Меч Господа нашего. Книга 2. Арабская весна

Мустафа начал готовиться к смерти.

Он прекрасно понимал, что рано или поздно умрет, он предполагал, что уже никогда не увидит Израиля. Он не надеялся продержаться столько, сколько продержался на самом деле – и был зол на себя, на то, что так дешево попался. Он работал в Пакистане, в саддамовском и постсаддамовском Ираке, в Турции, на русском Кавказе, в Ливии – и то, что он попался здесь, казалось ему дикой несправедливостью. Но есть то, как оно есть – и он понимал, что выпавшая ему смерть наверняка не худшая. Если только солдаты не станут над ним издеваться, а просто исполнят приговор. Для людей его профессии – пожелание быстрой смерти было добрым пожеланием.

Он был солдатом израильской армии, когда-то данным – давно – так давно, что он уже не считал себя израильтянином. Будучи не арабом по крови он уже давно считал себя арабом и никто не мог отличить его от араба. Он работал на Израиль и был одним из ценнейших активов МОССАДа – но при этом он искренне любил арабский народ, арабов. Это были лучшие друзья, когда ты становился их другом и опаснейшие враги, когда ты становился их врагом. Из раза в раз – они выбирали себе вождя, потому что подчинение вождю, сильнейшему было в их генах – вот только вождь раз за разом либо с самого начала оказывался подонком, либо становился таким со временем. Подлинным проклятьем была нефть: израильтяне не имели ничего, кусок просоленной пустыни и горы, вот и все что у них было вначале – поэтому, они вынуждены были всего добиваться тяжелым трудом. Арабы имели нефть, они продавали ее, получали деньги и могли ничего не делать, ничего не изобретать, не создавать, не открывать. Получалось так, что страны, где была нефть, утопали в мракобесии, просто от жиру бесились как Саудовская Аравия – причем таких же, как они арабов они ввозили на рабских правах и эксплуатировали без зазрения совести. А те, у кого нефти не были – завистливо смотрели на тех, у кого она была и пытались подражать им во всем – прежде всего в мракобесии. И те, кто обвязывался поясом шахида и шел, чтобы подорваться – даже не подозревали, что смерть их была угодна не Аллаху, а нефтяным шейхам, которым надо было поддерживать высокие цены на нефть и шантажировать Америку. Они знали это… многие, по крайней мере, в городах – догадывались, что не все так просто – ведь Интернет был доступен, и можно было узнавать самые разные мнения. Однако, они были слишком горды, чтобы признать ошибочность собственного пути, потому что это значило признать ошибочность пути, по которому шли их отцы, деды и прадеды. И они продолжали лить кровь на иссушенную солнцем землю, которая и так впитала, Аллах знает сколько крови.

А вот сейчас – она впитает и его кровь. Машина качнулась на рессорах и остановилась.

Захлопали дверцы. Потом – открылась пятая дверь – и его вытащили наружу, поставили на ноги. Потом – его отвели в сторону, и кто-то расстегнул наручники. За Нисаном – шел старый американский армейский трехосник, сейчас около него толпились солдаты, пополам в красных беретах Мухабаррата и в обычных, армейских. Они с любопытством смотрели на них.

Исполнителей приговора было двое, они стояли в нескольких шагах от него. Один – тот полковник, который заседал в шариатском суде, среднего роста, плотный, с короткой, аккуратно ухоженной бородкой. Второй – выше его на голову, майор с угрюмым, чернявым лицом. Одной рукой он держал русский автомат, второй – бросил ему короткую саперную лопатку.

– Копай, сын свиньи! – сказал полковник.

– Как ты смеешь называть так меня, правоверного, участвовавшего в джихаде!? – Мустафа аль-Джихади решил играть роль до конца.

– Какой ты правоверный! Ты сионист и жидовский шпион. Копай, а то пристрелим тебя и бросим в пустыне на растерзание животным!

Стоявший рядом с полковником майор передернул затвор автомата.

Мустафа аль-Джихади принялся медленно копать неподатливую почту. Лопата за лопатой… каждая лопата означала еще несколько секунд жизни.

– А теперь слушай меня… – вдруг сказал полковник по-английски.

