Танцы под радиолло. История одной истории

«Боже, божжечки, что же я наделал…». Мысль больно ударила в темя, отрикошетила в затылок.

– Я начхозу говорил, – неожиданно громко сказал раненный милиционер, – дайте другую кобуру, эта расстёгивается туго…

Доктор принялся его успокаивать: «Не волнуйтесь, уважаемый, сейчас в госпиталь поедем… Сотрясение у вас…».

Пришёл Семейкин: «Товарищ Подпасков, поехали. Секретарь обкома ждёт». Подпасков покорно пошёл за Семейкиным.

«Опель» Семейкина был припаркован напротив готических ворот возле здания вокзала. Семейкин распахнул заднюю дверь, подождал, пока заторможенный Подпасков усядется.

Они ехали по проложенной среди развалин дороге. Подпасков смотрел на затылок Семейкина. Конечно, девица с автоматом на вокзале могла наделать много бед, но взять и вот так вот…

Подпасков почувствовал, что где-то глубоко внутри его родился ужасный вопрос, который Семейкину задавать никак нельзя. Подпасков сглотнул слюну, в надежде, что это как-то поможет. Это не помогло. Не помогли и плотно сжатые зубы. Вопрос вырвался из Подпаскова прямо в затылок Семпейкину: «Скажите, Семейкин, а каково это… Убить беременную?…».

Семейкин притормозил, пропуская колонну красноармейцев. Раскрасневшиеся, в расстёгнутых на груди гимнастёрках, они шли из бани, не соблюдая строй.

– Да не была она беременной, – ответил Семейкин, – это старая зэковская штука – повесить бабе на живот «горб», мешок с чем-то… На постах же одни мужики стоят, кто полезет беременную бабу щупать… А у этой в мешке деньги были. И удостоверения трёх липецких инкассаторов. Проститутка она. Вместе с этими двумя месяц назад сберкассу в Липецке ограбила. Людей убили. Мы уже с Липецком связались по спецтелеграфу. Подтверждают…

Семейкин повернулся лицом к Подпаскову, посмотрел тому прямо в глаза. Колонна распаренных и красных красноармейцев прошла.

– Это для них война кончилась, – Семейкин кивнул своей большой головой в сторону распаренной колонны помытых красноармейцев, – а нам ещё воевать и воевать…

Семейкин надавил на педаль газа. Они опаздывали. Их уже час ждал секретарь обкома.

На Турецком и Английском фронтах

Секретарь обкома («Читаем, читаем. Хлёстко пишете!») напомнил Подпаскову панду, которую с благоговейным восторгом ему показали китайские товарищи во время его международной командировки. Но если та китайская панда была мила, забавна и дружелюбна, то калининградская панда – секретарь была напряжённой, напуганной, больной. У обритого на лысо грузного секретаря в костюме и косоворотке под пиджаком, была неестественно жёлтая кожа и чёрные круги под глазами. Они и делали секретаря похожим на напряжённую, напуганную, больную панду.

– Добро пожаловать, – сказал секретарь-панда.

Они сели за красного дерева стол, вокруг которого стояли стулья с резными деревянными спинками, напоминавшими своды готического собора. На столе – пепельница, два стакана чая в металлических «железнодорожных» подстаканниках, сухарики в вазочке. Над столом – обязательный портрет Сталина. Калининградский Сталин напомнил Подпаскову Сталина из своего ужасного сна в поезде. Сталины были очень похожи.

– Здесь у фашистов финансовое управление всей Пруссии было, – поспешил объясниться секретарь, – они его специально под рыцарский замок построили. Ну и мебель соответствующая…

Подпасков кивнул головой, принимая объяснения.

– Наслышан о вашем поступке на вокзале, – В окно заглянуло солнце, пробившееся сквозь щели в тяжёлых бархатных шторах. Секретарь пожелтел ещё больше.

– И как вам только удалось этих бандитов в толпе разглядеть?! Большое вам наше калининградское партийное спасибо.

– За что? – удивился Подпасков.

– Как это за что? – панда-секретарь хитро улыбнулся, – благодаря вашим мужественным действиям обезврежена целая банда. Много бед могли натворить бандиты на новой советской земле, но благодаря…

– Давайте к делу, – как можно жёстче сказал Подпасков, а про себя подумал: «Что, жёлтый хрыч, у тебя в городе происходит?! Не успел я с поезда сойти, а уже в перестрелку попал! А ты теперь из меня, подхалим, героя делаешь?! Спасибо, что не посмертно!»

