Сыны погибели

Так вот, Панской узнал о том, что тут было, уцепился и велел разузнать. А разузнав, пришел в восторг – он нашел, наконец, магистральную идею своего фильма, то чем он побьет Хржановского.

Маньяк во времена Сталина!

Представьте себе – каменные и деревянные двухэтажные дома. Заваленные снегом улицы – в Москве уже забыли, что такое сугробы. Люди все в черном и сером – как маленькие муравьи, как пешки спешат к заводской проходной, чтобы ковать щит жестокой, хищной и равнодушной Родины. Красные кляксы плакатов, и портреты усатого тирана смотрят на тебя со стен. НКВДшники на черной Эмке – синие фуражки, внимательные взгляды – ищут крамолу. И вдруг.

Один труп. Другой! Третий! Паника, слухи. Никто ничего не знает. Тогда и слова то такого не знали – маньяк*.

Конечно, в реальности убийства в Черногорске имели место в восьмидесятые. Но что мешает изменить время и поместить героев в начало пятидесятых, на тридцать лет назад?

Да, это может стать триумфом.

Панской приказал разыскать материалы. Пришлось сделать пару звонков в Москву. Понятно, что уголовное дело ему не выдали – но разрешили послать человека, который перефотографирует его на телефон.

Человек съездил, перефотографировал. Панской пробежал глазами дело и стал звонить в Москву. А потом, получив ответ из Москвы – приказал ехать в Ижевск. Который тогда был городом под названием Устинов…

Панской первый раз был в Ижевске. Город ему не понравился, но он и не присматривался особо.

Здание МВД в Ижевске было на Советской, рядом со зданием ФСБ и стадионом Динамо – но там все сидели на чемоданах: выше уже строилось новое, огромное здание для МВД, прозванное местными остряками почему-то «Пентагон». Панского не узнали на входе, что добавило ему раздражения, но помощник министра с гостевым пропуском был на месте. Он повел Панского вверх по коридорам, к кабинету министра…

Министр куда-то спешил, он даже не предложил чая или кофе, но помощь оказал – из Москвы уже позвонили.

– Изотов? Это из совета ветеранов что ли?

Министр посмотрел не на режиссера, а на своего помощника.

– Он самый, Аркадий Викторович – отрапортовал помощник

– Конечно, знаем, он совет ветеранов возглавляет. А что такое?

– Да надо бы с ним поговорить… он одно дело расследовал. Про Черногорского маньяка…

Министр улыбнулся, но явно неискренне

– А что такое? Хотите фильм снимать?

– Хочу, только действие планирую перенести в пятидесятые годы, прямо перед смертью Сталина.

…

– Понимаете, для достоверности хотелось бы переговорить с кем-то, кто участвовал в расследовании тогда.

– Ну, Никите Игоревичу я приказать не могу, сами понимаете. Но можете ссылаться на меня. Дим, дай товарищу Панскому нашу визитку…

В совете ветеранов – Панской узнал адрес нужного ему человека. Заодно и то что он ушел в отставку в звании полковника полиции, возглавляя республиканский розыск.

Что делает мужик в расцвете сил, когда уходит в отставку из полиции?

Да по-разному. Кто-то устраивается в службу безопасности какой-нибудь фирмы – сейчас прямо спрашивают, в каких службах можете решать вопросы. Кто-то идет в адвокатуру. Кто-то в сторожа. Кто-то начинает бухать.

Изотов – не сделал ни то, ни другое, ни третье, ни четвертое. Как ему сказали в Совете ветеранов – Изотов успешно занимается бизнесом, у него пара автосалонов и несколько ремонтных мастерских по всему городу. Офис у него на промзоне в районе станции Позимь.

– Я Панской…

Панской почерпнул эту манеру представления у Троцкого (я – Троцкий!) – и с раздражением отметил, что его собеседник никак не отреагировал. То есть, он либо не знает его, либо не уважает. Это раздражало.

Изотов на самом деле его узнал. Во время празднования дня Победы – показывали новый фильм Панского, посвященный ВОВ. Изотов смотрел его минут десять, потом плюнул и переключил канал.

