Бессознательные люди

22 июля

Первый испытуемый найден! Мужчина согласился сразу, остались лишь формальные проверки. Послали анализы в лабораторию, а документы – в службу безопасности.

23 июля

После работы Алиса хотела зайти в KFC, купить куриных крылышек. Мне было лень делать крюк и жалко денег. Я попробовал увильнуть, но меня угораздило сказать, что ничего такого в этих крылышках нет, что любой может такие приготовить. А она меня на спор взяла.

В готовке я силен никогда не был, не блеснул и в этот раз. Переперчил так, что есть было невозможно. Алиса сказала, что в этом весь я.

В итоге заказали доставку из того же KFC. Вышло только дороже.

25 июля

Пришли результаты анализов первого найденыша. Когда я услышал от Сани – не поверил своим ушам. Результат отрицательный! Я связался с испытуемым. Он заверил меня в достаточно грубой форме, что, должно быть, в лаборатории что-то напутали, что у него все-таки есть диабет, ведь если бы его не было – он бы точно об этом знал.

Как неудобно получилось, непростительная халатность. Хорошо хоть он не отказался от участия. Я предложил ему сдать повторный анализ, и он согласился прийти еще раз. Конечно, Саня был против.

– Кажется, этот мудак решил нас трахнуть! Вколол бы я ему миллилитрик инсулина, чтоб неповадно было.

Но путаница и правда изредка, да случается. А количество найденных испытуемых, признаюсь, начинает меня удручать. Так что повторный забор крови я ему согласовал.

26 июля

Утро начинается не с кофе. Обматерила полная женщина. Но позже согласилась. Есть только пара «но»: алкоголизм и наркозависимость.

Нам нужны здоровые люди с чистыми анализами для чистого результата. Может, если мы возьмем только парочку спорных кандидатов – остальные еще успеют добраться? А эту подпишем, чтоб наверняка.

Ведь ущербность подопытных может быть даже плюсом. Мы сможем попробовать помочь им преодолеть их несовершенства.

Багреев не согласился. Женщина отправилась восвояси.

Зашел после работы в магазин и, кажется, видел у метро того странного типа с собеседования. Правду говорят – мир тесен.

27 июля

Вечером пришел результат повторного анализа. Опять отрицательный. Зачем он на него согласился? На что рассчитывал? Очевидно же было, что анализ покажет правду! Что с этим человеком не так? И не лень ведь было ездить, проходить собеседование, дважды анализы сдавать, зная, что никакого диабета у него нет.

Я понимаю, ситуация на рынке труда сейчас тяжелая. В общем-то, как и всегда и везде. Но это уже слишком.

Конечно, Саня позлорадствовал, «я же говорил, я же говорил». Но мы с Веденковым и Севаняном сошлись на том, что предполагать иной исход для здравомыслящего человека было нормальным.

29 июля

Получили по шапке от Багреева. Мы с Саней рассказали о случае с симулянтом, предложили проводить анализы до собеседования. Оказалось, лаборатория уже дает нам скидку и при этом один анализ встает институту в полторы тысячи рублей, а у Багреева нет никаких знакомых, через которых он мог бы снизить эти траты. Если посылать на анализы всех подряд, это встанет институту в двенадцать тысяч в день.

И я не «идиот». С чего мне вообще было предполагать, что этот человек – симулянт? Это же лишено всякого здравого смысла! Если цена веры в благоразумие людей – полторы тысячи рублей, я готов заплатить из своего кармана. А Багрееву так выражаться в отношении работников умственного труда некрасиво.

Решили просить приносить справку о диабете. Очевидное решение. Но кто бы мог подумать, что люди будут врать о таком.

3 августа

После случая с симулянтом меня больше не оставляли на собеседованиях одного, а вопрос-то всего полутора тысяч! Такое недоверие неприятно.

Саня в очередной раз взял отгул, и, к моему удивлению, в переговорке меня ждала доктор Говорухина.

– Валентина Дмитриевна? Не знал, что вы этим тоже занимаетесь.

– Знаете, странно, что я не занялась этим раньше.

– А у вас разве не частная практика?

Она лишь отмахнулась.

– Ерунда! Я могла поменять свое расписание почти в любой момент, у меня запись всего на две недели вперед. Каково же было мое удивление, когда я узнала, что вы уже месяц собеседуете людей, а специалисту по людским душам поучаствовать и не предложили.

