Сквозь смех и слёзы…

– Щегол, а ты чё здесь на хате делаешь?

Сёма патетически произнёс:

– Перед вами советский врач, и попрошу относиться к нему с уважением.

– Чего? Ну, всё, хана тебе, фраер, – и, вздохнув, «перископ» начал медленно подыматься. Это было ужасное в своей эстетике и одновременно завораживающее зрелище.

«Человек-Третьяковка» мог соперничать по обилию сюжетов с Лувром, Уффици и Прадо, вместе взятыми…

Грудь криминального Голиафа чуть пониже ключиц украшали две восьмиконечные звезды и надпись: «Держи колеса в колее тягача». Чуть ниже располагался шестиглавый Собор Василия Блаженного, на фоне которого витязь бился с драконом, под ним два монаха тянули толстые канаты, спускающиеся в пах, между ними располагалась надпись: «Вставай Родимый». Сокровища паха были скромно прикрыты сползающими трусами модели «пожар в джунглях». Бёдра украшали девушки, одна в гусарском кивере и со шпагой, вторая в эсэсовской пилотке со «шмайсером»; другие детали экипировки отсутствовали. На коленях были опять восьмиконечные звёзды, на щиколотках разорванные кандалы, на стопах синели какие-то трудночитаемые уголовные афоризмы русского Вийона.

Пальцы были щедро унизаны «синими» перстнями. На правой кисти располагалась свирепая пиратская физиономия с зажатым между зубами ножом, на лезвии которого была начертано имя «ИРА». На левой был оскаленный череп и надпись «МИР». На плечах красовались эполеты…

Голиаф был узловат, мосласт и без малого двух метров; явно криминальной биографии…

– Щас я тебя грохну, – скучно произнес верзила и зевнул. Бдительная Клава бросилась, причитая по-бабьи, к тюремному исполину.

– Геночка, ой, что ж это делается, ты же за прошлое ещё не отсидел…

– Убью, – тупо произнес Гена и протянул верхние конечности в сторону горла несчастного эскулапа.

В Сёминой голове мысли-мгновенья пронеслись «как пули у виска» куда-то в чёрную пустоту… «А вот и рабочий с молотом. Сейчас прольётся чья-то кровь. Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает… Надо снять халат, заведующая подстанцией говорила, что драться в халате неэтично… Работать только на короткой дистанции, нырок под правую руку и в ливер, а потом урокен в висок… Если не успею… считайте меня Гиппократом!»

– Все равно убью, – щелкая своими клешнями возле морды-лица врача, монотонно произносил расписной Ромео, в то время как пятипудовая Джульетта повисла на его жилистой шее.

– Ба, какие гости в нашей юрте, – вдруг услышал Сёма голос сзади и, обернувшись, посмотрел на говорящего затравленным взглядом.

Оказывается, квартира-то была двухкомнатная.

Это была дама в самом полном смысле этого слова, её смело можно было назвать либо мечтой Ренуара, либо музой Кустодиева… Ей было слегка за пятьдесят, на её правом плече красовалась написанная в столбик печатными буквами татуировка «ЛЕНА», чуть ниже и горизонтально было написано «САТУРН». Её глаза светились нечеловеческой добротой.

Гена как-то вдруг резко сбавил обороты, и лязганье клешней внезапно остановилось.

Цыкнув зубом, Лена пристально посмотрел на Гену и вяло-презрительно произнесла:

– Ну, ты, сука лагерная, чё не в тему кипишуешь, закрыл вафлерезку и в шхонку, мухой!

– А я чё, а я, мама, ни чё, я – всё!

Последняя часть фразы была произнесена Геной уже из-под одеяла, и только горящий от ненависти и унижения Генин глаз буравил докторский халат…

– Доктор, – по-домашнему обратилась спасительница, – а у меня головка бо-бо…

Сёма расправил плечи.

– Не вопрос, айн момент, мы всё починим, вот только давление смерим.

Вообще-то манжета предназначалась для обычной руки, объём ноги половозрелого слоненка не был предусмотрен стандартами отечественной медтехники.

Семён кое-как с помощью бинта «и какой-то матери» закрепил манжету на новой пациентке. Резиновая груша качала воздух без перерыва на обед, но стрелка на манометре была мертва…

– Доктор, а вы трубочки соедините… – подсказала бандерша.

Однако все равно ничего не было слышно!

– А вы слухалку в ухи вденьте…

Такого давления не бывает, точнее – бывает за минуту до инсульта, а там и до кладбища рукой подать… 280/160.

