Анх. Реальная история путешествия в потоке бессознательного

– Сама Вселенная хочет сделать тебе подарок, друг! – радостно сообщил он Алексу и высыпал на прилавок содержимое шкатулок.

Алекс взглянул на предметы на столе – это были кусочки разноцветной проволоки, немного бисера, несколько цветных камешков и английская булавка. Он с недоверием взглянул на радостного торговца.

– Действительно? И что она хочет мне подарить? Эти твои драгоценности?

– Не спеши, друг! – парень принялся ловко скручивать кусочки проволоки и нанизывать на них бисер. – Сейчас ты увидишь моё мастерство, тебе понравится!

Смотреть на то, как его пальцы быстро и проворно соединяют рассыпанные по столу детали в единую композицию, было действительно приятно. Достав из кармана маленький тюбик с клеем, он принялся обклеивать эту композицию камешками, и Алекс с удивлением узнал в ней изящную брошку в форме цветка мака.

– Удивительно! – воскликнул он. – Так быстро, ловко… И такая красота! Сколько это стоит?

– Я же сказал, что это подарок. Вселенная так хочет, – сказал торговец и протянул брошку Алексу.

– Но почему? Откуда ты знаешь, что она этого хочет?

– Ты – последний клиент. Я уже собирался домой, и подойди ты на пять минут позже, ты меня уже не застал бы. А в моих шкатулках осталось материала ровно на одну брошку. Во всех трёх шкатулках! Разве ты не видишь тень провидения?

– Ну, теоретически, вероятность такого совпадения действительно мала, – неуверенно сказал Алекс.

– Это если верить в совпадения и вероятности просчитывать. А если быть в гармонии с Вселенной, то вероятность всегда пятьдесят на пятьдесят – или она хочет этого, или нет. Это как в анекдоте про блондинку и динозавра… Ладно, забирай брошку, а мне пора, – парень весело подмигнул Алексу и принялся укладывать шкатулки в сумку.

Алекс пожал плечами, спрятал брошку в карман и, сказав «спасибо», направился к машине.

Мартин уже успел вернуться и сидел за рулём с пакетом вишен в руках. Он закидывал ягоды себе в рот, сплёвывал косточки в ладонь и «стрелял» ими в открытое окно. Алекс задумчиво проследил за полётом очередной вишнёвой косточки, которая скрылась в пыльной придорожной траве. Вселенная рифмует саму себя, вспомнил он где-то прочитанную фразу и сел на переднее сиденье. Сзади дремал Сальватор, который вроде и не выходил из машины, рядом с ним сидел Макс. Алекс влез на переднее сиденье.

– Что купил? – поинтересовался Максим.

– Да так, сувенирчик. Продавец интересный попался…

– Что-то у тебя, Алекс, что ни человек сегодня, то либо интересный, либо удивительный, – возмутился Максим. – Мы тебя, кстати, ничем не удивляем?

– Удивляете временами. Ты, кстати, почему назад пересел?

Максим скривил недовольную физиономию.

– Потому что меня беспокоит манера езды Мартина, – Максим ткнул пальцем в спинку переднего сиденья. – А здесь, за водителем, самое безопасное место в машине.

– Почему это? – спросил Мартин, трогая машину с места.

– Потому что в случае чего водитель пытается в первую очередь спасти себя. А значит, при возможном столкновении будет выворачивать руль так, чтобы самому увернуться от удара. Поэтому сидеть за ним безопаснее всего, – Макс говорил как бы лениво, словно с трудом переплёвывал слова через губу, и с таким видом, будто объясняет недотёпам общеизвестную прописную истину.

Алекс взглянул на Мартина, тот поморщился.

– Ну а если для водителя будет важнее спасти пассажиров? – спросил Саша.

– Не-а. Хотя в обычной ситуации он и может так о себе думать, – Макс неопределённо повёл плечами. – Но в экстремальной ситуации все спасают только себя. Это инстинкт. А все эти патриотические завороты старого отечественного кино и героические потуги голливудских «крепких орешков» – утопия. Человек – животное эгоистичное, даже если этого и не признаёт.

– Мне почему-то кажется, что ты сам не веришь в то, что говоришь, – сказал Алекс.

– А может, и верит, – заметил Мартин. – Я, конечно, не психолог, но у меня есть на этот счёт теория…

– Позвольте полюбопытствовать, – Макс изобразил на лице крайнюю заинтересованность.