– Очень приятно – нейтрально отреагировал Изотов. Сам же Панской – в этот момент не понимал, что сидит напротив настоящего разыскника, государева пса, который таких как Панской при случае раскалывал в несколько минут. Причем без мордобоя – в какой-то момент понимаешь, что мордобой только вредит, но для этого надо быть настоящим профессионалом, а не временщиком, который пришел в МВД двадцать лет отпахать и на пенсию, да еще и решаловом при этом заниматься.

– Очень приятно.

Панской выложил на стол карточку министра – неофициально это означало, что человек пришел с просьбой не только от своего имени, но и от имени министра. Изотов посмотрел, не прикасаясь, никак не отреагировал.

– Я к вам собственно, вот по какому вопросу, Никита Игоревич. Помните, в восемьдесят пятом вы расследовали убийства в Черногорске. Серийные убийства.

– Расследует следователь – поправил Изотов спокойным, но равнодушным тоном – оперативник обеспечивает оперативное сопровождение. Там была целая оперативно-следственная группа создана, даже из Москвы людей вызвали.

В Панском снова колыхнулось раздражение. Он был из тех режиссеров, которые до сих пор считают, что русский театр – это крепостной театр и потому не терпел, когда его поправляли даже в мелочах. Но он проглотил обиду

– Я к вам собственно, вот по какому вопросу. Вы же все равно участвовали в расследовании этого дела с самого его начала, верно?

Изотов не ответил.

– Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили… как все было.

– Вы разве не читали уголовное дело? – поинтересовался Изотов

– Дело я читал, и даже выписки у меня из него есть. Но понимаете. Протокол есть протокол, а воспоминания живого свидетеля… они могут быть бесценными при создании фильма.

Изотов достал антиникотиновую жвачку и бросил в рот.

– Вы примерно представляете себе расследование сложного, многоэпизодного дела следственной бригадой?

Панской снова подавил раздражение

– Боюсь, что нет, Никита Игоревич…

– Дело было на контроле, как у Москвы, так и у местного обкома партии. Понятное дело, что работал и КГБ – как-никак закрытый город. В группе только оперов было шесть или семь человек. Был следователь местный и потом еще приехал следователь, поопытней первого… но там поздно уже было. Была следственная группа – тоже несколько человек. А кто такой опер?

…

– Опер – мальчик на побегушках у следователя. Следователь написал поручение – и свободен, исполняй, как хочешь, а если что, на тебя же все шишки посыплются. Прошу принять меры к установлению лиц, виновных… и так далее.

…

– А я кто был? Мне тогда то ли двадцать три, то ли двадцать четыре года. Сопляк я был, один из самых молодых в оперативной группе. Мне задачи нарезали – и закрывай, как хочешь.

…

– Все знал только следователь. Может, больше других знали КГБшники и старший опергруппы. Я же не знал почти ничего. Но все действия документировались – все допросы, экспертизы, поручения. Так что в уголовном деле всяко больше чем знаю я. Почитайте дело, поговорите с операми… а мне извините, не хотелось бы это вспоминать. Скверное дело было.

Панской принужденно улыбнулся

– А не припомните, кто старшим был в группе?

– У нас, оперов Колотов. Подполковник Колотов. Он меня и учил. Но с ним вы не поговорите, он давно на кладбище. А следователей не помню…

Когда Панской выходил – офис Изотова находился в трехэтажном, хозяйственным способом построенном здании –он не обернулся. Иначе бы он увидел, как полковник Изотов наблюдает за ним из-за штор…

Изотов был старым, битым и травленым лисом, и если он дослужился до полковника и ушел на почетную пенсию, а не сел, не спился и не закончил работу опером в каком-нибудь сраном райотделе. Это в том числе и потому, что он никогда не позволял себе успокоиться, не надеялся на лучшее. Если какое-то г…о может произойти – оно наверняка произойдет.

Наверняка.

Первым делом, он набрал одного из своих в министерстве.

