Война по распорядку. Красным по белому. Альтернативная сага

Немцы, и так на весь мир обиженные, стали обижаться на него ещё сильнее. Гитлер, придя к власти, пообещал нации обиду эту привести в исполнение. Начал новый канцлер с того, что вывел Германию за рамки Лиги Наций.

А затем Фюрер призвал Рёма.

– Скажи мне, Эрнст, – потребовал Гитлер, тыча пальцем в то место на карте Германии, где располагалась Пруссия, – кто здесь стоит во главе Sturmabteilungen (штурмовые отряды, СА)? Можешь не отвечать! – пресёк Гитлер попытку Рёма открыть рот. – Ибо мне неинтересно имя человека, бездарно провалившее важнейшее поручение партии! По его, и только по его вине, коммунисты чувствуют себя в Пруссии хозяевами положения, тогда как их место в концентрационных лагерях! Срочно найди замену этому неудачнику, Эрнст. Пусть тот, кто его сменит, немедленно отправляется в Пруссию. Пусть возьмёт с собой сотни, нет, тысячи проверенных бойцов! С режимом Тельмана должно быть покончено в самое ближайшее время! Ты меня понял, Эрнст?!

Главарь штурмовиков, чья красная рожа за время выволочки, которую устроил ему Гитлер, стала и вовсе цвета варёной свёклы, вскинул руку в нацистском приветствии и со всей дури рявкнул:

– Jawohl, mein Führer! (Что в русской транскрипции пишется как «Яволь, мой Фюрер!»)

**

Польские пограничники нервничали. Такого количества немцев призывного возраста на границе с «Польским коридором» не скапливалось даже во время повального бегства «спартаковцев» через транзит в Пруссию. Хотя, может, потому и не скапливалось, что транзит был открыт. Потом его (транзит) закрыли, и сделали это сами поляки. Теперь германское правительство требовало возобновления транзита. В Варшаве крутые политики чесали в затылке. С одной стороны, напрягать отношения с немцами ой как не хотелось. Да и англичане подзуживали: да откройте вы им этот чёртов транзит! С другой стороны, Петроград ясно дал понять: возобновите транзит – про добрые отношения можете забыть! Бедная Польша, как всегда, оказалась меж двух огней. Возобладал здравый смысл. Дело даже не в том, что немцев поляки недолюбливали всё-таки чуточку больше, чем русских. С русскими помимо этого можно ещё и торговать, а с немцами какая нынче торговля? Транзит решили не открывать. Но чтобы подсластить немцам пилюлю, Варшава негласно намекнула Берлину: мы, мол, дадим указание пограничникам закрывать глаза на переход границы, не всем скопом, конечно, а человек по десять за ночь. Дальше пусть себе тихонько пробираются в Пруссию, не тревожа местное население.

Гитлер был взбешён: очередное унижение от поляков! Десять человек за ночь, это что же получается: около четырёх тысяч в год, что ли? Пусть столько же удастся переправить морем. Всё равно, восемь-девять тысяч бойцов в год, когда требуется не менее сорока тысяч, чтобы организовать хотя бы подобие сопротивления коммунистическому режиму. Ждать и копить силы ещё в течение пяти лет? Нет, нет и нет! Гитлер вызвал Коха.

– Эрих, мне нужна Пруссия. Нужна немедленно, сейчас же, максимум через год! Назначаю тебя обер-президентом мятежной провинции, делай что хочешь, но Пруссию мне добудь!

Ну, раз уж мы с вами про это узнали, то мимо глаз и ушей союзной разведки (союзное – всё, что имеет отношение к СССР) такая информация тем более не могла проскочить. «Наши» поделились разведданными с немецкими товарищами в Пруссии. Теперь понимаете, почему Эрнст Тельман нервно расхаживал по кабинету в ожидании приезда Коха? Ничего хорошего от прибытия нацистского эмиссара, который, к тому же, пусть и формально, являлся начальником Тельмана, лидеру коммунистического анклава ждать не приходилось.

1934 ГОД

Германия. Свинемюнде

– Говорю тебе, Вильгельм, приезд Гитлера – это знак свыше.

Два офицера прогуливались вдоль берега моря в виду крепостных укреплений. Один – тот, что произнёс фразу о приезде Гитлера, – был одет в форму подполковника вермахта, другой был морским офицером в чине капитана-цур-зее (капитан 1 ранга) и являлся комендантом крепости Свинемюнде.

– Ах, Вальтер, – слабо улыбнулся моряк, – ты действительно полагаешь, что этот ефрейтор что-то смыслит в разведке?

