Что думают гении. Говорим о важном с теми, кто изменил мир

Все свои силы в этот период он тратил на написание новых крупных философских трудов: «Наука логики», «Философия природы» и других. По количеству написанных за жизнь страниц Гегель стал самым плодовитым философом XIX века: собрание его трудов и лекций на разные темы занимает более тридцати толстых томов, на прочтение которых у поклонников его учения уходят годы жизни. Постепенно он все же получил признание: систему взглядов Гегеля обсуждали ученые и философы и в Германии, и за ее пределами. Эта система при всей ее сложности и даже очевидной запутанности (о том, что именно хотел сказать Гегель тем или иным пассажем, его последователи порой спорят и в наши дни) мало кого из философов оставляла равнодушным. Научный мир в итоге разделился на две примерно равные части: представители одной презирали учение Гегеля, называя его «шарлатаном от философии и логики» и «пустым словоблудом». Другая половина буквально преклонялась перед мощью, величием и универсальностью гегельянских идей, считая его величайшим мыслителем – масштаба Платона (или даже больше), который наконец открыл глаза человечеству на истинную суть мира. Интересно то, что это соотношение остается более-менее таким же во всемирном научном сообществе и в наши дни. Гегеля пригласили возглавить кафедру философии старейшего университета Германии в Гейдельберге; затем, в 1818 году, в возрасте около пятидесяти лет, он перебрался на такую же должность в Берлин. В столице Пруссии он наконец-то зажил той жизнью, о которой всегда мечтал. Купался в научной славе, водил знакомство с высшей прусской элитой, аудитории теперь не могли вместить всех желающих услышать лекции всемирной знаменитости. К этому времени Гегель сильно изменился в личном плане. В зрелости из тихого, закомплексованного, незаметного человека он превратился в высокомерную и даже слегка надменную личность, осознающую огромную собственную важность. Учение Гегеля, которое, помимо прочего, было патриотичным и поддерживало основы существовавшего строя прусского государства, весьма благосклонно воспринималось властями, что придавало философу дополнительный авторитет и возможности.

Профессор Гегель любезно предоставил мне возможность встретиться на кафедре в Берлинском университете. Я знал, что к англичанам (как и ко всем иностранцам) он относился холодно. Но публикация его работ на английском языке в самом крупном в то время издательстве мира сулила ему немалые авторские отчисления и еще большую, чем прежде, научную славу.

Любой переводчик, узнав, что ему предстоит работать над гегелевскими трудами, точно не был бы этим обрадован. С одной стороны, Гегель был искусным мастером письменного немецкого слова: это признавал даже его великий современник и соотечественник писатель Иоганн Гёте. Обычно это облегчает перевод, но не в данном случае. Многие ключевые идеи Гегеля в его книгах строились на смысловой «игре» длинных многосоставных немецких слов, которая в ряде случаев на другие языки была непереводима. Противники Гегеля по сей день обвиняют его в том, что за этой сложной, трудноуловимой «игрой смыслов» нередко стоит отсутствие реального содержания. Поклонники же философа, напротив, восхищаются «высоким стилем» их кумира, призывая всех желающих учить немецкий язык. Ведь только читая работы Гегеля в оригинале, по их твердому убеждению, можно «полностью понять и оценить их гениальность».

Наша встреча состоялась под вечер, после того как философ прочитал несколько лекций в большой, немного темной аудитории с огромной зеленоватой доской, на которой он то и дело писал разные сложные термины, рисовал вокруг них кружки и стрелки, показывая взаимодействие между различными философскими сущностями. От своего косноязычия в молодости он избавился, однако врожденная невнятность произношения им некоторых слов все еще резала слух. Возможно, из-за этого он стремился как можно больше писать на доске, которая, несмотря на ее внушительные размеры, к концу лекции была исписана полностью. Большая аудитория была забита до отказа. Студенты часто тихо переговаривались, стараясь осмыслить материал, но вопросов лектору почти не задавали – возможно, слегка смущаясь его авторитетом. Я заметил, что почти во всем Гегель был буквальной противоположностью Канту. Тот старался быть открытым, демократичным лектором, нередко удачно шутил, тогда как Гегель был чрезвычайно серьезен, говорил весомо, академично, без малейшего намека на юмор. Кант был мал ростом, тщедушен и подвижен, тогда как Гегель был крупным мужчиной: ростом немного выше среднего, плотного телосложения, с медлительным, флегматичным стилем поведения. Лицо Гегеля, типично немецкое, в молодости правильное и даже красивое, с годами утратило живость, став похожим на строгий лик сухого, уставшего от жизни высокого чиновника или полицейского. Но самым важным было следующее различие: Кант почти никогда не обсуждал свою философию – ни со студентами, ни в частной жизни, – полагая, что судить о его идеях должны окружающие на основе его книг. Гегель же говорил о своей философии все время, с явным удовольствием, полагая, что нет на свете предмета интереснее.

