Егерь. Заповедник

– Идите гулять, псы!

Псы радостно рвутся на волю и со всех ног уносятся в лес. А я иду проверить лодку, которую спускал на воду Глеб.

Лодка наполовину вытащена на причал. Корма низко сидит в воде.

Я вытаскиваю ее до конца – одной рукой это делать неудобно. Но я перекидываю цепь через плечо и наваливаюсь на нее телом.

Лодка выползает из воды.

Я берусь за борт и переворачиваю ее. Смола с плоского днища содрана, из-под нее виднеются доски.

Все же, придется смолить лодку заново.

*****

Охотники приехали под вечер.

К этому времени я уже успел заново ошкурить наждачной бумагой поврежденное дно лодки. Накрыл ее брезентом от возможного дождя. Досвистался собак и сварил им перловой каши, а себе – макароны с тушенкой. И даже поужинал, сидя прямо на берегу и любуясь темной водой озера.

После обеда поднялся небольшой ветер. Он разогнал облака, и из-за них выглянуло чистое небо. Даже солнце пару раз появлялось и исчезало.

Похоже, синоптики не ошиблись – на открытие охоты будет хорошая погода. Как и полагается на любой важный праздник.

*****

Старый “ПАЗик”, скрипя подвеской, съезжает с дороги. Подкатывает к навесу и останавливается возле моей машины.

Охотники высыпают наружу. Они весело переговариваются, тащат ружья и рюкзаки, набитые припасами, разминают затекшие за время долгой поездки ноги.

Их восемнадцать человек – куда больше, чем может вместить база.

Похоже, Тимофеев отправил ко мне всех желающих, не считая.

Я иду к ним.

Один из охотников узнает меня и с улыбкой идет навстречу. Я тоже помню его – Болотников, кажется, из Репино. Как его зовут?

Иван, вспоминаю я. А вот отчество вылетело из головы напрочь.

Зато я прекрасно помню, как он хотел забрать собак, когда они остались бесприютными после прежнего егеря. И ладно бы, собаки были нужны Болотникову для охоты. Нет, он их на шапки собирался пустить!

Любопытный Бойкий тоже подбегает к Болотникову. Обнюхивает его высокие сапоги, доверчиво тычется мордой в ладонь. Болотников треплет пса по холке и вдруг хватает за загривок, как будто проверяет густоту меха.

Меня захлестывает бешенство. Ладно, пес – он знать ничего не знает о человеческой подлости. Но я-то прекрасно понимаю, что за человек этот Болотников.

И чего это он вдруг приехал ко мне на охоту? Мало у охотничьего общества других баз?

– Здравствуйте, Андрей Иванович, – льстиво улыбается Болотников, показывая мелкие зубы. – А мы к вам на охоту, по старой памяти.

– По старой памяти? – не понимаю я.

– Ну, да. Я же сюда к Жмыхину каждую осень приезжал, забыли?

Жмыхин – это фамилия прежнего егеря. Он попался на продаже оружия, которое нашел в лесном немецком схроне после войны. Ну, и загремел надолго.

Жмыхин и меня пытался подставить – подбросил мне в дом гранату, чтобы отвести подозрение от себя. Гнилой был человек, нехороший.

И друзья у него немногим лучше.

– Да, теперь я вспомнил, – киваю я.

– Вы собачек-то продать не надумали? – спрашивает Болотников.

– Нет.

Я говорю это так резко, что Болотников пятится.

А я делаю шаг к нему.

– Напомните, как ваше имя-отчество?

– Иван Николаевич, – кося глазами, бормочет Болотников.

– Запомните, Иван Николаевич, мои собаки не продаются.

Я принюхиваюсь и чувствую сильный запах алкоголя.

– А почему от вас пахнет спиртным?

– Так в автобусе выпили за открытие охоты.

– Только вы, или кто-то еще?

– Компанией.

– Ясно, – киваю я и иду к остальным охотникам.