Секретарь подвинул Подпаскову тоненькую картонную папку: «Вот тут мы подготовили информацию… Цифры, факты…».

В голове Подпаскова сразу всплыл инструктаж, который главный редактор провёл с ним перед командировкой в Калининград. Главред сказал тогда, сильно постучав ребром ладони по своей переносице: «И заруби себе на носу, Подпасков! Местные товарищи будут тебе всякие там цифры и факты давать. Цифры и факты нам не нужны. Нам правда нужна!».

– Положение серьёзное, – секретарь-панда перешёл на шёпот.

Англия, Америка и Турция напали на СССР в Европе и на Чёрном море. Такой слух был зафиксирован месяц назад в разных городах и сёлах области. Изначально ему не придали значения. Слухи были всегда. Они умирали также быстро, как и рождались, оставляя о себе несколько строк в ежемесячной обкомовской «Справке о настроениях трудящихся в Калининградской области». Но со слухом о Третьей мировой сразу пошло что-то не так. Через несколько дней после обнаружения, слух успешно оброс «подробностями». Американцы уже приблизились к Архангельску и на днях бомбили Минск, где сбили 15 наших самолётов. Причём эти «уже» и «на днях» в основном теле слуха жили уже больше месяца.

Обком на слухи отреагировал. В города и посёлки области было направлено 57 агитаторов и пропагандистов из особой лекторской группы при обкоме партии. На помощь им пришли военные. По специальному приказу политотдела армии в трудовые коллективы были направлены политработники, выступившие с читками «О нерушимости границ великого Советского Союза». Усилия обкома не пропали даром. Теперь у старательно отлавливаемых и фиксируемых слухов о новой мировой войне появилась новая «подробность»: в СССР объявлена мобилизация, но тайная, чтобы не будоражить лишний раз население.

Но население уже было взбудоражено. Осведомители сигнализировали о вредных настояниях среди рабочих и служащих. Например, слесарь-такелажник Калининградской катушечной фабрики Хатов заявил начальнику цеха, отказавшемуся подписать слесарю наряд на новые ботинки: «Мы как рабы. Зарплата низкая, снабжение плохое. Вот придут американцы…». Жестянщик бондарно-тарного завода Дымченко, напившись в общежитии, как сказал об этом секретарь, «сделал выкрики»: «Скоро вы заплачете вместе со Сталиным. Ухожу к бендеровцам, буду бить вас всех. Коммунистическая партия – не партия трудящихся, а партия поработителей и угнетателей». Чернорабочая треста «Вторчермет» Щербакова на рынке говорила своей подруге Бекасовой: «Америка оказывает помощь колхозникам, но эта помощь до колхозников не доходит, всё достаётся руководителям».

Но хуже всего было «обратничество». Говоря об этом тревожном явлении, жёлтый секретарь сказал: «Провокационные слухи у некоторой части отсталых колхозников вызывают настроения как бы уехать из области на прежнее место жительства». И они уезжали. 37 переселенцев вместе с семьями уже покинули «непотопляемый советский авианосец», 62 написали заявления о возвращении переселенческих билетов. Из-за того, что 78 рабочих и служащих Трамвайного треста уехали обратно, был сорван пуск городского трамвая.

Жёлтый секретарь рассказывал о серьёзном положении подробно и невыносимо долго. Подпасков после событий на вокзале, когда весь его мозг был прошит напряжением и ужасом, вдруг смертельно захотел спать. Он тонул в длинных вязких фразах секретаря. Ему было всё равно. Равнодушие, перемешанное с усталостью, заполняло его всего без остатка.

В конце своего доклада жёлтый секретарь-панда вскользь упомянул:: «В колхозах и совхозах области виды на урожай пёстрые, у некоторой части колхозников породились настроения неуверенности в получении хорошего урожая». Помешав остывший чай ложечкой, секретарь заглянул в глаза Подпаскову и добавил: «В городах и колхозах области имеют место случаи хулиганства, воровства, что порождает слухи и настроения». Подумав, секретарь извиняясь сказал: «В область наехало много людей с целью личной наживы, поэтому часты случаи воровства и хулиганства… А после зимы бескоровность резко возросла…».

– Бескро… Простите, что?, – Подпасков вывалился из дрёмы.

