
Полная версия:
Подари мне семью
– Алло. Здравствуй, Даш.
– Привет, любимый. Мы приземлились. Ты меня не встретишь?
– Мы же обсуждали вчера. Возьми, пожалуйста, такси. Мне надо забрать Маришку.
Выдыхаю устало и, теряя концентрацию, едва не вылетаю в отбойник. Ругаюсь сквозь зубы, сильнее вцепляюсь в руль и спешу попрощаться с щебечущей что-то Дарьей.
– Все. Дома увидимся. Неудобно говорить.
Глава 6
Никита
Элитная многоэтажка в центре зеленого островка. Квартира с высокими потолками и французскими окнами в пол, через которые проникает очень много света. Четыре спальни, две террасы – большая и маленькая, самый настоящий камин.
Здесь есть практически все, о чем можно мечтать. Но нет самого главного – счастья. Оказывается, есть вещи, которые нельзя купить за деньги.
Здоровье, например. Искрящийся звонкий смех твоего сына. Его первые шаги. Первое падение. Первое «папа».
Гулко выдохнув, я отсекаю лишние мысли и поднимаюсь на девятый этаж. Открываю дверь своим ключом и сбрасываю ботинки, слыша восторженное «ура».
Наклоняюсь немного и широко распахиваю руки, чтобы поймать верткий ураган по имени «Маришка».
– Привет, принцесса.
Утыкаюсь носом в волнистые пряди, пахнущие медом и шалфеем. Вожу ладонями по узкой хрупкой спине и только сейчас чувствую, как напряжение начинает постепенно исчезать. Расслабляются закаменевшие мышцы, стабилизируется частивший еще недавно пульс, становится светлее на душе.
– Привет. Ты долго. Я скучала! – заявляет немного обиженно Риша и напоказ дует розовые пухлые губы.
Такая маленькая, а уже пользуется приемами из типично женского арсенала.
– Я тоже скучал, солнышко.
Отражаю искренне и подхватываю племянницу на руки. Потакаю ее капризам, ведь нам всем прилично досталось. Как-то в один момент все навалилось.
Две недели назад обнаружились кражи со счета в фирме. Неделю назад в больницу с инсультом слег папа. Три дня назад Кате, моей сестре, вырезали аппендицит и оставили ее в стационаре. Именно поэтому Маришка сейчас живет со мной – потому что обожает своего непутевого дядю и потому что ее отец, с которым Катерина в разводе, сейчас добывает нефть на Ямале и вряд ли появится в Москве раньше, чем через три месяца.
– Чем с бабушкой занимались?
– Пекли пироги.
– Ты опять рассыпала муку и съела половину начинки?
– Ну, дя-я-ядь Никит!
В ответ на шутку малышка стучит кулаком мне в плечо, а я невесомо целую ее в макушку. Мы все, как никогда, нуждаемся в заботе и ласке.
Зайдя в кухню, опускаю Маришку на пол и двигаюсь к суетящейся рядом с плитой маме. Сгребаю ее в охапку, обнимаю долго и крепко. Приглаживаю ее растрепавшиеся волосы, стираю со щеки мучную пыль и замечаю пробившуюся седину на висках.
За грудиной щемит.
За неделю, которую папа находится в больнице, мама осунулась и похудела. Истерся веселый блеск глаз, а улыбка на красивом лице стала редким гостем.
– Не кисни, мамуль. Он справится, он сильный. Я сегодня разговаривал с врачом. Прогнозы хорошие, рецидив маловероятен. Самое главное, мы вовремя обратились.
– Хорошо. Все, давай, мой руки, сын. Ужинать будем.
Непривычно ранимая, мама отворачивается, но я все равно вижу, как она промокает выступившие слезы краешком полотенца. Делает несколько глубоких вдохов и выдохов и принимается хлопотать.
Расставляет тарелки, наполняет пиалу сметаной, наливает в пузатые кружки зеленый чай.