– Я полагаю, что он ни черта не смыслит ни в разведке, ни ещё во множестве вещей, – рассмеялся Вальтер. – Но зато я знаю, – недаром я офицер абвера! – что Гитлеру позарез нужна Пруссия. Он и сюда-то едет только затем, чтобы быть ближе к предмету своих воздыханий. И если ты сумеешь предложить ему план, как приблизить осуществление его идеи фикс с помощью агентов абвера (Я считаю твои соображения по реорганизации нашей службы просто гениальными!), думаю, вскоре я буду трудиться уже под твоим началом!

– Ты действительно так думаешь? – спросил моряк.

Подполковник пожал плечами.

– Насчёт того, что ты сможешь вывести абвер на совершенно иной уровень – в этом я просто уверен. Что касается разговора с Гитлером… Скажу честно, Вильгельм, здесь моя уверенность колеблется в пределах фифти-фифти.

– Спасибо за откровенность! – поблагодарил моряк.

**

– Вы что, действительно думали, что это, – Гитлер потряс в воздухе листами бумаги, – может меня заинтересовать? Вы предлагаете провести реорганизацию абвера, и просите на это немалые деньги, и это, когда мы используем все средства, чтобы поднять Германию с колен? А что взамен? – Гитлер вышел из-за стола и встал перед вытянувшимся по стойке «смирно» комендантом. – Вы обещаете преподнести мне Пруссию, как вы выражаетесь, на блюдечке, только через два года? Отвечайте!

– Для того чтобы подрывная работа в тылу противника дала результат, требуется время, – ответил моряк.

– Вам требуется время и деньги! – с сарказмом в голосе вскричал Гитлер. – А вот Коху не требуется ни того ни другого, только люди. А людей у нас много! И сегодня, вы слышите, сегодня штурмовики Коха займут Данциг! А затем пройдут победным маршем по всей Пруссии! А вы с вашим предложением мне неинтересны. Убирайтесь! Прочь с глаз моих, Канарис!

Пруссия (подмандатная территория СФРР)

Сначала захватим Данциг, а потом очистим от коммунистической заразы всю Пруссию! Прямолинейно? – Да! Попахивает авантюрой? – Не без этого. Но кто сказал: неосуществимо? Тем более что, обвиняя нацистов в прямолинейности, мы, пусть самую малость, но погорячились. Некая хитрость в плане всё-таки присутствовала…

Второй день столица Пруссии Кёнигсберг охвачен беспорядками. В том, что это дело рук нацистов, сомнений не было. Российские военные, в полном соответствии с мандатом Лиги Наций, взяли под охрану наиболее значимые городские объекты, все места, где работали и проживали иностранные граждане, полностью перекрыли дорогу от Кёнигсберга к военно-морской базе Пилау. Но в местные разборки русские не лезли: в своих делах разбирайтесь, немцы, сами! Разберёмся, бодро рапортовал начальник прусской полиции. Вот подтянем резервы из других городов и разберёмся!

Истинный ариец, член НСДАП с 1930 года, штурмовик СА – «Ночь длинных ножей» была ещё впереди – Хорст Лемке, прячась за углом пакгауза на одной из железнодорожных станций Данцига, наблюдал за погрузкой специального полицейского подразделения. Когда двери вагонов закрылись, и машинист паровоза, дав свисток, тронул состав с места, Лемке докурил папиросу, затушил окурок и направился в сторону станционного здания, где испросил разрешения сделать один телефонный звонок.

– Только недолго, – буркнул дежурный, пододвигая в сторону Лемке телефонный аппарат.

– Всего несколько слов, – заверил Лемке и не обманул. «Гвозди отгружены» – это всё, что он сказал в трубку.

Когда, примерно через полчаса (пока сообщение гуляло по инстанциям внутри Данцига, пока оно передавалось в Кёнигсберг…), про «отгружённые гвозди» доложили Коху, тот распорядился: «Пусть начинают!»

Существует множество способов захватить город. Самый продолжительный и нудный – это одержать победу на муниципальных выборах. Поэтому более нетерпеливые начинают с захвата мостов, почты и телеграфа. Штурмовики Коха решили начать с арсенала. Подъехали на четырёх грузовиках и потребовали впустить их на территорию особо охраняемого объекта. «Ребята, вы на экскурсию?» – спросил начальник караула, и, получив утвердительный ответ, велел открыть ворота.

