В интересах государства. Аудиториум. Часть 1

Примерно так она вела себя в ночь нашего знакомства, когда гонялась за мной по лесу и закидывала «Косами». Тогда я списал это странное поведение на желание меня напугать или поразить, потому что с тех пор ничего подобного Матильда не отмачивала.

И вот сегодня, кажется, снова оно… Впору было начать думать о тайном ночном визите Радаманта.

– А ты сам водить умеешь, Михаил? – баронесса лихо вписалась в крутой поворот так, что у меня тошнота подкатила к горлу.

– Умею.

Ещё на первом курсе я сдал на права с первого раза и очень этим гордился. Без взяток и знакомств, все сам. Спасибо безлимитным покатушкам на дедовской древней «девятке». Этому вишневому инжекторному зубилу давно было впору окончить дни на разборке, но дед все никак не желал расставаться с материальным воплощением «лихих девяностых». Дорожил как памятью о вольной зрелости.

А я что? Как посадили за руль в десять лет, так и поехал – ноги едва до педалей доставали. Катался в деревне, все больше по проселочным дорогам, чтобы не влететь на штраф и деда не подставить. Зато в автошколе осталось только отработать эстакаду – остальные парковки, заезды в боксы и развороты я уже умел делать с закрытыми глазами. Жаль, на мотоцикле ездить так и не научился, а ведь были планы…

– Хорошо водишь? – уточнила Матильда.

– Вполне сносно для своего возраста.

Наставница припарковалась на обочине и заглушила двигатель.

– Тогда давай, – она ударила пальцем по рулю. – Садись на водительское. Покажи, что умеешь.

Я удивленно вытаращился на неё.

– Матильда, что вы? Я несовершеннолетний, у меня нет водительского удостоверения, я не сдавал экзамен…

Она лишь легкомысленно отмахнулась.

– Брось. Вся аристократия умеет водить уже к шестнадцати годам. Как раньше всех поголовно обучали верховой езде, так сейчас прививают любовь к дорогим автомобилям. Все всё прекрасно знают и понимают. Даже сотрудники дорожных патрулей. Вот и я хочу понять, насколько хорошо ты обучен вождению.

– От этого что, тоже зависит поступление в Аудиториум? – съязвил я.

– Нет. Но навык крайне полезный. Хватит пререкаться – вперед.

Я вышел из авто и с опасением уставился на хищную морду немецкого монстра. Не знаю, сколько лошадей было в двигателе, но даже сам внешний вид «немца» вопил о том, что тачка была с характером. Еще и старомодная механика. Интересно, там хотя бы гидроусилитель был предусмотрен?

Матильда тем временем закурила.

– Ну, Михаил, чего ждешь?

– Осматриваюсь. Никогда на таких не ездил. У меня был опыт с авто попроще. Гораздо проще.

– Все не так страшно. Леня – тот еще зверь, конечно, но тяжелый и устойчивый. Передач пять. Механика, разумеется. Ничего нового. Наоборот, Ленечка, – баронесса ласково погладила капот автомобиля, – безнадежно морально устарел. Но я все равно его безмерно люблю.

– Вы называете автомобиль Леней? – прыснул я.

Матильда пожала плечами.

– А что? Питомцам ведь дают клички, вот и я нарекла своих красавцев. У такой техники есть душа, Миш. Они все-е-е чувствуют.

Интересно, как она назвала тот хиппимобиль, на котором мы ездили на Полигон?

Матильда послала тачке воздушный поцелуй, и я снова усомнился в ее адекватности. Черт, с наставницей явно было что-то не то. Ну, не в себе дама – как пить дать. Понять бы еще, с чем это было связано.

– Ключи в зажигании, – напомнила наставница. – Приступай.

Она спрятала окурок в карманной пепельнице и уселась на пассажирское сидение. А я, трижды глубоко вдохнув и выдохнув, занял место водителя.

Ну, призрак вишневой дедовой девятки, помогай. Руки должны помнить…

Так, сперва настроить зеркала, завестись… «Немец» ответил низким, почти животным урчанием.

Я поставил ноги на педали, положил левую руку на руль и снял машину с ручника.

Педаль сцепления оказалась тугой, а вот тормоз отзывался очень легко. И хорошо – так безопаснее. Передачи располагались в немного непривычном порядке, и мне пришлось то и дело коситься на рычаг.

– Смелее! – весело подбадривала Матильда. – Пока все правильно.

Оглянувшись по сторонам, я осторожно выехал на трассу. Мы были уже далеко за городом – почти добрались до Ириновки.