Мустафа аль-Джихади никак не отреагировал, он продолжал копать. Вероятность того, что его расстреляют сейчас – пятьдесят на пятьдесят. Могли и просто пугать, имитируя казнь. Так бывает…

– Можешь ничего не говорить, просто слушай и копай – продолжал полковник – я знаю, что ты израильский шпион, но мне на это наплевать. Я говорю с тобой от имени военных, которым не наплевать, что происходит с нашей многострадальной страной. Американцы предали нас, они продались с потрохами саудитам. Остались только вы…

Мустафа аль-Джихади продолжал копать.

– У нас остались кое-какие силы. Республиканская гвардия – там весь генеральский состав уже не наш, но в командовании осталось достаточно наших людей. Можешь проверить, как выберешься – меня зовут Исмаил Тури, полковник Исмаил Тури, девятая танковая дивизия. Я учился в Соединенных штатах Америки, сейчас занимаю должность начальника разведки дивизии. Моего предшественника – убили только за то, что он отказался присягнуть этим проклятым исламистам. И не только его самого – но и всю его семью. Меня тоже в любой момент могут расстрелять – только за то, что я плохой правоверный. Любой солдат, любой подчиненный может на меня донести, и меня будут судить шариатским судом. Я лучше передавлю всю эту мразь гусеницами танков, чем смирюсь с этим и дам себя зарезать как барана.

Аль-Джихади вспомнил – на вооружении девятой танковой дивизии были танки М1А2 Абрамс. Уступают последним моделям Меркавы – но оружие серьезное…

– Теперь слушай внимательно, что я тебе скажу, и передай своему командованию, как только выберешься. Наши люди, которые еще остались – скажут исламистам, что они согласны напасть на Израиль. Такое предложение было сделано… они думают, что мы погибнем в боях с вами, а Египет останется для них. Но это будет сделано только для того, чтобы скрыть приготовления к военному перевороту. Мы хотим огнем выжечь всю обосновавшуюся в Каире нечисть. В танковых войсках в ВВС исламистов мало, мы знаем про них и убьем, как только наступит день. И мы не будем воевать с израильской армией. У нас достаточно верных людей в армии – чтобы разобраться со всеми предателями и для через три – зачистить Каир.

Все это звучало достаточно дико и безумно. Но разве не было дикостью и безумием то, что происходило в последнее время по всему региону?

– Запомни мой номер телефона для связи – полковник дважды отчетливо продиктовал ряд цифр – звонить надо только с нашей территории и очень осторожно, звонок отследят. Один раз, потом надо будет придумать какой-то другой способ общаться. Нам нужно держать друг друга в курсе событий, чтобы мы не думали плохо про вас, а вы – про нас. Во второй или третьей декаде этого месяца мы планируем выступать. Ближайшая деревня в трех километрах на север. Доберешься до нее, дальше найдешь, как выбраться в Израиль. И помни – я не друг тебе, израильтянин, и никогда им не буду. Но мы жили сорок лет в мире – и я не вижу причин, почему бы не прожить в мире еще сорок лет. Нас предали все – и теперь злейший враг – будет лучше друга, который держит за спиной кинжал, чтобы вонзить его в тебя, как только ты отвернешься. А теперь – давай сюда лопату, сын свиньи и шакала!

Последние слова – полковник выкрикнул. Мустафа аль-Джихади бросил ему лопату – а стоявший рядом майор вскинул автомат и выстрелил Аль-Джихади в голову. Последнее, что он почувствовал – как полковник пинком сбросил его тело в выкопанную им же самим неглубокую могилу…

* * *

Первым ощущение Мустафы аль-Джихади была боль. Боль тупая, сильная, она начиналась где-то слева, над ухом, потом распространялась на всю голову. Ломило виски.

Потом – ему вдруг в голову пришла мысль, что если ему больно, значит, он жив до сих пор.

Что с ним? Где он?

Мысли вяло шевелились в голове – как крыса, зад которой переехала машина. Но крысы чертовски живучие твари и даже это не убивает их.

И он – жив.

Он пошевелился – и почувствовал, что шевелиться очень тяжело. Очень тяжело…

Он по-прежнему в тюрьме? Сидит в карцере?