По правде сказать, я чувствовал себя слегка некомфортно и даже уязвленно. В беседах с соискателями она сразу взяла вожжи в свои руки и говорила, не давая мне и слова вставить. Поначалу я не хотел себе в этом признаваться (надеюсь, это не отразилось на моем отношении к ней или хотя бы она ничего не заметила), но люди и правда шли с ней на контакт намного лучше, чем со мной. Они разговаривали, будто меня в комнате и вовсе нет, улыбались, смеялись. Уж не знаю, дело в том, что она психотерапевт, или в том, что она женщина (мне кажется, и то и другое важно), но это работало (я и сам доверяю женщинам-врачам сильнее, чем мужчинам, будто в них больше эмпатии или человечности).

Когда настало время обеда, я замешкался. Обычно мы с Саней ходили за наш столик в столовую, а без него я ходил туда один. Но пока я думал, стоит ли позвать доктора Говорухину из вежливости или лучше просто уйти, она сама попросила меня показать ей, где у нас можно подкрепиться.

– Так, значит, это все вы придумали? – спросила она за обедом.

– М?

– Ваш препарат и исследование.

Конечно, все это стало возможным потому, что институт разрешил мне эту работу, финансировал меня все эти годы, а его финансировало государство, Саня верил в мой успех и продвигал мои идеи в верхах, ребята с других проектов помогали мне, грызуны же и вовсе отдали за это свои жизни. Поэтому я ответил просто:

– Да.

Она улыбнулась.

По дороге домой я обдумал прошедший день и решил, что ревновать Валентину Дмитриевну к соискателям очень глупо. Человек делает работу для успеха нашего исследования лучше меня, и это прекрасно. Осознание эмоций и их причин – первый (правильный) шаг на пути к их исчезновению.

4 августа

Раз теперь к собеседованиям присоединилась доктор Говорухина, я думал, что мне хоть изредка удастся заглядывать в лабораторию. Я сказал Сане, что пора начать синтезировать вещества, но должного понимания не встретил.

– Насинтезировать еще успеешь, все равно веществам только тухнуть стоять. Сейчас от них никакой пользы. А вот у меня там бумаг скопилась уже целая гора! Да и в конце концов, это же твое исследование, твое детище, тебе и решать, кого брать, а кого нет.

Если бы только была возможность решать. Выбирать-то не из кого.

17 августа

Посетил очередную дыру от Севаняна. Помещение больше походило на наркопритон, чем на больницу. Еще и находилось в области.

И ради этого я пропустил нашу с Алисой культурную программу? Раз в месяц мы ходим в Александринский – традиция еще со студенческих времен. Жалко. Не денег (билеты-то по пятьсот рублей, можем себе позволить), но времени. И так-то со всеми этими новыми обязанностями мы стали меньше видеться. Наговорюсь за день, и вечером хочется просто помолчать. В итоге мы лежим, читаем каждый свое. Правда, в последнее время я все чаще даже не читаю, а просто лежу с книгой. Мысли перебивают чтение. Странно, вроде рядом, а скучаю.

23 августа

– Так о чем вы хотели поговорить? – Саня опять вернулся к своим обязанностям, и я был этому рад. Не то чтобы мне не нравилось работать с доктором Говорухиной, но обсуждать кандидата с другом намного проще.

– Слушайте, я тут прочитал это соглашение и не совсем понял, зачем нам нужны будут эти постоянные психологические тесты?

– Ну, возможно вы слышали, что сахар влияет на настроение и поведение…

– Нет, не влияет, это же миф. И вообще, знаете…

– К сожалению, вы нам не подходите.

Такое случается, хоть и не часто, что мы отказываем согласным. Причины бывают разными: плохая история с различными веществами, скверное состояние здоровья или преступное прошлое. В этот раз нам пришлось отказать из-за того, что человек не идиот и читает договор.

25 августа

По настоянию доктора Говорухиной мы добавили в анкету вопрос о причинах участия. На днях одна из кандидаток была настолько откровенна, что прямо указала: «У вас три месяца за бабло пасижу, а мать прадаст палученный по квоте инсулин». Не думал, что в стране такая печальная ситуация с инсулином. К счастью, находились и люди с более достойными причинами.

– Почему вы решили принять участие в нашем исследовании?

