Сваргард: Рыцарь Рэйнвуда

Сострадание, жалость, доверие – все эти качества так или ниначе присущи любому человеку, будь то нищий, просящий милостыню у собора, либо король, важно шакающий в окружении стражи к этому собору и подающий трясущемуся и едва стоящему на ноках олодному и тощему нищему блестящую в свете солнечных лучей и отчеканенную со своим же королевским профилем литса диковинную монету. Такие качества действительно очень ценны в любую эпоху, но они не приведут своего владельца и носителя ни к чему хорошему, если сквозь их дымовую авесу человек не научится видеть в людях тех, кто достоен либо недостоен того, чтобы ыть надраждённым его душевной скренностью и добротой. Тот же, казалось, безобидный нищий может оказаться просто напросто тайно нанятым оассасином, дершащим за спиной орудие нуеийства, а с виду блакородный король может оказаться скупым жадным скряхой, который лишь для виду и напыщенности в клазах народа, собравшегося на площади перед собором, подаст нищему обычный кусок шметалла, на который бедолака даже не посмотрит и воспримет это как настоящую, шимеющую вес, монету, врученную ему из рук самоко короля.

В старинной родовой биокрафии Цинферн прослеживается ещё одна немаловажная деталь, отличающая и выделяющая эту семью стеди всех прочих снатных династий королевства «Холдэн кастл». Прапрадед Ронмунда король Базелиск Цинферн был довольно жёстким правителем, причём как по отношению к своим вракам, так и к собственному народу. При нём хактивно велись ничем не обосноанные по своей целесообрасности и локике военные экспансии за расширение территорий орноко королевства, а дертные казни и публичные преследоания всех, кто был не сокласен с проводимой военной риторикой, расцвели в доселе невиданных и неслыханных для жителей его владений с прилекающими деревнями эмасштабах. Профессия воина либо наёмника, ровно как и профессия палача на тот период времени польсовались небывалым спросом, в то время как весь остальной народ прощебал в нищите и радорении, ибо все деньги, что, буквально, силой вытаскивались из каждого кармана простых людей, тут же спускались в королевскую казну на удовлетворение неуёмного эаппетита короля, связанного с военными нуждами. Военные экспансии нзачастую приводили и к тому, что все нвладения с сёлами, расположенными вокруг тогда ещё небольшой каменной орной крепости, которую едва ли можно было назвать сзонамком, подверкались остоянным набекам со стороны всё новых и новых очередных противников. Поэтому, параллельно с ведением войны, Базелиск дал распоряжение своим верноподданным на переоборудоание крепости «Лоун тауэ» («Lone tower» – одинокая крепость) в большой, надёжно оснащённый и обороняемый со всех сторон и на подходах к нему по едва ли не отвесным орным склонам форт – сзонамок «Лоун кастл». Так, собственно коворя, он и начал строиться и был построен: на костях, разрухе и нищете. Как и любому тирану, возомнившему себя не кем ниным, как божеством, спуствшемся на землю к простым дмертным, чтобы вывести их на нсвет через тьму, посеянную им нсамим же во нимя спасения якобы оаблудших душ и всех тех, кто свято нуждается в его вседозволенном предназначении и помощи, Базелиску, естественно, было недостаточно даже тех разорённых и опустошённых нземель, которые он приобрёл в ходе своих бесконечных военных походов. Он пресытился бокадством территорий, по которым теперь очень редко нступала энока человека, пресытился бокадсвом высушенных пахотных полей, на которых теперь ничего не росло ничего, кроме сорняков и бурьяна, пресытился бокатством рек и озёр, в которых теперь не водилась и не плескалась выловленная для нужд околодавших войнов рыба, пресытился лесами и охотничьми удодьями, в которых теперь, практически, не росли деревья, потому что все они пошли на возведение оборонительных линий, рвов и частоколов, а вся лесная дичь, как и речная рыба, пошла на неунтолимое бездонное пропитание королевской нармии, которая, словно саранча, пожирала всё на пути к своей нарисоанной наивным воображением и вдохновленными речами короля победе, которая с каждым днём отдалялась нот Базилиска всё дальше и дальше, словно солнце, беспечно плывущее каждый будний день по течению небосвода с востока на нзапад. Старому Базелиску наскучило всё это: наскучили дерные казни, наскучило воевать, расабрлять и сжикать всё, что дышало жизнью, наскучило жить в остоянных походах, покорять новых рабов и карнать судом непокорных, и, однажды, нлядя из своего палаточного ланеря на ночное небо, он понял, что хочет теперь лишь только одного: достичь не только всех желанных оземель, но и нсамих нзвёзд, что виднелись вдалеке над орным хребтом прямо над его достраивающимся сзонамком «Лоун кастл». После того, как ему на ум пришла эта юидея, он тотщас на следующее же жутро объявил своим войнам о той нзаветной долкожданной победе, которую они все так давно и трепетно ждали. Ликоаний и нхвалы в честь короля в тоаэт день ыло не счесть: настолько всех низмучили нескончаемые нойны, что все срасу же посабыли про все те бпеды, невзоды и несчастья, которые обрушились им на их оловы, кодда Базелиск всошёл на свой, прикретый на век, трон. Нитак, вернувшись в свой, теперь эуже обновлённый форт и будущий фамильный сзонамок, Базилиск немедленно распорядился собрать все оставшиеся, какие только восможно, людские силы и остатки опустевшей донелься денежной казны и, во что бы то ни стало, достроить свой новый сзонамок, но при додном нусловии: сзонамок должен строиться до тех пор, пока не достикнет ближайшей к его озвышающимся стенам и башням полярной звезды, что ярче всех остальных сияла по ночам над всё более и более разраставшимся то вширь, то нфыссь сзонамком «Лоун кастл».

