скачать книгу бесплатно
– Странно, да. В Пустоши, говорят, неспокойно. Но тут тебе виднее, я в эти дела стараюсь не лезть: чем больше знаешь, тем сложнее просиживать штаны внутри купола. Да и черт с ними! Поорут – успокоятся. Так уже было.
– А что про Пустошь болтают?
– Да бред! – Дэрри раздраженно допил пиво, и Лиза налила ему еще, заодно поставив кружку и Джею. – Трепа, конечно, дохрена всякого, как обычно. Но бредовей сказок я еще не слышал. Думаю, не будь тот мужик староверцем, осмеяли б его и на том все закончилось! А так он своих расшевелил. Повод дал, все такое.
– Стражи, говорят, исчезают, – спустя пару минут наполненного раздражением молчания все же пояснила Лиза. Джей сам переспрашивать не рискнул: прекрасно видел, что его мастера это все бесит. А значит, и ответа тут не дождешься.
– Херня! – Дэрри не выдержал и стукнул кулаком по столу. – Влипли идиоты в дерьмо, и все дела! Говорю же, не будь этот Геката из староверцев, подняли бы на смех и все.
– Геката, да? Не знаю такого. Снайпер?
– А кто ж еще с такой кличкой? Это из местных. Их отряд берет мелкие заказы, в основном от местных же кулинаров. Приправы всякие, зеркальников тех же. Выполняют работу быстро, легко. Из сроков вроде ни разу не выбились. А потом Геката за пиво рассказывает местным любителям где-что видел. Само собой врет. Но врет красиво, не отнимешь.
– И где его найти можно? – спросил Джей, задумчиво прокрутив в руках запотевшую кружку. Пиво как-то не шло, хотя было настоящим, без синтетики и прочих добавок.
– Хочешь послушать байку про Стражей? – скривился Дэрри и отобрал себе кружку, как сам Джей недавно забрал порцию Хаука.
– Пожалуй, хочу.
– За кой черт? Говорю тебе, это бред, а Геката просто трепло. Шанс, что в этой его сказке хоть что-то правда – нулевой! Пугалка для городских идиотов. Или ты сам что-то видел такое?
Джей только пожал плечами. Незачем пока учителю знать, что Стражи действительно исчезают. И что сказка незнакомого Гекаты может оказаться не сказкой совсем. Тем более, если правильно спросить, тот может и правильно расскажет.
Но это потом. Когда Хаук придет в себя, и его можно будет таскать по местным забегаловкам. Кухня Мидори великолепна, и хотя бы в паре заведений побывать стоит определенно. Впереди для этого целых полгода. А сейчас:
– Дэрри… – в этот раз Джей даже не попытался поднять взгляд и следил за собственной вилкой, рисующей кренделя из подливы в опустевшей тарелке. – Она… жива еще?
Молчание тупым ножом распороло воздух, застряло в горле комком. Замерла Лиза, затих плеск воды, в которой она мыла посуду. Даже пена перестала шелестеть о чем-то своем музыкой лопающихся пузырьков. И по этим мгновениям абсолютной пугающей тишины Джей понял ответ:
– Жива, значит…
– Не ходи туда, Джерри. – Дэриэн пересел ближе, сдавил пальцами здоровое плечо, заставил развернуться к себе и повторил, теперь глядя прямо в глаза, как умел только он: – Не ходи.
– Почему?
– Так будет спокойнее вам обоим. И… – Дэрри вздохнул, еще крепче сжал плечо, заставляя душу ныть от дурного предчувствия. – Твоей вины ни в чем нет. Ты наделал глупостей, да. Зря тянул эти годы, да… Но твоей вины тут нет, запомни.
– Ты скажешь, что случилось?
– Нет. Не скажу. Я не знаю как. Я… Не ходи туда, Джереми. Поверь, не стоит.