– Потому что это правильно. Хто-то же должен. Я вот, знаете ли, уже и почетного донора получивши. А тут мне подружка, мы вместе еще в техникуме учились, рассказала про такую возможность. Говорит, и сын ее ходит иногда. Я уж в одном исследовании поучаствовавши. Приятно сделать доброе дело. Если бы все делали хорошие дела, как бы хорошо жилось на свете. Но вот полгода уж прошло, теперь новое выбираю.

– Софья Валерьевна, вижу, вы работали продавцом в Гатчине, почему решили в Петербург из области перебраться? – спросила Валентина Дмитриевна не по анкете.

– Всегда любила культуру. Театры, памятники, набережные… Музеи еще. Ну и статус, конечно. В центре жить солидно.

– Здесь написано вы проживаете на Лесной.

– Да, все верно. А хде ваше исследование будет проводиться? Тут? – женщина еле заметно сморщилась.

– Мы еще ведем переговоры с несколькими организациями, выбираем место получше. Нам необходимо обеспечение нужным количеством медработников и оборудованием. Исследование будет проводиться в стационарном режиме, так что о местоположении можно не волноваться. Добираться вам придется только два раза. Туда и обратно.

– Советую вам Мариинскую. Там Достоевский родился и работал. Выхлядит она… солидно. И в самом центре!

– И там лучшие врачи! – вставила Валентина Дмитриевна. – Спасибо, мы уже рассматриваем такой вариант.

– Правда? Ой как здорово! – женщина просияла и воодушевилась. – Вы такие молодцы. И таким делом важным занимаетесь! Ох, и как бы я хотела, шобы детки больше не болели это заразой, шоб ее вообще не было.

– Мы не совсем этим занимаемся. Победить болезнь мы не поможем, но заметно улучшим жизнь больных, – пояснил я. – Мы будем проводить тестирование помпы. Вам должны были это рассказать раньше.

– Да мне шо-то ховорили, но я ничево не поняла. Ох. Ну шо же. Можно и так, конечно. Но я, если честно, боюсь всяких таких приборчиков. А шо это за помпа такая? Хто производит?

– Прибор новейший! – опередила меня Валентина Дмитриевна. – Передовая разработка. Ничего подобного на рынке еще нет. Разрабатывает солидная международная компания!

«Да уж не поспоришь, международная. Мы да Казахстан», – подумал я, но промолчал.

– К сожалению, мы не можем вам ее назвать, чтобы не допустить утечки информации. У таких организаций с этим все строго.

Оставшаяся часть беседы прошла на очень позитивной ноте.

– И напоследок. Возможно, вы слышали, что сахар влияет на человеческое поведение.

– О да. Моя мать, царствие ей небесное, все время давала мне конфетку или просто сахара кусочек, шобы я не плакала, – женщина хохотнула смехом, похожим на хрюканье. – Наверное, от того я и заболела.

Так мы и подписали нашего первого испытуемого.

2 сентября

Запах опередил его. В комнату провели грязного, бородатого мужчину. Обветренное лицо, сухие губы, сплошная кипа спутанных волос от макушки до груди.

– Здаров, мужики.

Бездомный протянул коричневую руку через стол. Я успел рассмотреть почерневшие длинные ногти и грязь в каждой складке на морщинистой грубой коже прежде, чем воспитание во мне побороло брезгливость. Его рука сжала мою. С виду и не скажешь, что в нем столько силы.

– Ваши фамилия, имя, отчество, пожалуйста.

– Жмякин Борис Михайлович.

– Борис Михайлович, вы оставили пустой графу «Последнее место работы», как долго вы в свободном плавании?

Мужчина шмыгнул.

– Всю жизнь.

– Я имел в виду – как долго вы не работаете.

– Я тоже. Никогда не работал.

Сам я начал подрабатывать еще в школе и продолжал во время учебы в университете. Начиная с четвертого курса, после прохождения практики, я стал работать по профессии. Но вот передо мной оказался человек старше меня, утверждающий, что не работает всю жизнь и при этом вполне здравствует с диабетом. Обязательно нужно будет рассказать Алисе об этом.

– В графе «Адрес проживания» вы указали «улицы, по которым гулял Пушкин». Я правильно понимаю, что вы не имеете постоянного места проживания?

– Отчего же? Имею. Но в паспорт такое не пишут. Меня в моем дворе все знают, пускают в парадную. Знают же, что я чистоплотный.

– Но вы подтвердили, что у вас диабет первого типа.