И я, хоть и недавно перекусывал с Кирой, начинаю давиться слюной. Все-таки нет ничего лучше домашней еды.
– Мамулик, это волшебно!
– Очень вкусно, ба.
Вторит мне Маришка, а я наблюдаю за тем, как морщинки вокруг маминых глаз немного разглаживаются. Уголки рта робко ползут вверх. Семейное тепло лечит. Не дает сдаться, опустить руки и погрязнуть в бесконечных истериках.
Когда тебя поддерживает близкий человек, можно свернуть горы.
Умяв четыре пирожка и допив чай, я помогаю маме сгрузить посуду в посудомойку, напоследок ее обнимаю и обещаю прежде, чем вывалиться за дверь.
– Завтра с Маришкой захватим тебя в одиннадцать и помчим в больницу.
– А, может, останетесь сегодня с ночевкой?
– Не могу. Дарья вернулась.
При упоминании имени невестки мама сжимает губы в тонкую линию, но никак новость не комментирует. Прижимается щекой к моей груди и мягко просит.
– Езжай осторожно, сынок.
– Не волнуйся.
Памятуя о том, что у мамы и без меня достаточно поводов для беспокойства, я осторожно маневрирую в прилично поредевшем потоке машин и ни разу не превышаю скорости. Притормаживаю перед пешеходными переходами, не гоню на желтый сигнал светофора и вообще чувствую себя образцово-показательным отцом, у которого на пассажирском сидении сзади в детском кресле спит ребенок.
Мариша, действительно, сладко посапывает, положив ладошку под щеку и, против обыкновения, не рассматривает проносящиеся мимо здания торговых центров, театров, высоток.
Засидевшись у мамы допоздна, домой по полупустой трассе я добираюсь гораздо быстрее, чем в час-пик. Оставляю «Ауди» на подземной парковке и бережно вытаскиваю племяшку из салона, стараясь ее не разбудить.
Ступаю осторожно, дышу едва слышно, издаю как можно меньше звуков. Поднявшись на лифте, максимально тихо проскальзываю в коридор и не включаю большую люстру, ограничиваясь настенным светильником.
– Милый, я дома! Привет!
Услышав скрежет ключа в замке, Дарья выскакивает меня встречать и создает столько шума, что хочется заткнуть уши и укоризненно покачать головой.
– Говори тише. Привет.
Строгим шепотом осекаю Дарью и подбородком указываю на Маришу, которая ворочается у меня на руках, но не просыпается.
Вот и хорошо.
Обмениваюсь красноречивыми взглядами с супругой и, разувшись, направляюсь в спальню. Укладываю племяшку в кровать, укрываю теплым одеялом, и только тогда она распахивает веки и хлопает длинными пушистыми ресницами.
Озирается по сторонам. Зевает. И крепко вцепляется в мою ладонь.
– Дядь Никит, ты же поспишь со мной сегодня?
– Конечно, солнышко. Искупаюсь, переоденусь и вернусь к тебе, хорошо?
Риша, как некоторые ее ровесники, немного боится темноты и находится вне зоны комфорта без мамы. Поэтому я так сильно стараюсь окружить ее уютом и теплом – не хочу спровоцировать дополнительные страхи.
Чмокнув малышку в лоб, я зажигаю настольную лампу, стилизованную под старину. Даю слово рассказать крохе сказку о персидском царе Шахрияре и его очаровательной жене Шахерезаде, после чего удаляюсь, плотно притворяя за собой дверь.
Яркий свет, оставленный Дарьей в коридоре, слепит. Безжалостная апатия наваливается, придавливая грудь бетонной плитой. И я бы куда охотнее предпочел сейчас запереться в ванной и принять контрастный душ, чем интересоваться у супруги, как прошло ее лечение в оздоровительном комплексе на берегу моря, влетевшее мне в копеечку.
