Тор Δδ

Между тем после остановки нагрев цилиндра еще усиливается, но, похоже, основной тепловой поток проходит в глубине цилиндра – кипение воды, соприкасающейся с ним, усиливается незначительно, а вот верхняя половина цилиндра вдруг начинает заметно подплавляться. Часть меди течет. И не беспорядочно. Образуется что то вроде гигантского лица с носом и провалами “глаз” по сторонам от него. Причем это лицо наклонено вниз, к расположенной у подножия медного цилиндра статуе Свободы, голова которой также украшена рогатой короной. Пародия? Случайное совпадение, обусловленное функциональным назначением цилиндра? Попытка добиться взаимопонимания с помощью имитации? Интересно, не принимают ли подземники статую Свободы за собеседницу? (Это корреспондентам интересно – я знал, что не принимают, и вполне понимают, что это такое).

Выглядит так, как если бы человек (надо сказать, очень толстый – просто бочка!) обратил внимание на стоящую рядом карлицу. Если толстяк имел бы рост, скажем, 180 см, то его толщина была бы почти 120 см, рост карлицы был бы меньше семнадцати сантиметров (высота статуи 93 м), а стояла бы она на расстоянии 90 см. Так что смотреть надо не то чтобы прямо себе под ноги, но почти. Что при такой толщине не так легко. А людям на обзорной площадке статуи приходилось смотреть чуть ли не прямо вверх (сама статуя Свободы, понятно, головы поднимать не стала). Надо сказать, с началом подплавления количество отчаянных парней на статуе сильно убавилось – вдруг весь цилиндр расплавится и жидкой медью зальет все вокруг?

Но лишняя медь, стекая с лица и застывая, только образует остроконечную бороду. В сочетании с многочисленными зубцами наверху, похожими то ли на корону, то ли на рога, получившееся лицо подозрительно напоминает черта. Ученых это, впрочем, наводит только на мысль, что аналогичные явления случались и в далеком прошлом, они-то и отражены в образах владыки подземного мира, Аида и мн. др. Гигантский медный цилиндр слишком уж не похож на живого подземного жителя, шайтан он там или не шайтан. Их значительно больше заинтересовало, как возможна передача тепла по массивной медной колонне с таким малым выделением его с поверхности. То ли колонная внутри имеет сложную структуру теплопроводящих каналов, окруженных теплоизолирующими трубами, то ли изготовители колонны умеют управлять потоками тепла гораздо искуснее людей.

Подплавление меди на верхнем конце колонны продолжается. От боков головы отделяются огромные уши, отгибаются перпендикулярно поверхности цилиндра, принимают вогнутую форму, наклоняются вперед и фокусируются на статуе Свободы, будто слушая, что она скажет. Внизу лица проплавляется провал рта. Из него пышет жаром, который ощущается и на статуе, за полкилометра по горизонтали и метров восемьсот по вертикали, и голос (конечно же, это оказывается глубокий бас) по русски (!) произносит: “Нельзя ли поговорить с каким-нибудь представителем наземного государства?”…

* * *

Конечно, несмотря на принятые военными меры, на статуе Свободы прячется несколько корреспондентов, и происходит новая сенсация: черта сделали русские! И вообще, они пробурили Землю насквозь, со своей стороны! Русские, однако, решительно опровергают это (кто бы сомневался), а впрочем, требуют участия в переговорах с “чертом”, поскольку США не имеют права выступать от имени всех наземных государств, а именно это, очевидно, имеет в виду медная голова, полагающая, очевидно, что на земле существует лишь одно государство. Недаром она употребила выражение «представитель наземного государства», а вовсе не "представитель США". Одновременно с русскими, имеющими преимущество обозначенного подземниками языка, те же требования предъявляют англичане, бельгийцы, венгры, греки, датчане, евреи, занзибарцы, итальянцы, йеменцы, китайцы, люксембуржцы, монголы, немцы, оманцы, поляки, румыны, сирийцы, турки, угандийцы, французы, цейлонцы, чехи, шведы, эквадорцы, югославы, японцы и другие буквы национального спектра. США полагают, однако, что это выражение следует истолковывать как «представитель данного наземного государства», то есть все-таки США. Начинается лихорадочный обмен дипломатическими нотами и высокопарными заявлениями для прессы.