Когда последний из студентов покинул аудиторию, философ пригласил меня в свой кабинет. Он был небольшим, и в нем все выглядело просто, аскетично. На столе лежали бумаги, стоял небольшой бронзовый бюст кайзера Пруссии. До Гегеля кафедру философии в этом университете возглавлял Фихте, тоже знаменитый мыслитель, самый видный из учеников и продолжателей Канта. Таким образом, логика и нить развития, преемственность классической немецкой философии отчасти воплощались в самом этом кабинете.

– Я весь внимание. Что именно вы хотели со мной обсудить?

– Мне поручена непростая и чрезвычайно ответственная задача перевода трех ваших главных работ, представления их всему мыслящему англоязычному миру. Я бы очень хотел, чтобы мой перевод максимально точно соответствовал оригиналу. Мне выпала большая честь открыть свет вашей великой философской системы широкому кругу читателей.

Я специально сделал явный, даже несколько грубый комплимент профессору, чтобы немного разговорить его. Как я и ожидал, немец воспринял сказанное мной как должное.

– Да, это так. В своих исследованиях я нашел Истину. Ответы на все главные вопросы, когда-либо мучившие умы людей. Моя философия всеобъемлюща. Она идеальна и не требует уточнений. Все философские системы прошлого – от Парменида и Платона до Спинозы и Канта – это лишь ранние предтечи моей системы. На мне философия в ее основной части завершилась. Я раскрыл суть мироздания. Прежде всего это вы обязаны донести до сознания читателей Англии.

– Сделаю все, что в моих силах. Однако до сих пор я знаком с вашими трудами лишь отрывочно, фрагментарно. Я был бы признателен, если бы вы кратко донесли до меня их главную суть.

Гегель взглянул на меня с сочувствием, как на нерадивого студента средних способностей.

– Если вы полагаете, что это возможно сделать за час или два, то вы сильно заблуждаетесь.

– И все же в любом явлении во Вселенной есть сердцевина. В чем заключается ядро ваших идей?

Собеседник снова посмотрел на меня тяжелым, уставшим взглядом. Но, видимо, понял, что уйти от моих расспросов ему не удастся.

– У меня много оригинальных идей. Поверьте, выбрать из них одну или даже три главных – непросто. Но я попытаюсь. Насколько вы компетентны в науках: философии, математике, физике? Спрашиваю вас, чтобы понять, до какой степени примитивно и упрощенно мне придется объяснять.

– Для уровня науки нашего с вами времени – вполне компетентен. Но в то же время простота и доступность ваших примеров пойдут нашей беседе только на пользу.

Гегель, судя по всему, не вполне понял мой ответ, но перешел к сути.

– Ни одна философская система прошлого, даже у самых видных мыслителей, не была научной в полном смысле этого слова. Даже Платон, которого я считаю самым великим моим предшественником, ибо он интуитивно ближе всех добрался до сути вещей, в свою древнюю эпоху, разумеется, тоже не мог сделать свою философию научной. Каждый из мыслителей, по сути, упирался в метафизику, суть которой: «мир устроен так-то, потому что я верю, что он так устроен». Меня такой подход никогда не устраивал. Меня называют основателем объективного идеализма. Не люблю этот термин, но соглашусь, что он понятнее описывает суть моего учения. Со времен Платона и Аристотеля не прекращался спор между идеалистами (Платон), считавшими видимый мир лишь отсветом более высокого и прекрасного мира идей, и материалистами, полагавшими, что все материальное, что нас окружает, – это и есть наш мир, Вселенная. А «идеи» – вторичны, просто продукт деятельности человеческого сознания, и не более того. Моя система объективна, так как опирается на научные наблюдения и строгую логику. И в то же время она идеальна, так как источником и высоких идей, и всех явлений природы в ней является Всемирный Дух. Я первый в истории глубоко и основательно примирил Платона и Аристотеля. В моем учении нет спора о том, что важнее или первично: материя или сознание. Это одно и то же, две стороны одного целого.