Но я наступаю себе на горло. Отодвигаю ненадолго мечты о благостной тишине и перемещаюсь в гостиную, где в углу кожаного дивана сидит Даша.
Длинные каштановые волосы, завитые крупными локонами. Выразительные карие глаза, оттененные умелой рукой визажиста. Маленький кукольный подбородок. Пухлые губы, тронутые вишневым блеском. Красивая она, очень красивая. Только такая чужая.
Закончив с разглядыванием собственной жены, я опускаюсь на ковер напротив нее. Стягиваю пиджак, в нагрудном кармане которого лежит осточертевший галстук. Приваливаюсь спиной к креслу. Широко расставляю ноги, упирая ладони в колени, и без особо энтузиазма спрашиваю.
– Как поездка?
– Прекрасно. Трехразовое питание по системе «шведский стол». Открытый и закрытый бассейны. Горный воздух. Гидромассаж. Кислородные коктейли. Вежливый персонал.
Захлебываясь, рассказывает Дарья, а у меня от ее трескотни в черепушке пухнут мозги и грозят полезть наружу через уши. А, может, это своеобразный откат после насыщенного рабочего дня с чередой увольнений и подписанным-таки контрактом с Гординым?
Кто знает.
Неуклюже веду плечом. Борюсь с подступающей мигренью. Бесцветно произношу.
– Хорошо. Что говорят врачи?
– Я абсолютно здорова. Никаких патологий, никаких отклонений. Мне кажется, я готова попробовать снова, Никит.
Выдержав паузу, восторженно восклицает Даша, а мое воображение стремительно заполняют яркие реалистичные картинки. Вечные анализы, постоянный прием каких-то витаминов, бесконечные тесты на беременность. Измерение температуры, изучение фазы луны, диеты. Секс по графику, сон по графику, жизнь по графику и прочая дичь, от которой у меня начинается непереносимый зуд.
Так что я глубоко выдыхаю и сжимаю кулаки, высекая жесткое.
– Я не готов.
Между нами простирается не то что тишина. Расстилается кромешное ничто, перебиваемое звуками Дашиного тяжелого дыхания. Натягиваются и рвутся последние нити, едва нас связывающие. Кажется, даже слышится хруст разбивающегося стекла.
Внутри тоже крошево. Не у меня, у Дарьи. Я же успел перегореть, чтобы сейчас испытывать хоть сколько-нибудь сильные эмоции.
У каждого человека есть предел. Мой наступил вчера.
– Сейчас не лучшее время, Даш.
Смягчаю реальность, конечно. Самую малость сглаживаю углы. Наверное, напрасно.
И завтра будет не лучшее. И послезавтра. И через год.
Я не хочу иметь детей от Дарьи. И вряд ли когда-то хотел… Я даже не понял, как она забеременела семь лет назад, ведь мы с ней всегда предохранялись.
– А когда будет лучшее, Никита?! Когда?! Когда мне исполнится шестьдесят, и я физически не смогу зачать?!
Переварив мое откровение, взрывается Даша. Вскакивает с дивана, курсирует взад-вперед, заламывает руки. Уже не походит на светскую львицу, сидевшую в гостиной какие-то пять минут назад.
Намотав несколько кругов, останавливается. Размышляет недолго и в несколько шагов преодолевает разделяющее нас расстояние. Опускается на корточки рядом со мной. Поправляет край сползшего джемпера. Сминает трясущимися пальцами невесомую ткань.
– Скажи, что ты просто устал на работе и завтра передумаешь! И мы попробуем снова! И будем стараться до тех пор, пока у нас не получится! Скажи!
Дарья кричит так громко, что у меня начинает звенеть в ушах. Как будто там поселились дикие обезьяны с африканскими барабанами и в эту секунду исполняют свой популярный обезьяний хит. Нещадно долбит в висках.
Мигрень все-таки берет свое. Надавливает липкими щупальцами на затылок. Перекрывает кровоток. Приколачивает язык к нёбу. Но я с усилием возвращаю себе дар речи, твердо чеканя.