Джей отвернулся и демонстративно передал Лизе тарелку. Хватка на плече ослабла. Дэрри только еще раз вздохнул, качнул головой, но ни отговаривать, ни давить не стал. Оба знали, что не подействует. Оба знали, что Джей все равно пойдет. Обязан пойти. И заплатить за это решение ту цену, которую назначила жизнь. Прошлое все еще цепко держало руками дорогих людей, руками тех, за кого Джей так или иначе всегда был в ответе. И если Дэрри с Лизой уже стали для него настоящим, остальных нужно оставить в воспоминаниях. Чем раньше, тем лучше. Иначе никогда не сделать настоящего шага вперед.
Джей Фолк, приемный отец, имя которого Джей взял себе пять лет назад, когда-то не вернулся из Пустоши. Но дети вовсе не остались одни. И когда Мэй с Джереми еще совсем маленькими уходили с отрядом учителей, за их спинами оставался дом, который примет всегда. Дом, тепло которого всегда будет в сердце.
И мать, сумевшая принять выбор детей. Но в итоге потерявшая их так же, как мужа.
Глава 3
Хаук проснулся от отвратительной липкости. Казалось, все тело вылизала какая-то особо мерзкая тварь, не пропустив ни одного клочка кожи. Достала, зараза, даже до самых «труднодоступных». Хаук завозился под легким одеялом, напрасно попытался поймать за хвост уходящую дрему, но голос учителя разрушил её окончательно:
– Шел бы ты в душ, пока оно не засохло. Та еще дрянь – так просто не слезет.
– Что?! – Хаук аж подскочил на кровати и тут же завернулся в заменяющую одеяло простынь: в палате они были далеко не одни. Двое чужаков суетились вокруг какой-то огромной штуковины, сворачивали трубки и провода, дергали выключатели… Еще одна медсестра стояла совсем рядом, списывая показатели с подключенного к махине экрана. – Что за черт?!
– Смотрю, тебе действительно лучше, – как-то странно усмехнулся Джей. Горько. Хаук присмотрелся к учителю повнимательней, тут же забыв и про чужих, и про проклятую липкость:
– Что-то… не так? Я это, я в порядке. Чувствую себя превосходно, не жарко ни капли, и…
– Иди в душ! – отмахнулся Джей. – Все с тобой так! Говорю же, ты не единственный, кто в подобное влип. Бывает. Ничего страшного. Да и, – Джей запнулся, вытащил из кармана черную тряпочку и отдал Хауку, – вот. Носи, можешь не снимать даже в душе. Ткань защитит чип, пока тот не затянется, снимет зуд. Даже саднить не будет. Но дольше месяца носить не советую.
– Ага…
Хаук поймал тряпочку, оказавшуюся напульсником из интересного материала: цельный, без всяких швов, он буквально перетекал от формы к форме. Запястье действительно саднило и чесалось. Бинты куда-то делись, хотя Джей, кажется, говорил, что придется идти в ту комнату снова, чтобы их сняли. Плоский ромбик чипа выделялся на коже темным пятном с застывшим в центре кровавым кристалликом. С трудом подавив в себе желание отковырнуть лишнюю в организме деталь, Хаук натянул на запястье прохладную ткань. Зуд мгновенно ушел. Приятный холодок растекся по руке до локтя, но движениям не мешал, а пальцы не потеряли чувствительность.
– Круто!
Хаук еще раз провел пальцами по приятному на ощупь материалу, севшему на руку второй кожей. Хотел было спросить, что это и откуда, но снова наткнулся на потемневший взгляд учителя. Слишком похожий на тот, с каким Джей входил в город. И вместо вопроса с языка неуверенно сорвалось:
– Ну я это… В душ? Ты точно?..
Взгляд Джея стал жестче, и заканчивать вопрос Хаук не стал. Зачем? Он уже достаточно хорошо знал учителя, чтобы понимать – при чужих тот не скажет ни слова, даже если действительно чем-то расстроен.