Бездомный пожал плечами и заверил нас, что следит за своим здоровьем, а инсулин получает бесплатно в районной поликлинике.

– Мне его участковая выдает. Хорошая женщина. Еще бабку мою лечила. Правда та померла. Эх.

На предложение заполнить анкету отреагировал с энтузиазмом. Первые строчки бездомный нацарапал, кривя руку, как первоклассник, но быстро приноровился.

Надеюсь, что у нас еще будет возможность выбора между кандидатами, но Борис Михайлович свое согласие дал. Не знаю, насколько можно верить указанной им информации в графе «Вредные привычки». На уточняющий вопрос ответил, что не пьет и не курит, так как у него нет денег. И это звучит логично. Но где-то же все алкаши находят выпивку, хоть и не работают. Иначе как бы они были алкашами? Хотя Саню это, кажется, мало волновало.

– Как он умудряется не работать всю жизнь? Нет, я понимаю – ничего не делать, потягивая коктейли, где-нибудь на острове, где все время солнце и тепло, когда ты можешь себе это позволить. Да даже если не можешь. Там и бомжом можно быть. Но в Питере?

– Какая разница где, чем бы ты на острове целыми днями занимался? От потягивания коктейлей на лежанке у тебя образовались бы пролежни. Устал бы ничего не делать. Я бы с ума сошел.

– Это потому, что ты жизнью наслаждаться не умеешь. Я бы что угодно сделал, чтобы получить такую жизнь. Жаль, не знаю что. Не работать на дядю, быть самому себе хозяином. А ты? Неужели хотел бы всю жизнь гнить тут? Работать много и за гроши, смотреть на эти унылые рожи? На улицу выйдешь – все страшное вокруг, будто фашисты только вчера блокаду сняли. Ты даже на мебель посмотри. Это что, две составленные школьные парты? За чем мы сидим? Ты мне скажи, как они тут оказались? Нет, нас, определенно, не ценят и не уважают. По крайней мере я его, уважения, не чувствую. Тут даже находиться неприятно. Неуважение во всем, что есть в этом здании. Неуважение даже не как к специалисту, а как к человеку. А ты вспомни, куда нас Миша водил. Вот там по-человечески работают. Все от людей и для людей сделано. В таком месте даже находиться приятно. Там бы я, может, и не захотел бы бездельничать всю жизнь. Черт, там все обставлено даже красивее, чем у меня дома. В их ординаторской я бы жил. А у нас если и сделают ремонт, как во втором корпусе, то «красиво» – это отваливающаяся лепнина, да колонны пенопластовые где ни попадя. И ты бы тут хотел работать всю жизнь?

Хотел бы. Но Сане я об этом не сказал. В этом желании было что-то постыдное. Обшарпанные столы и правда напоминали парты. Но не вызывали у меня такого лютого отвращения. В них была история, жизнь. При взгляде на нее вспоминались школьные и университетские годы. Может, когда-нибудь я окажусь там снова, но уже по другую сторону парты. В коридорах легко представить, сколько людей работало здесь до меня. Поколения и поколения ученых, занимавшихся любимым, благородным делом.

Работа на другого человека никогда меня не угнетала. А коммерческая деятельность не интересовала. По правде говоря, я даже не задумывался об этом. Я понял, что хотел бы заниматься тем, что мне интересно, до конца своих дней невзирая на деньги. Именно за это мне и было стыдно. Как-то это немодно.

10 сентября

Весь день играли с Алисой в настолки. Вечером посмотрели сериал, посмеялись над бредовым сюжетом.

Вот ради таких дней я и живу.

16 сентября

Закончил пораньше. Сразу после обеда в переговорку зашел картавый рыжий парень с бутылкой в руках и плеснул содержимое мне в лицо с криком «Хер вам, а не чипирование, падлы!». Я почти уверен, что это была моча, причем особо вонючая. Меня сразу вырвало. Не знаю почему. То есть да, это отвратительно, но реакция моего желудка была слишком бурной. С криками и воем сумасшедшего вывели, вызвали полицию, а я побежал в туалет отмываться.