Или он уже в аду? Рай ему – точно не светил и он это хорошо знал…

Он пошевелил пальцами – и почувствовал, что тяжесть, которая давит на него – не монолитна, она сыплется, просачивается между пальцами.

Потом он вдруг вспомнил – как вспышка света. Лопата в руках, слова на английском языке – а потом грохот автомата, оглушивший его навсегда. Его разоблачили как израильского шпиона и расстреляли – но при этом он остался жив.

Потом он понял, что его похоронили заживо. И ужас от осознания этого – впрыснул в кровь ударную дозу адреналина, заставил шевелиться. Даже полураздавленная машиной – крыса не расстанется с жизнью просто так. И он – не расстанется.

* * *

Час с небольшим спустя – иорданский журналист Мустафа аль-Джихади тяжело дыша, сидел на краю неглубокой могилы, из которой он выбрался после того, как пришел в себя. Земля была сухая, тяжелая твердая – могилу он успел выкопать совсем неглубокую. Земля была твердая, кусками, это не песок, который похоронил бы его заживо – а командовавший расстрелом полковник не распорядился затрамбовать могилу.

Пуля – прошла по касательной, контузив его. Тот майор был профессиональным стрелком, он выстрелил так, чтобы контузить его – но даже стоявшие чуть вдалеке солдаты смогут подтвердить, что жидовский шпион расстрелян и закопан. То, что старшие офицеры египетской армии поступили именно так – доказывает, что заговор в армии есть и то, что он слышал – не просто слова отчаявшегося офицера-танкиста…

Сухая земля присыпала рану и не дала течь крови, образовалась корка. Земля здесь чистая, солнце жарит так, что аж страшно – даже без антибиотиков заражение вряд ли будет. Болит очень сильно, попытка прикоснуться к ране вызвала такую боль, что аль-Джихади решил даже не перевязывать рану. Может быть, потом.

Он заворочался, высвобождая из земли ноги – и тут пальцы аль-Джихади наткнулись на что-то в земле… какой-то пакет. Сначала он подумал, что от контузии у него просто начался бред… но это и в самом деле был пакет. Трясясь от холода – он вскрыл его. Там оказалась тонкая пачка египетских денег, сотня долларов, небольшая рация, фляга с водой, два куска сушеного мяса, фонарик, дешевые электронные часы с компасом и карта. Он включил фонарик – и увидел, что кто-то поставил на карте Суэца крестик красным карандашом. По-видимому – крестик обозначал это место.

Место, где его расстреляли.

Надо идти…

Иорданский журналист Мустафа аль-Джихади вспомнил молодость. Срочную он служил в бригаде Гивати, в секторе Газа, где и погиб в восемьдесят пятом при подрыве бронетранспортера. Обгоревшее до неузнаваемости тело похоронено на военном кладбище. Гоняли их в бригаде зверски – а если верить карте, то три ночи пути – и он выйдет к морю…

Три ночи пути. Но путь длиной в тысячу миль начинается с первого шага, верно?

И с этими мыслями – журналист заковылял на запад…

* * *

К морю – он вышел только на четвертую ночь. Сил – просто не было…

Весь день – он пролежал неподалеку отсюда, набросав на себя песка. Он слышал голоса, но кому они принадлежали – не знал. Да и не интересовался особо этим – если даже и увидят его, то увидят полумертвого, неизвестно кем подстреленного человека в арабской одежде. Наверное, попытаются помочь, а не пристрелят сразу…

На пятые сутки за ним пришли.

Из последних сил он выполз на берег, огляделся. Никого… только далеко – далеко – зарево на горизонте, огни Порт-Саида, города, который объявлен разрешенным для иностранцев и потому там был свет. Никого не было – ни патрулей, ни просто устроившихся на берегу парочек. Он подполз поближе к воде, посмотрел на часы и принялся ждать. Ему было предписано – каждый час, когда будет час ровно – подавать сигналы фонариком.

В два часа ночи – узконаправленный, но мощный луч со стороны моря прорезал темноту. Мустафа аль-Джихади не стал выключать фонарик – он понял, что спасен.