Они все с интересом смотрят на меня – обратили внимание на то, как резко я говорил с Болотниковым.

– Добрый вечер, – говорю я. – Меня зовут Андрей Иванович Синицын, я здешний егерь. Прошу всех сдать мне путевки.

Охотники послушно лезут в карманы, шуршат бланками охотничьих путевок. Я забираю бланки.

– Поставлю отметки и утром раздам обратно.

– Как утром? – непонимающе шумят охотники. – Почему утром?

– Потому что сегодня многие из вас в нетрезвом состоянии. Не скажу, что пьяные. Но ведь пили, так?

– Так праздник же! – возмущается кто-то.

– Понимаю, – говорю я. – И ничего не имею против. Но утром путевки получат только те, кто будет трезвым. Остальные могут отдыхать без стрельбы.

Охотники смущенно молчат. Пожилой водитель автобуса подходит ко мне.

– Андрей Иванович, можно тебя на минутку?

Мы с ним отходим в сторону.

– Неудобно получается, Андрей Иванович, – тихо говорит водитель. – Все же, открытие охоты. По традиции надо выпить. А тут – прямо комсомольская свадьба.

– Не перегибайте, – усмехаюсь я. – Выпейте, но в меру и с хорошей закуской. А потом ложитесь отдыхать. На рассвете я вас разбужу и выдам путевки.

– Так это другое дело! – обрадованно кивает водитель.

– Но учтите, кто переберет сверх меры – тому путевку не дам. Отправлю отсыпаться. Вы взрослые люди, должны понять.

– Да это мы понимаем. Я сам прослежу, чтобы никто лишнего не выпил.

– Вот, и хорошо.

Мы возвращаемся к остальным охотникам. Водитель автобуса шепчет им пару слов, и хмурые лица веселеют.

– А теперь давайте размещаться, – объявляю я. – К сожалению, на базе только двенадцать коек. Остальным придется ночевать в новых домиках – это дальше по берегу. Сами разберетесь, кто куда?

– А лодки там есть? – спрашивает кто-то.

Я качаю головой.

– Лодок тоже на всех не хватит. Я предупреждал об этом товарища Тимофеева. Но можно поохотиться вдоль берега речки, там тоже держатся утки. Или на своих лодках.

– А далеко домики?

– Километра два отсюда. Дороги туда нет, только тропинка. Придется идти пешком. Решайте сами, кто пойдет.

Глава 5

Охотники переглядываются – на ночь глядя топать два лишних километра с рюкзаками никому не хочется.

– А баня будет? – громко спрашивает Болотников. – Товарищ Жмыхин всегда для охотников баню топил!

– Если воды наносите, будет и баня, – киваю я. – Дров мне не жалко. Решайте быстрее, кто пойдет в новые домики – скоро стемнеет.

– А если мы пойдем, – не унимается Болотников, – то путевки сейчас отметите?

– Нет, – усмехаюсь я. – Принесу на рассвете.

– До чего же вы недоверчивый человек, Андрей Иванович! И охота вам попусту ноги трудить?

– Это моя работа. Кстати, пока вы не ушли. Тимофеев обещал мне передать лицензии на кабана, десять бланков. У кого они?

– А у меня.

Болотников торжествующе улыбается. Гордится оказанным ему доверием. Ну, и радуется возможности уколоть меня.

Я спокойно протягиваю руку.

– Дайте, пожалуйста!

– Конечно, Андрей Иванович! Вот, держите!

Он достает из кармана бланки лицензий и протягивает мне. Я пересчитываю бланки – их ровно десять.

Кое-кто из охотников понимающе улыбается.

– Людям вы не верите, – укоризненно говорит Болотников. – Не то, что товарищ Тимофеев! Ладно, мы пойдем в домики. Только вы уж нас не подведите – принесите путевки.

Я молчу – еще не хватало мне в чем-то убеждать Болотникова.

Он машет рукой кому-то из своей компании и взваливает на плечи рюкзак. В рюкзаке негромко звякает стекло.