– Вы, наверное, немного выпиваете, – начал деликатную тему Сёма.

– Ой, да кто там пьёт, пару стаканов «беленькой» для аппетита…

– В праздники…

– Если бы я ела только по праздникам, давно бы уже сдохла…

– А как насчёт курения?

– Да бросаю я; уже всего две пачки «Беломора» в день…

«Так, попробуем фирменный коктейль: папаверин с дибазолом по вене, и в попарик – десяточку магнезии».

Уже через двадцать минут давление начало решительно снижаться.

– Ой, доктор, ну спасибо, пошла-ка я дальше спатеньки… А ты, Клавка, врача хоть чаем угости…

Как только в соседней комнате стихли шаркающие шаги, «Везувий» вновь вернулся к жизни. Гена, плотоядно улыбаясь, начал восставать с тахты, довольно приговаривая: «Ну вот и всё!»

Сёма решил не ждать продолжения банкета и, захлопнув крышки биксов, рванул к выходу. Перехватив один из биксов под мышку, свободной рукой открыл дверь и выпорхнул из клетки. Не услышав шагов погони, он начал напевать: «Ягода— малина нас к себе манила…»

Сумрачный Сергеич бросил окурок «Примы» в окно.

– Ну ты и даешь, Семён. Чё такой красный? Чаи, что ль, гонял?..

– Ага, с малиной…

– М-м-м, малиновое варенье, это душевно.

– У меня на него аллергия…

– С каких это пор? Ты ж вчера с Лешкой с двадцать третьей бригады литровую банку умял, которую я от тёщи привез?

– С сегодняшнего дня. Ладно, поехали, посмотрим, какие ещё ягодки остались…

Профессор из Африки

Психбригада №9 была опытная и не раз прошла «обкатку танками», точнее «обкатку сумасшедшими бабками», а это гораздо круче, просто потому что танки бывают один —два раза в жизни, а бабки —каждый день. О подвигах «девятки» ходили легенды, ну легенды скорее походили на сказки, с хорошим голливудским концом.

Вот эта легенда начиналась так.

Сначала был… нет, не слово, я же не Библию пересказываю, так вот сначала был звонок. Нет не ужастик «Звонок», а просто телефонный звонок.

Какой-то добрый самаритянин позвонил на «03», и не менее добрая диспетчерша перевела его на нашу подстанцию. Встревоженный голос сообщил, что в квартире напротив творится что-то недоброе, сначала были звуки напоминающие кошачий вой, с прищемлением хвоста и без оркестра, а потом голос перешел на шепот и сообщил, что звуки напоминают крик роженицы.

Наш диспетчер пытался слабо отбиваться и перевести стрелки на родную милицию, но голос в трубку так жалобно ныл, при этом начал активно интересоваться паспортными данными диспетчера, а тому что-то подсказывало что это будет явно не благодарность. И диспетчер …сдался.

– Хорошо, – деловито произнес он, -Мы пошлём туда самую опытную бригаду – НЛО.

– НЛО, – ошарашено спросил голос, – они что инопланетян лечат?

– Неотложное Лечебное Обследование. Что касается инопланетян, были случаи… – добавил он многозначительно, – диктуйте точный адрес.

– Вот орлы, лететь вам в теплые страны, на улицу Первомайскую, дом 18 квартира 45.

Врач, прочитав причину обращения, скривил рот так, как ни при одном параличе не получится.

– Витька, что галоперидол прекратил принимать? Какие на хрен крики о помощи, необычного характера. Мы что шаманы тебе или пожарные? Вон в Штаты позвони, там доктор Хаус принимает круглосуточно…

– Хотите едьте, хотите, нет. Только позвонивший, записал точное время вызова.

Санитар Жора был суров и беспощаден.

– Слышишь ты, градусник недоделанный, ну чего ты нам всякую хрень пихаешь. Боюсь, что станешь ты вскоре профессионально не пригоден.

– Из-за чего? – с удивлением спросил диспетчер Хорько, по прозвищу Хорек.

– Из-за травмы уха.

– Нет у меня никакой травмы, да и откуда ей взяться?

– Думаю будет, – Жорик посмотрел на часы многозначительно, – минут через 45 максимум через час.

– Почему такая точность? – с испугом спросил Витька-Хорек.

– Как с вызова вернемся, так и… Ты лучше очередь заранее закажи, – с отеческой заботой произнес Жора Ахмадуллин, по-боксерски разминая свою шею.