Через несколько минут – небольшая лодка подошла почти вплотную к берегу. Это была необычная лодка – она была как обычные скоростные лодки с жестким днищем – но баллоны по бортам были вдвое меньше стандартных, посередине – был мощный горб как на подводной лодке – в нем находились аккумуляторы. Были и два лодочных мотора – но оба с длинным трубами воздухозаборников. Такая лодка могла идти в надводном состоянии на обычных моторах, в полупогруженном состоянии – так что видны только трубы и изредка выныривает голова рулевого, чтобы осмотреться – и в полностью погруженном, на аккумуляторах. Четыре человека в черных водолазных костюмах и с автоматами Калашникова соскочили с лодки, как только она подошла на несколько метров к берегу и остаток расстояния до земли преодолели вброд. Дальше – двое заняли позиции на левом и правом фланге, а двое – бросились к подающему сигнал фонарику Агенту. Шаетет-13, спецназ израильских ВМФ – прибыл, чтобы забрать подавшего установленный сигнал бедствия агента.

Сильный, но невидимый невооруженным глазом луч света высветил его лицо – в приборы ночного видения он был виден прекрасно.

– Это он.

– Он в плохом состоянии.

Один из спецназовцев, очевидно получивший подготовку санитара начал осматривать лежащего агента. Боль вернула того из забытия – он пошевелился и застонал.

– Тихо, тихо… Ранение головы… вроде кость цела, но это серьезно. Сильное обезвоживание, усталость…полный набор, в общем.

– Дай ему воды.

– Я не знаю, что с ним, Йоси. Может быть, лучше дождаться, пока его осмотрит настоящий врач?

– Мы можем его не довезти. Я дам ему попить. Держи голову.

– Осторожнее…

Один спецназовец поддержал голову, начал накладывать что-то типа пластыря. Второй достал что-то вроде бутылки для спортсменов, с пробкой-дозатором. Осторожно начал давить, выдавливая содержимое в рот найденного ими человека…

– Черт, что ты ему дал?

– Куриный бульон. Жена сварила.

– Вот идиот. А если у него аллергия?

Пострадавший что-то пробормотал.

– Что? Что ты сказал? Ты слышал?

– По моему он сказал «эсрим». Двадцать.

– Двадцать? Чего – двадцать?

– Черт возьми, что вы там копаетесь?! – прошипел в микрофон один из прикрывающий высадку бойцов – давно пора делать ноги!

– Не шуми – ответил санитар – я закончил.

– Он перенесет транспортировку? Я имею в виду соленую воду.

– Главное, чтобы чистая. Дай свою шапочку. Вот… так. Взяли.

Сложив руки в замок – двое спецназовцев взвалили на них попавшего в беду агента и перенесли в воду на лодку. Следом, держа под прицелом берег, отступили и прикрывающие. Лодка, тихо забурчав моторами – пошла в открытое море.

В Средиземном море, в нескольких милях от берега – их забрала ненадолго всплывшая израильская дизельная подлодка.

Тель-Авив, Израиль. 03 июля 2014 года. Заседание израильского кабинета безопасности

Израильская система власти мало похожа на системы власти развитых государств и если и схожа с чем-то – так это с системой власти, принятой в Великобритании. Общие черты – значительное количество неофициальных комитетов, подкомитетов, комиссий, организаций, создаваемых ad hoc[5]. Ни в одной развитой стране такая система власти невозможна: во-первых, это приведет к лавинообразному нарастанию количества бюрократов, каждый из которых потребует себе кабинет, оклад, помощников, служебную машину, медицинскую страховку и досрочную пенсию. Во-вторых – каждая из таких организаций будет стремиться из временной сделаться постоянной, а своей основной целью существования будет видеть скандалы и грызню с другими организациями и органами власти. В Великобритании такая система власти сохраняется как традиция – а сложилась она потому, что в период ее формирования должности занимали дворяне, которым не выплачивалось регулярное вознаграждение из казны. Выплаты, конечно, были – но только за что-то конкретное, за какие-то конкретные успехи[6]. Таким образом, дворяне не были заинтересованы ни в бюрократизации (людей элементарно не хватало) ни в выцарапывании дополнительных себе полномочий (бесплатный труд). А в Израиле – мертвящий бюрократизм не развивался по другой причине: не все, но многие понимали, что они окружены со всех сторон десятикратно превосходящим по численности противником и забвение целей может привести к тому, что их сбросят в море, уничтожат от первого человека до последнего. Поэтому, каждый делал, что мог и как можно лучше.