– Огурцы это, в банках – криво усмехается Болотников, поймав мой взгляд. – Или проверить хотите, Андрей Иванович?

– Не хочу, – коротко отвечаю я.

И обращаюсь к тем, кто остается на основной базе.

– Размещайтесь по комнатам. На базе есть плитка, можно затопить печи. Хорошего отдыха!

Разместились охотники быстро – сказывался немалый опыт. Уже через десять минут они заняли койки и застелили газетами стол на улице. На газетах, как по волшебству, появились бутерброды, банки с тушенкой и килькой в томате, домашние огурцы и помидоры, крупно нарезанный ленинградский хлеб – круглый, темный, ароматный.

Ну, и водка, конечно. Но всего две бутылки – похоже, мужики всерьез восприняли мои слова.

Я усмехаюсь и иду смолить поврежденную лодку. Конечно, к завтрашнему утру она не будет полностью готова. Но пару дней поплавает, а потом вытащу ее на берег и переделаю снова. Зато у охотников будет на одну лодку больше.

Снова развожу огонь в обрезанной бочке. Сверху на два обрезка арматуры ставлю старый, проржавевший таз, а в него – ведро со смолой.

Пока смола разогревается, заново проверяю, как законопачены швы между досками. Наматываю остатки ветоши на палку – получается удобная кисть. Этой кистью я наношу горячую жидкую смолу на доски, тщательно промазывая швы. Пока смола не застыла, прохожу по швам деревянной лопаткой, втирая смолу в щели. А потом промазываю днище еще раз.

Ну, и хватит!

До утра смола подсохнет, и лодкой можно будет пользоваться.

Я мельком гляжу на небо, на котором сквозь облака проглядывает солнце, и решаю, что дождя сегодня не будет.

И тут слышу негромкий щелчок и замечаю какое-то движение в кустах неподалеку.

Я не сразу понимаю, что это. А потом вижу солнечный блик на стекле, и до меня доходит.

Кто-то, прячась в зарослях ивняка, фотографирует базу.

Я опускаю кисть в ведро со смолой и, не таясь, иду прямо к кустам.

Длинные верхушки кустов снова вздрагивают. Человек в серой штормовке с накинутым на голову капюшоном быстро уходит прочь от меня. Но потом остановился. Но вдруг останавливается, разворачивается ко мне лицом и отбрасывает капюшон.

Это Глеб. На его груди висит фотоаппарат. Не такой простенький, как моя любительская “Смена”, а профессиональный.

– Что ты здесь снимал? – спрашиваю я, подходя к нему.

Глеб отступает на шаг.

– А тебе какое дело? – с вызовом спрашивает он. – Что, фотоаппарат отнимешь? Ну, давай!

Он сжимает кулаки.

Я оборачиваюсь и быстрым взглядом окидываю базу. Ничего интересного там нет, кроме…

Кроме охотников, которые сидят за столом и непонимающе смотрят на нас. Некоторые держат в руках стопки.

И две злосчастные полупустые бутылки с водкой гордо красуются на виду.

– Зачем тебе это? – спрашиваю я Глеба.

– А что? Хочу и снимаю! Ты докажи, что я вас снимал! Просто птичку увидел, вот и все.

Глеб откровенно издевается.

Я недоуменно качаю головой. Этот взъерошенный пацан вызывает скорее жалость, чем злость.

– Дурак ты, Глеб, – откровенно говорю я. – За подлость человеку всегда прилетает. Частно раньше, чем он ожидает.

– От тебя что ли? – усмехается Глеб.

Я поворачиваюсь к нему спиной и молча иду к столу.

– И буду здесь снимать столько, сколько захочу! – кричит Глеб мне в спину.

Но когда я оглядываюсь, он уже быстро шагает прочь вдоль берега озера.

Наверное, сообразил, что охотники могут не удержаться и накостылять ему.

– Он нас сфотографировал, что ли? – с тревогой спрашивает один из охотников, когда я подошел.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Я вас предупреждал.