– Алексей, привет. Не мешаю? Изотов. Как сам… Это правильно, сегодня здоровье самое главное. Слушай, у меня тут такой… сейчас… Панской был – режиссером представился. Не знаешь, что ему надо? А, фильм снимает? И о чем фильм… она как. Давно у нас ничего не снимали, да? Нет, я ему помогу – в пределах конечно. А о чем конкретно фильм? О маньяке…

О маньяке…

В этот день он ушел с работы пораньше. Проехал… было одно место, за городом – прямо за городской чертой. Заливные луга у речки Карлутки за городом… там речка, там никого нет, там раньше была какая-то площадка автодрома для вождения – но она была заброшена много лет и заросла травой. Загнав машину, он сел на вкопанную в землю покрышку, закурил – но тут же с раздражением потушил сигарету: не пошла.

С…а.

Уже когда сняли сериал про Чикатило, он понял, что рано или поздно – припрутся и сюда за горячим материалом. А так как у нас сейчас в кино любят реализм – начнут поднимать документы. Задавать вопросы.

И рано или поздно появятся ответы. Не бывает ответов без вопросов.

Он зачем-то посмотрел на часы. Тогда у него были Командирские. Сейчас 50 Fathoms, настоящие. Но время…

В принципе ему опасаться нечего. Что бы они не раскопали – все сроки давности давно прошли. Вот только совесть…

Того ли они взяли?

Вся его карьера – была построена на этом деле. И если выяснится, что взяли они не того… коллеги просто перестанут ему подавать руку. Его сочтут непрофессионалом, идиотом и липачом.

Он никогда не раскаивался. Ни в том, что совершил тогда, ни в том, что совершил потом. Он считал, что так было нужно – то, что он сделал. Но мысль о возможной допущенной ошибке… грызла его изнутри.

Убийства прекратились, так? Именно поэтому расследование тогда быстро свернули. Но не только. То что потом раскопали на заводе… раньше по итогам рассмотрения дела народный суд часто выносил определение об устранении обстоятельств, способствовавших совершению преступления. Это могло стоить должности и карьеры многим, потому что это не выговор, его не снять …

Но суда не было. Всех устроило… дело закончено, забудьте. И им сунули в зубы направления на учебу, чтобы убрать подальше.

И все-таки…

Он забрался на покрышку, встал во весь рост, осмотрелся по сторонам – вид был шикарный, на часть города, на лес… там дальше дорога на Завьялово…

– Э-ге-гей! – крикнул он, смотря на луга, на вышки ЛЭП…

Отзываясь, в селе залаяла собака… и тут он увидел у вышки какое-то движение…

Твою мать!

Он соскочил с покрышки, сунулся в машину. Схватил травматический Макаров… прежде чем он осознал себя, он понял, что бежит с пистолетом к вышке, бросив на произвол судьбы открытую машину с документами…

Зло, заполошно – залаяла собака. Он вляпался в лужу, остановился. Там была собака-дворняга и наверняка щенки

Твою мать…

Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что ни какой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей…

Когда же это кончится?

* Первым маньяком в СССР видимо был Василий Комаров, он действовал в начале 20-х, осужден и расстрелян в 1923 году. По его имени – до войны маньяков называли «комаровцы».

27 апреля 2019 года

Москва

Отец приходя не находит дверей

и плюет в приготовленный ужин…

Наутилус

Иногда я… завидую простым людям. Тому, как у них все просто в жизни.

Ходил в садик, затем в школу, затем перепихнулся с кем-то по глупости, или по пьянке, потом пошел в армию, она его ждала. Вернулся, сыграли свадьбу, появился один ребенок, потом второй. Жена растолстела как корова после родов, сам начал бухать от такой жизни. Работа, которую ненавидишь, зарплата, которой не хватает, калымы, которые позволяют как-то держаться на плаву и оплачивать купленную в ипотеку двушку. По выходным бухло на гараже, и по возвращении – жене по морде, как способ хоть немного отомстить той жуткой реальности бытия, которая вокруг. Но жена никогда не уйдет, только если совсем сопьется. Потому, что она знает, что она, толстая и некрасивая – никому не нужна, кроме своего, плюгавого и пьющего…

Вот так и держится – крепкая семья.

Господи… что за бред.

Я женился поздно, и думал, что по любви. Полагаю, она тоже так думала, хотя истинная причина была в другом. И я, и она – бежали от одиночества. Одиночества, которое у мужчин к сорока, а у женщин к тридцати делает жизнь невыносимой. Но как оказалось, страха перед одиночеством мало чтобы сохранить семью. И даже дети тут не помогли, дети – это вопрос, а не ответ. Я прекрасно понимаю, что впереди у нас развод. Не знаю, что с этим делать и не знаю даже, нужно ли.