Горячая вода и простое больничное мыло показались истинным счастьем. Липкая дрянь не желала отмываться, скрести пришлось довольно долго, прямо сказать от души: ногти оставляли на коже красные следы, горячая вода – почти кипяток – добавляла эффекта, и через полчаса Хаук вылез из ванной густого розового оттенка с ног до головы. В красных разводах для пущего эффекта: где-то перестарался, вышло почти до крови.
Зато чувствовал себя чистым, как новорожденный.
Джей только усмехнулся, увидев ученика, сдержал какую-то колкость и по-простому кивнул на сложенную в углу одежду. Взгляд его уже потеплел, как будто стал прежним. Исчезла из него та странная «странность», и Хаук списал все на обычное беспокойство.
Через какие-то полчаса, которые понадобились, чтобы дождаться чего-то там от врачей и подписать еще ряд документов, Хаук с Джеем снова вышли на главную площадь. В это время здесь было тихо. Раннее утро жители Мидори встречали либо работой на своих крохотных участках, либо здоровым крепким сном. Джей на ходу говорил, что многочисленные лавки и магазинчики сейчас закрыты, рынок не работает и праздно шатающимся идиотам вкупе с ораторами староверцев взяться просто неоткуда.
Пустая главная площадь казалась мертвее пустыни за куполом. Навевала своей стерильностью какую-то неясную жуть. Даже порхающие над клумбами бабочки – Хаук уже знал, как зовут этих красивейших насекомых – не спасали от стеклянного холода и запустения.
В итоге площадь, не сговариваясь, прошли быстро, молча и без задержек. Но, к удивлению Хаука, Джей замер у выхода, качнул головой и свернул вовсе не на ту улочку, которой они шли от дома Дэриэна Райса.
Молчание изменилось. Хаук чувствовал, что что-то снова не так. Неясная тревога давила на грудь, мешала нормально дышать; беспокойство росло, загоняло в голову самые невероятные мысли.
– Так ты скажешь, в чем дело? – не выдержал Хаук и зачем-то добавил: – Джерри?
– Еще раз так назовешь – выбью все зубы. Исключительно в воспитательных целях. Ясно?
– Ага. И все же?
– Не твое дело, – огрызнулся Джей, но вдруг осекся. Выдохнул. Продолжил гораздо мягче: – Ну… Не лезь, ладно? Это мое, и я справлюсь. Постоишь где-то в сторонке…
– Да неужели? Знаешь, меня не радует роль тупого болванчика-наблюдателя.
– Хорошо.
Джей остановился, огляделся и уверенно развернулся к только что пройденному повороту.
– Куда теперь-то?! – чуть не взвыл Хаук.
– Домой, к Дэрри. Вряд ли ты помнишь дорогу.
– А сейчас мы куда шли?
– Туда же.
– Так почему не пойти как шли?!
Хаук терял терпение, понимал, что что-то упускает или уже упустил. Конечно, роль «болванчика-наблюдателя» не радовала, но почему-то была важна Джею. Не просто же так он сейчас остановился. Замялся. Мелькнула мысль, что учитель хочет о чем-то попросить и просто не знает, как именно.
– Ладно. Постою в сторонке, – буркнул Хаук, так и не дождавшись ответа. Уши почему-то горели, будто он согласился подглядывать или шпионить. Раздражение только росло: не понимать происходящее Хауку уже надоело. Теперь, когда все его проблемы были решены и Джей так открыто показал «личное место под солнцем», характер взял свое. Новое перестало быть таким уж новым. Страх остаться одному и тыкаться, куда приткнется, исчез. Многие детские переживания сгорели там, в белой комнате, полной пронзительным светом.
Зато с их уходом Хаук научился видеть чужие.
И сейчас старательно боролся с собственным раздражением вовсе не потому, что опасался получить по шее или нарваться на неприятности.
– Веди, куда мы там шли. Можешь даже нарисовать крестик, где мне надо стоять заглушкой.