Когда бригада приехала к пункту назначения, уже смеркалось.

Дверь как дверь, вот только почему-то никто не реагировал на дверной звонок.

– Спят они там, наверное? Ломать теперь что ли или милицию звать будем?

– А ты толкни, – порекомендовал Жора.

Дверь со скрипом приоткрылось.

Жора как самый бывалый в бригаде, остановил рукой доктора и второго санитара Бахытжана.

– Входим медленно, а то вдруг там засада. Помните, как полгода назад, психбригаду из центральной, под Новый год всю завалил один псих с ножом? Там, тоже дверь была приоткрыта… Значит так, первым иду я, потом Баха, а потом Вы Станислав Александрович.

Вошли «паровозиком», друг за другом, и остановились в темном коридоре.

Звук «Бау-ууу». Над головами. Стрела пробила дверь.

– Ложись! Засада! – скомандовал Жорик, бросившись на пол.

Там, где они только что стояли воткнулась вторая стрела. Так что Жорик родился второй раз, несколько секунд назад

Поползли по-пластунски, двигая перед собой импровизированные щиты-биксы с медикаментами. Налево была кухня, без признаков опасности.

Дальше был зал с открытой дверью, откуда хорошо просматривалась входная дверь и хорошо простреливаемый коридор. Следующая стрела подтвердила это, издав печальный звук «Дзинь!», отскочила от металлического бока бикса.

– Не высовываться из укрытий! – вновь скомандовал Жорик.

Жорик на мгновенье выглянул из-за дверного косяка и в тоже мгновенье стрела, впилась в дерево, сантиметров на десять выше Жориного лба.

Увиденное сильно потрясло бывалого фельдшера. Несмотря на мусульманское прошлое Ахмадуллин перекрестился и произнес:

– Больше не буду брать двойных дежурств, а то сам стану себе пациентом.

– А что там? – с тихим ужасом спросил Бахытжан

– Там дикая Африка!!!

Картина, увиденная Жориком, напоминала виденный недавно по видику отрывок из фильма «Копи царя Соломона»

За большим кожаным диваном, как за крепостной стеной замка, стоял сухопарый мужчина в круглых очках, в оранжевой набедренной повязке. Все его тело, включая лицо, было разукрашено красно-белыми полосами. В руках он держал лук, а сзади стояла большая искусственная пальма.

– Я вождь племени масаев, профессор Бутурумба Зайцев. Я не стану вашим рабом, и вы подлые белые наемники, не отберете у меня свободу и сокровища! Апартеид не пройдет! Свобода или смерть!

Воспользовавшись короткой паузой Жорик давал распоряжения:

– Т-а-ак, мы так долго не продержимся! Станислав Александрович ползите на кухню, там есть кухонный стол, будем его использовать как большой щит. А ты, Баха давай, за посудой, там вроде сервиз какой-то стоял… – давал распоряжения Жорик

Потом они совместными усилиями перевернули тяжелый дубовый стол и перетащив его ко входу в гостиную, заняли оборону.

На кухне был найден сервиз «Мадонна» на двенадцать персон, тарелки и чашки использовались как осколочные гранаты, так как Жорик рекомендовал кидать их в стену за профессором или в потолок.

Стол был утыкан стрелами как гигантский дикобраз.

Неожиданно все прекратилось.

– В атаку! – закричал Баха и поднялся в полный рост с молочником в руке.

И тотчас что-то попало ему в лоб. С криком «Бля!», он рухнул назад с закрытыми глазами, ударившись затылком, он вновь произнёс: «Бля!» и сел на пол с открытыми глазами.

Коллеги по обороне стола начали его трясти.

– Вы тоже уже ТАМ? – буднично спросил Бахытжан.

– Где?

– В раю. Вас тоже стрелой убили?

– Паду ли я стрелой пронзённый. Ага, гачпекнусь я дрючком, пропертый… Да живой, ты Бахыт, живой. Он, бумажной пулькой, из резинки тебе в лоб попал. Вот, смотри, – сказал Станислав Александрович и протянул послюнявленную и свернутую под углом в 90 градусов полоску бумаги.

Баха окончательно пришел в себя, его лицо приняло доброжелательно-мстительное выражение, и он грозно пропел:

– Сейчас прольется чья-то кровь! Пленных не брать!

Профессор слабо отбивался, но итог боя был предрешен.

Вождь-профессор был весь изранен осколками от сервиза, однако сначала его связали за руки и за ноги и лишь потом облили его из пузырька с йодом. Когда йод закончился, в ход пошла зеленка.