– Я серьезно, Даш. Я не передумаю. Я не готов. Мне нужно заниматься фирмой, уделять достаточно времени Маришке, ездить в больницу к сестре и к отцу, поддерживать мать. Я хочу вернуться к любительскому хоккею, хочу выучить испанский, хочу не думать каждый день о том, какой препарат мне нужно добавить в еду в восемь утра. Тебе, кстати, тоже не помешало бы найти себя прежде, чем заводить ребенка!
Вываливаю на Дарью то, что копилось и зрело очень давно, и замолкаю. Сбрасываю с плеч многотонный груз и одновременно поражаю насмерть супругу. По крайней мере, ее всю колотит мелкая дрожь, а красивое лицо безобразно перекашивает.
По ощущениям, принятие моей позиции занимает вечность. На самом деле – не больше двух или трех секунд.
Осознание. Паника. Детонация. И оглушительное.
– Ты эгоист, Лебедев! Махровый эгоист! Бессердечная самовлюбленная скотина! Это из-за тебя у меня случился выкидыш, и теперь я не могу забеременеть!
Кап. Переполнилась чаша терпения.
Дзинь. Порвалась струна.
Вжух. Смело остатки контроля.
– Хватит, Дарья! Остановись! Перестань перекладывать на меня вину, которую я испытываю восьмой год.
Наверное, в моем голосе слышится что-то по-настоящему страшное, раз Даша послушно прикусывает язык и зажимает рот ладонями. Сегодня она может проклинать меня и посылать в ад. Завтра будет ходить по пятам и извиняться.
Я привык к ее перепадам настроения. Их причина кроется в гормональном сбое, психологической травме и маниакальном желании завести ребенка. Только вот я устал смещать приоритеты и каждый раз придумывать оправдания.
– Иди отдыхай, поздно уже.
Отталкиваюсь от пола. Поднимаюсь. Эмоции атрофированы.
За грудиной больше ничего не плещется. Ни гнева, ни досады, ни разочарования. Есть только громадная иссиня-черная пустота. Которая смывает брошенные сгоряча слова, стирает воспоминания об ужасной ссоре, приносит безразличный столбняк.
Так что я отрешенно запираюсь в ванной. Заталкиваю одежду в стиралку и становлюсь под струи горячей воды, прогоняющие проморозивший меня изнутри холод.
«Нет ничего важнее семьи. Брак должен быть раз и навсегда», – всегда убеждала нас мама.
«Ты отвечаешь за свою женщину и за своего ребенка», – уверенно вторил ей отец.
Родители никогда не заговаривали о разводе и ревностно берегли друг друга. Вот и я старался создать ячейку по их примеру. Не получилось.
Когда я возвращаюсь в спальню к Маришке, она уже крепко спит, свернувшись в крохотный беззащитный клубочек. Ни о какой сказке не идет речи, и я осторожно огибаю кровать и тихо укладываюсь рядом, чтобы не потревожить детский сон. А наутро просыпаюсь от того, что меня за талию обнимают маленькие теплые ладошки.
И от этого простого племяшкиного жеста меня захлестывает волной щемящей нежности, которая прокатывается от макушки до пят и поднимается прямиком к сердцу.
– Доброе утро, принцесса.
– Доброе.
Риша сладко потягивается, а я первым скатываюсь с постели и топаю в душ. У нас не так много времени, чтобы поесть и собраться.
– Теперь ты. Марш умываться.
Целую Марину в макушку и направляюсь в кухню, чтобы сварить кашу и достать из холодильника вчерашний мамин пирог и разогреть его в микроволновке. Успеваю выложить на отдельные блюдца малину и голубику и завариваю чай к тому моменту, как посвежевшая племяшка появляется на пороге комнаты.