– Бескоровность, – Секретарь не смог скрыть удивления: журналист из Москвы, а такого важного слова не знает. Секретарь терпеливо и косноязычно начал объяснять. Каждому переселенцу выдавались три тысячи рублей на покупку коровы. Это положение распространялась и на переселенцев в сельскую местность, и на горожан. В городе коров и свиней держали в подвалах домов и сарайчиках. А иногда и в квартирах.

– Произошла ситуация, – сказал секретарь, – когда переселенческая корова была обнаружена в кухне квартиры третьего этажа.

Первыми начали падать коровы в совхозах и колхозах. Их косила неизвестная ранее болезнь. В результате поголовье крупного рогатого скота в области сократилось на 50 процента. Это вызвало среди совхозников и колхозников слухи о вредительстве. А в колхозе «Гвардеец» на почве этих слухов местный пастух совершил террористическое нападение на директора колхоза.

А потом грянула зима. Многие из «окоровленных» горожан или забили своих коров, или продали их. В результате такой важный показатель работы руководства области как «бескоровность населения» вырос на 48 процентов. Что сильно беспокоило секретаря. Секретарь закончил, замолчал.

Подпасков открыл паку, взял желтоватый, под цвет кожи секретаря, листок с машинописным текстом, побежал по нему глазами. Первый случай вредоносного действия слуха о Третьей мировой войне был зафиксирован в районе пограничного местечка Пилькснау. На границе с Польшей была облава на контрабандистов. Военные и милиционеры при задержании часто палили в небо. Услышав выстрелы, конюх колхоза «Красный юнга» Мирон Колодянко погрузил всё своё не объёмное и не тяжёлое имущество на телегу, посадил жену с восьмилетней дочерью, и «побежал от войны». Его остановили возле самой границы. И здесь милиционерам пришлось стрелять в воздух. Колодянко под конвоем вернули в колхоз. К этому моменту ещё три переселенческие семьи последовали его примеру. При этом бригадир косцов колхоза Рудди Остбахер бежал за телегами и кричал отъезжающим: «Далеко не убежите, суки, это вам не рамы в наших домах выламывать!». И что-то на немецком.

Прочитав, Подпасков сказал секретарю: «Ну вот мы и начнём с индивидуальной беседы с несознательным товарищем Колодянко…». Подпаскову нужен был самый первый зафиксированный случай вредоносного действия слуха о Третьей мировой. Первый зафиксированный носитель был наиболее ближе к источнику, из которого слух о Третьей мировой войне полез по городам и весям Калининградской области.

Прощаясь, секретарь сказал Подпаскову: «Хорошо, что вас будет сопровождать капитан Семейкин. Надёжный человек. Недавно раскрыл важное политическое преступление».

Подпасков подумал: «Ага. И будет этот надёжный стучать тебе о каждом моём шаге». Секретарь осторожно, стараясь не повредить, несколько раз встряхнул руку Подпаскова.

Иов

Подпасков вышел из здания обкома, ещё не так давно бывшего финансовым управлением всей Восточной Пруссии. Здание было построено в тридцатые, в модной тогда стилистике северо-германской готики. Красная доска с надписью «Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) Калининградский областной комитет» смотрелась неуместной на коричневой стене здания с красной черепичной крышей и напоминающего средневековый замок. Подпасков подумал: «А ведь ещё совсем недавно на табличке было написано «Кёнигсбергский областной комитет…».

Семейкин сидел на подножке своего «опеля», курил. Увидев Подпаскова, Семейкин встал и распахнул заднюю дверь. Подпасков почувствовал себя неловко: «Да курите, Семейкин, курите».

Подпасков плюхнулся на заднее сидение, оставив ноги на улице, подставил бледное московское лицо балтийскому солнцу.

«Что за важное политическое преступление вы раскрыли, Семейкин?», – спросил Подпасков.

Семейкин улыбнулся то ли заходящему солнцу, то ли Подпаскову, начал рассказывать.

Две недели назад пришедший на работу повар управления по гражданским делам Недосекин обнаружил пропажу вчера приготовленных пирожных на 10 000 рублей. Вначале заподозрили самого повара. Расследование показало, что на днях он встретил земляка и устроил в чайной, как было сказано в позже составленном протоколе, «обед с выпивкой водки». Дружеский обед закончился дракой. Дерущихся, разбивших шесть стаканов, один графин и восемь тарелок, задержали посетители чайной и прибежавший на крики постовой милиционер Кудашев. При задержании у повара нашли 300 рублей. Повара начали «колоть». Повар дал признательные показания.