– Ну что ты так робко? – недовольно скривилась баронесса. – Вижу ведь, что умеешь. Не жадничай, прокати наставницу с ветерком.

– Скоро будет населенный пункт, – хмуро отозвался я, пытаясь совладать с этим тяжелым чудовищем. – А здесь часто скот гоняют с поля на поле. Уже не сезон, но лучше перестраховаться.

Матильда улыбнулась.

– Молодец.

Гнать не хотелось, да и «немец» ворчал мотором ровно, размеренно, словно и сам не был настроен на большие гонки. Матильда слегка заскучала, но я ловил ее внимательные взгляды – следила, контролировала.

Лишь раз, когда мы покинули деревню, я позволил себе разогнаться выше ста километров.

– У-у-ух! – воскликнул я, когда двигатель зарокотал громче. При этом машина шла так мягко, словно летела над землей.

Матильда довольно осклабилась.

– Во-о-от, теперь ты понимаешь.

– Красавец, конечно.

– А то. Старичок, но зато каков. У меня его каждый сезон выкупить пытаются. Не отдам ни за какие деньги.

Ещё бы. Я бы и сам ни за что с таким монстром не расстался. Правда, с непривычки начал быстро уставать. И водить отвык, и автомобиль все же оказался слишком тяжелым и сложным в управлении.

Матильда весело рассмеялась, когда я заложил вираж на повороте. Кажется, мне начало передаваться ее беспричинное безумие.

Но, увидев очертания домиков Ириновки, я сбавил скорость до разрешенной. Впереди вырос указатель на усадьбу, и показались голые деревья аллеи.

– Что с вами сегодня? – осторожно спросил я, поворачивая на дорогу к усадьбе.

– В смысле?

– Вы сегодня как-то веселее обыкновенного, ваше благородие. И, признаюсь, это меня немного беспокоит.

Матильда отмахнулась.

– Все в порядке. Все как обычно. Все прекрасно!

Нет. С ней точно что-то было не так. Происходи все в моем родном мире, я бы подумал, что тетя Мотя с утра пораньше закинулась чем-то из перечня запрещенных к продаже веществ. Иначе как объяснить эти перемены?

Припарковавшись напротив парадной лестницы, я заглушил мотор и шумно выдохнул. Фу-у-ух. Нет, кажется, кататься на таких автомобилях мне пока рановато. Вроде и справился, но тут скорее просто повезло. Могли бы и в кювет улететь.

Двери дома распахнулись, и навстречу нам вышел Егор. Лакей открыл Матильде дверь и поклонился.

– Добро пожаловать домой, Михаил Николаевич. Матильда Карловна, рады вас приветствовать в усадьбе Соколовых.

Баронесса кокетливо улыбнулась и подхватила сумочку.

– Благодарю, Егорушка. Скажи, Татьяна Константиновна уже готова нас принять?

Лакей почтительно кивнул.

– Конечно, ваше благородие. Пожалуйте в дом, их сиятельства приглашают вас отдохнуть за чаем с дороги.

Я отдал ключи от машины Егору, и тот повел нас в дом. Не успели мы снять верхнюю одежду, как нас тут же вышла поприветствовать Оля. Сестра носила траур, но улыбнулась, увидев нас.

– Здравствуй, Мелкая, – я аккуратно обнял ее и чмокнул в макушку. – Как вы тут?

– В порядке, – она обернулась к Матильде, взяла ее руки в свои и тепло поприветствовала. – Ну, господа, пожалуйте в столовую. Будем чаевничать.

– Оля, мы ведь по делу… – напомнил я. – Не стоило устраивать пир.

– Пира и не будет. Но пока вы с бабушкой будете общаться, я развлеку Матильду Карловну.

Наставница обворожительно улыбнулась.

– Твоя сестра – просто прелесть, – шепнула она мне на ухо. – Нужно начать выводить ее в свет. Уверена, достойные кандидаты на ее руку и сердце найдутся. Быть может, даже из крепких одаренных семей…

– Давайте об этом потом, – нахмурился я.

Проблемы нужно решать по мере поступления. Хотя неопределенность судьбы Оли меня тоже беспокоила. Приближался возраст, когда ей следовало блистать на первых балах, а наша семья… Словом, тут сперва придется мне поднапрячься.