Улыбается, словно маленькое солнышко, обнимает меня за ноги и звонко взвизгивает, когда я отрываю ее от пола. Наполняет унылую квартиру веселым смехом, которого здесь не было слышно уже давно.
Подождав, пока я усажу ее на высокий стул, Мариша с аппетитом накидывается на пирог. За обе щеки уплетает овсянку и сметает половину ягод с тарелки. А я радуюсь, ведь в день, когда Катю увезли в больницу, мы так и не смогли уговорить Ришу попить даже куриного бульона.
– Наелась?
– Да, спасибо.
– Готова ехать?
– Конечно!
Восторженно вскрикивает Маришка и неуклюже сползает со стула – грациозно спрыгивать ей пока не позволяет маленький рост. Уносится в спальню за рюкзаком и любимой пандой по имени Люси и нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пока я зашнуровываю кроссовки в коридоре.
Дарья к завтраку не спускается. Тем мне спокойней. Я не готов сейчас сталкиваться к ней лицом к лицу – после вчерашнего нужно поднять тему развода, а голова сейчас занята другим.
Зарубежным лекарством для отца, которое со дня на день должны доставить из Германии. Звонком следователя по вопросу кражи денег со счета фирмы. Поиском санатория для Катерины после того, как ее выпишут.
– Здравствуйте, мы к Сергею…
– Дмитриевичу. Помню. Добрый день. Проходите, он вас ждет.
Узнав нашу небольшую компанию, администратор, молоденькая девушка лет двадцати пяти, приветливо кивает и вносит соответствующую запись в электронный журнал. Вокруг чисто и комфортабельно – светло-бежевые оттенки радуют глаз, мягкие пуфы приглашают присесть посетителей, разлапые монстеры в горшках оживляют обстановку. Все-таки частную клинику не сравнить с государственной шарагой.
Чуткий уход. Заботливый персонал. Эффективная реабилитация. Отдельная уютная палата, где много пространства и света.
– Здравствуй, па.
– Привет, дедуль.
– Сережа, милый…
Проскользнув внутрь, мы без особой договоренности занимаем привычные места. Мама садится на стул возле больничной койки, мы с Маришкой застываем чуть поодаль.
– Ну, что такие кислые? Рано меня хоронить.
Папина речь чуть замедлена, но вполне разборчива. Голос поскрипывает, как несмазанная телега. Но и это можно считать счастьем – кто-то вообще учится говорить заново после инсульта.
– Как ты? – спрашиваем с мамой в унисон и, как по команде, растягиваем губы в улыбке.
Все еще сильно переживаем, но искренне верим, что самое худшее уже позади.
– Не дождетесь, – не растеряв своего фирменного сарказма, хмыкает отец и не может долго оставаться в стороне от внешнего мира. – Ну, как вы без меня? Рассказывайте. Как дела на фирме, сын?
– Потихоньку. Договор с Гординым вчера подписали.
– Мужик. Поздравляю.
– Спасибо.
– Как Ильина? Справляется.
– Да. Взял ее на место Степановой.
– Правильно. Когда я покупал компанию у Сербина, ты просил не увольнять Киру. Я тебя послушал и не пожалел о своем решении. Хорошая девочка. Старательная.
Одобрительно заключает отец и замолкает. Я тоже молчу и стараюсь не вспоминать о том, что когда-то мама с папой в два голоса убеждали меня, что нужно расстаться с этой «хорошей девочкой».
Ради Даши. Ради будущего сына. Ради семьи.
Глава 7
Кира
Субботу я посвящаю семье.
Помогаю папе полить цветы в палисаднике, закручиваю голубцы, замешиваю сметано-чесночный соус. С головой погружаюсь в домашние хлопоты и с неохотой отвечаю на мамины вопросы, от которых липкий пот струится вдоль позвоночника.
– Митя вчера уснул, тебя не дождался. Ты почему так поздно приехала?
– Сверхурочные нарисовались. Я же тебе написала.