Ну вот. Опять измена. Как это банально…

А начкар уже провёл «экскурсантов» в помещение, посреди которого громоздились длинные ящики, уложенные в штабеля.

«Можете осмотреть экспонаты», – предложил офицер. Штурмовики тут же стали открывать ящики и извлекать из них винтовки. Когда все вооружились, главарь штурмовиков поинтересовался: «А где патроны?» – «На соседнем складе», – ответил офицер. «Вы нас туда проводите?» – «Боюсь, что не получится, – покачал головой начкар. – На этом экскурсия окончена. Вам остаётся только положить экспонаты на место и сделать hende hoh! (руки вверх!)» – «Предатель!» – вскричал штурмовик и попытался замахнуться прикладом, но его остановил немигающий зрачок пистолета, который предупреждающе уставился на него из рук офицера, да лес ружейных стволов, который вырос за плечами начкара. А поскольку винтовки у солдат были заряжены (в отличие от тех, что находились в руках штурмовиков), то парням со свастикой на рукавах не оставалось ничего другого, как подчиниться и доиграть пьесу по чужому сценарию.

Пароход «Глория» уже который час болтался на внешнем рейде Данцига в ожидании лоцмана. Капитан, не покидавший всё это время рубку, находился в крайней степени раздражения. Настроение у капитана испортилось ещё в Штеттине, когда ему навязали принять на борт несколько сотен вооружённых штурмовиков. И хотя за то время, что Гитлер был у власти, капитан научился выкидывать руку в нацистском приветствии, в душе он одобрял далеко не все поступки «бесноватого». Вот и идея доставить в центр Данцига чуть ли не полк головорезов Рёма не вызывала у морского волка того восторга, который переполнял трюмы вверенного ему судна, где розовощёкие пассажиры всю дорогу горланили песни, подогревая свой патриотизм изрядным количеством спиртного. А тут ещё их командир нервно маячил у него за спиной, то и дело заставляя связываться с портом на предмет прибытия лоцмана.

Когда лоцманский катер прибыл, но не один, а в сопровождении двух сторожевиков, у капитана возникло стойкое осознание того, что ближайшую ночь он вполне может провести не в своей каюте, а в тюремной камере. Дальше этого он даже боялся загадывать. То, что на мостик вместо лоцмана поднялся офицер-пограничник, лишь убедило капитана в том, что мыслит он в правильном направлении.

Капитан шагнул было навстречу прибывшему, но его опередил командир штурмовиков.

– Что всё это значит?! – прокричал он, обращаясь к офицеру. – По какому праву вы препятствуете заходу судна в порт? И где, чёрт возьми, лоцман?!

Офицер с невозмутимым видом дождался, пока мелкий фюрер угомонится, потом заговорил, обращаясь к шумливому штурмовику:

– Господин не знаю, как вас величать, если судно до сего времени не пустили в порт, значит, на то были весьма веские причины. Но и теперь, когда этих причин больше нет, прежде чем вы начнёте движение к входу на внутренний рейд Данцига, нам с вами предстоит утрясти ещё целый ряд формальностей, господин капитан должен всё это знать. Но… – в этом месте офицер сделал многозначительную паузу, потом продолжил: – Мы можем избежать всей этой утомительной процедуры, если вы соблаговолите выслушать следующее. Считаю своим долгом сообщить вам, господа, что не далее как сегодня днём группа молодчиков, одетых в такую же униформу как на вас, – офицер показал на штурмовика, – попыталась силой овладеть арсеналом. Скажу сразу: попытка провалилась. Мятежники арестованы. В настоящее время силы правопорядка вылавливают по городу остальных членов банды. Если вы, – офицер посмотрел на побледневшего штурмовика, – после услышанного не передумаете присоединиться к «веселью», то – милости просим! Мы дадим вам лоцмана, и он проведёт судно к причалу, где вас ждут усиленные наряды полиции. Прямо с судна вы пересядете в машины, которые отвезут вас за город, где для вас и ваших друзей оборудован концентрационный лагерь – всё, как вы любите. Но перед этим мы досмотрим судно и изымем всё имеющееся на борту оружие. Я всё сказал, господа, теперь слово за вами!

Капитан посмотрел на штурмовика и с удовлетворением отметил, что тот выглядит теперь, верно, не лучше его самого. Пауза длилась где-то около минуты, наконец штурмовик выдавил из себя, обращаясь к капитану:

– Мне нужна связь.

Капитан посмотрел на офицера, тот пожал плечами.

– Ничего не имею против.

– Проводите этого господина в каюту радиста, – распорядился капитан.