Кабинет безопасности Израиля был одним из «пятых колес», призванных поддерживать страну в критической ситуации – а в мирное время уходить в тень. Впервые – этот кабинет был создан Голдой Меир, он с тех пор получил прозвище Кухня Голды. Официально – его существование было признан и каким-то образом урегулировано только в двухтысячном году. До этого – он существовал как неформальный клуб, и от действующего премьер министра страны зависело – созывать его или нет, и если созывать, то в какой ситуации.

Согласно закону от первого года – кабинет безопасности Израиля призван принимать решения в ситуациях, угрожающих безопасности или даже самому существованию государства Израиль. Кабинет состоит из премьер-министра страны и пяти постоянных членов: министров обороны, внутренний безопасности, юстиции, иностранных дел и финансов. Как нетрудно заметить – ни один из директоров спецслужб не состоит постоянным членом Кабинета безопасности, премьер-министр имеет право приглашать их на заседания или не приглашать. Согласно закону – премьер-министр на время своего правления может кооптировать в Кабинет безопасности других министров кабинета по своему усмотрению – но при условии, что их число не превысит половины от общего числа министров кабинета. Когда состав Кабинета безопасности не был урегулирован законом – считалось хорошим тоном приглашать на его заседания лидера оппозиции – тем более, что в те времена лидерами оппозиции часто были прославленные боевые генералы. Но времена изменились – например, на момент написания этих строк лидером оппозиции является женщина по имени Ципи Ливни – и сейчас лидера оппозиции приглашали на такие заседания редко.

Информация, переданная вернувшимся в Израиль после более чем двадцати лет работы на холоде агента, была столь важной, что кабинет безопасности собрался ночью, министров поднимали с постели. Собрались в резиденции Премьер-министра Израиля, под ней был укрепленный бункер – но в него спускаться не стали. Ситуация пока не стала критической – хотя в любой момент могла стать таковой.

На момент, когда состоялось это заседание – Премьер-министром Израиля вот уже несколько лет был человек по имени Беньямин Нетаньяху. По мнению лидеров оппозиции – партии Авода – это был слишком долгий срок, тем более для человека, относительно которого были серьезные подозрения в коррупции. Однако, арабская весна и последовавшее за ней резкое обострение обстановки со всеми соседями сделали миротворческие заявления партии Авода звучащими не слишком убедительно. И если выборы девятого года Ликуд проиграл Аводе[7] с минимальным счетом – выборы тринадцатого года он выиграл, причем так, что не пришлось создавать широкую коалицию как в девятом. Как показали последующие события – ничего хорошего в господстве Ликуд не было, а выборы тринадцатого года стали последними в истории Израиля.

Беньямин Нетаньяху был братом национального героя Йонатана Нетаньяху, погибшего при штурме аэропорта Энтеббе с израильскими заложниками. Сам Нетаньяху учился в США, ходил в американскую школу и учился в престижнейшем MIT[8], потом служил в армии – но ничем особым не отличился и рано ушел в политику. Среди израильских политиков он считался проводником интересов США в Израиле, твердым сторонником проамериканского курса, что и сыграло катастрофическую роль и в четырнадцатом и в пятнадцатом.

Нетаньяху был внутри намного слабее и хуже, чем это было принято представлять в среде его сторонников, то что он возглавил правый Ликуд после целой череды боевых генералов ничем хорошим не грозило. Он всегда использовал славу своего погибшего брата. Он считался экспертом по борьбе с терроризмом и даже основал институт по проблемам терроризма, названный… догадайтесь, в честь кого[9]… но при этом – он сам никогда не боролся с терроризмом, не понимал, какие мотивы движут террористами и какие реально эффективные методы противодействия терроризму существуют. Возможно, если бы он подольше послужил в армии, поработал в спецслужбах – это понимание появилось бы – но этого не было. Его жесткость в работе с арабским миром была обусловлена не внутренней твердостью и даже не желанием отомстить за погибших от рук террористов и боевиков сослуживцев. Он был вынужден вращаться в среде боевых офицеров – и для того, чтобы не выглядеть там сосунком, он был вынужден занимать самые крайние, самые агрессивные позиции, порой он даже не понимал, что предлагает и о чем говорит. Отсутствие реального боевого опыта и опыта работы в спецслужбах делали его чрезвычайно уязвимым при длительной и многофакторной игре – не имея богатого личного опыта, он не знал, как реагировать в той и иной ситуации и выбирал простейшее – тупо и упорно стоять на своем. Пусть даже было больно и становилось все больнее и больнее.