– Этот тезис звучит интересно. Но можно ли это доказать?

– Разумеется. Так как мир представляет собой (в этом я согласен со Спинозой) единую, связанную во всех своих элементах Систему, значит, должны существовать строгие, объективно существующие принципы, одинаковые во всей Вселенной. В математике мы нашли такие законы еще во времена древних греков и продолжаем их исследовать. В физике безупречную систему построил Ньютон. Но философия выше и математики, и физики, так же как Вселенная бесконечно сложнее простого ряда чисел или геометрических фигур, нарисованных на бумаге. У Вселенной имеются свои непреложные истины, всеобщие законы существования и развития всех вещей и явлений, даже более универсальные, чем правила любых наук.

– И в чем же, по-вашему, заключаются эти «всеобщие законы Вселенной»?

Гегель положил перед собой лист бумаги и взял остро заточенный грифельный карандаш.

– В своей самой первой работе я задался простым и в то же время сложнейшим вопросом. А как вообще возникли и продолжают возникать различные объекты и явления нашего мира? Каков механизм этого возникновения? Как из невидимого «ничего» в итоге появилось все?

– Неужели вам удалось раскрыть эту тайну?

– Разумеется, я не могу описать возникновение мира с помощью физических формул. Более того, я принципиально не ставлю себе такой задачи. Моя цель – показать суть и последовательность процессов. Перед возникновением любой вещи или явления во Вселенной сначала существует Ничто. Пустота. Как этот чистый лист бумаги. Далее в пустоте образуется Бытие: прообраз предмета, но все еще скрытый от всех. Этот прообраз – одновременно уже и будущий предмет, и все еще – его отсутствие. Я понимаю, что это непросто понять. Вспомните, что такое «точка» в основах геометрии. Это, с одной стороны, нечто, занимающее точное место на оси координат. Но у самой точки при этом нет размеров – ни ширины, ни длины. Она как бы есть, но в то же время ее как бы нет. Затем «Ничто» и «Бытие» входят в конфликт, начинают противоборство друг с другом. Как дрожжи, брошенные в закваску. В результате этого конфликта происходит Становление: на месте «Ничто» возникает «Нечто». Оно растет, расширяется и, наконец, в один миг прорывает Границы своего предыдущего, скрытого, невидимого для всех бытия. Являет себя миру.

Гегель начертил на бумаге длинную прямую.

– Что такое прямая? Кратчайшее расстояние между двумя точками, которое, в свою очередь, состоит из бесконечного количества последовательных точек на поверхности. Точка, изначально не имевшая геометрической площади, вырвалась за свои пределы, объективировала себя и превратилась в нечто качественно иное, имеющее и координаты, и размеры, – длинную прямую.

Я внимательно слушал объяснения профессора и задавал себе вопрос: что на самом деле стоит за этими рассуждениями? Либо это даже не научный, а лишь насыщенный научными терминами пустой набор умных слов, либо передо мной и вправду сидит один из величайших умов всех времен, теории которого невероятно фундаментальны для всего сущего. Увидев сомнения в моем взгляде, философ попробовал объяснить иначе:

– Хорошо, представьте себе процесс рождения ребенка. Сначала существует женская яйцеклетка – пустота, так как без внешнего действия она бесплодна. Затем после общения с мужчиной в нее проникает кусочек его семени, невидимый даже в микроскоп. Возникает зародыш, поначалу столь малый, что о нем пока никто не догадывается. Зародыш – это человек, который как бы уже есть, но которого как бы еще нет. Процесс Становления здесь занимает девять месяцев. Зародыш растет, созревает. Затем резко вырывается из пределов своих границ – материнского чрева. Миру из Ничто является Нечто – абсолютно новое, чего не было никогда раньше: еще один уникальный человек.