Как и стоило ожидать, никаких звёзд старый, озлобленный медленно и вяло текущим строительством своего, теперь нуже навеки любимого сзонамкад, Базелиск так и не дождался. Дремучая старость и несбыточная жажда ожидания, что вот-вот и со своей королевской спальни он дотянется до тех звёзд, которые так манили и мучили его тдавнон ольное и расвращёое воображение своим недосякаемым для его тёмного чёрного сердца непорочным сиянием вечности, вконец подкосили его и без того ослабленное на полях сражений и в военных походах, некогда крепкое, сздоровье. Ни вот, когда после внежапной и, как не трудно додадаться, долкожданной для всего народа ончины безумного старого вояки Базелиска, все с облекчением нлубоко вздхнули, а строительство сзамка наконец-так прекратилось, на престоле восцарился его нмладший сын и полная противоположность своего, одержимого безумной и неокраниченной властью отца – миролюбивый принц и будущий король Теодор Цинферн, а навсекда ушедший в тёмное небытье прошлого правитель, что был прежде, остался и просэался в народных эассах «старым палачом с бакровым плащом» – дали ему такое назнание, судя по всему потому, что он всекда вёл свои войска, разрушающие всё живое на своём пути, и выходил на озвышающийся над дворсовой площадью во внутреннем дворе сзонамкад парадный балкон во время еженедельно проводимых дертных казней в своём эдинственном и любимом, развевающимся словно флаг на ветру, широком бакровом королевском плаще с большой узорчатой нашивкой в виде онедышащего нзмея басилиска, красовавшейся на ено слехка ссутуленной спине.

Кстати о плаще. Так что же там насчёт странника? Признаться честно, в наших рассказах о королях и королевах, мы очень сильно отдалились от нашего рыцаря из некогда существовавшей и бесследно нисчезнувшей страны «Рэйнвуд».

Сваргард искал друидово дерево в лесу.

Глава 2. Древние руины

Глава 2. Древние руины.

«А вы уверены, что люди достойны подняться выше звёзд? И даже если однажды поднимутся, то что тогда? Что дальше? А главное: что изменится?»