В какой-то момент я вдруг подумал, что те отношения, про которые я говорил выше – глупые, идиотские, рукоприкладские и еще хрен знает какие – так вот, они и есть настоящие. Я бежал от них, а может быть – и зря. Потому что в таких отношениях есть главное… нет, не чувства. Чувств там никаких нет. Просто там получается, что люди нужны друг другу. Я не знаю, как – но получается именно так.

А у нас так не получилось.

Все – насмарку. Работать я больше не смогу. Настроение не то. Думаю не о том.

И лучше никому не знать, о чем я думаю.

Пока что я просто должен встретить дочь из школы. И не думать о том, что…

Я сижу в машине в проулке, выходящем на Котельническую набережную, и жду. Школа два – сто четыре, специальная школа от Министерства иностранных дел, основана в тысяча девятьсот тридцать пятом. Два иностранных языка, один из них китайский. Здесь учится моя дочь, по сути единственный по-настоящему близкий мне человек во всем мире. Мысли – терзают подобно стае дворовых шавок неосторожную кошку.

Черногорск… твою мать, неужели это все – так и не кончится…

Есть две России. Наверное, даже три… Москва, Россия больших городов – и провинция. Нет, даже четыре – деревня отдельно, это тоже другое. Другой мир.

И один мир – мало знает о том, как живут остальные.

Мне повезло жить в трех из них. Черногорск – провинция, каждое лето – я проводил в деревне у тетки, и только потом рванул… б… я сделал все, чтобы вырваться, чтобы подняться, чтобы взлететь… чтобы покинуть этот мир бессмысленности и безвременья. И мне удалось – по головам, предавая и обманывая – но я все же вырвался в Москву, сделал все чтобы здесь остаться – и остался. Я стал москвичом… таким же как все… таким же как, наверное, вы… и только мне известно, чего мне это стоило. Каких трудом и каких врагов. Но я сделал. И я зубами буду рвать за то, что у меня здесь есть – и хрен кто это у меня отнимет.

Хрен!

Я плохо знаю города… оттуда родом моя жена… но я хорошо знаю провинцию… эту серость… эту бессмысленность… этот беспросветный мрак за окном. В Москве даже ночь другая… горячая… пьяная… никогда не темная – освещенная никогда не гаснущими огнями большого города. В деревне ночь наоборот… оглушительно тихая, и под звездами. Нечему шуметь… только разве машина просквозит, если дорога недалеко. А вот ночь в таком городе как Черногорск…

Кривя губу… отъезжающие зимой на Бали – вы даже не представляете чем вы пренебрегаете… что у вас на самом деле есть… чего нет у двух – трех десятков миллионов по всей матушке – России.

– Пап…

Я вздрогнул…

– Пап, ты чего?

Настя смотрела на меня с пассажирского. Дверь забыл закрыть.

– Да так… ничего.

– Заедем по пути…

– Я уже был…

…

– Ладно.

Настя уже взрослая. Хотя ей всего десять. Иногда мне кажется, что она взрослее своей матери, которая так и не поняла, чего хочет от жизни.

И она манипуляторша. Вот это она переняла от матери.

– Пап…

Мы сидим в ресторане, на выезде на трассу. Это уже наш ритуал… Настька первая в предварительном тестировании по году. Если так пойдет и дальше – для первых десяти Шанхайский университет приготовил бесплатную образовательную программу. Пять лет в Китае… не знаю, выдержу ли.

– С тобой что-то не так, да?

– Все со мной так. Ешь.

Но мою дочь просто так не обманешь.

– Пап… мама вчера плакала. Я слышала…

Что сказать… а что тут скажешь. Тут делать надо – а я не знаю, что.

– У мамы… тяжелый период, понимаешь. У меня кстати… тоже.

…

– На работе.

– Вы… разводиться будете?

Я качаю головой

– Я вас не брошу.

Да, не брошу. Только и сделать счастливыми – не могу.

Не выходит.

– Куда поедем на лето? Предлагай.

…

– Только не Китай. Выбирай, Стамбул или Париж.