Ощетиниваюсь, как маленький колючий еж. Не хочу вдаваться в подробности, а вот мама, наоборот, стремится вытащить все детали на свет.
– С Лебедевым.
– С Лебедевым. Ездили на встречу. Важный контракт заключили.
Отвечаю сухо и с удвоенным усердием принимаюсь распластывать фарш по капустному листу. Умалчиваю о том, что после переговоров мы с Никитой отправились в «Макдональдс», ели гамбургеры в салоне его дорогущей машины, а потом он отвез меня домой.
Наверное, я боюсь родительского осуждения. Или остерегаюсь неминуемых нравоучений, которые обязательно последуют, узнай мама, что мы с новоявленным боссом общаемся плотнее, чем того требует работа. А, может, я просто сама не понимаю, с какой стати я согласилась на Лебедевское предложение и не вызвала такси к офису Гордина, как только мы закончили с бумагами.
– Не смотри так. Мне премию обещали. Аванс скоро. Зарплату подняли.
– За красивые глаза?
– За вагон и маленькую тележку новых обязанностей.
Беззлобно пикируюсь с мамой и спешу поскорее закрыть опасную тему. Ставлю кастрюлю с идеальными голубцами на плиту и высовываюсь в окно, чтобы посмотреть, как Митя играет с соседскими близнецами. Изображает какие-то фигуры, замирает по команде и звонко смеется, когда одерживает верх.
В воздухе одуряюще пахнет сиренью. Теплый ветерок запутывается в волосах и проскальзывает в треугольный вырез белой домашней футболки. Да и спится здесь, чуть в стороне от шумного громкого города, на удивление, чудесно.
По крайней мере, утром воскресенья я поднимаюсь бодрая и наполненная энергией и даже не тороплюсь к зеркалу, чтобы замазать синяки под глазами. Их попросту там нет.
Надеваю длинное шифоновое платье пыльно-розового цвета, волосы собираю в небрежный пучок и оставляю одну прядь кокетливо завиваться. Губы едва трогаю блеском, мажу ресницы тушью и на этом заканчиваю с косметикой.
Сегодня я за естественность. За беззаботность. И за хорошее настроение.
Тем более, мой медвежонок уже переминается с ноги на ногу в коридоре, ведь я обещала ему квест, самокат и его любимое сливочное мороженое в рожке, покрытое карамельным сиропом.
– Привет, чемпион! Доброе утро, Кира.
Пунктуальный, Паша подъезжает к нашим воротам за десять минут до назначенного времени. Не сигналит и не вдавливает кнопку звонка до упора, терпеливо дожидаясь, пока мы с Митей выйдем.
У Павла безукоризненные манеры и хорошее воспитание. Он никогда не укоряет меня за опоздания, если они случаются. Никогда не обижается, если я по какой-то причине переношу встречи. И никогда не оставляет медвежонка без внимания.
Вот и сейчас Паша вручает Мите небольшой пластиковый контейнер с малиной и шоколадный батончик с орехами. Мне же перепадает картонный стаканчик с божественным кленовым латте и завернутый в бумажный пакет маффин.
– Я хотел купить букет, но потом вспомнил, что твой начальник сказал в пятницу, и передумал.
С нотками разочарования произносит Павел, но тут же маскирует их улыбкой, распахивая для нас с медвежонком двери серой «Субару». Не слишком скоростной, но такой же надежной, как сам Григорьев.
– Ты, правда, не любишь красные розы?
Спрашивает Паша, когда мы уже минуем половину пути до парка, и я успеваю расслабиться. Тарабанит пальцами по рулю и неожиданно резко подрезает «Порш», пытающийся перестроиться в другой ряд.
– Я всякие цветы люблю, Паш. Не бери в голову.
Шутливо отмахиваюсь от собеседника и отворачиваюсь, утыкаясь носом в стекло. Не хочу признаваться в том, что Никита прекрасно осведомлен о моих вкусах, но Григорьева вряд ли устраивает мое немногословное лавирование.