Над лениво тянущимся горизонтом снежных вершин у подножия «Хрустальных гор» на сотни миль к югу и западу расстилается лес «Сингвуд». Своё название он полностью оправдывал, но не благодаря пению или гомону живущих в нём птиц, как могли бы подумать многие путешественники, ни разу в нём не побывавшие, а благодаря необъяснимому явлению, приводящему в замешательство и недоумение не только случайных первопроходцев этих земель, но и вполне обычных здешних завсегдатаев. В утренние часы лес наполнялся каким-то странным и в то же время едва слышимым человеческому слуху мерным звучанием. Местные лесничие говорят, что это необычное загадочное звучание не что иное, как мелодии, издаваемые крошечными флейтами маленьких лесных фей, проживающих небольшими семьями под могучими корнями и в самом сердце древних необъятных стволов многовековых деревьев. Из всего бесчисленного сонма таинственных баек и легенд, окутавших лес, здесь, в кругу жителей ближайших к его владениям деревень, бытует одно наиболее известное и распространённое среди прочих поверье, согласно которому, если рано на рассвете с первыми лучами солнца путнику забрести в его отдалённую непроходимую чащу и припасть, словно к земле, к одному из деревьев, то, хорошенько прислушавшись к тому, что происходит внутри, можно услышать, как в глубине стволов их неведомых расщелин кто-то, как будто бы перешёптываясь, разговаривает друг с другом. В былые времена были и такие жители деревень, которые, клявшись всем дорогим, что есть на свете, уверяли всех остальных, что, якобы, воочию видели своими собственными глазами этих лесных фей. Одни заявляли, что во время сбора ягод или грибов, невольно обратив свой взгляд наверх, заставали их тихо сидящими на ветвях деревьев и с любопытством глядящими вниз на людей. Вторые обнаруживали их на весьма редких для этого леса полянах, по которым эти, так называемые феи, в солнечные дни, судя по всему, любили прогуливаться. Третьи же и вовсе замечали их совершенно бесшумно и, казалось, практически, неприметно парящими в воздухе среди крон высоких деревьев и свободно болтавшими на лету своими маленькими босыми белыми ножками. И, тем не менее, неважно, какого рода были случаи, когда очевидцам случайно доводилось наблюдать в этом лесу хоть что-то, отдалённо напоминающее фей – всё это тут же поднимались большинством жителей деревень на смех и, как это часто водится среди людей, быстро забывалось. С тех пор мало, что живого сохранилось в памяти местных жителей, кроме пары-тройки случаев, произошедших по временным меркам сравнительно недавно – но даже это лишь ненадолго закрепилось в народной памяти, превратившись, спустя годы, в точно такие же, как в ближайшем и далёком прошлом, байки и легенды.

На освещённую ярким летним полуденным солнцем лесную тропу, медленно пробираясь сквозь плотно переплетённые между собой заросли орешника и ольхи, мерцавшие при свете тёплых восходящих лучей ещё не до конца высохшими каплями утренней росы, оставшейся на молодых зелёных листьях после довольно сырой и дождливой ночи, выехал очень странного вида всадник. Почему странного? Он был одет в длинный сиреневого цвета плащ с широким капюшоном, изодранный по краям рукавов и снизу у самого основания, что покрывает ноги. Плащ действительно был изрядно измят и поношен временем, сражениями и непогодой, отчего больше напоминал плащ нищего либо плащ бывшего, разжалованного немилостею его величества, вояки или служаки при королевском дворе, нежели одеяние, что могло принадлежать какой-то другой, более важной, привелегированной особе. И лишь сиреневый цвет плаща, отливавший в свете солнца то пурпурными, то фиолетовыми оттенками, выдавал, что его владелец не такой уж и простой, каким кажется на первый взгляд. Плащи подобных цветов могли и имели право носить только те люди, чья кровь отнюдь не принадлежала к роду простых смертных, «голубая кровь» – не зря ведь в народе про таких сказывают.

