягу, такого же, как и он сам, Хью едва не прикончил, случайно столкнувшись с ним в лесу при похожих обстоятельствах.

И вот теперь целый отряд незнакомцев шатается в окрестностях его дома. Что им тут делать, – в этих богом забытых местах, – вдали от крупных городов? Но ответ пришел быстро. Голод и нужда заставили их уйти дальше от насиженных мест – так же, как и его.

Старик вгляделся в следы. Чувство тревоги нарастало, и он понял почему: следы вели в направлении северо-запада – туда, где находилась его хижина.

В поисках дичи он ушёл далеко на юг и, сделав большой крюк, планировал вернуться к хижине с восточной стороны. Пришельцы двигались как раз с юго-востока, и он с ними разминулся.

Поразмыслив, Хью решил пойти по их следу. Если следы свернут в другое направление – беда миновала, и он аккуратно сойдёт с протоптанной колеи, чтобы вернуться к хижине. Если нет… Он ещё не решил, как поступит в таком случае.

Если пришельцы наткнутся на его жилище, пиши пропало. Они вынесут её подчистую, а то и решат дождаться хозяина. Выжидать, пока незваные гости уйдут, было бы равносильно самоубийству. Старик уже ощущал, как его конечности сводит от холода, несмотря на толстые меховые перчатки и слой жира, которым он обильно обмазывал своё тело.

Выбора нет. Он двинулся по следу.

***

Их было шестеро. Хьюго сразу понял – это не охотники. Матёрые, опытные солдаты, одетые в меха и доспехи. Трое из них ничем особо не выделялись, разве что были хорошо сложены. Вооружены мечами и массивными щитами. Еще один – ростом под два метра, не иначе потомок аданов, с огромной булавой в форме головы вепря. Другой – низкого роста, карл, с двумя изогнутыми ножами, похожими на поварские тесаки.

Но самыми опасными были двое.

Один – парень среднего роста в чёрном меховом плаще с капюшоном, скрывающим лицо. Он не носил ни оружия, ни щита, как остальные. Но, легкая бесшумная походка, и плавные движения выдавали в нем искусного бойца.

Наконец, вожак – высокий коренастый, немногим моложе самого Хью. Вооружен внушительной секирой, перекинутой за спину. Лицо грубое, иссечённое шрамом, будто высеченным из скалы. Он стоял у входа в хижину и осматривал всё, что выносили другие.

Всё съестное и полезное складывали в большие тюки, остальное сбрасывали в кучу. Один из разбойников примерял фамильную саблю Эльмаров.

Внезапно Хьюго услышал хруст снега за спиной.

– «Следы», – успел подумать он. – «Я не проверил периметр».

И в тот же миг голову пронзила острая боль.

***

Хьюго не потерял сознания, но в глазах потемнело, и он зашатался. Его подхватили крепкие руки и поволокли к хижине.

– А вот и хозяин этой халупы нарисовался. – Услышал он человечкую речь, – впервые за пять лет, – и упал в снег прямо под ноги предводителя.

Хью успел разглядеть меховой сапог с волчьими когтями на носах, прежде чем он опустился ему на руку и сильно вдавил ее в притоптанный снег. Рука предательски заныла.

– Что ж, старик, лучше бы ты отсиделся в лесу, – голос был спокойный, но твердый. – А теперь придётся тебя прикончить.

Хью понимал – это конец. Он не выстоит против семерых, или сколько их там на самом деле. Но просто так умирать не хотелось.

– Только трусы убивают безоружного, – прохрипел он в снег.

– Что ты сказал, старый? – один из бандитов, стоящий неподалеку, впечатал сапог ему в живот. Меховая трёхслойная одежда смягчила удар, но всё равно дыхание перехватило.

– Стой, Баров, – произнёс предводитель. – Старик хочет умереть достойно. Что ж, имеет право. Дайте ему оружие!

– Мою саблю, – прохрипел Хьюго.

Бандит, вертевший до этого его клинок, усмехнулся:

– Чёртов своевольник.

– Лейн, – спокойно проговорил вожак. – Ты что, не слышал нашего друга? Верни ему его саблю. И если хочешь забрать её себе – сразись. Оружие можно получить двумя способами: в честной сделке или в честном поединке.

– Да ладно тебе, босс, – возразил Лейн. – Посмотри на него. Какой из него боец?

– Ну тогда тебе не о чём беспокоиться, – ехидно прохрипел Хьюго, сплёвывая кровь со слюной.

– Видишь, Лейн? – усмехнулся предводитель. – Верни саблю старику и подари ему достойную смерть.

– Как скажешь, босс, – ответил Лейн, бросая клинок в снег перед Хьюго.

– Смерть подарю. Но не обещаю, что достойную. Как пойдёт!

Хьюго медленно поднялся и подхватил родовое оружие дома Эльмаров. Это сабля принадлежала его отцу – маршалу Ромеру де Эльмар, возглавившему поход на Рахиль-Мир и завоевавшему для империи главные торговые пути на восток. Но кого теперь волновала эта забытая история.