* * *

Между тем на обзорную площадку статуи Свободы поднимается госсекретарь в пожарном костюме и с мегафоном. Выясняется, впрочем, что мегафон не нужен – удивительные медные уши улавливают даже тихий голос. К сожалению чиновников и военных, голова не может и говорить так, чтоб ее слышал только госсекретарь, так что секретных переговоров не получится. В секрете можно бы попытаться сохранить только слова американской стороны, да и то если голове не придет в голову переспросить. «Как как вы сказали? Скрыть переговоры от народа?» – и конец карьере. Да еще плохо будет на ближайших выборах партии госсекретаря. Не помню, кстати, демократ он или республиканец. Даже не знаю, обязан ли госсекретарь быть из той же партии, что президент, или, наоборот, из противоположной (утешительно и позволяло бы всем принимать участие в политике, но контрпродуктивно для принятия решений). Или вообще не обязан быть из какой-то партии.

* * *

Прежде всего выясняется причина появления головы – переговоры. И цель переговоров. Подземных жителей беспокоит сверхглубокая скважина, которую американцы бурят на Огненной Земле. Они хотели бы договориться о закрытии проекта совсем – например, в обмен на предоставление данных о нижележащих слоях. Причем обещают более полные данные, чем могло бы дать продолжение бурения. Пока же они просят прекратить бурение хотя бы временно. На время ведения переговоров.

Интересно, не имел ли в виду эту ситуацию БГ, когда написал про “у нас всегда кто-то сверлит. Может скинуться, чтобы они перестали сверлить?”? Тогда “они” – американцы, а скинуться, значит, хотят подземцы. Нет, вряд ли. Если тут и есть совпадение, оно не идет с моим ни в какое сравнение. Это так, желание разделить с кем-то ответственность.

* * *

Переговоры не могут как следует начаться, потому что непонятно, каков статус головы. По ее словам, она представляет собой переговорное устройство нижних жителей. Сами они не могут появиться здесь – для них поверхность планеты смертельно холодна. (На самом деле, вероятно, им для существования и давление требуется огромное, но сами они этого не знают, ведь у них просто не могло быть случая оказаться при низком давлении).

В принципе, разговор по переговорному устройству вполне допустим. Почему бы госсекретарю не поговорить с пришельцами по телефону – пусть телефон и представляет собой раскаленный медный стержень более чем полукилометровой толщины, тридцатикилометровой длины, и снабжен издевательским, по нашим представлениям, набалдашником?

Хуже другое. По своей природе подземные жители существенно медленнее наземных (они бы не хотели отвечать на вопрос, во сколько раз именно), так что с госсекретарем говорит не аналогичный чиновник подземного мира, а искусственный интеллект. Это думальная машина, которой подземный программист заранее надиктовал варианты реплик в зависимости от реплик госсекретаря. Вариантов очень много, а в случае выхода за пределы запрограммированного сценария компьютер попросит время на раздумье и подвергнется дополнительному программированию. Такое ведение переговоров подземники считают единственно возможным в данном случае. Госсекретарь не уверен, что этот «единственно возможный» способ приемлем. Он может, конечно, для выравнивания условий также прибегнуть к помощи компьютера или чиновника поменьше рангом, чтоб передавал его реплики в рамках предвидимой ситуации, а можно и не делать этого – собственно говоря, именно так, как это переговорное устройство, ведут себя послы, разве что в качестве посла никогда еще не выступал компьютер. Пусть так. Но, спрашивается – смешно сказать, однако традиция есть традиция – кто подпишет со стороны подземников соглашение, если оно будет достигнуто? Эта рожа, вероятно, может вырастить манипулятор, но, чтобы быть подвижным, он должен будет подогреваться до мягкого состояния, а тогда он не сможет взять ручку, не испортив ее, и, даже если ее специально изготовить из чего то тугоплавкого, из чего сделать чернила, чтоб не закипели, и бумагу, чтобы не обуглилась? С другой стороны, госсекретарь как то не привык подписываться, скажем, расплавленным металлом на мраморной плите. Но и это не главное. Чья вообще подпись будет стоять под документом? Как определить, что данное лицо (вот уж, действительно, “лицо”!) является уполномоченным лицом, если оно само бормочет что то неубедительное о переговорных устройствах и компьютерах?