– Кира, мне показалось или вы с этим Лебедевым давно знакомы?
– Мы учились в одном университете. На разных специальностях.
– И Лебедев, конечно, был звездой курса?
– Ага. Заводилой. Капитаном сборной по хоккею. Ни одна вечеринка без него не обходилась.
– А ты была правильной девочкой?
– Не то чтобы правильной. Но на учебу никогда не забивала. Вовремя закрывала сессию, выступала на конференциях.
– И как вы вообще пересеклись?
– Случайно.
Пожимаю плечами и замолкаю. Не хочу посвящать Пашу в лишние подробности, а у самой перед глазами крутится та самая встреча с Никитой, после которой все пошло наперекосяк.
Чуть меньше восьми лет назад
– Кира! Салат и бургеры за восьмой столик. Живо! А не то нас с тобой с потрохами сожрут.
Кричит мне напарница, а я с сожалением отставляю стакан с водой, из которого едва успела отхлебнуть. Делаю глубокий вдох и с широкой улыбкой, приклеившейся к лицу, бегу обслуживать холеного мужчину в дизайнерском костюме и его элегантную спутницу.
Ума не приложу, как их занесло в наше второсортное заведение.
– Ваш заказ. Приятного аппетита.
Ловко расставляю тарелки, раскладываю столовые приборы и так же быстро исчезаю. До конца смены остается около двух часов, а у меня уже дико гудят ноги, и ноют руки. Подработка после дневных занятий – то еще удовольствие.
Но очень хочется сходить с девчонками на рок-концерт. Да и туфли новые на огромном каблуке тоже хочется. А вот дергать родителей по таким мелочам как-то стыдно.
– Если в этом месяце без залетов, будет нам премия. Не кисни.
Хлопает меня по плечу бармен Андрей и мешает в шейкере что-то ядрено-зеленое. Я же снова тянусь к воде, но попить не успеваю. В кафе вваливается шумная толпа накаченных парней и занимает столик, закрепленный за мной.
– Эх. Покой нам только снится.
Бормочу негромко себе под нос и хватаю блокнот с ручкой, готовясь записывать, внимать и зарабатывать чаевые. Открываю рот, чтобы выдать зазубренное приветствие, но не успеваю. Наталкиваюсь на хитрый прищур серо-стальных глаз и отчего-то теряюсь.
– Значит, так. Кира, верно? – самый наглый из бесшабашной компании парень пристально изучает имя на моем бейдже и многозначительно заламывает бровь. – Сейчас ты оставишь номер своего телефона. А завтра мы идем на свидание.
Русоволосый парень с очаровательной ямочкой на щеке высекает так уверенно, что я не сразу подбираю слова. Заливаюсь предательской краской и мну злосчастный блокнот.
– Вынуждена отклонить столь щедрое предложение, – прокашливаюсь, возвращая голосу утраченную твердость. Пытаюсь вернуться в рабочее русло. – Заказывать что-то будете?
– Будем, конечно.
Хмыкает все тот же заводила. И мне почему-то кажется, что он имеет в виду вовсе не картошку фри и свиные ребра.
Выслушиваю длинный список чужих «хочу» и кометой срываюсь с места. Прошу Лену со мной поменяться, но она наотрез отказывается обслуживать не первый раз тусующихся у нас парней.
– Даже если ты отдашь половину своей зарплаты – нет. Это же хоккеисты. Из твоего, кстати, универа. Нахальные, беспардонные, задиристые. Нет, нет и еще раз нет.
Обрадовав меня сомнительной перспективой, напарница скрывается в кухне, а я устало приваливаюсь к колонне у барной стойки. Не жду ничего хорошего от считающих себя хозяевами жизни спортсменов и стараюсь пропускать мимо ушей пошлые шуточки, которые то и дело несутся мне вслед.