Потом продев палку от швабры между руками и ногами пятнистого профессора, Жора и Бахытжан снесли свой охотничий трофей в машину.

Возле машины они закурили.

– А чего это он с катушек сорвался? – спросил Баха

– А кто его знает? -задумчиво произнес бывалый фельдшер, – Как в Экклезиасте написано: «Многие знания, многие печали»…Грустно все это, теперь его племенем и надолго, станут пациенты в третьем буйном отделении. Ладно, залазь в машину. Надо еще успеть отдохнуть перед новой Африкой…

Гиппократа в операционную!

Два врача стояли у распахнутого окна и курили.

– Короче, этот старый хрен уперся и говорит, что это банальный аппендицит. А Гиппократ ему с большим почтением: «Вы меня, конечно, профессор, извините, но аппендектомию пациент перенёс шесть лет назад!»

А Лебедев ему: «Значит, ему нужен не хирург, а психиатр!»

Гиппократ в ответ: «Нельзя исключить дивертикул Меккеле1!»

И что ты думаешь, Гиппократ оказался прав!!

– А я вот помню, когда практикантом начинал, слушаю больного, а сердца-то и нету!

– Как так нету?!

– А вот так нету! Я, как положено, слушаю больную по поводу двухсторонней пневмонии, конечно, и сердце тоже, а его не слышно! То есть вообще не тук-тук! Выбегаю из палаты, а навстречу мне Гиппократ; ну, я ему и выпалил всё как есть, мол, нет у больного сердца – и всё тут! А он стоит, хитро улыбается и спрашивает: «А вы, коллега, справа слушать пытались?»

Я, конечно, обиделся! «А зачем? Сердце-то всегда слева, а печень справа. Что я, медицину не знаю?» А он так спокойно: «Видимо, знаете, но недостаточно». Тут я обиделся во второй раз. А он мне руку на плечо положил и говорит: «Вы про зеркальный синдром Картагенера слышали?»

Тут я по-сократовски морщу лоб и показываю мыслительный процесс всеми клетками тела! Говорю, что-то смутно припоминается…

– Ага, по-моему, ты только мускулус глютеус напрягаешь!

– Сам ты задницей думаешь!

Кинулся я больничную библиотеку, и что ты думаешь? Опять наш Гиппократ прав оказался! Я даже наизусть запомнил. Вот слушай: «Синдром Картагенера является полной или частичной „зеркальной“ транспозицией внутренних органов в сочетании с бронхоэктазами и хроническим синуситом. Более половины больных с подобным синдромом имеет situs viscerus inversus -транспозицию внутренних органов (сердце справа, печень слева и т.д.), что в совокупности составляет синдром Картагенера».

К врачам приблизилась девушка и представилась:

– Я корреспондентка «Вечерней Алма-Аты», Карлыгаш Биржанова. А как бы поговорить с вашим светилом, Гиппократом?

– Там он, в ординаторской, проверяет истории болезней.

Когда девушка зашла, в ординаторской сидел бородатый полнеющий здоровяк, перед ним лежала внушительная стопка историй болезней. Корреспондентка взглянула на сидящего доктора с восхищением и подумала: «Такой молодой и уже профессор!»

– Извините, я понимаю, что вы заняты. Но мне сказали, что вы здесь, а мне надо взять у вас интервью.

– А что, кроме меня больше не у кого?

И он со скептической усмешкой посмотрел на молодую гостью.

– Понимаете, это мое первое интервью… Если я его не напишу, оно же будет и последним.

Из её глаз скатились две крупные слезы.

– Ну вот, чуть что – и сразу плакать! Ладно, садитесь… Давайте-ка я вам с мороза чайку налью. У меня чай хороший, краснодарский.

Через несколько минут электрический чайник вскипел. Врач ошпарил кипятком пузатый заварной чайничек и засыпав заварку заварил чай, затем не торопясь он налил до половины большую голубую пиалу и поставил вазочку с конфетами перед гостьей.

– С чего начнём?

– Расскажите о себе.

– Родился я на Дальнем Востоке. Давно это было. Родители были у меня геологами.

– А почему были?

Врач помолчал и задумчиво посмотрел на корреспондентку.

– Потому что погибли. Их никто не предупредил, что рядом в карьере идут взрывные работы, а накануне отец наткнулся на какой-то интересный минерал и хотел показать это место матери. Ну, в общих чертах, всё так и произошло.