В столовой пахло чем-то пленительно-кондитерским. Не то чтобы я голову терял от тортов и пирожных, но этот аромат манил. Бабушка восседала на резном стуле с высокой спинкой и походила на средневековую герцогиню, каких описывали писатели прошлых веков. Седая как лунь, но с идеальной высокой прической. В длинном строгом платье до пола и черном пуховом платке. Из украшений только жемчужная нить и серьги с черными камнями – все по требованиям траура. Увидев нас, она взялась за трость и хотела приподняться.

– Сиди, бабуль! – я подошел к ней и обнял. – Как ты себя чувствуешь?

– Как восьмидесятилетняя развалина, мон шери. Как еще я должна себя чувствовать? – проворчала она, но наградила Матильду любезной улыбкой. – Ваше благородие, благодарю за скорое прибытие.

Сестра позвонила в колокольчик, и слуги принесли самовар. Начищенный, блестящий пузатыми медными боками – этот антиквариат доставали только для приема гостей в русском стиле.

– Оленька, душечка, займи пока нашу гостью, – бабушка поднялась, опираясь на трость с массивным набалдашником, и кивнула мне. – Нам с Мишенькой нужно побеседовать приватно.

Оля кивнула и тут же принялась потчевать Матильду выпечкой и ароматным чаем. Мы же с бабушкой вышли. Я подал ей руку, и она с готовностью оперлась.

– Бедное дитя, – едва слышно проговорила она, когда мы вышли в холл. – Такая молодая, а со столь неприятным недугом…

– О чем ты, Ба? – не понял я.

– О ее благородии. Такое роковое и трагическое невезение…

– Все еще не понимаю. Объясни, пожалуйста.

– Та ее ментальная травма, – перешла на шепот бабушка. – Ты же видишь, что с ней творится? Ее душу расщепило надвое после того инцидента. Была одна Матильдочка – а стало две души, что сменяют друг друга в одной оболочке. Два характера, два нрава. Такой дисбаланс, такая нестабильность… Ох, Господи, помилуй…

Я инстинктивно обернулся в сторону столовой. Так вот, значит, что происходило с моей наставницей? Расщепило душу? В моем мире психиатры наверняка назвали бы это биполярным расстройством.

Да уж, вот и попадайся после этого менталистам.

– Откуда ты это знаешь? – тихо спросил я, помогая бабушке надеть пальто. – Матильда не распространяется о том случае.

Бабушка печально улыбнулась.

– Мне не нужно читать сводки, чтобы увидеть душевную травму, мон шери. Достаточно просто посмотреть на человека.

Память прежнего Миши не подкинула ничего важного по теме. А что я вообще знал о бабушке, кроме того, что она преданно работала на благо нашего рода вот уже шесть десятков лет? Она происходила из семьи польских графов Лендовских. Лендовские тоже отличились под Константинополем и получили Осколок. Но род их угас по прямой линии, и Осколок перешел младшей, краковской, ветви. А бабушка после замужества за моим дедом была отсечена от своего рода и перешла в наш. Таков закон. Жена всегда принадлежит роду мужа.

Но что она принесла с собой? Какие таланты? Почему прежний Миша ничего об этом не помнил?

– Идем, Мишенька, – бабушка указала на дверь. – Прогуляемся, и ты расскажешь мне о своей беде.

Мы вышли, я помог ей спуститься по лестнице.

– Пойдем к дубу, – распорядилась она.

Я с сомнением взглянул на ее трость.

– Идти далековато. Не устанешь?

– Так нужно, мон шери. Идем к дубу. Рассказывай.

От нее можно было не утаивать – в конце концов, именно она затащила меня в этот мир. Поэтому я рассказал ей обо всех злоключениях, связанных с применением силы из родового источника. И о случае с Ирэн, и о вчерашнем попадании под прицел Тайного отделения.

– Словом, я начинаю сам себя опасаться, Ба, – закончил я, когда мы почти подошли к дубу. – Может, Род ошибся, и я не самый сильный дух?

– Род никогда не ошибается, Мишенька, – покачала головой Ба. – Мы лишь воззвали к нему, а он сам выбрал тебя. Из всех духов, связанных с нашим родом во всех мирах, он выбрал именно тебя.

– Но почему?

– Потому что Род посчитал, что ты справишься лучше всех.

Я почесал пятерней макушку.

– И все равно верится с трудом. Я ведь у себя был… Никем.

– У тебя доброе сердце и смелая душа, Мишенька. Род посчитал, что ты заслужил второй шанс. Но у всякой награды есть цена. Поэтому тебе надлежит вынести весь тот груз, что на тебя падет.

– Это я понимаю. Но почему не получается удержать силу под контролем?