– Пап…

– Ну?

– Мне кажется…

– Что?

– Да нет, ничего…

– Ну уж говори…

– Да так, ерунда…

– Ерунда ты моя ерунда… – я достаю карточку… – пошли.

Выходя на улицу, я заметил, что небо изменилось… просветело к вечеру.

Хотя завтра будет дождь. Я это знаю. Чувствую…

Про свою семейную жизнь я больше рассказывать ничего не буду. Чтобы случайно не перейти на крик…

28 апреля 2019 года

Москва

В какой-то момент я подумал – пронесло. И ошибся.

И если есть те, кто приходит к тебе.

Найдутся и те, кто придет за тобой…

Что же я так неосторожно то…

Это надо было понять сразу. Допереть. Въехать. А потом брать руки в ноги и валить, пофиг куда. В отпуск, в командировку, куда угодно. Лишь бы подальше, лишь бы хоть куда от этой своры, у которой с клыков жадно капает слюна. От нашей идиотской системы, которую и любишь и ненавидишь одновременно, и понятное дело – кормишься. Куда угодно. Как угодно. Хоть на перекладных – но за пределы. Там, куда не достанут, туда – откуда не выдают. И уже оттуда – выбирать в телефоне звонки, на которые ответить.

Но нет. Не дошло. Не въехал. Не просек. И дел много было, оставить некому, и с семьей надо было что-то решать, точнее с тем, что от нее осталось. Вот я и остался.

И вот. Здра-сте.

– Фамилия, имя, отчество.

– Что, забыли?

Горюнов принужденно улыбается. Та еще с..а. Свой следак, послушный. Его ставят на дела, в которых заинтересовано руководство. Как написано в УПК? Судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью. Это я дословно цитирую. А что делать, если нет совести? И это системное явление? Как быть?

– Давайте, как положено.

Ладно. Как положено, так как положено

– Савельев Александр Иванович.

– Родились?

– Пятнадцатого мая шестьдесят пятого, Ижевск.

– Проживаете?

– гэ Москва, Тутаевская тридцать пять.

– Образование?

– Высшее юридическое…

Что они от меня хотят? В принципе, я ничем таким последнее время не занимался, хотя в последнее время и не поймешь – что «такое», а что «не такое». Обстановка в экономике далека от идеала. Все зарегулировано вусмерть. В банковской системе больше нет заработков – по крайней мере, таких, к каким привыкли. Любое неосторожное слово вызывает панику. Центробанк не спасает банки – а тупо отзывает лицухи, и чем быстрее, тем лучше. А у владельцев и топов банков реакция почти инстинктивная – как только начались проблемы, вывели ликвидные залоги, обналичили, что и как смогли, вывели за кордон – и ходу. Все это делается, не разбираясь, ни одна сторона даже не пытается что-то сохранить – крушат все и вся. В системе сочетается полное отсутствие каких либо гарантий, сдержек и противовесов со стороны государства: если решили переехать – переедут. И практически тотальный преступный умысел со стороны собственников и топов – которые выводят активы мгновенно, думая только и исключительно о себе. А потом мы еще какого-то экономического роста хотим. Да, особенно с полковником ФСБ Черкалиным он будет – несомненно.

Вот тут где-то я мог и попасть. Я стараюсь с откровенно ангажированными личностями не связываться, но сейчас не поймешь, кто есть кто. Все смешалось. Хватай мешки, вокзал отходит. Вот и могло получиться так, что где-то с кем-то.

А теперь будут кровь пить, стараясь узнать, куда и какие фирмы открывались.

А та история с Черногорском – она, скорее всего для затравки. Только как точно выбрали то, с..и. Слил кто?

Твари…

Ладно, мы еще повоюем…

– Александр Иванович… вернемся к событиям в Черногорске.

– Каким именно?

– Восемнадцатилетней давности. Когда вам удалось раскрыть серию убийств.

– А зачем?