Но капитан роты охраны особо важных объектов государственной власти Семейкин нашёл настоящих преступников. Ими оказались школьники, «сыновья полков», учившиеся в школе №1. Они пролезли в столовую по вентиляционным трубам. У одного из «сыновей…» был большой опыт – в Сталинграде он на себе таскал по вентиляционным и канализационным трубам боеприпасы на позиции. Именно по этим трубам пацаны и вытащили из столовой почти 547 пирожных. Почти, потому что «сын полка», награждённый, между прочим, боевым орденом за Сталинград, слопал десяток этих пирожных прямо на месте преступления. В результате во время последнего рейса «сын полка» застрял в вентиляционной шахте. Ему пришлось возвращаться обратно, в столовую, где он разделся до нага, обмазал сливочным маслом тело с раздувшимся животом и в таком виде вылез на свободу…

– Как же вы их нашли, Семейкин?, – спросил жмурящийся солнцу Подпасков.

Семейкин широко улыбнулся, опять показав миру три отсутствующих зуба: «Да случайно».

У Семейкина был хронический гастрит. Гастрит он «заработал» ещё во время службы в ВОХРе Ярославля. В Калининграде во время обострений Семейкин ходил в Областную больницу, где санитаром работал Отто-Вильгельм Браун, в прошлом – профессор медицины. При нацистах профессор занимал пост в местном отделении «Немецких врачей», поэтому на работу его взяли только санитаром. Что не мешало ему консультировать советских и немецких хирургов. Ну и лечить в «частном порядке» представителей новой власти. В частности – капитана Семейкина. Санитар – профессор и рассказал Семейкину, что в больницу поступили пять школьников с сильным пищевым отравлением. Дело в том, что желудки пацанов, нашпигованные пирожными, не выдержали, и мальчишек отвезли в больницу. Один, которому было совсем худо, честно рассказал профессору – санитару, срочно вызванному для консультации, что он объелся пирожными.

Повара отпустили, а мальчишек, после выписки из больницы, «пропесочили» на комсомольских и пионерских собраниях. Судить пацанов не стали – у многих были боевые ордена, медали и нашивки за ранения…

– Слушайте, Семейкин, – Несмотря на усталость и ужас прожитого дня, мозг Подпаскова быстро переработал детектив с пирожными и обнаружил несоответствие, – А что же в этой истории политического? Обыкновенная уголовщина с голодухи…

Семейкин улыбнулся, виновато постучал носком ботинка по шинам «Опеля»: «Пирожные для участников партконференции предназначались. Сразу подумали – провокация. Мол, пока трудящиеся чёрного хлеба себе купить не могут, руководство пирожные трескает…».

Капитан понял, что сказал что-то не то, но было поздно. Подпасков пристально посмотрел на Семейкина. Семейкин, сморщившись, схватил в ящичке для перчаток тряпку, начал протирать зеркало заднего вида.

– А что, Семейкин, доктор этот ваш, профессор, действительно хорош? – Подпасков положил руку на свой живот, слева. Там время от времени, пока не сильно, но что-то покалывало и тянуло.

– Был хорош, – Семейкин обрадовался, что Подпасков не стал задавать неприятные вопросы по поводу партийный пирожных. – Выяснилось, что он при фашистах с лекциями выступал. Научно доказывал превосходство арийской нации. 5 лет ему дали…

Семейкин раздавил каблуком брошенный на брусчатку окурок: «Поедем в гостиницу?».

В Москве Подпаскову посоветовали остановиться в кёнигсбергской гостинице №1.

Гостиница №1 располагалась в районе Амалиеннау, не так сильно пострадавшем во время штурма. В некоторых домах не было стёкол, у некоторых сгорела крыша. Не больше четырёх этажей, под красными черепичными крышами, с балкончиками, эркерами, пилястрами, даже в таком обугленном виде в них легко читалась милая эклектичная европейская архитектура конца 19 века. Подпасков вспомнил, как в детстве отец подарил ему книгу сказок Ганса Христиана Андерсена. На обложке книги были нарисованы точно такие сказочные домики, стоящие точно на такой же брусчатой мостовой. Только на обложке книжки по мостовой маршировал весёлый солдат в красном мундире и кивере на голове с принцессой в белом платье, которую он держал под мышкой, а здесь возле одного из домиков угрожающе рычал заведённый штабной броневичёк БАШ-64 с красной звездой на борту.