– Потому что тебе что-то мешает. И мы должны понять, что именно. Или кто.

Мы подошли к корням дуба. Бабушка отпустила руку, шагнула вперед и поклонилась до земли.

– Приветствую тебя, могучее древо, – нараспев проговорила она. – Выслушай своих потомков, Род, и помоги.

Она обернулась, вскинула седые брови и едва заметным жестом поманила меня вперед. Я тоже вышел и поклонился, повторив ее слова. Бабушка удовлетворенно улыбнулась.

– Не жалей почтения для родового древа, Михаил. Никогда не жалей. Род сильнее и крепче, когда его чтут, помнят и возносят хвалу. Дела – хорошо, но и слово доброе лишним не будет. Понял?

– Да, бабуль.

Она отступила на шаг и плотнее замотала пуховый платок.

– А теперь прикоснись к древу и задай ему вопрос. Пусть Род ответит и покажет тебе то, что должно.

– А ты?

– Я помогу тебе. Провести по самому древу и лабиринтам Рода не смогу – это ты должен сам. Я останусь здесь, поддерживая твою силу. Прикоснись к коре – войди в поток, Мишенька. И не бойся. Ничего не бойся, что бы ты там ни увидел.

Я кивнул и медленно приблизился к дубу. Сейчас его сила обрушилась на меня еще даже до того, как я дотронулся до старой коры. Меня окатила волна необузданной мощи – но волна родная, знакомая.

Закрыв глаза, я обнял ствол обеими руками и прижался к дереву так тесно, как только смог. Не знаю, почему, но мне захотелось сделать это именно так – словно силу, что была внутри меня, притягивало магнитом к той, что текла в дубе.

Сначала в глазах все потемнело, но секундой позже я увидел знакомый белый свет. Он охватил меня, поглотил всего, и я словно провалился в океан концентрированной силы, растворился в нем, теряя телесную оболочку. Так высвобождался дух – мой чистый дух, свободный от воспоминаний. Но теперь я себя ощущал. Осознавал, помнил, кем я являлся и зачем пришел.

– Род, помоги мне, – обратился я, и мой голос звучал странным эхом. – Помоги мне совладать с той силой, что дарована.

Я поплыл вперед сквозь молочно-белый туман, а сверху сверкала звезда, которую я уже когда-то видел. Я искал белое дерево, по ветвям которого мог забраться наверх, приблизиться к пылающему шару…

Но что-то перегородило мне дорогу. Силуэт, фигура, подобная тем полупрозрачным духам, которых я видел в прошлый раз. Но он был здесь единственным, больше никого я не увидел. Ни других духов, ни даже древа.

Силуэт поплыл мне навстречу и завис передо мной. А затем начал изменяться, становиться плотнее, терять прозрачность. Голова обрела форму, начали проступать черты лица…

И на меня уставился горящими ненавистью глазами прежний Михаил.

– Самозванец, – прошипел дух.

Глава 5

Дух окончательно обрел плотность. Казалось, можно протянуть руку, дотронуться – и почувствовать его. Но я не стал. Судя по всему, мне сейчас здесь были не рады.

– Чего обзываешься? – ответил я, глядя на лицо духа прежнего Миши.

Шизофрения какая-то, словно говоришь с зеркалом, только зеркало не копирует твои жесты, а живет собственной жизнью.

– Ты украл у меня… все!

Я пожал несуществующими плечами.

– Не то чтобы я сильно этого хотел. И если уж говорить начистоту, то все, что с нами произошло – дело рук твоих отца и бабушки. Это их решение. Они провели ритуал, воззвали к Роду… И, к слову, теперь у меня оказалось до чертиков проблем после этой их инициативы.

Дух отступил на шаг – если в этом молочно-белом пространстве вообще можно было оперировать понятием «расстояние». Изменился в лице – лик прежнего Миши стал скорбным, но в то же время в нем отчетливо считывалась даже не злость – ярость.

– Я знаю, что это они со мной сделали! – дрожа от обиды, крикнул он. – Но они не понимали, на что меня обрекли! Я… Я не могу их за это простить. Ни их, ни тебя.

Ну, начинается…

– А я-то здесь при чем? – ответил я. – Меня Род выбрал. Так себе лотерейный билетик, скажу тебе. Ибо проблем у твоей семьи порядочно. Но раз уж меня насильно воткнули в твое тело, надо барахтаться. К слову, старшим родичам досталось за тот ритуал так, что я теперь должен горбатиться на Тайное отделение и рисковать собственной задницей ради призрачного шанса исправить то, что натворил твой прадедушка, – я сам не заметил, как начал распаляться, выплескивая все то раздражение, что копилось во мне с момента пробуждения в чужом мире. – Тьфу ты, блин. Не уважаемый графский род, а букет проблем!