– В детстве, – начал Мартин, – мы точно знаем, что есть добро и есть зло. В этом для нас нет сомнений. Есть то, что делать хорошо, и есть то, что делать плохо. Нас этому учат родители, и их родители, и даже рассказанные ими нам на ночь сказки и истории. Мы уверены, что врать и обижать слабых – плохо, а оказание помощи попавшему в беду есть благо. Мы не сомневаемся, что ежедневная зарядка – залог здоровья, а алкоголь и табак – наоборот, яд. Но вот в какой-то момент понятный детский мир сталкивается с первым разочарованием. Ребёнок вдруг замечает, что отец вместо утренней пробежки открывает банку пива, а мать рассказывает позвонившей в дверь соседке, что им задерживают зарплату (которую отец вчера принёс домой), и поэтому они не могут одолжить ей денег. И отец, и мать, отвечая на неудобные вопросы ребёнка, думают не о том, как их ответы аукнутся в будущем, а о том, как бы покороче оправдаться в глазах слишком наблюдательного дитяти. И в результате ребёнок узнаёт, что сегодня суббота. А по выходным алкоголь вроде уже не такой и яд, да и отец в отличие от всяких там пьяниц и алкоголиков свою меру знает; и что эта соседска-попрошайка каждый месяц приходит денег просить, и по-другому от неё не отвязаться, кроме как посредством маленькой и невинной лжи. И главное, ребёнок узнаёт, что он всё поймёт, когда подрастёт, а пока думать об этом не нужно. Но он, конечно, всё равно об этом думает и делает определённые выводы.

– Очень интересная история, – Макс ненатурально развёл руками в деланном восхищении. – Только как это трогательное повествование связано с верой в самоотверженных водителей?

– Я к этому и веду, Макс, – сказал Мартин, плавно входя в поворот, – но издалека.

– Это-то я заметил, – Максим хитро подмигнул проснувшемуся Сальватору.

– В общем, – продолжал Мартин, – мы с раннего возраста создаём для себя что-то вроде виртуальной схемы, где любые поступки имеют морально-этическую ценность. Эта схема, конечно, становится более сложной с возрастом, мир перестаёт быть чёрно-белым, появляются и другие оттенки, сама схема перестаёт быть двухмерной, в ней появляются и другие измерения. Но она всё про то же, про «что такое хорошо, и что такое плохо». Накладывая эту схему на воспринимаемый нами окружающий мир, мы можем ориентироваться в нём, понимая, где мы, или кто-то другой, поступаем хорошо, а где не очень. Я условно называю этот симбиоз окружающего мира и наложенной на него схемы «личной картой реальности». Тут тоже, казалось бы, всё достаточно ясно – этот поступок плох, этот – хорош.

– Всё ещё не вижу связи, – заявил Максим, заложив руки за голову и откинувшись назад.

– Уже скоро, – улыбнулся Мартин. – Любой человек рано или поздно попадает в ситуацию, когда нужно сделать выбор: нужно решить, поступить «правильно» или «удобно». Допустим, он выбирает вариант «удобно». Но затем, после, так сказать, свершения, он глядит на свою личную карту реальности и видит, что поступок его, мягко говоря, не хорош. Его, как бы банально это ни звучало, начинает мучить совесть. И вот тут-то и проявляются последствия тех детских выводов, на которые я намекал выше. И тут есть два варианта. Один человек может решить, что поступать не по совести себе дороже, и в следующей ситуации, возможно, сделает выбор в пользу варианта «правильно». А другой человек может поступить хитрее. Так как он склоняется к варианту «удобно» или «выгодно», то есть предпочитает действовать по возможности без особых моральных, материальных и физических затрат, но и не хочет впоследствии страдать угрызениями совести, то он… просто меняет свою личную карту реальности.

– На что меняет-то? – зевая, спросил Макс.