Переговоры оказались неподготовленными и погрязли в технических подробностях. Госсекретарь (с жалобой на заболевшую шею) скоро уходит с площадки, оставив чиновника протокольного отдела для согласования технической стороны ведения переговоров. В помощь ему остаются переводчик и несколько экспертов, среди которых есть даже один геофизик.

* * *

Между тем голова, некоторое время прождав, пока переговаривавшийся с ней чиновник выяснит какие то очередные затруднения по телефону, и убедившись, что скоро эти затруднение разрешены не будут (чиновник ушел на обед), распахивает свои раскаленные медные уши пошире – всех обдает дополнительной порцией жара – и спрашивает чуть погромче обычного – собственно, ее и так прекрасно слышно на расстоянии нескольких сотен метров, но она, видимо, хочет подчеркнуть, что обращается не к ушедшему чиновнику, а к прочим присутствующим: «Парни (на самом деле среди корреспондентов есть и корреспондентки, нашлись достаточно храбрые дамы, но, поскольку вообще непонятно, видит ли медный идол хоть что-нибудь, никто не высказывается на тему, что он проявляет сексизм таким обращением, тем более что пока никто не разрешал корреспондентам попытаться проинтервьюировать идола и он не слышал их голосов), не знаете ли, как мне поговорить с Болеком Рунковским? Это прекрасно скрасило бы время ожидания. Я знаю, чиновникам, как и всем разумным существам тут, наверху, надо есть и спать, но мне то не надо. Болек Рунковский, сокращенно Бо Рун. Понятия не имею, в какой точке земного шара он находится. Русский. Ведь этот язык, на котором я говорю сейчас, русский, не так ли? Кандидат физико математических наук – что бы это тут у вас, живущих в пустоте вне Мира, ни означало. Занимался какое то время назад научными исследованиями в области технологии новых материалов для электронной техники – если это вам о чем то говорит». – И голова умолкает. в ожидании

Чиновник, временно замещающий протокольного чиновника на случай возникновения каких то вопросов, докладывает. Журналисты сообщают. Начинается множество официальных и частных розысков. Понятно, любой шанс получить дополнительную информацию очень ценен для всех, а что это именно такой шанс, чувствуют опять таки все.

* * *

На самом деле этот ход, понятно, придумал я сам. Скажет она то, что я написал, что она якобы сказала, даже если это чушь, или нет? Оказалось, да! А пришло мне это в голову, наверное, потому, что очень захотелось своими глазами убедиться в том, что эта медная голова реально существует. (Если существует – с некоторого времени я сомневаюсь вообще во всем). Яснее мне ничего не стало. Надо думать дальше.

Беседа α. Контакт с героем в мантии

В мире что-то не так – или это у меня в голове?

(Б. Гребенщиков)Воображение или собеседник? Русский как иностранный. В магме, словно в воде. Контакты – путь в Бедлам. Лженаука сейсмология. Цветной звук.

Я представил себе существо, живущее в пустоте – почему бы и нет, представить себе можно что угодно – которое, в свою очередь, представляет себе меня. И, таким образом, мы можем общаться.

Я счел, что уже пора. Из их сети, как они это называют, я уже натаскал много информации, в том числе, несколько языков из множества имеющихся. Зачем им вообще не один язык, тем более, так много, я не понял, и решил, что это и будет первой темой для беседы.

Представленный мной индивидуум выглядел как я, хотя я на самом деле знал, что их форма иная – и довольно неприятная. В свою очередь, он в мысленной беседе представлял меня похожим на него, а о том, как я выгляжу на самом деле, не знал.

– Скажи, пчему вша язкы тка нлогично устроны, – сказал ему управляемый мной образ на слегка модифицированном русском языке, – вде у вса их тка много, рзаве не двано пра привести в сситему их отличи друг от друга? Вто, скажем, в япноском предпочитат не сдвавать сголасны, а вы мголи бы это длать, ну хтя бы две превы в слове. А если удвоены гласны, то одну лкивидировать. Вто я тка длаю, и вде ты же мня пнимашь?

Собеседник в своем облике отобразил понимание, хотя и не сразу.