Но дух словно меня не слышал. Он смотрел куда-то сквозь меня, и было видно, что у него с трудом получалось оставаться собранным, плотным, непрозрачным.

– Они… Они убили меня, – с горечью прошептал он. – Убили собственного сына. А я ничего не сделал, чтобы заслужить такое наказание!

– Уверен, они думали, что все будет не так. И технически – тебя не убили. Иначе Род бы этого не одобрил.

– А как? – Дух наконец-то смог на мне сфокусироваться и посмотрел прямо в глаза. Вместо зрачков у него горели две светящиеся точки. – Они запороли ритуал, и теперь из-за них я здесь! Болтаюсь между старым телом и… не знаю, чем-то, не имея возможности ни вернуться, ни отправиться дальше! Один в этой бесконечной пустоте… Что я им сделал? Я ведь никогда серьезно не грешил. Вел себя тише воды ниже травы, старался выполнять все, чего от меня требовали. Ведь все надежды были на Петра: он – с девятым рангом, он – самый сильный, он – надежда всей семьи. Всегда только и разговоров было, что о Петре-наследнике да об Оле – девице на выданье. А я… Я бы и хотел себя проявить, да кто мне дал?

Он рассказывал это с такой болью, с таким сожалением, что я действительно начал сочувствовать своему предшественнику. Только была в его рассказе одна деталь, которая наверняка и обосновала решение старших членов семьи.

Прежний Миша не проявлял инициативы. Ждал, когда ему велят, предложат или попросят. Провел годы в ожидании шанса и к своим почти восемнадцати годам так и остался ждуном. Быть может, выживи старший брат, на это никто не обратил бы внимания. Миша получил бы высшее образование, затем какую-нибудь скромную, но стабильную должность…

Но смерть старшего брата превратила этого слабовольного Мишу в наследника. А с учетом положения, в котором оказалась семья, это было равносильно медленному самоубийству всего рода.

Как странно, что я и сам сейчас мыслил совершенно иными категориями. Как наследник, хотя, казалось, до конца не был внутренне к этому готов. Но голова уже работала иначе. Видимо, Род все же знал обо мне что-то такое, чего я и сам о себе не представлял…

И все же помочь парню хотелось. Да, он был слаб. Да, явно не подходил для той участи, что внезапно оказалась ему уготована. Но он не сделал ничего, чтобы заслужить такое беспокойное и мерзкое существование.

– Я здесь оказался потому, что не могу как следует контролировать родовую силу. Значит, ты причина? – предположил я. Ведь просьбу к Роду я озвучил вполне четко.

Дух пожал белыми плечами.

– Я не знаю. Знаю только, что здесь я не на своем месте.

– Раз ты это знаешь, выходит, так оно и есть, – видя, что дух был одержим болью и скорбью и не пытался на меня напасть, я решил проявить дружелюбие. – Назад тебя вернуть не выйдет – я уже спрашивал. И мне никак не вернуться. Но я согласен, что ты оказался в ужасной ситуации, и хочу помочь тебе упокоиться. Как мы можем это сделать?

– Я… Я не знаю.

Возможно, это было проверкой. Или испытанием. Я не мог понять, почему Род это допустил – ведь прежний Миша действительно ничем не провинился перед семьей. А то, что характером не вышел – так тут, извините, никогда не угадаешь. Может, дело было в том, что сам процесс был неестественным? Ведь ритуал, который провели отец и бабушка, серьезно вмешивался в структуру Рода.

Насколько я понял, умершие члены семьи становились духами и отправлялись в Род, встраивались в его энергоинформационную структуру, добавляли свои знания в общий поток, становились единым целым и, быть может, даже получали собственный листик на том белом древе. Отчего-то мне думалось, что белое древо служило неким визуальным воплощением структуры Рода.

А тут получалось, что Мишу насильно выпихнули из еще живого тела и заменили на мой дух. И, видимо, по соображениям старшей родни, дух прежнего Миши должен был безболезненно отделиться от тела и соединиться с Родом, чтобы потом, быть может, возродиться в одном из потомков или остаться в потоке навсегда.

Но что-то пошло не так…

Зато теперь я начал понимать, почему манипуляции с родом запретили на законодательном уровне. Не умеешь – не берись. А умельцев, судя по всему, осталось мало.