Джей смотрел на него долго. Слишком долго. Хаук прикусил язык, осознав вдруг, что, мягко сказать, переборщил с цинизмом, и думал, как теперь извиняться. Не стоило сейчас огрызаться. Не стоило и язвить. Да и вообще его поведение с того момента, как они вошли в Мидори, учителю вряд ли по нраву.
Но Джей качнулся в сторону, потом словно бы передумал, кажется, договорился с собой и пошел вперед: сейчас его не хватило даже на ответ или злость. Зато у совести от молчания только проснулся аппетит. Хаук шел за учителем, а её мелкие бритвенно-острые зубки раздирали мысли, грызли изнутри. Но как сгладить момент – теперь безвозвратно упущенный – увы, он не знал.
Прямая дорога вела мимо разномастных домов. Большая их часть была погружена в утреннюю сонную тишину, но в ней уже раздавался приветственный звон дверных колокольчиков. В воздухе висел запах хлеба: пекарня Дэрри точно была не единственной в городе. Но вот улочка вильнула и вывела к двум небольшим домикам, за которыми открывалась торговая площадь, только-только начавшая обрастать палатками и витринами.
Джей все сбавлял шаг, будто пытался не то узнать место, не то что-то найти. С сомнением посмотрел на ограду ближайшего дома – необычно высокую для этих мест, и вдруг качнулся в сторону от резко вынырнувших сквозь прутья рук. Хаук сам отшатнулся от неожиданности. И только теперь заметил, что в кустах за оградой кто-то сидел. Кажется… женщина?
Костлявое тело, седые волосы, смутно знакомые черты лица, искаженные морщинами и чем-то еще. Хаук не мог понять, на кого она похожа или кого напоминает, но готов был поклясться, что уже видел это лицо. Только другим. Помоложе?
Женщина вновь просунула руки сквозь ограду в попытке дотянуться до Джея и переливчато замычала. По подбородку потекла слюна. Тут же стало ясно, что «не так», кроме возраста и морщин.
Безумие.
Или слабоумие?
Вряд ли с рождения, ведь несмотря на «съехавшую крышу» и полуосмысленный взгляд, сфокусированный сейчас непонятно на чем, лицо хранило еще остатки былой красоты.
– Что за черт? – не удержался Хаук и отошел от ограды на пару шагов. Внутри жирным червем поднялась брезгливость. Хаук понимал, что в их мире далеко не всем удается сохранить рассудок, но впервые видел такого человека своими глазами. – Я думал их, ну…
– Убивают? – со своим обычным цинизмом подсказал Джей, только все нутро вдруг обожгло ледяным ветром. – Прячут в приютах? Пускают на органы?
Голос учителя дрожал от ярости. Хаук впервые испытывал на себе такое давление, и невольно попятился еще больше. Теперь от обоих:
– Я н-не…
– Ты прав, – вот уж чего совсем не хотелось сейчас, так это оказаться правым. – На органы, кстати, чаще всего. Но есть те, о которых заботятся. Даже о таких.
Джей неожиданно улыбнулся с недавней горечью, подошел ближе. Женщина наконец дотянулась до него, схватила за штанину и потянула вниз, так и не отводя взгляда от пряжки на поясе. Может, ей просто нравилось блестящее? Или стальное? Или узор на оружейный мотив?
Учитель неожиданно подчинился, опустился на колени перед сумасшедшей, отстегнул украшенную тиснением пластину, в которую тут же жадно вцепились костлявые пальцы. Мычание стало радостным. Даже счастливым. Глаза женщины сияли почти как у ребенка, получившего новую игрушку.
Хаука опять передернуло.
От тупого полузвериного взгляда. От так и капающей с подбородка слюны. От мычания и дерганых неправильных движений.
От всего этого только тошнило.