Из родных у меня остался дед по отцовской линии, старый знахарь. Он там на всю округу был известен. До врачей там по сто вёрст в каждую сторону. Ну, и он, поскольку окончил фельдшерские курсы ещё до войны, лечил всю округу.

– А сколько ему было лет?

– Почему было? Моему деду Архипу в этом году девяносто стукнет. Вот планирую съездить на пару неделек… Охота, рыбалка, тишина. Одним словом, тайга!

– Ваш дедушка хорошо знает медицину?

– Ещё бы, у него над кроватью две шашки с гравировкой висели, одна от легендарного командира Красной Армии «Товарищу Архипу Зубцову, за спасение жизни 18 красноармейцев. Василий Блюхер», а вторая от самого атамана Семёнова: «Лекарю Зубцову от спасённых казаков».

Так вот, все мои книжки были дореволюционными учебниками медицины и анатомии; я-то и школы нормальной не кончал.

– Как так?

– Когда родителей не стало, он увёз меня к себе в тайгу. Было мне лет одиннадцать. Дед договорился в областном центре и брал учебники по программе на год, а потом раз в году я сдавал экзамены по всем предметам, даже закончил школу с золотой медалью.

– А разве так можно?

– Конечно, нельзя. Но дед спас при родах жену завоблоно, и тот ему поклялся, что «мать родную продаст, если Архип Степанович только попросит».

– А когда вы начали интересоваться медициной?

– Так у меня времени интересоваться практически и не было! Дед гонял меня по учебникам «как сидорову козу». Так что путь свой в медицине я начал лет с двенадцати, а первые роды принял в четырнадцать…

– Как приняли роды?!

– Вот этими руками. Дед тогда на охоте ногу сломал и не мог стоять, вот и пришлось мне на «газике» сорок километров пилить по тайге-матушке. Ну, ничего, справился. Потом поступил в иркутский мединститут. Скучновато было, но ничего. Очень хотелось быть хирургом, ведь первый аппендикс я под руководством деда удалил за год до поступления в мединститут. А потом распределили в Казахстан, вот здесь и работаю…

Тут по селектору разнеслось:

– Гиппократа срочно просят пройти в операционную. Повторяю, Гиппократа срочно просят пройти в операционную!

– Извините, мне нужно идти, – извиняющимся тоном произнес бородач.

– Ещё один последний вопрос. Это вас так дедушка назвал в честь отца медицины?

– Да нет, родители вообще-то меня назвали Серёжей, а так меня молодые врачи называют, вроде как в шутку.

Тут дверь широко распахнулась, и в дверях появился маленький старичок, чья седая шевелюра была всклочена. Он по-детски всплеснул руками:

– Сергей Викторович, голубчик! Вся надежда на вас. Привезли второго секретаря горкома, похоже, кишечная непроходимость. Выручайте!

– Хорошо, профессор, уже иду. Ну, что ж, прощайте, барышня, надеюсь, интервью получилось!

И он стремительно вышел из ординаторской.

Изумленная корреспондентка стояла, открыв рот, и наконец спросила:

– Так он не профессор Лебедев?!

– Нет, – старичок снял очки, протер их полой халата и водрузил снова на нос, – профессор Лебедев – это я, а он… Он – Гиппократ!!!

Пингвин в розовых тапочках

Васюков, зажмурив глаза, нетвердой походкой вошел в ванную. Медленно, как створки раковины-жемчужницы, набухшие веки приоткрылись, явив миру маленькие поросячьи глазки, густо опутанные коралловой сетью капилляров. Взгляд, упавший в зеркало, превратился в протяжный вздох, который вместе со струей воды скатился по водостоку и уплыл в канализационное никуда.

В зеркале опять показывали сериал ужасов: «Пятница, тринадцатое, утро». Подвигав щеками и обнажив желтоватые зубы, Васюков с ненавистью посмотрел на зубную пасту «Кедровый бальзам» и мысленно передразнил актёра: «А главное – бобриха будет довольна!» И набрав в грудь воздуха, как витязь перед решающей битвой, обреченно произнёс:

– Люся, я тебя люблю!

В это время Люся, располневшая блондинка, колдовала над раковиной, пытаясь отмыть с помощью «долбанного Фэри» сковородку от последствий модного французского рецепта «говядина по-индийски». При этом параллельно проклинала обеих своих подружек: Светку – за рецепт, а Ирку – за статью из «Вокруг света» про корову – священное животное Индии.