Когда через несколько минут штурмовик вновь оказался в рубке, бледности на его лице поубавилось, а вот расстройства, наоборот, прибавилось.

– Мы возвращаемся в Штеттин, – глядя в сторону, сказал штурмовик.

– Счастливого пути! – чуть насмешливо откозырял офицер и покинул рубку.

Германия. Свинемюнде

Гитлер сообщение о фиаско, постигшем Коха, выслушал на удивление спокойно. Немного помолчав, промолвил:

– Эрих не виноват, это всё Рём…

Потом фюрер вызвал к себе Канариса…

Петроград

– Первую битву у фашизма мы выиграли, выпьем за это!

Николай решительно двинул рюмку вперёд, Глеб и Ольга устремили свой хрусталь навстречу.

– Славная победа! – разливая по второй, заметил Глеб. – Может статься, на этот раз она будет решающей!

– Даже так? – удивилась Ольга, потом повернулась к Николаю: – Ёрш, теперь-то ты можешь рассказать, как там всё было?

Ежов, рот которого в этот момент закусывал, поспешно кивнул, и лишь протолкнув еду в желудок, заговорил, начав с ответа Глебу:

– Решающая, говоришь? Не знаю, не уверен… Впрочем, время покажет!

Потом он повернулся к Ольге.

– А вот насчёт того, что победа получилась славная, я с Васичем полностью солидарен! Затею с переворотом мы – под «мы» я подразумеваю и нашу разведку, и разведку наших немецких товарищей – просекли задолго до начала основных событий. К слову сказать, трудно такое не просечь! Фашисты пёрли в Пруссию и с суши и с моря. Мы достаточно активно этому проникновению препятствовали и своей активностью заставили наших врагов отважиться на самую настоящую авантюру. Кох с Рёмом ведь что удумали? За несколько дней до часа «Ч» штурмовики устраивают беспорядки в Кёнигсберге, а в Данциге в то же время тишь да гладь. Тем самым они хотели создать впечатление, что все их силы брошены на то, чтобы захватить столицу Пруссии. Власти, купившись на эту уловку, стягивают большую часть полицейских сил и отряды своих сторонников в Кёнигсберг. И тогда настаёт черёд выступить штурмовикам в Данциге. Там уже всё должно было произойти по-взрослому, никаких уличных беспорядков. Захват с помощью предателей из числа военных арсенала, вооружение огромного числа штурмовиков, основные силы которых сосредоточены не в Кёнигсберге, а как раз в Данциге, высадка прибывшего из Германии десанта: ап! и город в наших руках. Я имею в виду: в руках фашистов.

– А почему ты назвал это авантюрой? – спросила Ольга. – Вполне жизнеспособный планчик…

– Ну да, – согласился Николай, – при условии, что мы бы про него ничего не знали и на их уловку купились. Но мы-то знали, потому и авантюра!

– Хорошо, – кивнула Ольга, – будь по-твоему. В конце концов, кто мне ближе: ты или фашисты? Лучше ответь: дальше-то что?

– С Пруссией? – уточнил Николай. – Думаю, всё будет в порядке. Дождёмся от фашистов очередной глупости и отделим Пруссию от Германии!

Как в воду глядел Ежов. Через месяц после неудачной попытки захватить власть в мятежной провинции с помощью штурмовиков, Гитлер подписал указ о смещении Тельмана с поста министра-президента Пруссии, назначив на этот пост Геринга, на что прусский парламент отреагировал моментально: Пруссия объявила о временном выходе из состава Германии. Лига Наций выразила по этому поводу единодушное сожаление (даже Россия не была против), признавать независимость Пруссии отказалась, но дальше слов не пошла, призвав немцев уладить свои внутренние дела за столом переговоров. Гитлер был в ярости, но что он мог поделать? О Drang nach Osten (Дранг нах Остен) в те дни он мог только мечтать…

1936 ГОД

Петроград. Ольга

– Ты чего, мать?