Маленький Саша Подпасков часто представлял себя героем этих сказок. Сильным, красивым, благородным. Сказка должна была быть обязательно со счастливым концом. Наиболее распространённым в грёзах маленького Саши Подпаскова был счастливый конец, в котором он спасал дочь кочегара веснушчатую Машку, проживающую в квартире «уплотнённого» горного инженера.

Гостиница №1 располагалась в одном из таких милых домиков. Попрощавшись с Семейкиным, Подпасков толкнул тяжёлую резную дверь. Стены гостиницы были облицованы дубовыми панелями, две лестницы с резными витыми деревянными перилами ввели на верх. Даже потолок, с которого свисала вся в стеклянных висюльках люстра, был закрыт тёмными деревянными панелями. Под лестницей, отгороженная от окружающей действительности деревянной стойкой, сидела толстая администраторша. На стойке стояла чернильница с перьевой ручкой, лежали бланки заявок на поселение, стоял чайник с кипячёной водой. Рядом со стойкой на стене был приклеен небольшой плакат, отпечатанный типографским способом:

«Калининградскому Трамвайному тресту срочно требуются на работу рабочие ИТР и служащие следующих специальностей: кузнецы, бухгалтеры, инженеры и техники строители, инженеры-механики, инженеры-электрики, инженеры-путейцы, слесари, шоферы, автослесари, токари, электромонтёры, электрослесари, столяры, плотники, каменщики, маляры, кондукторы, вагоновожатые, газосварщики, электросварщики, нарядчики, начётчики, десятники, кладовщики, кассиры, табельщики, нормировщики, билетные контролёры, нормировщики, вахтёры, секретарь-машинистка, рабочие подсобного хозяйства.

Поступающим на работу выплачиваются подъёмные, предоставляется жилплощадь; зарплата по соглашению.

Обращаться по адресу: ул. Огарёва, №31 (бывшая Оттокарштрассе) Отдел кадров».

Перед стойкой стоял маленький гражданин, трогательно прижимавший к своему засаленному пиджачку брезентовый портфельчик.

– Девушка, – умолял человек с портфельчиком толстую администраторшу, – а кто знает? Мне завтра у них надо быть, а где этот самый Полесск находится – никто не знает…

– Мужчина, – администраторша была раздражена, – вы мне старое название скажите. Немецкое…

– Вы что, издеваетесь?! – от возмущения мужчина ещё сильнее прижал портфельчик к своей груди, – у кого не не спросишь, всё одно и тоже твердят: старое название скажите!

Из комнатёнки за спиной администраторши, из-за приоткрытой деревянной двери с резными ангелочками, донёсся звон пустых бутылок. Администраторша развернулась насколько позволял её мощный торс и крикнула резным ангелочкам: «Маша! Ты не знаешь, где у нас этот, как его… Полесск?!»

Звон прекратился, Маша задумалась. Потом спросила ещё у кого-то. Мужской сиплый голос, начал ей что-то объяснять. Потом Маша крикнула: «В Лабиау пусть едет! Неделю назад переименовали!». Звон возобновился.

– Лабиау! – администраторша оживилась и начала на испорченном бланке заявки на проживание чертить схему, макая жёсткую ручку с пером «Krupp» в чернильницу, – Это просто. Вначале по Сталинградскому проспекту до Палаческой площади, потом мимо гаража Гестапо до замка по Королевской улице. Потом на улицу 10 апреля через Васильково до Нойхаузена, а там прямо через Наутцкен в Лабиау. Ну то есть в Полесск ваш…

Посветлевший мужчина с портфельчиком жизнерадостно затопал кирзовыми сапогами по деревянной лестнице, бросив администраторше: «Ой, спасибо милая!».

Внимательно изучив все предъявленные Подпасковым документы, администраторша поинтересовалась: «Портфель на хранение сдавать будете? Во сколько оцениваете?».

Подпасков портфель на хранение сдавать не стал. Администраторша пожала плечами. Появилась старуха-коридорная в синем рабочем халате. Она проводила Подпаскова до номера №13. Статус Подпаскова и место его работы исключали всякую возможность просить другой номер только потому, что ему не нравилась цифра «13». Подпаскову цифра «13» не нравилась. Особенно после того, как его встретил этот странный и полный опасностей город.