– Спасибо, этот пример понятнее. А что происходит дальше, после выхода вещи за ее границы?

– Далее существует несколько сценариев. Опишу два основных. При определенных внешних обстоятельствах вещь может вернуться внутрь своих границ. В этом случае она умирает навсегда: запустить становление той же самой вещи невозможно – если что-то снова возникает, то это уже будет иная вещь. Возможен и противоположный сценарий: вещь переживает столь бурный непрерывный рост, что исчезает само понятие границы, предела, из которого она ранее вырвалась. Тогда явление становится бесконечным. Как ряд чисел или прямая, проведенная через Вселенную.

– Интересно, но, честно говоря, кажется несколько абстрактным.

– Напротив. Ничто абстрактное не может считаться истинным. Ведь Истина – конкретна. Открытый мной закон возникновения вещей универсален. Его можно проследить в любом явлении природы.

Я сделал паузу, чтобы немного перевести дух и подготовиться к следующим объяснениям.

– Что вы исследовали в своих следующих работах?

– Далее я вернулся к одному из основных пунктов философии Канта, моего соотечественника. Признаться, у меня двойственное отношение к его личности и учению. С одной стороны, в чем-то важном он был безусловно прав. А именно: нет никакого объективного окружающего мира, независимого от нашего восприятия. Все, что происходит, происходит в нашей голове. Но он был неправ (точнее, слишком рано остановился в своих рассуждениях), когда утверждал две другие важнейшие для его философии вещи. Во-первых, он полагал, что существование противоречивых и при этом равно истинных суждений (антиномий) доказывает наличие пределов, границ нашего разума. Во-вторых, он утверждал, что мир, существующий «на самом деле», – это иной мир, нежели тот, что мы воспринимаем, и этот иной мир, набор «вещей-в-себе», полностью нами непознаваем.

– Да, и мне нравится его логика в этих вопросах.

– Я же утверждаю, что именно противоречия (в том числе и антиномии Канта) и есть главный двигатель прогресса, любого развития. Мир в принципе познаваем, так как природа и наше сознание – явления, неразрывно связанные друг с другом. Иными словами, Кант утверждал, что есть огромный мир вне нашего сознания. Я же уверен и могу доказать на примерах, что такого «иного» мира не существует. Тот субъективный мир, что живет внутри нашего сознания, – это и есть ВЕСЬ мир, ВСЯ Вселенная. Никакой другой Вселенной, кроме той, что находится в умах людей, не существует. Все, о чем мы думаем, – реально существует, а все, что существует, может быть мыслимо нами. То, о чем люди физически не в состоянии даже помыслить, не существует нигде.

– Насколько я понимаю, здесь мы переходим к метафизике. Вашей собственной версии того, как возникла Вселенная и из чего состоит наш мир.

Гегель раздраженно встал, чтобы размять ноги, но вскоре снова присел на свое место.

– Еще раз, запомните, господин переводчик. Все, что я утверждаю, основано на долгих, сложных логических доказательствах, которые я привожу в своих работах. Так как у нас мало времени, я знакомлю вас в основном лишь с конечными выводами, краткими тезисами. Помните: в моих теориях нет слабостей, сомнительных мест. Все, о чем я пишу, – научно и логически доказано.

Немного успокоившись, продолжил:

– Я легко могу вам описать то, как возникла наша Вселенная. Точно так же, как возникает и все остальное. Сначала была Пустота, Ничто, вакуум. Назовем ее спящим Всемирным Духом. Однажды этот Дух проснулся и осознал себя. Вы можете назвать это состояние – «Бог до сотворения мира». В этот момент возник первый в истории конфликт, противоречие. Как Дух может осознать себя, если кроме Него и Пустоты во Вселенной ничего нет? Если говорить совсем по-детски, то под его рукой в этот момент нет еще даже зеркала, в которое он мог бы себя рассмотреть. Этот конфликт, или стремление Духа к самопознанию, вылился во взрыв, выход Вселенной из невидимой точки пустоты вовне, в совершенно новое качество. В свое материальное инобытие. Так как у мира нет границ, то процесс выхода из Ничто и роста Вселенной длится до сих пор. И будет продолжаться бесконечно.