Глебы, оба-два, смотрели на меня слегка недоумённо и чуть озабоченно. И в этом я их понимаю. Шла-шла, и встала посреди мостика. Чего встала? А ничего, Ёшкин каравай! Хочу и стою! Погода по питерским меркам хорошая: сверху не льёт, а наоборот, даже припекает. Под ногами гладь… Да нет! Какая, к чёрту, гладь? Под ногами мост, а вот под ним, можно сказать, гладь канала Грибоедова. А за каналом дом, откуда щурится на брызнувшее меж тучек солнышко свежевымытыми стёклами знакомая квартира. Так уж и свежевымытыми? И не сомневайтесь! Наташа Ежова такая аккуратистка. А уж по случаю праздника…

Смотрю на мужчин – своих мужчин. Тех, что нас охраняют, я уже привыкла, не в обиду ребятам будет сказано, не замечать. А моих – только слепой не заметит. Все встречные бабы, уверена, слегка окосели. И как за таких орлов хоть краешком глаза да не зацепиться? И красивы – даром, что похожи, – и военная форма им ой как к лицу. (На Глебе младшем – курсантская с лётными петлицами, на Глебе старшем – высшего комсостава с маршальскими звёздами). Улыбаются, черти. Поняли, что не хворь внезапная меня посреди мостика остановила, а блажь на бабу накатила, вот и радуются. И меня за компанию на улыбку пробило. Подхожу к ним и на полном серьёзе заявляю:

– Чего посреди дороги встали, аль притомились?

– Ах, так! – Глеб подморгнул сыну, они меня с двух сторон под руки подхватили, над мостовой приподняли и понесли прямиком к парадному.

Дверь отворила Ритка – младшенькая «ежиха». И целуется, и раздеваться помогает (больше, правда, под ногами путается), и тараторит – всё одновременно!

– Ой, тётечка Лёлечка, я в окошко видела, как вас дядя Глеб с Глебушкой через улицу несли – так здорово! А мама на кухне пироги печёт, а я ей помогаю!

Без неё бы не догадались: аромат на всю квартиру! Из кухни, по-хозяйски вытирая руки о фартук, показалась Наташа.

– Уймись, звонок! – не строго прикрикнула на Ритку, и стала с нами здороваться.

– Мужики что, в полном составе на вокзал укатили? – спросил Глеб после того, как уколол усами Наташину щёку.

– Ну да, – ответила она, потирая потревоженное место, – всё одно на двух машинах ехать пришлось.

Тары-бары вокруг тары…

Курьерский из Москвы прибывал точно по расписанию. На перроне Московского вокзала четверо военных стояли особняком. Небольшая зона отчуждения образовалась вокруг них не из страха – из почтения. «Сам Ежов, – судачили в толпе, – с охраной!» – «Да нет, – отвечали им, – какая охрана? Это ж сыновья его. Видишь, на них форма курсантская?» – «А как же он, да без охраны?» – «А кого ему, чудак человек, в Питере опасаться? Тут за него любой горло перегрызёт!»

Обрывки пересудов долетали до Председателя комитета государственной безопасности СССР Николая Ежова, и ему – чёрт возьми! – было приятно такое слышать. И про сыновей – Наташка, умничка, родила ему тройню! – и про то, что не нужна для него в Питере охрана; хотя таковая была – куда ей деться? – разве что в глаза не бросалась.

«Вот ведь, год тот же, а Ежовы разные!» – усмехнулся маршал и шагнул к застывшему у перрона вагону.

Проводник споро протёр поручни и пригласил пассажиров на выход. Из «мягкого» люди выходили солидные, значимые. Все здоровались с Ежовым: кто раскланивался, кто козырял. Николай машинально брал под козырёк, и ждал, когда в дверях появятся те, ради кого он сюда и прибыл. Разумеется, место себе они выбрали в конце очереди. Первым в проёме встал его старинный друг Михаил Жехорский, Шеф, поседевший ещё тогда, в двадцатом, и с тех пор как-то и не изменившийся. Не успел Николай заключить друга в объятия, как на перрон выпорхнула Анна-Мария, дочка Макарыча, и повисла на шее. С улыбкой наблюдали за этой сценой и отец Машани, и сошедший на перрон адмирал Берсенев. А та, расцеловав «дядечку Колечку» в обе щёки, перепорхнула с криком «Привет, богатыри!» в сторону сыновей Ежова. Николай обнялся с шурином и спросил, заглядывая ему за плечо:

– А это, никак, Кирилл?

– Он самый, – улыбнулся Вадим.

– Ну, здравствуй, племянник!

Только и успел что обнять, как вихрем налетела Машаня и оттащила Кирилла в сторону сыновей.

– Знакомьтесь! – звенело над перроном – Это Кирька, а это Петька, Сашка и Николка!

Парни, снисходительно поглядывая на бестию с косичками, которую они с малолетства привыкли считать сестрёнкой, степенно здоровались с двоюродным братом.

– Как на Машу похожа, – сказал Николай, становясь рядом с Михаилом.