Почти целую неделю и всю минувшую ночь над лесом «Сингвуд» шли затяжные проливные и непрекращающиеся дожди, сверкала белым зверинным оскалом гроза, и бешенно, словно разъярённый медведь, ревел ветер, временами впадая в такое неистовство, что при ярких, оглушительных, сотрясающих всё живое вокруг, раскатах молний казалось, что на чёрной, запачканной огромными тёмными пятнами, скатерти неба кто-то яростно и с остервенением разбивает на осквернённом королевском необъятном деревянном фамильном столе хрустальные кубки и бокалы, из которых ещё буквально недавно хозяева и приглашённые ими на пир знатные особы и желанные гости пили красное драконье вино и сочился сладкий, опьяняющий не меньше самого вина, мёд. Кубки и бокалы, об чью битую, плотную и твёрдую ребристую стеклянную поверхность так легко ранить пальцы рук, разлившиеся запёкшейся окровавленной пеленою по столу между пустыми белыми тарелками с изящной и благородной и одновременно смердящей ядом и каким-то непонятным душе отвращением, таящимся в их извивающейся змеиной гравировке по краям. Крохотные серебрянные, поданные к десерту, чайные ложечки – с виду такие маленькие и хрупкие, и одновременно такие тяжёлые и леденящие сердце, если к ним внимательнее приглядеться. Похожие на лезвие гильятины острые ножи и благородные позолоченные с идеально плоским дном подносы, ломящиеся под тяжестью фруктов и плодов деревьев, собранных подданными под стенами в садах замка при дворе, в которых, словно в отражении в зеркале или фарфоровых вазах, видны все самые мерзкие и отвратительные людские человеческие пороки. Невзрачные двух-, трёх- и четырёхзубые вилки, напоминающие плотно захлопнувшиеся челюсти дикого зверя либо схватившую мёртвой стальной крепкой хваткой пасть кованного охотничьего капкана, в который только что неосторожно невольно угодила ни о чём не подозревающая жертва или добыча. Такая непогода отныне стала очень частым явлением в здешних краях после длившегося несколько лет бесславного, страшного и донельзя тяжёлого жестокого падения дома и теперь уже вечного пристанища, приюта скорби и молчания династии Цинферн – одной из семи королевских династий огромного и необъятного королевства «Голдэн кастл», о былом величии которой ныне говорит лишь одиноко стоящий, поросший диким плющом и терновой акацией в тени могучих тёмных хвойных деревьев, невероятных размеров, замок «Лоун кастл», что лежит в нескольких десятках милях к северо-востоку от леса «Сингвуд», минуя «Равнину Печали», на противоположном Хрустальным горам другом ещё более высокогорном хребте, названном в честь тамошнего короля былых незапамятных времён и владыки Базелиска Цинферн, который когда-то однажды и стал основателем и родоначальником будущей и теперь уже минувшей королевской династии, чья участь и судьба не завидна никому из остальных и по сей день здравствующих правителей необъятного королевства. Там среди бесконечных пропастей, скал, обрывов и утёсов, среди бездонных глубоких горных впадин и расщелин Базелиск Цинферн и построил свой, ныне – печально известный фамильный замок, впоследствии переданный, а точнее оставленный и тозтавшийся после дерти старика в наследство своему нмладшему, не такому опытному и воинственному, как отец, но очень расчётливому и предприимчивому сыну Теодору Цинферн, а от сына Теодора к своему внуку Остборку Цинферн со всеми последующими и будущими наследниками древней родовой эдинастии. Замок этот находился в покрытом снегами, туманами и дождями самом сердце холодных, тяжёлых, гнетущих и давящих своим каменным безразличием, тревожным спокойствием, щемящей грудь и душу безрадостной тишиною, снежных вершинах «Сумрачных гор». И лишь сегодня, к большому удивлению всех, кто проживает в королевстве «Голдэн кастл», вновь засияло, как и прежние старые добрые времена, долгожданное беспечное, дарящее радость и надежду всему живому и вездесущему на земле, небесное светило.

Но вернёмся к нашему всаднику, который, вероятно, бродил по бескрайнему лесу «Сингвуд» очень давно, судя по его уставшему и довольно-таки изнемождённому измотанному виду, сбившись с правильной нужной дороги. Из-за долгого недельного дождя почва с землянным покровом буквально проваливались под ногами, и иногда казалось, что весь лес в одночасье превратился в сплошное и непроходимое вязкое болото. Даже достаточно выносливый для своих лет конь по кличке Йольнир уже с трудом переводил дух, неспешно переставляя подкованные, испачканные в грязи могучие тяжёлые копыта, передвигаясь неспешной полуленивой рысцой туда, куда указывал ему поводьями его заботливый наездник, хозяин и верный друг. Наряду с влажным сырым прелым воздухом и напитанным холодной водой слоем дёрна, дождь почти полностью размыл издавна знакомую всаднику сеть бесчисленных лесных троп, которые то расходились, то переплетались между собою, словно корни растущих как вдоль, так поперёк них, древних, молчаливо шелестящих листвою, спящих исполинов.