Тусклый голос мужа из ванны так же напоминал «Зов любви», как тарелка с засохшими остатками яичницы – счастливую семейную жизнь. Поток Люськиных мыслей был на мгновение остановлен, но только лишь на мгновение.

– Врёшь ты всё, – устало произнесла жена, и мяч был возвращён на площадку противника.

Из дверного проёма медленно появилось опухшее лицо, причём левый глаз богатством красок не уступал японскому телевизору «Сони-Тринитрон». Медленно плывущая по коридору фигура Васюкова, напоминающая модель резинового человечка фирмы «Мишелин», была украшена зеленой майкой с номером «8» и пёстрыми семейными трусами модели «Пожар в джунглях». Тело двигалось в направлении кухни, сопровождая свой путь чмокающим звуком порванной подошвы тапочка.

Его взгляд укоризненно сверлил жену, при этом губы шептали заклинание:

– Люська, ну хоть раз ты будешь человеком?

С тем же успехом можно было бы получить ответ у статуи великого вождя на вопрос: «Ну и где же наше светлое будущее?»

Васюков решил подкрепить слова действием. Он, зажмурившись, мокро чмокнул жену в дряблую щёку. В голове у него смутно промелькнула картина, когда один мужик в простыне целует другого. Там ещё фигурировала какая-то символическая, кажется премиальная, сумма рублей в тридцать. Три десятки чудесным образом превращалась в три прозрачные емкости, причём на каждой из них надеждой зеленела надпись: «Столичная».

Васюков тряхнул головой, и видение исчезло. Оставался ещё один последний шанс.

– Дай хоть трешку, в последний раз, – и рухнул на колени.

– Да подавись ты, злыдень, – в сердцах закричала жена и, порывшись в карманах мятого халата, вытащила рублёвку. Смачно плюнув на неё, припечатала ко лбу мужа. Со стороны эта картина напоминала посвящение в рыцари, где роль меча скромно исполняла рублевая ассигнация образца 1961 года.

Васюков ощутил чудесное лёгкое покалывание в области лопаток, переросшее в физическое ощущение двух белоснежных лебединых крыльев. Натянув голубое трико и сунув босые ноги в стоптанные кеды, он вылетел на лестничную клетку. Лифта не было. Шестой этаж не давал повода к унынию. Едва касаясь земли, Васюков промахивал лестничные пролеты, несясь навстречу Судьбе, которая ждала его на втором этаже.

Встреча с Судьбой напоминала ситуацию, когда кто-то на полном ходу поезда сорвал стоп-кран.

Возле двери с номером 37 стояло Животное. Это было не простое животное. Оно в точности совпадало с изображением в учебнике географии, которое хорошо помнили не только два верхних, но и два нижних полушария Васюкова-младшего, в которые папа Васюков с помощью ремня старательно вколачивал знания.

Это был ПИНГВИН!.. Настоящий живой пингвин. Образ пингвина органично дополняли розовые пушистые тапочки с помпонами.

Встреча двух цивилизаций закончилась позорным бегством Васюкова. С криком: «Люся, я видел пингвина в розовых тапочках!» он ворвался, подобно тайфуну, и, тяжело дыша, уставился на жену.

– А носорога с шарфиком ты не видел, алкаш несчастный? – ядовито спросила Люся.

– Нет, – искренне ответил Васюков.

– Хорошо, – сказала жена и, успокаивая, погладила его по небритой щеке, – сейчас поедем к доктору Айболиту, он тебя вылечит.

Через 15 минут такси доставило чету Васюковых к приёмному покою горпсихбольницы. Пахло хлоркой и хвоей. За столом сидел молодой врач, а его пожилой коллега, стоя ел яблоко и грустно вглядывался в пейзаж, состоящий из четырёх мусорных баков и двух облезлых котов. Когда Васюковы вошли, стоящий у окна оторвался от созерцания и произнес:

– Ну, вот и Ваш первый пациент, дерзайте, мой юный друг.

В течение 15 минут врач пытался собрать анамнез, но Васюков с завидным постоянством возвращался к пингвину. Молодой доктор растеряно повернулся к старшему коллеге:

– Сергей Витальевич, что-то здесь запутано…

– Это «белка», – не глядя на сидящего за столом коллегу произнёс Сергей Витальевич, метко бросив огрызок в помойное ведро.

– Это не белка, – угрюмо сказал Васюков, – что я, белок не видел? Это был пингвин в розовых тапочках.

– Конечно, конечно, – ободряюще произнес Сергей Витальевич, – звоните в «тройку», пусть Зураб с Колей подойдут.