– Видишь ли, – отвечал он мысленно, успевая вторым слоем удивляться, что сходу начал «тыкать» незнакомцу, хотя обычно ему требовалось очень много времени, чтобы перейти с кем-то на «ты», а иногда и вообще не удавалось, даже если хороший знакомый или даже родственник уже слегка обижается, вот, например, с его родным дядей Сережей (на будущее – прояснить некоторые их родственные отношения, например, кто такие тетиничи и стрыевичи… казалось бы, у них не должно быть с этим намного сложнее, чем у нас? А на деле очень запутано), так вышло, притом, что у него очень похожий литературный вкус – собственно, от дяди и заразился любовью к фантастике – а это очень много, когда всегда есть о чем поговорить, когда обоим интересно, не правда ли? Но в детстве он общался с ним редко, когда изредка приезжал в Москву, и он был ну очень большой, если бы было что-то одно из этого, он бы, наверное, с собой справился, а так не вышло, а потом привык, и трудно стало преодолевать уже привычку. Так и звал дядей Сережей, и на «ты» перейти не смог. Почему-то ему более естественным кажется обращение на «вы», а на «ты» – это в каких-то исключительных случаях. Скажем, на работе принято с коллегами, с которыми работаешь в одной комнате (коллеги – понятно, комната – не очень), общаться по имени, но притом на «вы», а с которыми в разных – еще и по имени-отчеству. Это упрощенно, конечно. Старые знакомые и там на «ты». Но они там, в большинстве, окончили тот же ВУЗ, в котором работают, и многие учились вместе, а он – нет…

Но тут я увидел, что он сообразил: мало того, что меня он сам себе представил, это-то не дает, как ему кажется, прав на панибратство, по крайней мере, одностороннее. В конце концов, права у нас одинаковые – я тоже думаю, что создал его в своем воображении. Дело было еще и в том, что мое «ваши языки» было обращено не к нему одному, а к ним, людям, даже народам, так у них называются большие (а иногда и малые) группы, пользующиеся разнообразными языками. А ему надо было отвечать именно мне, про мой «народ» он еще ничего не придумал, может, я тут вообще один такой, как Солярис у Лема, подумал он (о! я это читал! очень похоже на то, как некоторые философы описывают Жар). Неважно, потом выяснится, а пока – если у меня и есть народ, или даже много народов, то он-то обращается не к ним, а ко мне, и, чтобы не запутаться, должен обращаться на «ты».

– Понимаешь, – мысленно сказал он своему мысленному собеседнику, а на самом деле мне, – ты сам говоришь, языков очень много. И они и так отличаются, бывает, довольно сильно. Сдваиванием двух первых согласных в каждом слове ты, может, и отдалишь русский язык от японского, но приблизишь, скажем, к польскому. А он и так ближе к польскому, чем к японскому. А вообще-то, я не лингвист, и не переводчик, не знаю ни японского, ни польского, и могу наврать. Это я так про польский сказал, например. А что тебя так сразу на исправление языка потянуло? Неужели нет более важных тем?

– Ндо же с чго-то нчать рзагово́р, – отвечал я через существо в его воображении, – пчему бы не с этго? Впрочем, я чвуствую, тбя все же нменого рзадражает нбебходимость бсытро на хду рсашифровывать мю рче. Я ошбися, она для тбя не тка уж понтяна, кка, мне кзалось, дложна бла бти. Во всяком случа, не мгновенно. Лдано, дляше бду нромально гворить. Это ткая штука бла.

– Буду очень признателен, – сказал он, – тем более, у тебя уже и недостаток такого преобразования проявился: слова «шутка» и «штука» перестали отличаться. А кто ты и как ухитряешься жить в таких суровых условиях? И откуда знаешь русский? И как со мной говоришь? И…

На втором плане он опасался услышать в ответ «сам придумывай, это же твой сон» – как в анекдоте, который он тут же вспомнил, когда женщине снится, что по пустой ночной улице за ней гонится мужчина, она вбегает в какой-то подъезд (видимо, анекдот придумали до всеобщего распространения кодовых замков – это же на третьем плане, который обычно не слышен), добегает до последнего этажа, тут он догоняет ее, прижимает к перилам, она в страхе спрашивает: Что вы собираетесь со мной делать? – А он отвечает: Не знаю, мадам, это же ваш сон. (Ох уж эти взаимоотношения «женщин» и «мужчин»! – думаю я). У него получился бы такой же облом, как в анекдоте. Но он надеялся, что будет что-то более интересное. Потому и нагромоздил так много вопросов сразу. И я (его подсознание?) его ожидания оправдал. Перебил его (подсознание разве может?.. а впрочем…), когда он собирался продолжать в том же духе.