– Ну, не меняет, а изменяет, – поправился Мартин. – Я недавно смотрел передачу об Эйнштейне и его общей теории относительности. Сама эта теория в данном случае не важна, но согласно ей, гравитация – это следствие искривления упругой ткани пространства-времени под воздействием массы, и чем больше эта масса, тем сильнее пространство-время прогибается. Изначально это пространство идеально ровное, что-то вроде сильно натянутого батута. Но когда на него помещают массивный шар, например, солнце, полотно деформируется под его тяжестью и вокруг него образуется впадина в форме воронки. Вот то же самое происходит и с личной картой реальности человека во втором варианте. Он видит, что его поступок плох, но ему этого признавать не хочется. И он просто перетягивает свой поступок из зоны аморального, неправильного поведения, в зону… скажем, если и не хороших, то, по крайней мере, приемлемых поступков. В результате таких действий человек не страдает от несоответствия своим же моральным нормам, а его эго растёт и постепенно становится тяжёлым, как тот шар. Личная карта реальности неминуемо искривляется, прогибаясь под тяжестью эго. Причём эта деформация имеет не хаотичный, а вполне определённый характер. Примеры порядочных, честных и высоконравственных поступков других людей «эго-гравитация» цинично топит в зловонной луже недоверия и подозрений, объясняя их скрытыми корыстными мотивами и глупостью. Параллельно этому аморальные действия, как свои, так и чужие, всячески оправдываются аргументами типа «да все так делают», «ситуация вынудила» и «цель оправдывает средства». Можно сказать, что в человеке происходит процесс выворачивания ценностей наизнанку.

– Чёрное белым слывёт, уродство слывёт красотой, великое – малым, а грязь – чистотой, – продекламировал Сальватор с выражением, потом добавил: – Ибсен сказал.

– Угу, – согласился Мартин. – И в результате мир человека превращается в место, где такие понятия, как честь, самоотверженность, альтруизм и милосердие – чистая абстракция. И потому он действительно начинает верить, что благородные и достойные поступки совершаются только в кино и книжках – ведь в его картине мира такое невозможно.

– Путано, конечно, но здравое зерно есть, – серьёзно сказал Макс. – А на счёт водителя, там, и всего остального – это я вредничал просто…

Мартин хотел было что-то ответить, но в этот момент Алекс замахал руками, указывая куда-то за лобовое стекло.

– Что это?

Из-за поворота показался фасад здания, напоминающего готический замок, и все переключили внимание на него. Вид открывался поистине потрясающий: на фоне заката возвышались две высокие мощные башни, похожие на шахматные ладьи, с высокими арочными окнами. Между ними на несколько метров вперёд выступала крепостная зубчатая стена центрального здания, увенчанная двумя угловыми башенками с коническими крышами, над которыми развивались длинные узкие стяги. Над украшенным колоннами арочным входом нависал массивный балкон, из-под которого гневно взирала на невидимую жертву разверзшая зубастую пасть огромная драконья голова. Крылья дракона, словно сидящего внутри здания, выступали из-под ещё двух балконов поменьше, упирающихся ступенчатыми опорами в боковые стены здания. Обвивая колонну, слева от входа изгибался покрытый мраморными чешуйками драконий хвост, кончик которого был почему-то придавлен каменной плитой крыльца. Перед зданием раскинулся украшенный фонтаном двор с несколькими рядами невысоких аккуратно постриженных кустов, из-за которых поднимались резные беседки. Во дворе стояло несколько десятков припаркованных автомобилей. Всё это отделяла от возможных незваных гостей решётка высокого кованого забора.

– Это пункт нашего назначения, – довольный произведённым эффектом Мартин направил свой X6 к воротам, которые открылись навстречу подъезжающему автомобилю.

– Это, несомненно, впечатляет! – Максим развёл руками. – Но, может, теперь ты расскажешь, что мы здесь делаем?

– Мы приглашены на раут к владельцу замка. Кроме того, Алекс говорил, что вы думаете о расширении бизнеса, и я кое с кем переговорил. В общем, это тот редкий случай, когда можно действительно совместить приятное с полезным.

Въехав в ворота, автомобиль медленно покатился к входу в замок, и Алекс отметил про себя, что двор на самом деле значительно больше, чем казался издали. Остановив машину в нескольких метрах от входа, Мартин открыл дверь и выскочил наружу. Алекс чуть замешкался – ему хотелось взять библиотечную подшивку с собой, но это показалось ему неуместным, и он решил оставить её в машине. Когда он перегибался, чтобы положить папку на заднее сиденье, что-то больно вонзилось ему в бедро. Алекс сунул руку в карман и нащупал там недавний подарок – брошку в виде цветка мака. Чуть подумав, он приколол её к вороту рубашки и вылез из автомобиля.