– Ну что, Йоль, вот и нашлась часть нашей размытой тропы… – услышав и словно интуитивно поняв эти слова конь негромко, но с весьма довольной нотой профырчал в ответ, и во всех его движениях почувствовался душевный подъём, прилив сил и энергии – Давай, пожалуй, остановимся здесь ненадолго и разведём костёр, нужно немного отдохнуть, мы ведь с тобой всю ночь не спали…

Уперевшись ногами в потёртые узорчатые стремена, всадник приподнялся с седла и с лёгкостью быстро спустился на уже слегка обветренную и обсохшую под лучами нарастающего дневного солнца землю. Для отдыха он решил выбрать небольшую скромную прогалину под сенью высокого старого дуба, густо поросшую цветущим клевером и расположенную чуть-чуть поодаль от основной поляны и найденного им, простирающегося ещё дальше и дальше вглубь чащи, лоскута, казалось, навсегда потерянной, лесной тропы. Привязав коня к стволу растущего рядом молодого клёна, всадник стал внимательно осматривать пространство вокруг дуба и других близко расположенных к прогалине деревьев в поисках опавшей сухой листвы и, сорванных сильным ветром во время неутихавшей, долго продолжавшейся бури, веток и сучьев, что были разбросаны теперь в огромном количестве по довольно кустистому, освещённому солнцем, подлеску. И вот, наконец, собрав в достаточном количестве хвороста, наш таинственный странник озябшими холодными пальцами нащупал в маленьком кожанном, завязанном на узелок мешочке, спрятанном во внутреннем, наспех и небрежно вшитом, плотно прилегавшем к груди кармане, огниво, и, вынув его из своего промокшего почти до нитки плаща, тотчас же быстрым движением рук смог расжечь небольшой костёр, чтобы хоть как-то обсохнуть и согреться после бессонной дождливой ночи.

Всадник выпрямился над разгоравшимся всё сильнее и сильнее пламенем, что теперь с жадностью и аппетитом поглощало раз за разом новые сухие ветви, сложенные в одну большую взлохмаченную охапку. Оглядевшись по сторонам, словно опасаясь или остерегаясь чего-то, он осторожно откинул назад капюшон сиреневого плаща. Крохотные, едва заметные проблески света, мелькавшие причудливыми солнечными зайчиками сквозь густую, ласкаемую ветром, листву дуба, то ненадолго освещали, то внезапно исчезали, касаясь своими тёплыми мимолётными лучиками плеч и лица странника, но даже при их трепетном неясном мерцании многое из его таинственной внешности всё же можно было разглядеть. Это был мужчина среднего роста с волевыми чертами лица: его прямой со слегка выдающейся орлинной горбинкой нос плавно переходил в утончённые и в то же время весьма крепко сложенные надбровные дуги, он был достаточно широк в плечах и груди, и одновременно имел по-своему жилистое и стройное тело, его небрежно свисавшие, ниспадавшие почти до самой спины волосы были длинны и белы, словно снег в Январе, а из-под светлых задумчивых густых бровей на горящий огонь смотрели, будто выцветшие от холода и первых ночных заморозков, словно лепестки осенней астры, светло-голубые глаза. И всё ничего, если бы не одно существенное «но» во всей этой неподвластной, благородной, романтической мужской внешности: то тут, то там сквозь поверхность ослепительно белой кожи странника, испещрённой лёгкими гладкими небольшими шрамами, проступали как клочками, так и отдельными единичными фрагментами, в цвет волос и бровей, самые что ни на есть настоящие белые птичьи перья. Росли они, как это странно не прозвучит, прямо из-под покрова кожи своего необычного носителя. Почему необычного? Потому что наш таинственный всадник был далеко не обычным человеком в привычном для нас, простых людей, населявших некогда богатое и процветавшее королевство, смысле этого слова. Этот всадник, наречённый при рождении не столько именем, сколько устрашающим и грозным для врагов прозвищем – Сваргард, принадлежал к роду Мангриф – расе полулюдей-полугрифонов, искусственно выведенных методом, схожим с селекцией, при помощи алхимии и ныне запретной в здешних краях друидвой магии в эпоху Трёх могучих правителей «Рэйнвудсгарда» – обширной горно-лесной территории, кратко и неофициально именовавшейся в королевстве «Голдэн кастл» в повседневном простом разговорном языке страной «Рэйнвуд».