– Стой-стой, не так быстро. Не беспокойся, я отвечу на твои вопросы, как и, надеюсь, ты ответишь на мои. Хотя, согласен, сейчас мы не в равном положении, я знаю больше, так что расскажу о себе сперва я, – пообещал я, – а потом, наверное, было бы правильно установить какие-нибудь одинаковые интервалы. Скажем, по часу ответов на вопросы с каждой стороны, а?..

* * *

На самом деле, хотя мой образ исчез из его сознания сразу после того, как я рассказал о себе, но я еще некоторое время ловил остаточные сигналы, пока настройка фильтров уплывала. И уловил, что остаток разговора он в виде диалога не запомнил и собирается записывать, как запомнилось, итоги. А в следующий раз собирается запастись тетрадкой и конспектировать. Проще было бы набивать текст, но ведь картинки долго рисовать. А некоторые образы и нарисовать ему трудно. И вопросы он решил задавать не такие, про все подряд, а то даже трудно упорядочить…

Но основная проблема, для него очень важная, а по-моему, какая-то вторичная, была в том, что он оказался не в состоянии отличить воображаемый телепатический, как он его называл, разговор от реального. Ему казалось, должны быть какие-нибудь способы, но в процессе общения он их не придумал. То, что он не может отличить наши «голоса», естественно, он понимал, что я, собственно, пользуюсь его голосом. Но вот откуда я, если я порождение его воображения, беру ответы на такие вопросы, на которые он ответов не знает? Нужна довольно высокая степень двоемыслия (на втором плане «Оруэлл»… – надо и мне найти и прочесть!), чтобы задать вопрос, на который на самом деле знаешь ответ, но, пока задаешь, забыть и ответ, и сам факт, что его знал, чтобы воспринять ответ как новый для себя. А если таких ответов много, это уж совсем странно. Придется пока что считать, решил он, что собеседник реально существует, а то, что для контакта с ним мы должны представить себе друг друга – как бы выдумать – это просто такая особенность этого способа контакта. Хотя она и наводит на сомнения по его поводу…

Он правильно представлял себе еще до рассказа, что я живу «в земных недрах» (это у них называется «направление вниз», т. е. к центру Земли, но по ощущению это просто то, куда движется под действием притяжения Земли предмет без опоры. А Земля – это и Жар, и Мир, и Хлад, но не пустота вокруг Хлада). Но не так, как морлоки, гномы, черти и прочие порождения их фантазии, в обширных пространствах в Хладе. Или не обширных, а тесных пространствах, неважно, главное – пустых. И даже не как черви или индрики, прокапывающие ходы, зарастающие за ними. Я и мои соплеменники плаваем в расплавленном веществе глубин, и сами, собственно, сделаны из этого вещества – примерно так же, как они, бывшие и настоящие жители океана, состоят на восемьдесят процентов из воды (у нас довольно редкое вещество, а у них есть большие его массы).

Нельзя, впрочем, сказать, что мы не имеем совсем никакого отношения к гномам и чертям. Этот наш контакт не первый в истории человечества, а поскольку каждый контакт происходит именно так, при сосредоточенном одновременном размышлении друг о друге, то люди чаще всего пугались и демонизировали собеседников, представляя их себе в меру своей фантазии более или менее страшными, после чего бежали к ближайшему шаману, жрецу, священнику или психиатру с воплем: «Помогите! Духи, души умерших, бесы, порождения бреда одолевают!» И те помогали: убеждали не обращать внимания, сосредотачиваться на другом, например, молиться или интересное кино посмотреть. Контакт становился неинформативным и прерывался. Или не помогали: если человек внушаем, так сказать, с любой стороны, он мог невольно продолжать отвечать на вопросы заинтересовавшегося их миром «подземного» жителя. Мог, если тот был неосторожен, свихнуться со страха, мог и вылечиться, если тот оставлял его в покое. Когда мы стали более цивилизованными, то отставали, чтобы не причинить вреда, чаще. Бывало всякое, некоторые пустотники даже расспрашивали, в свою очередь, но вот научных сведений, чтобы правильно интерпретировать ответы, у них не было.