Настроение у всех портится. Непонятная угроза всегда тяготит.

– Ладно, давайте отдыхать, – хмуро говорит водитель автобуса. – Завтра рано вставать.

Охотники быстро прибирают со стола и расходятся. А я сижу и думаю, что затеял Глеб. Неужели он рискнет поднять скандал и принести свои снимки в газету? Зачем? Что это ему даст?

Конечно, пьянство у нас не поощряется. Ну, так и откровенно пьяных людей на его снимках не могло быть. А бутылки?

Ничего особенного.

Или он просто увидел удобный случай подействовать мне на нервы?

Хотя, заинтересованные чиновники вполне могут поднять показушный шум.

Ладно, у меня своих забот хватает. Отнимать у парня фотоаппарат я точно не побегу.

Я запираю собак, которые за целый день набегались по лесу, а сам иду в дом. Ставлю чайник и начинаю неторопливо отмечать охотничьи путевки.

Утки в этом году много.

Надо бы напомнить охотникам, чтобы не били лишнюю птицу. И стреляли только влет, а не на воде. Дробь от воды далеко рикошетит – это опасно для окружающих.

Конечно, эти правила все охотники знают назубок. Но напоминать надо, лишним это не бывает.

Собаки на улице лают, но не грозно, а лениво – для порядка. Я поднимаю голову от бумаг и смотрю в окошко, за которым уже сгущаются синие сумерки. Кто-то идет к дому, и этого человека мои псы хорошо знают.

Вот скрипят ступеньки, а затем кто-то стучит в дверь.

– Открыто! – громко говорю я, и дверь отворяется.

На пороге стоит Паша Вольнов, наш участковый. Он одет в серую милицейскую форму – это в лесу-то!

– Паша? – удивляюсь я. – Ты из Черемуховки? Что-то случилось?

А что еще можно подумать, когда к тебе поздно вечером является милиционер?

– Все в порядке, – улыбается Павел.

И почему-то краснеет.

– Ты меня в дом-то пустишь? Или за порогом оставишь?

– Проходи, – киваю я, уже понимая, зачем он пришел.

Похоже, Вера и в самом деле очень понравилась нашему участковому.

– Слушай, вечер такой хороший! – говорит Павел, снимая фуражку. – Над озером туман. И даже на гитаре где-то играют. Пойдем, пройдемся?

– А, пойдем! – киваю я.

В самом деле, я ведь обещал Кате сделать фотографии. А туман над озером – это красиво. Хотя, я был почти уверен, что снять что-то толковое на старенькую “Смену” у меня не получится.

Но почему не попробовать?

Я беру фотоаппарат и вместе с Павлом выхожу из дома. Вечер сегодня тихий – ветер совершенно успокоился. Чистое небо наполнилось глубокой синевой, а на западе золотым пламенем горит закат. Дальний лес на фоне полыхающего неба кажется черной зубчатой стеной.

Я делаю несколько снимков, отчетливо понимая, что черно-белая пленка не передаст и сотой доли этой красоты. Эх, где вы – цифровые камеры из далеких будущих времен? Вы появитесь еще нескоро – лет через двадцать с лишним.

Зато вот это умиротворяющее спокойствие исчезнет, сменится суетой, беготней за куском хлеба.

Я уверен, что не хочу променять одно на другое.

– Слушай, а почему от тебя смолой пахнет? – неожиданно спрашивает Павел. – Крышу чинил, что ли?

– Нет, – улыбаюсь я. – Лодку смолил.

Охотники уже угомонились. Только кто-то одиноко курит на крыльце базы – в сумерках виден огонек папиросы. Издалека, с другого берега озера еле слышно доносится звон гитары и тихие голоса. Слов песни не разобрать. Я понимаю только, что она не залихватски-веселая, а, скорее, задумчивая.

– Туристы? – спрашивает Павел.

– Ага, – киваю я. – Хочешь, сходим к ним?