Большой взрыв, вполне точное его описание, хотя Гегель в свою эпоху не мог даже и догадываться об этой современной концепции происхождения Вселенной.

– Как происходило формирование нынешнего мира после этого взрыва? Вы меня заинтриговали.

– Дальше из идеального – частичек Всемирного Духа, или чистой разумной энергии, если хотите, – начало сгущаться и образовываться все материальное. Туманности, звезды, планеты. На одной из таких планет были созданы условия для появления людей – единственных во Вселенной разумных биологических существ. Таким образом природа, то есть все то, что мы считаем материальным, на самом деле это тоже творения, сгустки энергии Всемирного Духа. Как я уже сказал, бессмысленно противопоставлять материю и сознание. Оба проистекают из одного источника.

– А что представляет собой в вашей системе человек?

– Каждый человек обладает самосознанием, своим «я», которое является мельчайшим осколком Всемирного Духа. Возможности разума, интеллекта отдельно взятого человека ограничены, здесь я согласен с Кантом. Сознание, мысли, желания одного человека – это субъективный Дух. Но это относительно низкий уровень. Отдельный человек, без взаимодействия с другими людьми, мало на что способен, кроме примитивной рефлексии. К примеру, даже я далеко не продвинулся бы в своих теориях, если бы не изучил перед этим тысячу книг, написанных умнейшими из людей прошлого. Когда идеи многих людей соединяются, возникает нечто качественно большее – то, что я называю «объективным духом». Государство, такое хорошо устроенное и развитое, как нынешнее прусское, – отличный пример объективного духа. Наконец, высшее проявление Духа – Абсолютный Дух, или Абсолютная Идея. В сущности, это именно то, что верующие почитают как Бога. В нашем, человеческом сознании Абсолютная Идея (или Бог) проявляется в трех главных формах. Это религия, искусство в лучших его образцах и философия. Именно мне довелось сформировать окончательную философию, и я безмерно горд, что Всемирный Дух избрал меня для этой роли. Хотя, конечно, это могло быть и случайностью.

– Насколько мне известно, даже те ученые, которые критикуют вашу систему или не доверяют ей, все же сходятся на том, что сформулированные вами три закона всеобщего развития – это большой вклад в естественные науки. Их называют гегелевскими тремя законами диалектики.

Философ кивнул. Мне кажется, наша беседа его уже несколько утомила. За окном давно наступила бархатная берлинская ночь. Скорее всего, ему хотелось домой, к его трем подросткам-сыновьям, которых после смерти жены ему приходилось воспитывать одному. Но из вежливости и, возможно, необычного характера моих вопросов он продолжал отвечать:

– Эти законы описывают то, что происходит с материальной природой, какие процессы в ней идут по мере развития вещей во времени. Первый открытый мною закон диалектики: единство и борьба противоположностей. Абсолютно в каждом явлении или вещи всегда заложен некий внутренний конфликт, который и движет развитием этой вещи. В качестве примера можно взять все что угодно. Сутки состоят из дня и ночи, в их чередовании – сама природа суточного цикла. Жара и холод сосуществуют в погоде, зима и лето во временах года, трусость и отвага борются в наших поступках. В творчестве – горячее желание создать шедевр и соблазн дать себе отдых, расслабиться, бросить работу на полпути. Любая вещь или явление во Вселенной содержит две противоположности, а развитие вещи есть нескончаемая внутренняя борьба этих противоположностей.

– Данное положение отдаленно напоминает инь и ян: двух начал всего в древнекитайском учении, даосизме. Но вы указали также на то, что эти противоположные начала не просто сосуществуют в любой вещи, а находятся в постоянной борьбе, исход которой и определяет путь ее развития.