Ему, впрочем, тоже, кажется, научных знаний сильно не хватает.

Для начала: он считал абсолютно точно доказанным, что мантия Земли (наш Мир) – твердая. А тогда как же мы в ней живем?..

Дело в том, что сейсмологи давно ловят распространяющиеся в земных породах продольные и поперечные волны, продольные, такие же, как звук в воздухе, могут проходить и сквозь жидкость, а вот поперечные – только в твердых телах, потому что в жидкостях (а тем более в газах) связи между частицами недостаточно сильные, чтобы смещение какой-то частицы вещества вбок (по отношению к направлению движения волны) вызывало такое же смещение в ту же сторону у следующей. Именно так было обнаружено, что в центре Земли находится жидкое ядро (Жар): через него поперечные волны не проходят, только продольные. И если ловятся волны от определенного сотрясения коры (Хлада), то на противоположной стороне Земли образуется тень от Жара, в которой поперечные волны не фиксируются, в то время как во всех точках поверхности вне этой тени отлично ловятся поперечные волны, прошедшие по прямой от точки, где они были испущены. По поверхности тоже распространяются волны (и, кстати, тоже поперечные), но у них и скорость меньше, и путь длиннее, в общем, их тоже ловят, но легко отличают от тех, что прошли прямо через Мир.

Да, когда-то правильно считали, что он жидкий, на основе простого соображения. Ведь из вулканов течет лава, значит, она-то и есть под корой. Но вулканы на самом деле не противоречат твердой мантии. Среда Мира, как теперь считается, твердая – но только при том громадном давлении, под которым она находится. Температура у нее тоже очень большая, так что, стоит снять давление, а это и происходит в вулкане, вещество течет… Конечно, не оказавшись достаточным доказательством жидкой мантии, вулканы не превратились в доказательство того, что она твердая, но именно так действует психологический механизм разочарования в каком-то аргументе.

Есть еще теория дрейфа континентов (большие куски Хлада движутся друг относительно друг друга). Но тут, объясняют сторонники твердости мантии, сказывается другой временной масштаб. Стекло (знаю, читал) тоже твердое, если по нему стукнуть молотком (вот это понятие специфично для живущих в пустоте: удар, нанесенный не волной, а твердым телом, скорость которого не ограничена средой), оно рассыплется на острые осколки (острые – имеющие настолько тонкие края, что при легком соприкосновении с ними разрезать тело… специфичная для низкой температуры опасность). Но по прошествии веков вертикально стоящие стекла делаются снизу толще, чем сверху, под действием всего лишь силы тяжести! Так и с твердой мантией. То, что на резкий удар отзывается как твердая горная порода, на протяжении миллионов лет все же проявляет пластичность, достаточную, чтобы плиты заметно сдвинулись.

Кроме того, играет роль и огромный пространственный масштаб происходящего. В конце концов, вся Земля ведет себя как капля жидкости, принимая шарообразную форму; то же происходит с Луной, а уж Луну вряд ли можно заподозрить в том, что она жидкая. Просто в планетарных масштабах никакое вещество не является твердым, способным сохранять форму, в том же смысле, как оно не способно сохранять форму миллионы лет.

Наконец, эффект невелик. Кажется, берега Америки и Африки, практически повторяющие очертания друг друга, удаляются со скоростью в сантиметры в год?.. Как бы мог получиться у него разговор с существом, «плавающим» в такой среде? У него и скорость жизненных процессов была бы по сравнению с ними очень замедленной, и думало бы оно с соответствующей скоростью…

Тут он, кстати, оказался не совсем прав: мы и правда двигаемся медленнее их, хотя и не сантиметры в год, разумеется, а вот думаем несколько быстрее их. Даже, пожалуй, существенно быстрее, привычная скорость беседы получалась потому, что мне приходилось переводить в обе стороны. А перевод тут сложнее, чем при разговоре человека с другим человеком. Естественно.