Багреев позвонил и отпустил меня до конца дня. Алисы дома еще не было, она работает до одиннадцати. Обычно я отвожу себе пять минут в день, чтобы постоять и просто посмотреть в окно в одиночестве. Ни музыки, ни чтения, ни телевизора. Только шум улицы и вид снующих людей. Я выбираю одного из толпы и слежу, куда он пойдет от метро, и пяти минут как раз хватает, чтобы безымянный человечек скрылся из виду. Я сел у окна, и не помню как, но день просто пролетел мимо. К приходу жены я подостыл и передумал рассказывать ей что-либо, она и так чертовски устала. Ведь, в конце концов, в бутылке же была не кислота.

19 сентября

Некрашеные корни выдавали в блондинке обычную русую девушку. Давно не девочка, но еще не тетка. Фигура едва ли позволяла носить те короткие джинсовые шорты, что были на ней надеты. Пальцы ног доставали до пола, свисая с мыска босоножек на высоком каблуке. Наталья Юрьевна Уткина жевала жвачку, говорила громко и грубо.

– Какие свои положительные черты вы можете назвать? – читал я по бумажке.

– Я добрая. А что? Когда та шалава переспала с Витькой, я же ее не удавила, хотя почувствовала все сразу!

– А что в себе вы хотели бы улучшить?

– А что вам не нравится? Да я гребаный идеал. Грудь, задница, у меня все в порядке.

Короткие джинсовые шорты и топик демонстрировали мне иное. На идеал по моим стандартам красоты она точно не походила. По мировым – тоже. Едва ли это дряблое тело испытывало какую-либо физическую нагрузку кроме половых сношений.

– Да и по какому праву вы меня тут оцениваете? Что за хамство! Думаете, красота сама с неба падает? Ха-ха, как бы не так! Вы хоть знаете, сколько сейчас стоит сделать сиськи? Все дорожает. Хотя скажите мне, какое отношение курс рубля имеет к оплате мужика, режущего сиськи у нас тут?

– Знаете, мы больше про ваши внутренние качества хотели узнать.

– А-а-а. Ну, а это не ваше дело!

– Наталья Юрьевна, наш разговор конфиденциален. Эти записи никуда не попадут. Они нужны нам на случай, если придется селить людей в комнаты не по одному. Это как выбирать, кто с кем будет сидеть на свадьбе. Чтобы никто не переругался. Вам же придется жить вместе три месяца.

– Да мне все равно с кем жить, я с десятью за день комнату делю, и никто не жаловался.

– Простите за дотошность, но в графе «Должность» вы указали «фриланс». Я правильно понимаю, что вы работаете в области… – я покосился на Валентину Дмитриевну, но она лишь с интересом за мной наблюдала и помогать явно не собиралась. Даже наоборот, водила бровями, пытаясь подтолкнуть к действию меня. – Простите, не знаю, как обращаться к… Девушкам легкого поведения.

– Мать твоя легкого поведения! Да я ни разу никому в жизни не изменила! – Наталья Юрьевна гордо запустила пальцы в некрашеные корни волос и освежила поникшую челку.

– Наталья Юрьевна, мне кажется, наш разговор заходит в тупик. Вы ведете себя слишком агрессивно. Я попрошу вас следить за своей речью.

– Детям своим указывай, как им говорить, а я – девочка большая. Хотя кто же тебя послушает. Я – агрессивная, пф. А нечего приличным девушкам говорить, что у них сиськи кривые. И блядухами обзываться.

Не знаю почему, но мои уши и щеки вспыхнули. Она явно передергивала. Но мне кажется, это не умышленно. Скорее она сама не помнит слов, сказанных мною минуту назад, или не понимает их значения. А Валентина Дмитриевна все предательски молчала и не сводила с меня глаз, только удивленно вскинула брови то ли на слова кандидатки, то ли на мою реакцию.

– Образование?

– Кулинарный колледж. Но готовить я не умею, и не просите. Вместо учебы я только пиво пила, да с мальчиками за гаражи ходила. Все по любви, если вас это интересует.

– Не то чтобы. По любви или нет – это ваше личное дело.

– Вот это ты верно подметил. Мое. Личное. Но и секрета тут никакого нет. Я девушка современная, спрашивайте, что хотите.

– Почему вы решили принять участие в нашем исследовании?

– Я вообще-то пока еще ничего не решила, – кисло заметила Наталья Юрьевна, но, поразмыслив, смягчилась. – Я тест на ЗППП сдала. Результат положительный. Пока лечусь – перекантуюсь у вас.