У входа их встретил швейцар в чёрном фраке, бабочке и цилиндре. Он поклонился и открыл перед гостями массивную дверь, ведущую в просторный холл. Войдя внутрь, Алекс подумал, что передняя не просто просторная – изнутри здание, как и двор, казалось большим, чем снаружи. Вдоль высоких, уходящих вверх на добрых шесть метров стен, оканчивающихся перилами второго этажа, стояло множество чёрных с золотым статуй. Они изображали полуобнажённых людей в набедренных повязках, замерших в разных позах. У некоторых на головах были древнеегипетские короны, похожие на вытянутые луковицы со страусиными перьями по бокам и украшенные уреем, и полосатые платки (Алекс вспомнил, что такой платок назывался клафтом). На других были маски быков, ястребов и крокодилов. Некоторые сидели на золотых тронах со скипетрами и бичами в руках.

Стены также были разрисованы сценами из жизни древнеегипетских богов, фараонов и жрецов. Они молились, приносили дары, собирали виноград, охотились, строили храмы, в общем, занимались своими повседневными делами. Но внимание Алекса привлёк один рисунок, выбивающийся из общего хора. На нём был изображён бог Анубис, перед которым лежали спящие люди. То, что они именно спят, а не, например, мертвы, Алекс догадался по исходящим из их голов картинкам. Это было похоже на изображения мыслей или снов у героев современных комиксов. Над спящими стоял человек в наброшенной на плечи шкуре ягуара с анхом на груди. Одной рукой он брал какой-то сосуд из рук Анубиса, а другой, как сеятель с полотна Ван Гога, разбрасывал семена в исходящие из голов спящих людей картинки. От рисунка веяло чем-то древним и гнетущим, как-будто могущественная рука забытого бога протянулась из своего далёкого времени и коснулась сердца Алекса, привнеся в него замогильный холод и животный ужас первобытного мира.

Алекс потряс головой, отгоняя наваждение, и продолжил осматривать помещение. Широкая красная ковровая дорожка с золотым узором по краям простиралась от входа до двух изогнутых лестниц, ведущих на второй этаж. Между лестницами стояла ещё одна статуя жреца, в накидке и маске. Справа от неё виднелась небольшая дверь, украшенная глазом Гора.

– Сюда, пожалуйста, – бесстрастным голосом произнёс неизвестно откуда появившийся человек в такой же накидке, как на каменном жреце, и с позолоченной маской в руке. Он указал рукой на маленькую дверь и застыл в позе покорного ожидания. Алекс понял, что это кто-то вроде дворецкого. Мартин прошёл вперёд и, обернувшись, с заговорщической миной сказал:

– Тут особый ритуал соблюдать надо. Но сейчас сами всё увидите.

Протиснувшись в дверцу, друзья оказались в небольшом плохо освещённом гардеробе, посреди которого стояли кронштейны с вешалками; с них ниспадали чёрные, синие и золотые накидки. На стенах, на специальных крючках, висели маски разных птиц и животных. Алекс примерил синюю накидку. Она крепилась на груди чем-то вроде заколки в виде жука скарабея. Осмотревшись, он выбрал маску чёрной птицы с длинным золотым клювом.

– А почему здесь всё такое египетское? – спросил Макс, облачённый в золотую накидку и примеряющий маску крокодила.

– Владелец замка – очень влиятельный человек и, как водится у таких людей, со своими заворотами, – проговорил Мартин, пытаясь заколоть на могучей груди края накидки. – Он считает, что является потомком и приемником древнеегипетских жрецов.

– Ур Хеку Холдун действительно прямой потомок великого рода, берущего своё начало ещё в додинастический период Древнего Египта, – дворецкий говорил так же бесстрастно и в той же подобострастной позе. – Он является хранителем священных тайн и светским администратором, верховным жрецом.

– Как зовут колдуна? Ур Хеку? – съязвил Макс.

– Его зовут Холдун-Небтон, – дворецкий всем своим видом являл невозмутимость. – Ур Хеку – это титул. Ур означает, что это не просто жрец, а верховный жрец, а Хека – это божественная сила, хранителем которой является жрец. Ур Хеку – Обладатель священных сил.

– А, ну понятно, – Макс весело подмигнул Сальватору, который из-за своей сутулости в чёрной накидке и маске ястреба походил на героя из мультфильма про халифа-аиста.