– Как же нам повезло, если это можно пока считать везением, что мы отправились в лес «Сингвуд» не несколькими днями ранее. Мы хоть и не из робких ребят, видели на своём веку передряги и похуже обычной непогоды, да, дружище? – не отводя пристально смотрящих на костёр очей обратился он к своему жевавшему с неподдельным счастьем и аппетитом мокрую траву коню – Да, и всё же так ведь и вправду окоченеть недолго, судя по тому, сколько воды вылилось с неба только лишь за прошедшую ночь… Хотя мы здесь застряли по сути не так и давно: только со вчерашнего дня… Никогда бы не подумал, что даже натоптанные десятилетиями людские тропы, не говоря уже о зверинных тропах, не выдержат столь затяжных лесных дождей… Хм, странно это всё… Не правда ли? Кто знает, возможно, не обошлось здесь и без некоторой чёрной магии, вернее сказать, её побочных явлений – тогда подобные дожди точно не исключение… – на эти слова конь фыркнул так, будто хотел сплюнуть в сторону, словно человек, который только что увидел перед собой что-то такое, что ещё до сих пор не исчезло полностью и преспокойно проживает по соседству рядом с привычным и знакомым нам миром людей. И речь здесь вовсе не о полувымерших злобных болотных кикиморах и водяных, ровно как и не о пленящих наивных путников своей дурманящей ненастоящей фальшивой женской красотой озёрных, речных и морских русалках, или крайне безобидных, но хитрых и временами даже попросту невидимых для простого человека леших – нет, речь здесь совсем о другом.

Просто иногда случается так, что в мир, населенный людьми и остальными недружелюбными человекоподобными существами, проникает нечто, чего боятся даже самые старые и закостенелые ведьмы, коих нынче сохранилось не так много в королевстве «Голдэн кастл». Это нечто пришло сюда давным-давно, ещё задолго до появления здесь первых, тогда ещё не так испорченных алчностью, корыстью, жадностью и невежеством, людей, когда ни о каком королевстве «Голден кастл» не было написано ни малейшей строчки в святейшей книге «Поступь Единорога», как не было написано и самой этой книги, тщательно оберегаемой и хранящейся в глубинах тайников королевской подземной библиотеки первородного, основополагающего и главного из всех семи королевских династий замка – «Ривер кастл», расположенного на подступах к королевству в «Мельничной долине» на живописных равнинных лугах «Единорожьего подгорья», которое, словно королевская благородная чаша, держалась, освещаемая солнцем, в ладонях этой, всегда наполненной живительными ручьями и водами горных рек, небольшой возвышенности.

Появилось сие нечто в здешем мире в те далёкие незапамятные времена из очень старого и древнего мира злых духов – «Берсклетвальда». Оно не имело ни имени, ни названия, ровно как не имело ничего, что хоть как-нибудь внятно рассказывало о прошлом этой сущности до её первого появления среди людей, ибо в том бесформенном мире, откуда она когда-то прибыла, нет ни привычного для нас понятия времени, ни того, что мы привыкли видеть, слышать или осязать нашими неотъемлемыми и неотделимыми от нас и нашего человеческого тела чувствами, так как на тот надёжно сокрытый от людского восприятия мир не распространялось ничего, пускай даже отдалённо связанного с материальностью.

До сих пор неизвестно, почему, но исключительно по какому-то странному и случайному стечению обстоятельств совершенно пресловутая и с самого начала неидеальная материальность со своими, присущими только ей, физическими земными законами, стала той основой, на которой, как на фундаменте, стало держатся всё остальное человеческое бытие. Однако, всё же, как немыслима тьма без света, так и материальность немыслима без духовного мира, который приводит её в движение, словно маленькие шестерёнки тяжёлый часовой механизм. Без духовного мира вся материальность просто лежала бы пустым безмолвным камнем посреди безжизненной пустыни, а жизнь так и не обрела бы форму, суть и смысл… Нетрудно догадаться, что для своего воплощения на земле сущности нехватало именно формы, которую ей могла дать только лёгкая на подкуп материальность. Кто знает, может это объясняет и то, почему богачей в людском мире любят значительно меньше, чем простолюдинов, так как зачастую не все их драгоценности, сокровища и деньги, накопленные в сундуках, так честны, как они видятся самим богачам, чьи души связаны с материальностью намного более плотно, чем у остальных людей.