– Не поймите неправильно, но нам необходимо знать, ваш диагноз и схему лечения. Скорее всего, это не помешает вашему участию, но для исключения всех возможных вариантов…

Раньше мы с Саней обсуждали, кого лучше выбирать, какие объекты нам нужны. Теперь задачи сместились к «нам бы взять хоть кого-то». Пьяницы, больные и преступники – отличная у нас будет компания на зиму.

– Если хочешь – можем ее не брать, – предложила Валентина Дмитриевна, когда хамка вышла.

– Почему?

– Мне показалось, тебе с ней было некомфортно.

– Если бы вы помогли – было бы полегче.

– Прости. За тобой было слишком интересно наблюдать.

20 сентября

Наконец Давид нашел что-то достойное. Основное трехэтажное здание из темного кирпича соединялось с двумя такими же, но восьмиэтажными. Одно было построено в советское время, другое в нулевые.

Вход был с Покровской улицы. От проезжей части здание отделялось черным забором современной ковки, парой деревьев и рядом кустов. За больницей располагался парк.

Дом был в удовлетворительном состоянии, сейчас там находился стационар районной больницы. В западном крыле начали делать капитальный ремонт, разобрали почти все: двери, стены, потолки; отодрали кафель, даже сняли некоторые окна. Тут-то средства и кончились. В пригодном состоянии остались только несколько комнат в дальнем конце крыла. Официально больница не могла ими пользоваться до окончания работ, но за умеренную плату готова была предоставить нам часть помещений на зиму.

Путь к нашим комнатам пролегал через длинный пыльный коридор. За белыми двухстворчатыми дверьми оказалась просторная продолговатая проходная комната. В дальнем конце через окна и балконную дверь пробивались лучи закатного солнца.

– Слева от входа – душевая и туалет. Пять палат с каждой стороны по десять квадратных метров каждая. Электричество есть, – главврач щелкнул выключателем в подтверждение своих слов, и на потолке зажглась одинокая лампочка, – проведено в каждую комнату.

Мужчина в халате приоткрыл одну из дверей.

– Кровать, шкафчик, прикроватная тумба и стул. Все есть. В любой из них можете устроить вашу наблюдательную, переговорную или подсобку, что угодно.

– А там что? – я указал на двери по правую руку от входа, очень похожие на те, через которые мы вошли.

– Ничего. И лучше не ходите туда. Это может быть опасно. Работы так и не были закончены. Что-нибудь в голову попадет, как говорится, совсем мертвый будешь.

Переговоры прошли успешно. В кабинете мы обсудили еще несколько вопросов, и Багреев с главврачом ударили по рукам.

Все были очень рады. Наконец хоть один из необходимых для проведения исследования пунктов был выполнен. Но я общего веселья разделить не мог. Что-то тянуло в животе, давило на подкорке. Какой-то неоформленный в связных мыслях животный страх.

Готов поклясться – это бы он. Тот же патлатый дурак, что приходил в середине лета. Спортивная куртка, мешковатые джинсы. Я видел его, когда разглядывал двор через окно кабинета. Этот безумец стоял на противоположной стороне дороги.

Могла ли это быть случайность? Мог ли я обознаться? Я пытаюсь убедить себя в этом, ведь это правда могло быть так. Но одно я знаю точно. Тот мужчина стоял неподвижно, как статуя, и смотрел прямо на меня.

21 сентября

О чем я только думал вчера, зачем беспокоился? Ну стоит придурок под окном и пускай стоит. Все уж лучше, чем мочой в лицо. В следующий раз увижу – вызову полицию и всего делов.

23 сентября

Обычное распределение кандидатов было таким: сорок процентов молодежь, еще сорок – старшее поколение и двадцать – люди среднего возраста. Отклонение от нормы я заметил еще вчера, но решил, что это случайность. А сегодня в первой половине дня опять были только молодые. Я поделился наблюдением с Саней, но его это ничуть не удивило.

– Я слышал, что Багреев рвет и мечет. На днях он встречался со своим другом из министерства. Ну или его вызывали на ковер. Смотря чья версия тебе больше нравится – его или моя. Друг оказался недоволен нашими успехами. Обвинил Григорьевича в неэффективном управлении. Говорит, мы не укладываемся в сроки. Если мы не успеем набрать испытуемых – придется либо начать как есть, либо все переносить. В случае переноса мы можем не успеть получить хоть какие-то результаты, и Багреева тогда не номинируют в этом году на премию.