Тот лишь коротко кивнул, не сводя любящего взгляда с вертящейся возле парней дочки.

К машинам шли двумя группами. Впереди четверо парней с вещами в руках и крутящаяся подле них Машаня. Среди них разговор шёл молодой, задорный, но скорее пустяшный. Старшее поколение отставало шагов на десять. Говорили здесь негромко, о вещах серьёзных.

– Что там японцы? – спросил Ежов у Берсенева.

– Готовятся, – ответил адмирал.

– А мы что?

– Так и мы готовимся, – усмехнулся Берсенев, – второй авианосец заложили!

Николай кивнул. В Берсеневе он не сомневался. Да и в курсе был, честно говоря. А вопросы задавал больше для разговору. Вот и теперь спросил о том, что ему было уже известно:

– Слышал, президент тебе полномочий добавил? Ты у нас теперь вроде как адмирал-губернатор?

– Только вчера всё случилось, а вы уже прозвище придумали? – от души рассмеялся Берсенев.

– Случилось вчера. А указ о твоём назначении помимо командующего флотом ещё и на пост Полномочного представителя Президента в Дальневосточной республике был заготовлен давно.

– И не без твоего участия? – посмотрел на маршала адмирал.

– Не без этого, – не стал скромничать Ежов. – Но больше Шеф постарался. Ну, так ему по штату положено.

Берсенев кивнул. О влиянии Жехорского на Президента ходили легенды. Теперь он (Жехорский) в беседе участия не принимал. Отстал, к разговору, казалось, не прислушивался, весь ушёл в себя.

– Не любит Шеф в Питер приезжать, – вздохнул Николай. – Говорит, что всё ему здесь о Маше напоминает.

– Что, с тех пор так ни с кем и не сошёлся? – полюбопытствовал Берсенев.

– Хреново ты его знаешь, – хмыкнул Николай. – Разве что год без бабы продержался. – И тут же поправился: – Но всё только здоровья для, каждый раз короткий роман, и в дом ни ногой!

– Ты и про это знаешь? – хитро прищурился Берсенев.

– Исключительно от него, – поторопился сказать Ежов. Кинул взгляд на хитрую физиономию шурина и решил слегка оскорбиться. – Ты что, думаешь, я другу в постель заглядываю?

– Что ты, что ты, – поспешил соскочить со скользкой темы Вадим.

– А вы, братцы, никак мои косточки перемываете? – раздалось за их спинами.

Жехорский нагнал друзей и втиснулся между ними.

– Как ты мог такое про нас подумать? – деланно возмутился Ёрш.

– Потому что знаю вас, чертей, как облупленных, да и не оглох ещё, – усмехнулся Михаил. – Да вы не тушуйтесь, – последнее относилось исключительно к Берсеневу, который и вправду испытал некоторую неловкость, – вам в этом вопросе дозволено многое, если не сказать всё! А Питер я не разлюбил, просто бывать здесь для сердца тревожно…

После этих слов меж них троих в речах наступила пауза. Теперь они просто шли рядышком, улыбались отдельным долетавшим до ушей фразам щебечущей впереди молодёжи, пока таким порядком не дотопали до ожидавших их авто.

Разговор продолжился в машине. Молодёжь (все пятеро) набились в первое авто. Ежов, Жехорский и Берсенев устроились на заднем сидении служебного автомобиля Председателя КГБ, машина с охраной замкнула кортеж.

Ежов нажал на кнопку, и поднявшееся стекло наглухо разделило салон автомобиля.

– А Машаня уже совсем невеста, – сказал Николай. – Вот только характер тот же: всё такой же «звонок»!

– Неправда ваша, – возразил Михаил. – Дочь у меня повзрослела не только внешне, она стала намного серьёзнее. А сегодня, это так, детство вспомнила!

– Как она окончила школу? – спросил Николай. – Медаль всё-таки профукала?

– Профукала, – рассмеялся Михаил, – на это у неё серьёзности не хватило. Но аттестат всё равно очень приличный!

– Но Кирилл-то, надеюсь, медаль не упустил? – обратился Николай к шурину.

– Не упустил, – подтвердил Вадим, в голосе его слышалась гордость за сына.

– Не передумал, куда поступать будет? – продолжил допытываться Николай.

– Не передумал, – подтвердил намерения сына Вадим.

– Кстати, почему Петроград? – вмешался в разговор родственников Михаил. – В Москве я этот вопрос задать не успел, спрашиваю сейчас. Ведь во Владивостоке, я слышал, очень приличное военно-морское училище?