– Ночь уже, – смущается Павел. – Напугаем ребят.

– Паша, ты шлепал сюда пешком через лес для того, чтобы теперь стесняться? – улыбаюсь я. – Гляди, упустишь девушку.

– Да ну тебя! – отмахивается Павел. – Я, вообще-то, автобусом до Сухого добрался. Это ты у нас любишь по лесам бегать, а я по дороге пришел.

Он потягивается, с улыбкой глядя вдаль – на темнеющий посреди озера лесистый островок.

– Хорошо у тебя здесь! А к туристам я завтра утром загляну.

– Завтра, так завтра, – соглашаюсь я. – Идем чай пить.

Мы возвращаемся в дом, и я снова подогреваю чайник. Насыпаю прямо в чашки хорошей индийской заварки, заливаю ее кипятком и накрываю щербатыми блюдцами, чтобы заварка лучше запрела.

– Есть хочешь? – спрашиваю я Павла. – У меня макароны с тушенкой остались.

Павел мотает головой.

– Не хочу. Ты завтра во сколько встаешь?

– Затемно. Разбужу охотников, потом схожу на вторую базу. Часам к восьми утра уже вернусь.

– Вот тогда и разбудишь меня, – весело улыбается Павел.

Я вешаю фотоаппарат на гвоздь и вспоминаю про неприятную историю с Глебом.

– Паша, мне твой совет нужен, – говорю я. – Помнишь того туриста с гитарой? Глеба?

– Это который на нас волком смотрел из-за Веры? Помню, конечно.

– Он сегодня приходил на базу с фотоаппаратом. А охотники как раз выпивали на улице, и он их сфотографировал.

– Зачем? – искренне не понимает Павел.

Ну, да. Сейчас не век сенсаций и сомнительных новостей. Люди еще не привыкли бесцеремонно совать нос в дела друг друга.

– Не знаю, зачем. Но он говорил, что числится корреспондентом в газете.

– Думаешь, он хочет отправить эти снимки в редакцию?

Я зажигаю керосиновую лампу и ставлю ее на стол. Пляшущий огонек освещает стол, а в углах кухни собирается густой сумрак.

Паша хмурится.

– В газете их, конечно, не напечатают. Но шум могут поднять. Ты есть на этих снимках?

– Нет, – отвечаю я. – Меня за столом не было.

– Все равно, история неприятная. А сам парень что сказал?

– Он сказал, что снимал птичку.

– Ты ему по уху не съездил?

– А смысл? – усмехаюсь я. – Не фотоаппарат же у него отбирать с пленкой.

– Правильно сделал, что не тронул его, – кивает Павел. – Хотя, жаль. Знаешь, давай-ка я утром с ним поговорю. Мне показалось, что долго хитрить и отпираться он не сможет – характер не позволит. Слишком вспыльчивый. Обязательно проговорится. Узнаем, что он задумал.

– Ты уверен? – спрашиваю я. – На тебя он тоже злится из-за Веры.

– Тем более, – твердо говорит Павел. – Все равно рано или поздно нам с ним придется поговорить откровенно. А чем раньше – тем лучше.

Я снимаю блюдца с кружек – с них на стол падают горячие капли испарины. Чай заварился отменно – он темно-коричневого цвета, а почти все чаинки разбухли и упали на дно.

– Вкусные пряники, – жуя, говорит Павел. – И свежие. А к нам в магазин такие не завозят. Охотники, что ли, угостили?

– Туристы, – улыбаюсь я. – Они у меня на базе от дождя прятались. Кстати, Вера про тебя спрашивала. Интересовалась, что ты за человек.

– И что ты сказал?

– Как есть, так и сказал, – смеюсь я.

– А она?

– А она попросила передать тебе записку.

Я достаю из кармана смятую бумажку и отдаю Павлу.

– Это ее номер телефона в Ленинграде. Так что…

Не закончив фразу, я многозначительно смотрю на Павла.