Перед дверью номера старуха долго искала ключи. Не найдя их она открыла номер короткой вязальной спицей. Номер был трёхместным. На кроватях не было одеял. У железной кровати у окна были выломаны спицы в изголовье, панцирная сетка заметно провисла. Подпасков увидел, как из другой кровати, деревянной, облезло расписанной когда-то цветочками, торчала пружина. Заметив взгляд Подпаскова, старуха сообщила постояльцу, что одеяла увезли в прожарку.

– Опять в прожарку?! Вчера же увозили! Что, вчера недожарили?! – на пороге номера стоял тот самый мужичок с брезентовым портфельчиком. На сей раз он прижимал к груди бутылку водки. За его спиной стоял красавец капитан инженерных войск. Капитан держал в руках полбуханки чёрного хлеба, банку консервов без этикетки и промасленный свёрток, из которого на мозаичный пол коридора капал жир.

«Соседи», – догадался Подпасков.

– Стало быть, недожарили, милок… – старуха повела Подпаскова показывать ему туалет, он же ванная.

Раковины в туалете – ванной не было. Была ванна, стоящая на кафельном полу на металлических ножках, отлитых в форме звериных лап.

– Вот тут у нас и умываются, и стираются, и так далее. А ковшиком поливаются, когда моются. – объяснила Подпаскову старушка. Ковшика нигде не было. Вода из крана не текла.

– Ну может ковшик клиент какой взял, чайку попить, – объяснила Подпаскову старуха, – вы не расстраивайтесь, вы из бачка хлебоните да и плесните себе на руки…

На ручке унитаза было написано «ziehn» (тянуть) и стрелкой было указано направление, куда надо было тянуть. Тянуть надо было вниз. Старуха ушла.

Вернувшись в номер, Подпасков увидел, как мужичок, оказавшийся экспедитором «Всесоюззаготрыбы» укладывал под подушку портфельчик, пиджак, портянки и сапоги.

– Что это вы делаете? – поинтересовался Подпасков.

– А то, – ответил вместо мужичка военный, – что и вам советую сделать. Тут уж не один случай был. А на днях какой-то постоялец увёз с собой все ключи. В том числе и от камеры хранения…

– Вы если гулять пойдёте, – вмешался в разговор мужичок-экспедитор, – после 10 вечера можете и не стучаться – не откроют. Но там, метра четыре влево от парадной двери, есть дверь во двор, а в нём дверь в гостиницу. Она всегда открыта…

– И жаловаться директору не вздумайте, – военный зубами снял с бутылки пробку- «бескозырку», плюнул ею в открытое окно, – он всегда пьян.

– Да никогда он пьян не бывает, – старуха-коридорная без стука ввалилась в номер с охапкой одеял, – так… не много выпивши… А кто в Калининграде не пьёт?

– Только Шиллер, – весело ответил старухе мужчичок. – Потому что у него из горла всё вытекает!

Старуха хихикнула, военный усмехнулся понятной только местным шутке. Подпасков вспомнил, как Семейкин, отъезжая от обкома партии, показал ему памятник Шиллеру. Во время боёв снаряд пробил великому немецкому поэту горло на вылет.

Одеяла положили проветриваться возле открытого окна. Военный разлил водку в три металлических складывающихся стаканчика, открыл консервы, развернул промасленный свёрток. В свёртке лежали два жирных селёдочных трупа. Оба с открытыми от предсмертного ужаса ртами.

Военный предложил отужинать. Подпасков вспомнил, что целый день ничего не ел. Он вложился в общий стол сделанными ещё в Москве бутербродами с потвердевшим сыром и тремя варёными посиневшими яйцами. Яйца ещё не пахли.

Выпили, закусили. Вторая – за знакомство. Потом выпили за тех, кто не дожил. Потом за Победу. Потом – за… Потом просто выпили. Потом достали ещё одну бутылку.

Военный оказался прикомандированным к седьмой трофейной бригаде. Подпасков, представляясь своим соседям, развёл руками: «Полиграфия». Это скучное слово всегда избавляло его от расспросов.

Водка тёплой ватой расползлась по телу. Подпасков почувствовал себя в безопасности. Пьяный военный заговорил о наболевшем: «Сдают всякую хрень. Поломанные велосипеды и шкафы без дверей уже некуда ставить. Есть же чёткий приказ начальника округа. В первую очередь – оборудование и документация заводов и фабрик. Потом – транспорт, велосипеды и пишущие машинки. Я в бригаде за пишущие машинки отвечаю. Ответственнейшая должность, доложу я вам. За четыре месяца пятеро ответственных за это направление сменились. Один – под арестом»