– Миша, – дух вздрогнул, когда я позвал его по имени. – Ты сказал, что отец и бабушка сделали что-то неправильное в ритуале. Получается, поэтому ты здесь застрял. Я могу что-нибудь исправить, чтобы ты отправился дальше?

– Я не знаю. У меня же память почти стерлась и угасает все сильнее. У меня потихоньку отнимают память и отдают тебе… Не знаю, сколько времени прошло, но когда я пытаюсь что-нибудь вспомнить, получается все реже… Боюсь, я так совсем исчезну…

Вот как, оказывается, это работало. Действительно, очень жестоко. Похоже на пытку. Правда, отец-то наверняка думал, что возвращал мне память из общего родового потока. А на деле он пытал душу родного сына. Твою же мать.

– Может, осталось какое-то воспоминание, которое никак не уходит? Или ты за что-то отчаянно держишься? – предположил я. – Должна же быть причина, по которой ты не можешь уйти отсюда.

– Я знаю, что ритуал не исправить, – тихо ответил дух. – Не знаю, откуда, просто… Просто знаю – и все. И я хочу обратно. Очень хочу. Я хочу к семье, к родным!

– Обратно никак не получится. Прости.

– Хорошо сказать «прости»! – взвыл дух. – Не могу! Они меня обидели. Они меня изгнали! Почему? За что?

Прежний Миша сорвался почти на рыдания, и эта боль передалась мне. Отчаяние. Бесконечное одиночество. Тревога и печаль. Более того, дух казался мне младше, почти ребенком. Такая проекция в моей голове или он действительно ощущал себя мальчишкой?

– Потому что ты просто не подходил, – спокойно ответил я. – А сейчас нужно придумать, что с тобой делать.

Может, причина таилась как раз в обиде? Этот неупокоенный дух чем-то напоминал мне призрака из легенд. Невинно убиенный бродит по пустым залам древнего замка в поисках своих мучителей, гремит цепями и скрипит половицами, желая возмездия… С такими справлялись либо путем экзорцизма, либо путем исполнения воли привидений. Ну, по крайней мере, страшилки так гласили.

А что если я попробую упокоить этого духа? Но не экзорцизмом, разумеется, а при помощи того, что было мне доступно.

– Миш, – я протянул ему руку. – Ты сказал, что хочешь к родным. Возможно, я смогу это устроить. Хочешь увидеть маму и Петра? Если я скажу, что ты можешь с ними соединиться, это тебя утешит?

– Но они же умерли…

– Так и ты уже не особо и живой, – отозвался я. – Точнее, живой, но в другой форме. Нематериальной. Но ведь и твои умершие предки стали духами. И мама, и брат, и дедушка… И даже дядя Андрей. Правда, с ним вы не сможете повидаться: его отсекли от рода. Ты ведь скучаешь по ним?

– Да, конечно, – смущенно ответил неупокоенный. – Но как мы…

– Если я пообещаю поискать их вместе с тобой и провожу тебя к ним, ты сможешь перестать думать о возвращении в свое физическое тело? Ведь обратно в тело пути нет, а там, с Родом, ты больше никогда не будешь одинок. Встретишься с родными, соединишься с силой, станешь ее частью… Ты просто станешь другим, примешь иную форму. Но ты будешь с родными – со всеми, кого любил. Ты и сам станешь той силой, что будет помогать потомкам. Оберегать и охранять. Тебя станут почитать, и ты обретешь еще больше силы – пусть и в другой форме. Но это хороший исход, – уговаривал, словно баюкал я. – И мало кому доступен, но наш Род силен и древен. Будет здорово, если ты укрепишь его.

Дух глядел на меня с недоверием.

– Откуда ты все это знаешь?

– Что-то рассказали, что-то понял сам, соприкоснувшись с Родом.

Во что-то из этого мне просто хотелось поверить, но и обманывать несчастного неупокоенного мне не хотелось. Кажется, я все же нащупал. Тело отзывалось на присутствие старого хозяина – он покинул оболочку, но связь осталась. И эта связь создавала помехи мне каждый раз, когда я пытался использовать родовую силу. Прямо как в паззле: один элемент поставили неправильно – и все, мозаика не складывается.

И тут возникал еще один вопрос: если старшие родичи накосячили с ритуалом, то насколько серьезно это могло повредить родовую структуру? И повредило ли? Не нарушили ли они и другие процессы? Но вряд ли сейчас я мог это понять – уровень взаимодействия с родовой структурой был еще совсем не тот.