– Вот это да! – радостно улыбается Павел.

И тут же растерянно глядит на меня.

– И что мне теперь делать?

– Пригласить на свидание, – улыбаюсь я. – Паша, что ты как мальчишка? Чего ты растерялся?

– Ну, она же в Ленинграде живет, в институте учится. А я? Участковый в деревне.

– Откуда ты знаешь, что она из Ленинграда? Может, она точно из такой же деревни, а в Ленинград учиться приехала. И это телефон общежития. А ее фамилию я, между прочим, не спросил.

Я споласкиваю кружки под рукомойником и ставлю в сушилку.

– И вообще – какая разница? Захотите встречаться – найдете возможность.

– Тоже верно, – кивает Павел.

– Ладно, давай спать.

Я стелю ему на узком старом диване, а себе раскатываю на полу матрас. Спать остается всего часа четыре – и то, если, проснувшись, сразу выйти.

– Спокойной ночи, – говорю я Павлу и гашу керосиновую лампу.

Укрываюсь колючим шерстяным одеялом, закидываю руки за голову и смотрю в темноту.

Путевки я отметил.

Охотников встретил и разместил.

Лодки готовы.

Можно и поспать.

В последний момент я вспоминаю про будильник. Наощупь нахожу его в темноте, выставляю слабо светящуюся стрелку на половину четвертого и с треском проворачиваю ключ, заводя пружину. Ставлю будильник рядом с собой на пол, чтобы сразу дотянуться.

Потом закрываю глаза, расслабляюсь и проваливаюсь в уютную темноту.

Мысли еще крутятся в голове, но почти сразу уплывают далеко-далеко.

А через два часа над озером начинают грохотать далекие выстрелы.

Глава 6

Бах!

Бах!

Два выстрела почти сливаются в один.

На улице тревожно лают собаки.

Я с трудом выныриваю из сна, открываю глаза и вижу белеющий в темноте потолок.

Бах!

Бах!

Эхо выстрелов гулко и мощно катится над водой.

Павел, скрипнув пружинами дивана, поднимает голову.

– Что это? – сонно спрашивает он.

Я вскакиваю и в одних трусах выбегаю на крыльцо, забыв закрыть за собой дверь.

Бойкий радостно лает, увидев меня. Серко тоже присоединяется к приятелю – гавкает пару раз басом, лениво и сипло.

Выстрелы не тревожат собак – мои псы к ним давно привыкли.

– Тихо! – говорю я псам.

Сырая темнота кладет мне на плечи холодные ладони. Ежась от холода, я напряженно прислушиваюсь.

– Фьюить! —слышится легкий свист крыльев.

Над головой, невидимые в ночном небе, пролетают утки.

Бах! Бах!

Стреляют на второй базе. Туда вечером ушел Болотников со своими приятелями.

Я зло стискиваю кулаки.

Павел выходит на крыльцо следом за мной.

– Что это, Андрюха? – снова спрашивает он. – Уже охота началась? В темноте?

Августовская ночь еще и не думает заканчиваться. Небо на востоке только-только начало светлеть – до рассвета часа полтора.

Бах!

Бах!

– Нет, Паша, – говорю я участковому. – Это несколько пьяных уродов хреново расслышали мое предупреждение.

– Пьяные? – хмурится Павел. – С оружием?

– Вот именно, – киваю я. – И палят в темноте неизвестно куда.

Я возвращаюсь в дом. Наклоняюсь над жестяным рукомойником и плещу себе в лицо холодной водой. Потом начинаю одеваться.

– Я пойду с тобой, – решительно заявляет Павел.

Смешно прыгая на одной ноге, он натягивает форменные милицейские брюки.

– Спасибо, Паша! – киваю я. – Ты очень вовремя появился.

Бах! Бах!

– Фонарь у тебя есть? – спрашивает Павел.

– Да.

Не зажигая лампу, я нашариваю на полке жестяной электрический фонарик на трех круглых батарейках. Сдвигаю вперед кнопку, и темноту комнаты прорезает яркий луч света.