Когда вновьприбывшие были переодеты, они прошли за дворецким через ту же маленькую дверь обратно в холл и поднялись по одной из лестниц на второй этаж. Пройдя через исписанную египетскими иероглифами двустворчатую арочную дверь, они очутились в тронном зале. Большие золочёные люстры с огромным количеством настоящих свечей висели под потолком на тонких золотых нитях, освещая зал ровным ярким светом. Вдоль высоких стен, украшенных гобеленами и картинами в тяжёлых резных рамах, стояли длинные чёрные столы с напитками и закусками. Пол зала был выложен мозаикой. И мозаика, и картины на стенах изображали всё те же древнеегипетские сюжеты. В конце зала на возвышении стоял трон с высокой чёрной спинкой и золотыми подлокотниками в завитушках.

В помещении было довольно людно. Мужчины были в таких же накидках и масках, дамам же местный дресс-код очевидно позволял не скрывать своих вечерних платьев под этими мешковатыми хламидами, и они разбавляли чёрно-сине-золотое собрание палитрой радужных красок и глубокими вырезами. Лица их, тем не менее, были частично скрыты под изящными венецианскими полумасками – коломбинами, которые дамы держали в руках за специальные длинные рукоятки. Другие были в бархатных овальных масках, закрывающих всё лицо и без прорези для рта. Алекс когда-то читал, что такие маски держатся на лице за счёт штырька, зажимаемого в зубах, лишая даму возможности говорить. Среди гостей Алекс, не смотря на маски, узнал нескольких российских поп-звёзд, а также представителей других профессий, чьи лица не менее часто мелькали в телевизоре.

– На фига ему трон? – спросил Макс, ни к кому конкретно не обращаясь.

– А на фига тебе телефон с экраном как у телевизора? – в тон ему спросил Мартин.

– Я по нему звоню. И там ещё куча функций, которые мне помогают в работе и не только.

– А Холдун на троне сидит. И там ещё куча функций, таких же, как в твоём телефоне, только круче.

– Ну, какие, например? – в голосе Макса чувствовалась нервозная озабоченность.

– Например, твой телефон позволяет тебе испытывать чувство собственной значимости всего несколько секунд, когда ты его только достал и засветил. А трон не только растягивает это ощущение во времени, но и внушает окружающим чувство ущербности, независимо от того, насколько крутые у них телефоны.

Макс с ненавистью поглядел на Мартина, пытаясь найти убийственный ответ. Но нервное возбуждение и направленные на него взгляды стоящей рядом компании не давали ему собраться с мыслями, и ум неизбежно съезжал в рефлексию.

– Так, давайте только без психоаналитики обойдёмся, – вмешался Алекс. – Пойдёмте лучше попробуем местную кухню.

Алекс указал в направлении ближайшего стола, заставленного закусками, возле которого стояла группа дамочек «за тридцать». Одна из них явно доминировала над подругами, купаясь в лучах их завистливого внимания. Она была одета в красное с глубоким декольте платье с косым срезом, одним углом касающимся пола, и золотые греческие сандалии. В руках она держала красную полумаску на тонкой золочёной ручке, украшенную радужной расцветки перьями, и высокий бокал с какой-то красной жидкостью. Слегка облокотившись бедром о край стола, она задорно хохотала.

До ушей Алекса донеслись обрывки их разговора.

– Забрала у него всё, даже собаку! – весело заявила она.

– Ты что, будешь теперь гулять сразу с двумя собаками? – удивлённо развела руками одна из окружающих её подруг.

– Ну, ничего. Сразу с тремя козлами я уже гуляла, что уж с собаками-то! – и она снова залилась заразительным смехом.

– Смотри, какие весёлые фройлен, – глаза Сальватора засветились. – Давайте познакомимся с ними?

– Старые они какие-то, – Максим, успевший получить коктейль от снующего между гостями официанта, уже приходил в хорошее настроение и тоже высматривал потенциальных собеседниц.

– Ты же не варить их собираешься! – заметил Сальватор. Он любил в часы досуга просматривать советские киноленты в поиске ярких цитат, которые потом можно было удачно ввернуть в разговоре. Ему казалось, что это делает его оригинальным.

– Варить? – Макс хитро взглянул на товарища. – Варить нет, – жарить!

Прошло уже около получаса, но никакого официального открытия приёма не происходило. Присутствующие плавно перемещались по залу, то собираясь в небольшие группы, то снова рассыпаясь на пары и отдельные фигуры. Со стороны это напоминало лёгкое волнение морской глади у шлюпочной пристани.

Мартин обсуждал какие-то деловые вопросы с невысоким смуглым человеком в чёрной мантии.

– Главный прокурор Бургаса, – с уважительной интонацией в голосе заметил Сальватор, указывая в их сторону.