– Второй открытый мною закон диалектики: переход количественных изменений в качественные. Это тоже происходит всегда и со всем, хотя какое-то время накопление количества может быть со стороны незаметным. Пример для школьников – нагревание воды. Вы ставите кастрюлю с водой на огонь, и некоторое время внешне с ней ничего не происходит. Потом количественные изменения в ней (рост тепла) приводят к образованию пузырьков, затем жидкость начинает бурлить и в итоге переходит в новое качество – быстро превращается в горячий пар. В своей книге я привожу забавный пример: мужчина с густой шевелюрой, просыпаясь по утрам, начинает вдруг находить всякий раз на подушке небольшой клочок выпавших волос. День, неделю, может, даже месяц окружающие ничего не замечают. Но проходят год, два, и у него на макушке образуется порядочная лысина, которую уже никак невозможно скрыть. Количественные изменения его волос приводят к качественному и не лучшему изменению его внешности для окружающих.

Я взглянул на голову Гегеля. В его пятьдесят лет у него по-прежнему была густая шевелюра. Но на сухой коже его лица явственно проступали темные пигментные пятна, выдававшие возраст.

– Третий закон диалектики – закон развития всего через отрицание отрицания.

– Звучит довольно сложно и на слух не слишком понятно.

– На самом деле это тоже просто. Развитие, переход в новое качество, есть отрицание своего прошлого, предыдущего состояния или качества. Представьте, что вам надо подняться на десять ступенек по лестнице. Шагая по ступеням, вы отрицаете, отказываетесь от своего предыдущего положения: чтобы подняться на ступень номер два, вам надо убрать ноги со ступени номер один, и так десять раз. Во время путешествия, прежде чем переехать в очередной город, вам приходится выписаться из отеля и покинуть предыдущий город, каким бы замечательным он вам ни показался. Бабочка есть отрицание ее бывшего состояния куколки. Любое движение, развитие есть последовательное отрицание всех своих предыдущих положений или качеств.

Разумеется, у меня к профессору Гегелю было еще много вопросов. Но я понимал, что время нашей встречи неумолимо подходило к концу.

– Расскажите, пожалуйста, вкратце о ваших работах, посвященных анализу мировой истории. Так как они написаны более простым, доступным для обычных читателей языком, ваши эссе на исторические темы пользуются большой популярностью, хорошо раскупаются.

– Да, я стараюсь затрагивать как можно более широкий спектр различных тем. У меня есть глубокий анализ развития мирового права с древних времен до современного немецкого. В еще одном исследовании я подробно излагаю мою теорию искусств, описываю, почему нашему сознанию так нравится все тонкое и прекрасное. Что касается истории, то я был первым ученым, который не просто описал некие события, а связал всю мировую историю до наших дней в единую логическую последовательность. Мировая история – это процесс последовательного освобождения человека из оков. Вначале культура расцвела на востоке: в Китае, Индии, Вавилоне. Сутью всех древних восточных государств было подчинение всего народа одному правителю, деспоту. Следующей ступенью развития было греческое государство, в Афинах. Там появилась демократия: каждый свободный гражданин имел полный набор гражданских прав. К сожалению, в то же время в Греции процветало рабство и большинство людей на самом деле не имели никаких прав, были вещами. В эпоху христианства человечество вышло на новый уровень. Рабство оказалось упразднено, впервые главенство духа и морали было провозглашено как базовый принцип. Наконец, уже при нашей жизни, произошла Великая Французская революция, уравнявшая в правах всех людей. На сегодня это высшее завоевание человечества.

– Несмотря на ваше восхищение революцией во Франции, лучшим, самым развитым обществом в мире вы считаете прусское, немецкое. Но ведь здесь по-прежнему царит монархия, хотя теперь уже и ограниченная, конституционная. Какая в этом логика?

– Мне кажется, современная прусская монархия не ограничивает свободу ее граждан, а скорее помогает ей, оберегая их от многих проблем. Я полагаю, что все немецкое – по определению лучшее. Мы – самая культурная и образованная нация. Именно у нас в последние сто лет родились величайшие в мире композиторы, писатели, философы. Я уверен, что в ближайшее столетие как минимум прусское и прочие немецкие государства, общая культура будут служить ориентиром для всего остального мира – в основном пока довольно отсталого.