Батарейки почти новые, я недавно купил их в райцентре.

Я отдаю фонарик Павлу. Хлопаю себя по карману куртки, проверяя – на месте ли жесткий прямоугольник удостоверения. Перебрасываю через плечо кожаную планшетку с бланками протоколов. На другое плечо – патронташ.

– Сейчас мы этих стрелков возьмем в оборот.

Павел торопливо застегивает ремень с кобурой.

Я привычными движениями собираю ружье. Защелкиваю цевье, и тут мой взгляд падает на бланки путевок.

– Черт! Паша, подожди минуту!

Я сгребаю путевки со стола.

– Я готов, – говорит Павел.

Бах!

Бах!

Они что, полные рюкзаки патронов с собой привезли?

С путевками в руках я быстро иду к домику базы. В окнах уже горит свет, мелькали тени – выстрелы разбудили охотников.

Поднявшись на крыльцо, я нос к носу сталкиваюсь с водителем автобуса – он выходит в майке и сатиновых трусах до колен. К углу его рта прилипла незажженная папироса.

– Что там, Андрей Иванович? – увидев меня, спрашивает водитель.

– Ваш приятель Болотников со своими дружками развлекается стрельбой.

– Да какой он мне приятель? – обиженно говорит водитель.

– Извините, – морщусь я. – Вырвалось. Как вас зовут?

– Василий. Василий Алексеевич.

Водитель автобуса протягивает мне крепкую ладонь.

Бах! Бах!

– Василий Алексеевич, я сейчас туда, – говорю я. – Надо угомонить этих стрелков. Останетесь за старшего?

Я протягиваю ему путевки.

– Вот. Все отметки я поставил, можете охотиться. Ключи от лодок – в бане, они висят на стене слева. Баня не заперта. Весла возьмите в сарае.

– Хорошо, Андрей Иванович, – кивает водитель. – Может, вам помощь нужна?

Тут он видит Павла в милицейской форме и удивленно умолкает.

– Спасибо, помощь не нужна, – отказываюсь я. – Охотьтесь, отдыхайте. А мы разберемся. Напоминаю – стрелять только влет, сидячих уток не бить…

– Норму добычи не превышать, – понятливо кивает водитель. – Все будет в порядке, Андрей Иванович, я прослежу. Не беспокойтесь.

– Спасибо, Василий Алексеевич!

Я поворачиваюсь к Павлу.

– Идем, Паша!

Мы спешим по тропинке вдоль берега озера. Слева поблескивает темная вода. Корни сосен предательски лезут под ноги. Павел спотыкается и чуть не падает.

– Черт! – глухо ругается он сквозь зубы.

– У тебя же фонарик есть, – напоминаю я. – Посвети.

– Не надо, спугнем, – отвечает Павел. – Надо их за стрельбой застукать, тогда точно не отвертятся.

Я согласен с Павлом. Я не хочу слушать оправдания и увертки. Хочу взять хулиганов с поличным и припереть к стенке.

Меня разбирает азарт.

Бах!

Бах!

Мы шагаем быстро и добираемся до домиков у речки минут за двадцать. Выстрелы все это время не умолкают – так и звучат с неравными промежутками все ближе и ближе.

Утки уже носятся над озером стаями – они тоже не могут понять, что происходит.

– Куда они палят? – удивляется Павел. – И как патронов не жалко?

Бах!

Дробинки свистят прямо над нашими головами, сухо щелкают по стволам деревьев. Мне на лицо падает ветка, срезанная дробинкой.

Черт!

Я хватаю Павла за рукав и тащу в сторону с линии огня.

– Они охренели, что ли? – сиплым шепотом спрашивает меня участковый.

Да, так и есть.

Охренели, по-другому не скажешь.

Мы заходим с другой стороны. Перебегая от дерева к дереву, добираемся до задней стены ближнего домика и выглядываем из-за нее.