Прокурор поглаживал маску волка, которую держал в руке, и, плавно покачивая головой, с полуулыбкой на лице смотрел куда-то в сторону от Мартина. Казалось, что он не слушает собеседника, а вспоминает какую-то приятную мелодию.

Сальватор и Максим что-то наперебой рассказывали хохочущей даме в красном и её подругам. При этом Сальватор раздавал присутствующим свои визитные карточки, а Максим с настойчивостью водяной мельницы опрокидывал в себя коктейли. Хотя настойчивость тут, как и в случае с водяной мельницей, была ни при чём. Мельница ведь не выбирает, в поворотах её колеса нет волевого акта. Как потоки воды толкают её лопасти, так и бессознательные потоки заблудившейся психической энергии толкают зависимую личность рюмка за рюмкой к иллюзии всё большего и большего счастья. Такая личность, отхлебнув мохито или лонг айленда, вдруг чувствует, что, послав на хрен внутреннего цензора, высвобождается из-под пластов постоянно гнетущих её комплексов и ощущает ни с чем не сравнимое чувство временной свободы. И в надежде продлить эйфорию и сделать это чувство безграничным отдаётся на волю тёмных импульсов бессознательного. Но ведёт это не к всепоглощающему счастью и свободе, а к очередному случаю алкогольной интоксикации, девиантному поведению с последующим моральным и физическим похмельем, во время которого посланный накануне цензор возвращается ещё более непримиримым, неся с собой кандалы, семихвостую плеть и клещи.

Алекс, стоящий чуть в стороне от товарищей, с опаской поглядывал на радостного Максима. Но тот пока держался хорошо. Окружающие его дамы счастливо хихикали и пока не шарахались от него, как это иногда случалось, а наоборот, радостно внимали его шуткам и интересным фактам, почёрпнутым накануне со страниц свободной энциклопедии.

Вскоре Алекс обратил внимание на быстрые и в то же время малоприметные перемещения обслуживающего персонала (их можно было узнать по белым перчаткам и отсутствию масок). Одни служащие закрывали прозрачными полукруглыми щитами висящие на стенах факелы, которые Алекс сначала принял за декоративные; другие вынесли огромное металлическое блюдо, метра три в диаметре, и установили его в специальное углубление в полу между троном и гостями. В него большим костром сложили деревянные поленья и подожгли. Было непонятно, как достигался такой эффект, но в зале абсолютно не чувствовалось запаха дыма. Алекс не заметил, как потушили свечи под потолком, но Сальватор объяснил, что это было сделано при помощи каких-то пневматических устройств в потолке, резкими порывами втягивающих в себя огонь с фитилей.

Теперь зал изменился: разгорающийся костёр и факелы на стенах выхватывали из темноты звериные маски гостей, по стенам и потолку плясали зловещие тени. Разговоры притихли, и стал слышен треск пылающих поленьев. Взоры гостей были обращены к трону, он находился за костром на возвышении, и поэтому казалось, что он парит над пылающим блюдом. Языки пламени играли на его золотых частях, которые, казалось, тоже горят настоящим огнём.

Раздался звук гонга, и из-за трона вышел человек в белом хитоне с наброшенной поверх шкурой какого-то животного. Алекс подумал, что это ягуар, но уверенности не было. Человек сел на трон и положил руки на подлокотники. Над залом снова разнёсся звон гонга и перед костром появились четыре женщины. Они были обнажены, только бёдра прикрывали повязки из золотой ткани, а на груди лежали широкие ожерелья из золотых пластин, напоминающие чешую пушкинской рыбки. Заиграла какая-то древняя ритмичная музыка – Алекс ничего подобного никогда не слышал и подумал, что такие мотивы действительно могли быть в древнем Египте. Женщины у костра поклонились сидящему на троне в каком-то растянутом поклоне, как будто выполняли асану, затем повернулись к гостям и стали синхронно выполнять причудливые движения под музыку, останавливаясь после каждого па, словно ожидая, чтобы присутствующие повторяли вслед за ними. К удивлению Алекса, люди в зале действительно стали повторять за танцующими. Он обернулся на Мартина – тот двигался вместе со всеми. Рядом с ним чуть согнувшись и весело сверкая глазами из-под маски крокодила, задорно отплясывал Максим. Никого, кроме Алекса, похоже, происходящее не удивляло, он пожал плечами и тоже стал повторять движения странного танца.