От самого себя тоже: Хаук стыдился собственной брезгливости, пытался заставить себя сочувствовать – ведь перед ним человек. Такой же, как и он сам. Джей же вот не пятится назад, его лицо не перекашивает от брезгливой гримасы. Он вовсе не торопится убраться отсюда подальше. Даже улыбается с искренней, неожиданной теплотой, из-за которой Хаук перестал понимать что-либо вообще. Вспомнил только о невысказанной просьбе быть рядом, пересилил себя и подошел ближе. Положил руку на плечо Джею, правда, смотрел теперь куда-то в кусты, старательно считая каждый листочек, чтобы не замечать безумную собеседницу. Но она притягивала взгляд, как притягивает его все отвратительное или страшное.
Нарадовавшись стальной безделушке, женщина зачем-то обнюхала её и старательно спрятала за широкий пояс, из которого несуразно торчали такие же железки. Теперь костлявые дрожащие руки потянулись к Джею, ощупали его всего, взяли в ладони лицо и заставили приблизиться. Хаук невольно вцепился сильнее, потянул назад. От каждого прикосновения безумной Джея хотелось защитить, что ли. Хоть как-нибудь оградить.
Не позволить.
И вообще убраться отсюда подобру-поздорову. Чем быстрее, тем лучше – будто чужое безумие могло быть заразно.
Но Джей не сопротивлялся. Покорно подался вперед, позволил себя ощупать и даже обнюхать. Хорошо хоть не облизать. И перехватил тонкие запястья, только когда пальцы женщины потянулись к рыжим очкам:
– Нет, мам, очки я тебе не отдам, – голос Джея звучал мягко и тепло. Он не дрожал. Учителю не было больно, как от воспоминаний об отряде или после встречи с Максом. Но Хаука снова проморозило всего и насквозь. В очередной раз он пожалел о не вовремя протянутом языке. От собственной брезгливости теперь тошнило вдвойне. Но пальцы перестали судорожно цепляться за кофту Джея, тянуть назад, пытаться отгородить от неясной опасности. Теперь Хаук понял, зачем он здесь. И понял, почему Джей не смог попросить. – Это подарок папы, хотя ты, наверно, не помнишь.
Женщина промычала что-то в ответ и подчинилась. Опустила руки. Отошла. Снова скрылась в кустах – грязная, тонкая, почти незаметная в частой листве.
– Мира! – вдруг раздалось откуда-то от дома. Женщина встрепенулась, помахала Джею рукой и неуклюже, на четвереньках, ушла. Из-за кустов раздалось переливчатое мычание, будто Мира рассказывала о встрече той второй незнакомке. И ей отвечали:
– Ух ты, как красиво! Ты её где-то нашла? Пойдем, спрячем в твоем тайнике?
Но мычание вдруг изменилось, и незнакомка не стала спорить:
– Ну, хорошо! Тогда сделаем для нее специальный кармашек, чтобы была всегда у тебя?
Мира, кажется, согласилась. Тихо щелкнула дверь, отсекая радостное мычание. Только Джей так и остался сидеть, задумчиво глядя в кусты. Хауку пришлось чуть встряхнуть его, чтобы заставить вернуться в реальность:
– Джей? Ты…
– Я не собираюсь с ней оставаться, – тихий ответ. Джей, наконец, выпрямился, но так и смотрел на свой старый дом. Разговаривал, должно быть, тоже с ним: – Я собираюсь забыть эту встречу и идти вперед. Больше сюда не приду.
Он вдруг обернулся с горькой усмешкой. Встретил взгляд пронзительно и жестко:
– Неблагодарное ничтожество, да? Трус.
– Ну… – Хаук сглотнул, не зная, как ответить, и качнул головой. – Понятия не имею, прав ты или нет. Но один дорогой мне человек, умный и с огромным опытом за спиной, всегда говорит, что ученик не в праве жертвовать собой ради учителя. Разве… Разве для родителей и детей не то же самое? Разве твое будущее не важней? Её ведь уже, ну…
Джей не стал отвечать. Отвернулся, прошел несколько шагов, прежде чем снова остановиться и едва слышно буркнуть через плечо:
– Спасибо.
– Да уж не за что, – неловко развел руками Хаук, но вдруг осмелел: – Но знаешь, если я тебе нужен рядом, в следующий раз попроси.