Зачем…

Далекое прошлое

03 января 1985 года

Черногорский район, РСФСР

Одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый год…

Год, когда начало меняться все, в том числе и то, что меняться было никак не должно. Но тогда, в январе 1985 года вся страна – в том числе и Черногорск – спали беспробудным, почти мертвым сном…

В те годы – жизнь в стране устраивалась и складывалась совсем по-другому – например, зимних каникул не было, третьего числа все выходили на работу. Но разница была не только в этом. В громадной стране, размером с одну шестую всей земной суши – вся жизнь устанавливалась и складывалась по раз и навсегда утвержденному канону, по которому уже прожило целое поколение и готовилось прожить следующее.

Над страной – безраздельно правила коммунистическая партия. Когда-то ее правление было свирепым и кровавым – но это осудили и забыли, кровью уже давно не пахло. Пахло тленом. Во главе партии был генсек, который едва мог стоять на своих ногах и читал по бумажке – но так, как это терпели, значит, от генсека мало что зависело, как и от любого другого жителя СССР. Жизнь устраивалась с самого детства по одному и тому же сценарию – садик, потом школа, потом институт или ПТУ – кому не повезет. Никто не оставался без работы, хотя и больших денег от работы ждать не стоило. Ты заканчивал институт, получал направление на работу – можно было выбирать, но в ограниченных пределах. Кто заканчивал с одними пятерками – выбирали первые, какая-то справедливость. На заводе ты заселялся в общагу и вставал в очередь на квартиру – лет на десять. Если повезет – то и на машину. Знакомился с женой на танцах, рождались дети – редко больше двух. Через десять лет ты получал и квартиру, и машину – и с тех пор свою жизнь можно было считать сложившейся – можно было пить водку, подкаблучничать и ждать заслуженной пенсии….

В Черногорске все было примерно так же, только лучше. Во-первых – уральский коэффициент автоматически добавлял 15 % к зарплате. Во-вторых – был еще коэффициент, связанный с работой на предприятии Минсредмаша. В третьих – очереди и на квартиру и на машину были короче, чем обычно – область была на особом порядке снабжения, строили тут много, и кроме того – тут рядом работал автозавод. Так что не редкостью было получить приличную однуху и переехать из общаги и через три года – как молодому специалисту, а машину покупали за год – два все кто хотел и все кто имел на это деньги. Кстати, если не имел, тоже можно было купить – тогда на заводе имелась и система кредитования. Область хорошо снабжалась продуктами – сельское хозяйство свое развито, а Москва далеко и туда не вывезешь. Так что командировочные из центральных областей и Подмосковья – сильно удивлялись непуганым кругам сыра в гастрономе, которые просто лежали и ждали своего покупателя*.

При том, Черногорск был не таким уж и диким местом – через него проходил Транссиб и до Москвы было сутки. От Свердловска, например – двое…

Три часа по дороге – и ты в областном Устинове*, где и опера и театр, и все блага цивилизации. Вообще, сюда во время войны эвакуировали немало предприятий и ВУЗов, причем в Ижевск попали московские и харьковские, а в Черногорск – ленинградские. Это сказывалось – необычной цивилизованностью здешних мест.

Ижевск переименовали в Устинов под Новый год, видимо – опасались волнений. Как покажет практика – опасались не зря, хотя беспорядки и не состоялись. Тем не – под новый, 1985 год – вся республика стояла на ушах. Переименование – не шутка! Надо заказывать новые бланки, таблички на двери, печати, принимать решение о новых переименованиях…

Люди рождаются, умирают, женятся – все записи надо правильно делать, иначе хлопот не оберешься.

Но в Черногорске все было спокойно. Сдали план, получили тринадцатую***, ушли праздновать. В магазине выкинули апельсины, а кто был под Новый год в Ижевске… тьфу, уже Устинове – отоварились копченой рыбой.

Отметил Новый год и товарищ Зайнуров, глава райкома партии. Отметил хорошо, в новой, только что полученной квартире в только что сданной в городе шестнадцатиэтажке. Стоял потом на балконе, смотрел на дальние, засыпанные снегом равнины и думал. О чем думал? Ну, мало ли о чем думает глава райкома партии? Например, о том, что по слухам через год места в Устинове начнут освобождаться – а тут важно не зевать. Потому что Устинов – это все же настоящая цивилизация для этих мест, пусть и закрытый город. Там театр, оперный театр есть… там все купить проще. Или – пытаться пробиться в Высшую партийную школу? Но там палка о двух концах – еще неизвестно, куда потом пошлют.