Негативом для его должности был и его опыт длительного проживания в США. Этот опыт не дал сформироваться подлинному, осознанному патриотизму, когда свою страну любишь не потому, что иначе нельзя – а за что-то конкретное, пусть даже и за березы на пригорке, которых нет больше нигде в мире. И в то же время Нетаньяху подсознательно преклонялся перед США, перед мощью американского государства и в его подсознании постоянно сидела мыслишка, что во что бы они не впутались, Америка придет и выручит. О том, что Америка может играть против Израиля и даже предать Израиль – он даже не задумывался, потому что это означало бы крушение всей системы его жизненных ценностей. Он просто не смог бы дальше осознанно жить с этим.

Подготовку к нанесению удара по Ирану он начал сразу после того, как его партия победила на парламентских выборах. Про удар по Ирану говорили и до этого – но он был невозможен. Невозможен по многим причинам, но главной из них была – неготовность Израиля к его проведению. Соединенные штаты Америки вовсе не горели желанием ввязываться в еще одну войну на Ближнем Востоке, по признакам сулившую быть длительной, жестокой и кровопролитной. Уже в одиннадцатом, после того, как была допущена серьезная ошибка в Ливии – даже республиканцы выразили серьезные сомнения в необходимости вести еще хоть какие-то войны помимо тех, из которых надо как то выпутываться. А когда на Президента сильно давили с нескольких сторон, настаивая на вторжении в Сирию – влиятельная группа конгрессменов и сенаторов, причем среди которых были и республиканцы и демократы – пригрозили начать процедуру импичмента в случае, если начнется еще одна война с участием США.

В самом же Израиле – межпартийная широкая коалиция держалась на соплях, она могла удержаться в мирное и спокойное время, но война почти автоматически приводила к досрочным парламентским выборам с непредсказуемыми результатами. Именно поэтому – Израиль не решился предпринимать активные шаги против арабской весны – хотя в перспективе это угрожало самому существованию государства Израиль. Беньямин Нетаньяху чувствовал шаткость кресла под ним и делал все, чтобы не расшатать его еще больше. Ариэль Шарон наверное поступил бы по-другому, он прежде всего думал бы об Израиле и лишь потом – о выборах. Но Нетаньяху не был похож на Шарона…

Тогда же – Израиль создал временную коалицию со страной, с которой до этого никогда никаких коалиций не создавал – с Великобританией. Происходи дело сто лет – и участь Ирана была бы решена, но не сейчас. Ни у одной из стран не было собственных авианосцев, а значит – не было и флота. Поэтому – такой союз за глаза называли «брачным союзом импотентов».

В двенадцатые – тринадцатые – в США и в Израиле происходил выборный цикл, когда любые телодвижения чреваты. И там и там – бюджет был не сказать, что полон, народ не сказать, что доволен. В итоге – в США власть сменилась, в Израиле нет. В США к власти пришли крайне правые, они в принципе были за войну – но контактов с Израилем не имели. Так прошли два критически важных года, за которые Иран успел выработать достаточно обогащенного урана, чтобы начинить им десять ядерных боеголовок.

Наконец, в четырнадцатом году, под лозунгом «лучше поздно, чем никогда» – решили наступать. Воздушный удар Израиля, затем по необходимости – США и высадка. Цели высадки планировались крайне ограниченными – захват основных нефтегазоносных провинций Ирана (американцами, а не израильтянами, это их фунт мяса), нефтеперерабатывающей инфраструктуры и отгрузочных мощностей. Все было не только удобно расположено на берегу Персидского залива – но и отделялось от остальной территории Ирана длинным горным хребтом, представлявшим собой великолепную естественную линию обороны, не слишком высокую, но и не слишком низкую, в самый раз.